– Она сильная, выдержит. Немного утомилась дорогой. Меня волнует эта безысходность и неясность. Зачем мы им понадобились?
– Завтра узнаем, наверное, они кого-то ждут, – предположил Абу.
– Я слышал, что они едут к какому-то Курбану.
– Кто это? – спросил Абу.
– Их босс, командир.
Друзья тихо переговаривались, вспоминали прошлое, гадали о будущем, пока свет в лампе не погас, и все не погрузилось во мрак.
Утром их разбудила хлопающая дверь и грубый голос солдата по имени Иса. Из единственного окошка, расположенного в конце коридора, струились желтые лучи утреннего солнца, пытающихся пробиться внутрь мрачного помещения.
Все проснулись и сонными глазами глядели на проворного молодого человека. Иса добавил керосин в лампу и зажег ее, увеличив фитиль. Затем вышел во двор, и вновь вошел, держа в руках бидон. Положив его на пол, чтобы принести пластмассовую одноразовую посуду – узкие тарелки и ложки. В них он половником налил густой суп и раздал завтрак по камерам, просовывая тарелки под решетчатые двери камер.
– Кормят, значит, мы нужны им, – сделал вывод Абу.
Салех поднес тарелку дочери, схватившей ее обеими руками. Девушка уплетала завтрак, словно не ела неделю. Отец нежно гладил ее, проводя рукой по упругим коротким черным волосам.
– Ешь, если хочешь, можешь взять мою порцию, я не голоден, – сказал Салех.
Внимание Абу привлек солдат, раздающий завтрак. Он уже поднял полупустой бидон, но вместо того, чтобы покинуть помещение, он подошел к темной камере напротив. Только теперь Абу понял, что эта камера не пустовала. В ней был еще один пленник. Это был какой-то низкорослый старик. Черты его лица были скрыты мрачными тенями. Он подполз к двери, взял тарелку и удалился в темный угол, из которого вскоре послышалось жадное чавканье и смоктание.
– Да, еще один бедняга, – сказал шепотом, чтобы не услышал солдат, Абу, сообщающий новость своему другу, кормящему дочь. Салех не сразу понял, что хотел сказать его приятель хриплым, непроснувшимся голосом. Но когда увидел его руку, указывающую в сторону темной камеры, то догадался, о чем идет речь.
– Там они держат старика, – пояснил Абу. – Он так накинулся на еду, что чуть не перекинул тарелку.
Солдат покинул помещение, громко захлопнув за собой деревянную дверь.
Пленники позавтракали, разбрелись по углам узких камер, застыли в согнутых позах, сидя на деревянном полу.
Теперь лучи лампы, с увеличенным фитилем, доставали до их камер, и Абу мог видеть темный скрюченный силуэт старика, видимо, дремавшего на полу. Салех и Абу вновь подсели друг к другу и стали переговариваться через решетку камер, уже не страшась быть услышанными.
Глава 8. Бокор
Утро, хоть и едва заглядывающее в их убогий барак своими желтыми лучами, освободило их от той пелены страха, который покрыл их своими беспросветными тенями неведенья. И друзья продолжили беседу о своей ситуации, в которой они невольно оказались. Они даже пробовали на прочность решетчатые двери, пытаясь поднять их, чтобы сдвинуть с петель. Затем царапали деревянные доски пола, пытаясь отыскать в них щель, но и это не помогло, под досками оказались камни, той же породы, из которой были сложены стены просторного барака. Абу даже пытался заговорить со стариком, но тот все молчал, не выходя на свет из своего темного угла.
– Он боится, напуган, – сделал неутешительный вывод Салех. – Ты его не разговоришь. Да и вряд ли он знает о цели нашего пребывания здесь.
– Но может это наш коллега? – вдруг сказал Абу.
– Это вряд ли. Те, кто посвятил себя нашему ремеслу, отличаются завидной смелостью, не то что эта четверка мужчин, спрятавшаяся, словно мыши, пойманные в мышеловке. Они не идут на контакт. Эй, вы! – он обратился к соседней камере, из которой не было ни звука, – трусы.
– Оставь их. Это какие-нибудь крестьяне, убитые горем, и может заложники, напуганные, будто кролики, – сказал Абу.
– Папа, мне страшно и холодно, – вдруг низким голосом сказала Захра.
Салех подсел к дочери, чтобы ее успокоить.
– Ну вот, доволен, ты напугал ее, – сказал Абу. – Мы не в том положении, чтобы вести активные действия, тем более, отсюда, вдали от нашей земли.
– Так может нам, как и тем крестьянам, умолкнуть и безропотно ждать конца. Они, наверное, и с жизнью уже попрощались. Покорное, безголосое племя.
Абу сел на прежнее место.
– Да, по-видимому, нам остается только ждать, – заключил Абу.
Он успокоил дочь, которая была так слаба, что улеглась на бок, положив голову на колени отца, и заснула.
Салех и Абу не громким голосом продолжали разговаривать между собой. Убедившись в том, что побег невозможен, друзья стали рассказывать друг другу о своей жизни: что видели, чем занимались, где бывали.
Так прошло время, час за часом, до самого вечера, когда желтые лучи, проникавшие сквозь дальнее окошко, вновь не стали отползать наружу, уступая призрачным теням, наполняющим барак. В помещении оставался свет лишь от лампы, которая все еще горела, отбрасывая тени от себя.
С приближением вечера в помещение вошел Иса с бидоном.
– А вот и ужин, – сказал Абу. – Два раза кормят.
На ужин была каша и стаканчик чая.
Абу попытался, на свой риск, заговорить с солдатом, но тот лишь грузно молчал, всовывая пленным тарелки, словно он кормил домашнюю скотину. Убедившись, что он все выполнил, Иса долил в лампу керосина и вышел, захлопнув, но не заперев дверь.
– Он не запер нас, – заметил Абу.
– Тебе не показалось? – спросил Салех. – Ты знаешь, я не заметил. Может замок тихо щелкнул, вот ты и не услышал.
– Там висел старый, большой замок, – сказал Абу. – Когда он выходил еще утром, я видел в его руке этот замок. Такой тихо не закроешь. А открывал он его разве тихо?
– Да, ты прав. Когда замок открывался было слышно, – согласился Салех. – Думаешь, он забыл запереть?
– Или специально не запер.
– Чтобы мы могли сбежать? – догадался Салех. – Но ведь двери камер заперты, как мы их покинем?
– Это шанс, но как им воспользоваться, если дверь и вправду не заперта?
– Там может быть охрана, ты забыл, – напомнил Салех.
Абу, прикусив губы, поднявшись на ноги, стал беспокойно расхаживать по тесной камере, раздумывая над возможностью побега. Промотав десятка два кругов, он вдруг остановился и сказал подавленным голосом, каким говорят путники, очутившиеся в темной пещере, где дремлет свирепый медведь гризли:
– Здесь что-то не так. Я чувствую, что-то здесь не так. Нас должны были убить, но почему-то оставили в живых. Почему? – спрашивал Абу сам себя. Он терзался этими вопросами, не обращая внимания на окружающую обстановку. В мыслях он ушел глубоко в себя.
Своими странными восклицаниями и непонятными вопросами он напугал не только Захру, но и привел в беспокойство Салеха.
Абу неожиданно развернулся, будто охотник, учуявший дичь, и стал пристальным тревожным взглядом всматриваться в дальнюю стену, расположенную за лампой, и скрытую тенями. Туда едва доставали самые длинные лучи лампы. Абу изо всех сил пытался разглядеть, скрытую темнотой, царившей в бараке, стену и ту обстановку мебели, расположенной возле нее. Все, до чего достал его взгляд, хотя он и пытался расширить зрачки, оказалось лишь темными деревянными ножками какого-то низкого стола.
Абу подошел к решетке и попытался залезть на нее, чтобы разглядеть призрачную стену, укрытую темнотой с высоты, но ему это не удалось – слишком узко были расположены прутья решетки, зацепиться за них ногами было невозможно.
– Что ты делаешь? – беспокойно спросил Салех.
– Там что-то есть, – ответил Абу. Он, ругаясь, отошел от решетки и сел на пол, беспомощный, утомленный желанием своей новой идеи или какой-нибудь безумной мысли.
– Тебе не мешало бы поспать, – предложил Салех.
– К черту сон, там что-то есть, говорю я тебе.
– С чего ты взял это? – спросил Салех.
– Не знаю, чутье, – ответил быстро Абу. – А запахи, тебе они ни о чем не говорят?
– Какие еще запахи? – удивился Салех.
– Они не кажутся тебе знакомыми?
Салех вдохнул воздух, словно пробуя на вкус воду.
– Немного затхло … трава какая-то, свежая, запах гари от лампы и все, – сделал вывод Салех.
– Ты потерял нюх, – вторил ему Абу. – Лампа действительно горит, распространяя гарь, но там, дальше, за ней… Там что-то иное, что-то знакомое, и это не какая-нибудь трава, это …
– Ты прав, если бы ты не сказал это слово: "знакомое", я бы также не чувствовал, как до сих пор. Ты прав, это что-то знакомое, близкое, словно я нахожусь …
– Дома, – добавил Абу.
– Да, верно, в своей комнате, где …
– Где находится на полках все то, что составляет наше ремесло, предметы, без которых не мыслимы обряды вуду, – от этой чудовищной догадки, Абу привстал, какая-то жуткая мысль пролетала в его сознании.
Почти бесшумно открылась решетчатая дверь камеры, расположенной напротив, той самой, темной, где сидел, сжавшись, старик. Словно из мрака, отделился темный зловещий силуэт. Старик совершенно спокойно вышел из камеры и побрел уверенным шагом, по коридору, мимо камер, в направлении светящейся лампы.
В призрачном свете лампы, чьи лучи немного осветили темный силуэт старика, Абу судорожно изучал контуры его старческого лица, покрытого глубокими морщинами и изборожденными жуткими старческими складками. Абу глядел, не отрываясь, словно читая запретную тайную книгу.
– Колдун, – зашипел, прерывисто, на выдохе, таинственно и зловеще Абу. Он протягивал каждую букву, особенно в последнем слоге, как бы предавая весь ужас, охвативший его, значению этого слова.
Салех и Захра сидели молча, с открытыми ртами, разглядывая темные контуры низкого старика.
Четверо пленников, словно стая испуганных мартышек, глядели на старика, медленно проходящего мимо них, будто ползущего удава.
Старик подошел к столу, взял лампу, и направился к темной стене.
Лампа осветила множество полок, на которых стояли разных размеров глиняные сосуды. На стене, кроме полок, виднелись засушенные всевозможные травы. У стены находился широкий стол, на котором Салех заметил несколько ножей, какие-то мелкие предметы, напоминающие амулеты, рядом лежали шкуры каких-то животных, несколько чашек и множество свечей. Старик зажег свечи, кропотливо, не торопясь, как человек, готовившийся к тайной трапезе.
Все молча следили за действиями старика. Дальний угол осветился под действием зажженных свечей, расставленных стариком по полкам и на столе.
В этом, хотя и отдаленном, свете, Салех сумел различить некоторые черты лица этого загадочного старика. У него были короткие черные волосы, местами тронутые сединой, небольшая черная бородка, окрашенная белым, седым волосом внизу. Салех не мог разглядеть его рта, ему казалось, что рот отсутствовал. Видимо, губы этого старика были настолько узки, что их и вовсе нельзя было разглядеть, от этого его лицо казалось еще более зловещим. Человек без рта.
Старик, перебирая предметы у стола, переворачивал, растирал, сдавливал какую-то смесь в сосудах, словно он находился на своей кухне, у себя дома.
Наконец, старик повернулся к молчаливым зрителям, напуганным до смерти, и уверенным проворным шагом перенес лампу на прежнее место. Теперь старик был ближе к решетчатым камерам, и Салеху было видно лучше лицо старика. Он еще раз отметил для себя глубокие морщины, расписанными на лице старика, словно тайные арабески, зловеще украсившие его. Салеху показалось, что старику, судя по его дряблой коже и обвисших складках на шее, должно быть не менее ста лет. Но эта догадка никак не шла с проворством, с каким он уверенно апробировал у стола, и твердым, не совсем старческим шагом.
Поставив лампу и увеличив свет в ней, старик обернулся к камерам, откуда безвольно, со страхом глядели на него люди. Без всякого выражения на лице, он посмотрел на пленников, разглядывая их в камерах. Только теперь Салех смог разглядеть глаза этого старика. Его черные, как ночная мгла, глаза, быстро бегали от одной камеры к другой, от одного пленного к другому, казалось, от этих гипнотических страшных глаз ничто не могло ускользнуть, даже в неясном, призрачном свете лампы. Салеху показалось, что этот старик мог видеть и в темноте, без всякого света.
Старик чуть раскрыл рот, оголив прекрасный, стройный ряд белых, здоровых зубов. Казалось, что он зловеще улыбался, но его черные глаза, остановившись на ком-то, не выражали чувство радости или удовлетворения. После зрительного испепеляющего осмотра старик направился к освещенному столу, где его ждали разложенные предметы колдовства.
– Пап, кто это? Мне страшно, – тонким, испуганным голосом спросила Захра.
Салех, размышляя над вопросом дочери, вопросительно посмотрел на Абу, он понял, по реакции друга, что тому известен этот странный старик.
– Ты его знаешь? – спросил Салех.
Абу наконец отвел взгляд со старика и озадаченно посмотрел на друга.
– Его зовут Абрафо, – сказал Абу так тихо, что Салех едва расслышал. Салеху пришлось немного подвинуться ближе к решетке, чтобы услышать его слова. Захра прижалась к отцу, ища защиты.
– Это бокор, – сказал Абу.
– Пап, а кто такой бокор? – спросила Захра, услышав слова Абу.
За Салеха ответил Абу:
– Это жрец, практикующий черную магию.
– А что он может? – спросила Захра.
– Он многое может, – ответил Абу. – Например, он может оживлять мертвых.
– Но зачем это нужно?
– Чтобы вредить другим. Он испытывает наслаждение, убивая или заставляя страдать людей.
– А что он сейчас делает?
– Возможно, создает какой-нибудь талисман, населенным злыми духами бака. Все это он делает не для добрых целей.
– Но зачем? – спросила девушка, не понимая слов Абу.
– Если он овладеет чьей-то душой, то эта душа не покинет землю, она будет блуждать по ней и приносить неудачу людям. Она будет слугой бокора.
– Но ведь души освобождаются от грешных тел и становятся чистыми, – возразила девушка, вспомнив слова отца. Все ее годы только он был ее учителем.
– Каждый человек содержит в себе злое начало, – ответил Абу, обладающий большими знаниями, чем Салех. – Пока душа находится в теле, она контролируется сердцем и разумом. Поэтому человек еще может успокоить зло внутри себя, не дать ему выйти наружу. После смерти мозга, и разрушения сердца – центра страстей, душа выходит из повиновения. Вот здесь ее и ловит в свои расставленные сети бокор, словно ужасный паук, пожирающий человеческие души.
– Но зачем ему это нужно?
– Он – зло, он продал свою душу при жизни, – продолжил Абу. – Однажды он вошел в мир духов, где обитает Лоа и вызвал его брата – тень Лоа. Это ужасный дух, дух темных сил. Это он открыл ему вход в темный мир. За это Абрафо приносит ему все новые души, а сам наслаждается муками людей, отнимая их души. Зло творит зло. Имя духа зла – Калфу. Лучше, дитя мое, не произносить это имя вслух. У Калфу везде есть уши. Зло никогда не отдыхает.
– Ты знал Абрафо? – спросил Салех.
– Мой дед был хорошо знаком с ним. Я думаю, что Абрафо хорошо знает и меня. Зло мстительно, это его главное свойство, оно никому и ничего не прощает, оно ждет своего часа, когда может нанести решающий удар.
– Ты сказал, что твой дед был с ним знаком.
– Да, это было давно.
– Но, сколько же лет этому колдуну?
– Думаю, больше ста. Зло вечно. Вероятно, помогая злу, он увеличивает, каким-то образом, свою никчемную жизнь. Мой дед всегда боролся, противостоял Абрафо, пока тот …
– Что?
– Мой отец, полный сил и здоровья, поклявшийся на могиле своего отца отомстить, умер при весьма странных обстоятельствах. Его тело нашли в его доме, кругом были расставлены какие-то предметы для какого-то тайного обряда.
– Что это за обряд? – спросил Салех.
– Мой отец хотел мне что-то поведать, но при жизни он всячески оберегал меня от этой тайны. Теперь я понял, что это была за тайна, – Абу замолчал на время, как бы собираясь с мыслями. – Это черная магия, она передается из поколения в поколение, и тот, кто раз войдет в ее омут, не будет иметь дороги обратно. Отец и дед знали об этом и потому держали меня в неведении. Так я был защищен. Абрафо не мог найти меня, но … видимо, его магия сильней, она не знает границ.
– Но зачем же твой дед и отец изучали этот ритуал черной магии?
– Я только могу догадываться, – отвечал Абу. – Вероятно, они поклялись избавить мир от Абрафо и его злого колдовства. Его черная магия была превосходной, о ней ходили легенды, лучше его не было. Его искусство было непревзойденным. Многие завидовали ему и поплатились за это. Он отнял их жизни, а души навеки поработил. Это страшный человек. Если есть на свете зло, то оно выглядит именно так. Говорят, что он ушел от людей, когда те прокляли его. О нем никто ничего толком не знал. Одни говорили, что он умер, другие, что он умер наполовину.
– Как это, наполовину? – спросила Захра.
– Он остановил свое сердце, и жизнь в его теле замерла, но он и не умер. Жизнь каким-то образом поддерживалась, хотя и в слабом теле, подобно жертвы осы, ужалившей ее. Тело мертвым кажется, хотя жизнь в нем не ушла.
– А душа? – спросил Салех.
– Все это он сделал, чтобы освободить свою терзаемую душу. Его душа бороздила в темном мире, где обитают злые духи. Видимо, так он окончательно перешел на сторону зла. Теперь он ничего не может поделать с собой. Это великий маг, ему поддались многие, если не все, тайны мироздания.
– Ты восхищаешься им? – спросил Салех.
– Я удивляюсь и ужасаюсь его колдовством, – ответил Абу.
– Это было давно, но с чего ты взял, что это Абрафо?
– Это он, говорю тебе, это он, – повторял Абу, глядя глазами восхищенного ученика на творящего учителя. – Когда погиб мой отец, он оставил мне письмо. В нем были приметы его убийцы. Он знал, что убийца близко подобрался к нему и уже не отпустит из своих мертвецких зловещих лап. Маг состарился, но ужасающие его черты не исчезли. Это клеймо, оставленное природой навеки, пометившей зло, – Абу умолк, погрузившись в раздумья.
– Пап, а у магов вуду есть оценка их мастерства? – спросила Захра.
– Да, милая, есть. Нужно пройти ряд уровней, прежде чем ты станешь магом.
– И какой последний?
– Их три, последний зовется асогве.
– Это больше сана священника? – спросила Захра.
– Ну … пожалуй, этот третий уровень можно сравнить с саном епископа в христианстве, так как они могут посвящать других жрецов.
– А Абу может это делать?
– Да, у него третий уровень, – ответил Салех.
– Тогда он может посвятить меня, и я стану магом, как и он.
– Зачем тебе это? – спросил отец, гладя дочь по голове, нежно касаясь ее волос.
– Я хочу сразиться и победить этого колдуна.
– Это очень самонадеянно, – ответил Салех, – и глупо.
Захра выпучила губы в знак недовольства и несогласия с отцом, который, как ей казалось, всегда сдерживал ее порывы и стремления в образовании магии вуду.