Для начала я составила опись всех документов. Помечала каждый лист номером, потом переносила в свой конспект номер документа, его краткое содержание и датировку. Ситуацию осложняло то, что среди документов было множество личных писем, написанных на польском и украинском языках. Правда, к ним прилагались отпечатанные переводы, но нужно было еще сообразить, каким документам они соответствуют… В общем, через три часа я с трудом закончила составлять оглавление бумаг. Голова моя раскалывалась от обилия информации. Я решила передохнуть.
Проведала папочку, накормила его завтраком и предложила пойти погулять. Получила привычный отказ, налила себе еще кофе и удалилась назад, в комнату.
И принялась за чтение.
Чтобы не утомлять вас, скажу лишь, что на это у меня ушел весь день. Последнюю бумажку я изучила, держа пальцами верхние веки, чтобы не закрывались утомленные глаза. Дочитала, сложила все в стопку, упала на диван и немедленно отключилась.
Давненько мои мозги не получали такой нагрузки.
Утром я проснулась с нетерпеливым предвкушением предстоящей работы. Умылась, привела себя в порядок, накормила папочку и зарылась в документы. Удивительное дело! Все отдельные листочки вдруг превратились в осколки мозаики, которые сами по себе не дают представления о картине в целом, но, будучи собранными вместе, складываются в ясный, понятный глазу узор.
Итак, что у меня получилось.
Ян Казицкий, прадед моего покойного соседа, родился вовсе не в Польше, а на Украине, в местечке под названием Верховня.
Его отцом был перекупщик зерна, сновавший между Верховней и Волынью в поисках выгодных сделок.
Ян Казицкий стал в семье поздним ребенком. Он родился в 1850 году, когда его отцу было уже за пятьдесят, а матери больше сорока лет. Всего в семье было восемь детей: пятеро сыновей и три дочери.
Говорят, что поздние дети рождаются талантливыми. В случае с Яном Казицким эта поговорка себя оправдала. Таких людей американцы называют "self made man", то есть "человек, который сделал себя сам".
Судя по всему, отец Яна не был богатым человеком. К тому же ему приходилось кормить большую семью. В 1860 году он пристроил младшего сына подмастерьем к дальнему родственнику, Ладисласу Ржевусскому, державшему в Киеве небольшую ювелирную мастерскую. И Ян уверенно пошел в гору.
Документ 1870 года сообщал, что Ян Казицкий становится младшим компаньоном своего наставника и получает пятьдесят процентов чистой прибыли. Неплохо для двадцатилетнего юноши.
Брачное свидетельство, помеченное 1875 годом, гласило, что девица Северина Ржевусская вступила в законный брак с Яном-Владиславом Казицким с благословения и одобрения родителей обоих сторон. Документ был написан пышным витиеватым слогом и немного рассмешил меня, человека другого века, привыкшего к высушенному языку официального жанра. По условиям брачного контракта (они, оказывается, были распространены уже в те времена), Ян-Владислав Казицкий получил в приданое все дело своего наставника, а также десять тысяч рублей серебром. Не считая недвижимости в виде дома.
Итак, в двадцать пять лет прадед моего соседа уже был самостоятельным, крепко стоящим на ногах человеком с собственным капиталом и перспективным бизнесом, как сказали бы сейчас.
И, судя по всему, довольно быстро преуспел.
Через два года после женитьбы Ян Казицкий открывает большой ювелирный магазин на Крещатике. Сохранились газетные вырезки, повествующие об этом событии. Я бы сказала, что текст носил рекламный характер. Журналист восхищался огромными окнами, пускавшими в магазин потоки солнечного света, который так эффектно подчеркивал сияющую красоту драгоценных безделушек, разложенных на черном бархате витрин. И прозрачно намекал, что самая изысканная публика сможет удовлетворить в сем роскошном магазине свой безупречный вкус.
Читать эти вырезки было одновременно и забавно, и грустно. На меня пахнуло невыразимой наивностью, от которой нынешнего потребителя полностью излечила продукция рекламных агентств. Словно я случайно наткнулась среди старинных бабушкиных вещей на пузырек отдухов и, открыв пробку, почувствовала слабый старомодный аромат лаванды.
Но я отвлеклась. Итак, свидетельство о смерти Ладисласа Ржевусского, тестя Казицкого, было выдано 28 мая 1885 года. Нужно полагать, что старый коммерсант умер счастливым. Дело ширилось, процветало и обещало прекрасные перспективы в будущем.
Меня удивило только одно. Я не нашла ни одного свидетельства о рождении ребенка Яна Казицкого и Северины Ржевусской. Похоже, что детей у них не было.
Возможно, именно по этой причине Ян Казицкий так увлекся коллекционированием. Натура у него, судя по всему, была кипучая, не терпящая безделья, и одна только работа не смогла поглотить целиком его беспокойную душу.
Масса пригласительных билетов. Я прочитала каждый. Они были датированы разными годами, но текст почти не менялся. Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить господ таких-то на открытие выставки современной французской живописи.
Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить на постановку оперного спектакля композитора Глинки "Жизнь за царя".
Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить на открытие Русского сезона в Париже, который знаменовался постановками знаменитой балетной труппы г-на Дягилева.
Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить на открытие выставки современной российской живописи со вступительным словом известного критика Стасова.
И так далее и тому подобное.
Насколько я понимаю, все эти предприятия финансировались из глубокого кармана Яна Казицкого. Иначе с чего ему выступать в роли хозяина и приглашать гостей?
Вот как бывает. Поздний сын перекупщика зерна стал богатым, солидным и очень образованным господином, испытывающим болезненное преклонение перед искусством. Но даже искусство не смогло поглотить г-на Казицкого полностью.
Ян Казицкий становится коллекционером и собирателем.
Меня немного удивило, что собирать он решил не картины и не предметы искусства, а драгоценности. Впрочем, в драгоценностях он разбирался лучше, чем в чём бы то ни было еще.
Об этой новой забаве он сообщил в письме своему старшему брату. Сообщил небрежно, вскользь, и попросил отнестись снисходительно к выбранной игрушке.
Игрушка, однако, оказалась весьма дорогостоящей.
Судить о размерах благосостояния Яна Казицкого в 1895 году позволяет любопытная купчая. За перстень с бирюзой, принадлежавший императрице Марии-Антуанетте, казненной больше ста лет назад, Ян Казицкий заплатил французскому подданному, графу де Лаваль, пятнадцать тысяч рублей серебром.
Я уже немного ориентировалась в ценах тех времен и могу для сравнения сказать, что за те же деньги можно было купить недурное поместье, расположенное на плодородных украинских землях.
Поместье за кольцо с полудрагоценным камнем!
Да, судя по всему, Казицкий заболел коллекционированием всерьез.
Среди документов, которыми меня снабдила Ольга Михайловна, оказалась обширная деловая переписка Казицкого с посредниками во всех известных странах цивилизованного мира. Он покупал драгоценности в Англии, Франции, Китае, Турции, Черногории, Венгрии… Причем условие было только одно: драгоценность должна была иметь родословную и принадлежать известному историческому лицу.
Казицкий всегда требовал доказательств. В роли экспертов выступали профессора Киевского и Петербургского университетов, которым он щедро платил за консультации. Сохранились расписки, полученные от ученых, в которых сообщались суммы гонораров: пятьдесят рублей, сто рублей, сто пятьдесят рублей…
Для примера: преподаватель киевского университета, имеющий профессорское звание, получал жалованье в размере тысячи пятисот рублей в год.
Да, ничего не скажешь, Ян Казицкий вел свои дела самым широким и элегантным образом. Но наследников у него не было.
Пока не было.
Еще одно свидетельство о смерти. Помечено оно было 1898 годом и сообщало о смерти Северины-Эвелины Казицкой, в девичестве Ржевусской. Причина смерти - двусторонняя пневмония.
Вот оно, значит, как. В возрасте сорока восьми лет Ян Казицкий остался богатым преуспевающим вдовцом, к тому же не обремененным детьми. Представляю, какая охота началась на завидного жениха!
И Казицкий проходил холостяком совсем недолго. Ровно через год после смерти жены он сочетался браком с Лиреттой Пшекрувской, девицей двадцати лет отроду.
Не знаю, какие соображения заставили двадцатилетнюю девицу Лиретту выйти замуж за человека, годившегося ей в отцы. Возможно, Ян Казицкий был видным мужчиной, вполне способным завоевать любовь молодой женщины. Возможно, сама Лиретта происходила из небогатой семьи и отчаянно мечтала о красивых нарядах. Во всяком случае, никакого упоминания о ее приданом я в документах не нашла.
Как бы то ни было, но молодая жена честно исполнила свой супружеский долг.
Метрика 1900 года сообщала о рождении Владислава Казицкого, сына Яна и Лиретты Казицких.
То есть в 1900 году родился дед моего убитого соседа.
Я держала в руках копии старых документов и впервые в жизни ощущала то, что называется "связью времен". Берега разных столетий, оказывается, скрепляются мостами человеческих жизней. Я не помню, в каком году родился мой дед. Но он был ненамного моложе деда моего убитого соседа. А их отцы застали времена, когда женщины носили длинные платья со множеством пышных накрахмаленных юбок, вздыхали по идиллическим временам патриархального рабства, отмененного указом 1861 года, дрались на дуэлях, выписывали "Котидьен де Пари…"
Кстати, оплаченный счет за годовую подписку этого журнала я нашла среди деловых бумаг Яна Казицкого.
Скажу честно, мне было немного страшно. Словно высветилась в волшебном шаре ясная и отчетливая картинка из прошлой жизни, которую сейчас вспоминают с такой ностальгией. Я только теперь отчетливо поняла, что такое двести лет. Это всего-навсего срок жизни трех поколений: деда, отца и внука.
Запахло воздухом прошедшего времени. Запахом выветрившихся духов.
Впрочем, события после 1917 года покатились более привычным и разрушительным снежным комом.
Революция. Бесконечная смена власти на Украине. Полная неопределенность будущего. Абсолютное обесценивание денег. Лозунги. Манифесты и воззвания всевозможных спасителей Отечества. В том числе однодневных.
Мародерство.
Не знаю, как Ян Казицкий устроил свои дела в новом двадцатом столетии. Предчувствовал ли он крушение своего привычного мира или уже утратил прежнюю звериную интуицию и события начала века застали его врасплох? Передал ли он дела в руки сына или держал их под собственным присмотром?
Не знаю. Никаких документов, проливающих свет на эти вопросы, мне найти не удалось.
Зато я нашла письмо Лиретты Казицкой, написанное ею в 191–9 году из Киева в Варшаву. В этом городе жила сестра Лиретты, вышедшая замуж за артиста варшавского оперного театра.
"Милая Эва! Я не знаю, что будет со мной дальше, не знаю, как и зачем мне жить. Вчера эти распоясавшиеся воры убили моего мужа. Если до вас докатились слухи о том, что происходит в Киеве, то вы должны знать, что не осталось ни одного приличного дома, который не был бы ограблен. Или, как они это называют, подвергнут конфискации. Вчера ночью они пришли к нам. Ян взял ружье и крикнул, что выстрелит в любого бандита, который переступит порог нашего дома. Они взломали дверь и пристрелили Яна. Пристрелили так просто, словно он был бродячим взбесившимся псом, убить которого - благо. Меня спрятала наша кухарка.
Не знаю, что будет со мной, но умоляю тебя: не отпускай Владислава домой! Боже мой, я пишу и не представляю, как переправить тебе это письмо! Почта не работает, вокруг хаос, анархия и беззаконие. Не знаю, за какие грехи господь наказал отцов, но умоляю его быть милосердным к детям. Храни вас Пречистая дева!"
Выходит, во время смуты и гражданской войны, сын Яна Казицкого был в Польше. Как он туда попал и когда вернулся назад в Россию, я не знаю. На этом история семьи Казицких, собранная в документах, обрывалась.
Но самое интересное я оставила напоследок.
Как я уже говорила, сохранилась обширная деловая переписка Яна Казицкого с посредниками, торгующими драгоценностями. И среди этих писем меня заинтриговало послание одного итальянского ювелира, отправленное Казицкому в 1899 году.
"Должен признать, сеньор мой, что вы выиграли спор. Я считал эту вещь не просто утерянной, а мифической. Однако остается только признать, что ни одна легенда не возникает без весомых на то оснований. Вы были правы, сеньор, она существует. Человек, которому она досталась в наследство, сильно обнищал. Однако он не желает продавать реликвию ни за какие деньги. Больше того. Мне пока не удалось ее осмотреть с той тщательностью, которой требуют обстоятельства. Владелец показал мне ее, не поднимая хрустальной витрины, под которой пребывает сей Артефакт. Владелец поклялся, что как бы ни властвовал над ним рок, этот предмет никогда не покинет его дом. "Никакими деньгами, - сказал он, - невозможно измерить высоту, с которой оказался низвергнутым мой род. Род, восходящий к императору Аврелиану". При сих величественных словах он принял не менее величественную позу, в которой изображен его благородный предок. Впрочем, подождем, сеньор, подождем. Владелец интересующей вас вещи еще не успел проесть деньги, полученные от продажи Рафаэля. Мне помнится, что те же самые великолепные слова он произносил относительно его божественной Мадонны, которую недавно продал очень выгодно при моем скромном посредничестве. Увы! Дух древних римлян давно переместился из сердец наследников в их объемные желудки!".
Итак, вот оно, первое упоминание об Артефакте! Ювелир, очевидно, сознательно избегал называть вещь своим именем. Ясно одно: это была драгоценность, которую Казицкий хотел получить для своей коллекции, и это была драгоценность, ставшая легендой.
Я отложила первое письмо итальянского коллеги Казицкого и взялась за второе, пришедшее из Рима полгода спустя.
"Что ж, сеньор мой, вода точит камень, как говорят в вашей превосходной стране. Наследник "доел" Рафаэля, а больше есть ему нечего. Одно время он всерьез намеревался найти себе богатую невесту из неродовитого купеческого сословия. Было сделано несколько попыток, но ни одна из них не увенчалась успехом. Рим слишком старый город, чтобы не помнить об эфемерности знатных имен и незыблемости золота. Честь, которую собирался оказать нашему сословию столь знатный господин, осталась невостребованной. Я думаю, что стоит подождать совсем немного, и величественные жесты, кои он так любит, останутся в величественной истории его рода. В самом деле, предкам этого господина они пристали куда больше, чем ему. Все вырождается в этом мире, сеньор мой, все переходит в свою противоположность, и самое доброе вино через тысячелетие становится уксусом!".
Итак, человек, которому принадлежала драгоценность, происходил из древнего патрицианского рода. Что же могло храниться в его роду как величайшее сокровище, продавать которое он отказывался до самого конца?
Я вздохнула, снова ощущая собственное убожество. Возможно, человеку образованному и грамотному хватило бы этих двух писем, чтобы выстроить десяток гипотез.
У меня не было ни одной.
"Она". Итальянский ювелир называл эту вещь словом "она".
Я потерла занывший висок и взялась за третье письмо.
"Победа, сеньор мой, полная победа! Вчера мне оказал честь своим посещением сам князь Гвидобони-Висконти! Сиятельный Эмилио сидел в моих креслах и пил мое вино. Как вы понимаете, я был настолько раздавлен этой честью, что не осмелился пригласить его отобедать.
Впрочем, должен признаться, что моя неучтивость имела и практическую сторону. Мне показалось, что потомок наших сиятельных кондотьеров слегка отощал за то время, что мы не виделись. Конечно, продать такой Артефакт он может и без моего скромного участия, но сиятельный Эмилио достаточно разумен, чтобы позаботиться о своей безопасности. Он хочет остаться в стороне.
Итак, сеньор мой, между, нами состоялись лишь предварительные переговоры. Мой ослепительный гость всячески набивал цену своей родовой гордости, но избегал выражать ее в цифрах. Я, однако, думаю, что определенность не замедлит вскоре явиться, так как, повторяю, сиятельный Эмилио привык обильно есть. Думаю, вам стоит подготовить все наличные деньги, которые вы можете собрать. Но даже при всем вашем богатстве их может оказаться недостаточно. Надеюсь, что продажа некоторых имений не изменит вашего горячего желания получить кусочек истории".
Итак, мне стало известно имя владельца драгоценности. Князь Гвидобони-Висконти. Звучит красиво, но ничего мне не говорит. Висконти…
Я порылась в памяти. Фамилия довольно известная, только вот что с ней связано? Нет, не помню.
Я взялась за четвертое письмо неведомого мне римского ювелира. Должна сказать, что он нравился мне все больше и больше. За иронично-учтивыми строчками вырисовывался образ немолодого, умного и желчного человека, все повидавшего на этом свете и ничему не удивляющегося. Человека, точно знающего что почем и не склонного переплачивать. Человека с довольно злой жизненной философией.
"Итак, сеньор мой, это письмо вам привезет мой доверенный человек. Сумма, которую в итоге назвал мне сиятельный Эмилио, настолько баснословна, что я не осмеливаюсь доверить ее бумаге. Вам шепнет ее на ухо мой посланник. Благоволите шепнуть ему в ответ, согласны ли вы на такие сумасшедшие условия.
Клянусь, что я бился за ваши интересы, как лев. И это несмотря на то, что размеры моих комиссионных прямо зависят от суммы сделки! Оцените же, сеньор мой, стоимость моих дружеских чувств!
Правда, должен сознаться, я, как человек трезво мыслящий, прекрасно понимаю, что выложить подобную сумму чистоганом способны лишь единицы баловней судьбы. Конечно, барон Ротшильд не стал бы раздумывать, предложи я ему эту сделку, но сиятельный Эмилио питает предубеждение патриция к евреям-ростовщикам, которых его благородные предки небрежно давили колесницами, когда их долги становились неоплатными.
Итак, барон Ротшильд, как и все прочие бароны, обменявшие деньги на титул, решительно отклонены сиятельным князем.
Повинуюсь!
Конечно, сиятельный Эмилио хочет, чтобы драгоценность с таким прошлым досталась благородной фамилии, руки которой не опозорят наследство древних царей, но что делать?! Благородных фамилий так много, а денег у них так мало!
Остается только компромисс.
Итак, шепните моему посланцу, способны ли вы выплатить такую сумму, и я буду знать, как мне действовать дальше. Не скрою от вас, что у меня есть второй покупатель, но долгие годы нашей переписки склоняют мое старое сентиментальное сердце в вашу сторону. Не медлите, сеньор мой! В ожидании комиссионных я вынужден кормить сиятельного князя за свой счет, а аппетит его, видит бог, мне не по карману!"
Проснувшись следующим утром, я не стала торопиться и дочитывать оставшиеся письма.
Я чувствовала потребность осмыслить и уложить в сознании все, что прочитала вчера.
Итак, Ян Казицкий разыскивал какую-то драгоценность, которую его итальянский адресат назвал "наследством древних царей". Он нашел этот Артефакт и вел переговоры о его покупке. Сумма, в которую владелец оценил свое родовое сокровище, была так велика, что итальянский ювелир не рискнул написать ее. Значит, вещь была не просто ценной безделушкой. Она была составной частью какой-то легенды.