Слава шумно ввалился в машину, протягивая мне разноцветный пакетик с приклеенной трубочкой.
- Апельсинового не было. Я взял ананасовый. Ничего?
- Отлично, - ответила я. Приняла упаковку и начала отдирать трубочку от разноцветного картонного бока.
- Не выходил?
- Нет, - ответила я, и виновато покосилась на ряд машин. Синий джип стоял на месте. Совсем забыла, что за ним нужен глаз да глаз.
- Теплый! - разочарованно проинформировал меня Слава.
- Да? - спросила я, сражаясь с упаковкой.
- Помочь?
Он забрал у меня сок, оторвал трубочку, распаковал ее и проткнул дырочку, заклеенную фольгой.
- Нормальный! - вынесла я вердикт, сделав глоток.
Несколько минут мы сосредоточенно высасывали содержимое упаковки.
- Допила?
Я поболтала пакетиком.
- Чуть-чуть осталось.
- Не давись. Хочешь, еще куплю?
- Нет, мне хватит.
Слава забрал у меня из рук пустую упаковку, вышел из машины и аккуратно выбросил пакеты в ближайшую урну.
Еще один балл моему приятелю. Ненавижу людей, которые свинячат вокруг себя без зазрения совести.
- Нирвана! - проинформировал меня Слава, усаживаясь на место. - Наелся, напился.
- Наелся двумя бутербродами? - не поверила я.
- Я мало ем.
- А-а-а…
Слава повозил рукой слева от себя. Послышался знакомый ржавый скрежет, спинка кресла рывками поехала вниз.
- Ох!
Слава улегся на сиденье и прикрыл глаза газетой.
- Толкни, если покажется, - велел он.
- Толкну, - пообещала я.
Что ж, все правильно. Человек наелся, напился, теперь хочет поспать. А мне чем заняться?
Я обвела взглядом непрезентабельный салон. Жаль, книжку не взяла. Магнитолы, и той нет!
- Тебе скучно? - вдруг спросил Слава, обладавший даром иногда читать мои мысли.
- Да нет, - фальшиво отказалась я.
- Хочешь, поговорим?
- Если ты хочешь, - ответила я дипломатично.
- Я хочу.
- Тогда давай поговорим.
Слава, не открывая глаз, поерзал на сиденье.
- О чем говорить будем?
- Не знаю. О! Придумала! Расскажи мне о театре!
- О каком театре?
- Не знаю.
Слава убрал газету с лица, открыл глаза и повернул голову к окошку. Убедился, что "Ниссан" стоит на месте, и спросил:
- Хочешь, расскажу, как я в первый раз попал на оперу?
- Хочу, - тихо ответила я.
Я на оперном спектакле не была ни разу в жизни. Стыдно, конечно.
- Родители привезли меня в Москву. Мне тогда было лет восемь, не больше…
Слава замолчал, что-то сосредоточенно высчитал в уме и кивнул.
- Ну, да! Восемь лет. Семьдесят шестой год.
- Я еще не родилась, - тихонько вставила я.
Слава посмотрел на меня и засмеялся.
- Прости, перебила.
- Ничего. Ты, значит, не застала настоящую московскую зиму. Боже мой, какая была зима! Не то, что нынешняя слякоть…
Слава с хрустом потянулся.
- Мороз - градусов двадцать. Днем. А вечером - все тридцать. И при этом ясное голубое небо, ослепительное солнце и чистый резкий воздух. И везде пахнет апельсинами. Почему-то их продавали возле каждого метро. Здоровенные такие оранжевые шары с толстой легко снимающейся коркой. И очень сладкие. Кажется, они стоили два рубля.
- Штука? - спросила я.
- Килограмм, детка, - ответил приятель очень снисходительно. - Килограмм.
- Дешево! - оценила я.
- Не очень, если учесть, что средняя зарплата равнялась ста рублям, а пенсия - шестидесяти. Особенно не разгуляешься. Но очереди за апельсинами все равно стояли. И воздух был пропитан этим едко-сладким запахом. От него сразу начинала выделяться слюна.
Он тихо засмеялся.
- Знаешь, что я больше всего любил есть на завтрак?
- Что?
- Сливки с хлебными палочками. В магазине продавались сливки десятипроцентные. Для самоубийц…
- Почему это? - не поняла я.
- Жирные очень! Но я их обожал. А палочки продавались в длинных хрустящих пакетах. И сами были длинные и хрустящие. Они немножко походили на сигары. В общем, сливки с палочками я был готов есть на завтрак, обед и ужин. В любом количестве.
- А в Киеве этого не было? - удивилась я.
- Почему же, были и сливки, были и палочки, но совсем другого вкуса. Вкус московских продуктов был неповторим. Еще помню мороженое. "Бородино". Двадцать две копейки, кажется…
Слава замолчал, закинув руки за голову. Я ждала.
- Прости, отвлекся… Так вот, на улицу я выходить не любил. Было ужасно холодно, особенно после Киева. Я к таким морозам не привык.
Он снова рассмеялся.
- Ты не поверишь: после пяти градусов мороза у меня начинал семафорить нос.
- Как это?
- Опухал и становился красным, как у деда Мороза! Представляешь, и градусник незачем покупать: смотришь на мой нос и определяешь, больше пяти градусов или меньше…
Я тихо засмеялась.
- Уши мерзли, - пожаловался Слава. - Просто мучение. Мама мне специальную шапочку покупала, чтобы уши прикрывать, только ничего не помогало. Я дома даже плакал, когда с улицы приходил. Болели ужасно.
- Ты про театр хотел…
- А, ну да. Так вот, родители достали билеты в Большой, на "Иоланту". Тогда достать билеты в Большой театр было так же просто, как билет на Луну. В кассах билетов, конечно, нет, а перекупщики прячутся по норкам, как мыши.
- Почему?
- Боятся! Раньше за спекуляцию сажали! Но родителям повезло. Мамина сестра, к которой мы приехали, работала в Министерстве культуры. Вот и достала три билета. И заболела. Пришлось взять меня.
- Детей пускали на вечерний спектакль?
- Это был дневной спектакль, - объяснил Слава. - Не знаю, как сейчас, а раньше такое практиковалось. Честно говоря, мне идти не хотелось. Мы жили в Чертаново, оттуда добираться далеко… Уши заранее разболелись, я даже посимулировать решил. Но не помогло. Меня утром разбудили, собрали, упаковали в теплую одежду, закрыли уши и потащили.
Он сделал паузу и немного опустил стекло.
- Приехали. Входим. Оглядываемся. Я смотрю - и глазам не верю, какая красота. Спрашиваю у мамы: "Это дворец?" Она смеется. Входим в ложу. Везде красный бархат. На полу, на обивке, на сиденье, на шторах, на потолке… Сказка! Вокруг полно людей, все такие нарядные, вежливые, приветливые… Мне мама купила пирожное, я такого больше никогда не ел. Ну, думаю, все; останусь здесь жить. И тут вдруг первый звонок дают, как в школе. Я напрягся, спрашиваю у родителей: на урок идти пора? Они смеются, переглядываются; говорят, не сейчас. После третьего звонка. Третьего звонка еле дождался, так интересно стало, какие же здесь уроки? Звенит звонок, медленно гаснет люстра, а она меня особенно поразила: огромная, хрустальная, вся переливается… Я смотрел и прикидывал, поместится такая люстра в нашей квартире или нет? Решил, что поместится, только ходить будет негде. В общем, театр меня очаровал уже с гардероба. А дальше - вообще не описать… Раздается музыка, я не могу понять откуда. Отовсюду. Звук такой чистый-чистый, просто потрогать его хочется. В Большом акустика хорошая, звук материализуется… Открывается занавес, а там…
Слава сделал паузу и плавно провел рукой перед глазами.
- Цветы. Много-много цветов. Розы. Красные, желтые, фиолетовые, белые… До чего на цветы было приятно смотреть после бесконечного снега и апельсинов! Какая-то изумительная беседка, вдали пейзаж, такой красивый, что туда убежать хочется. А среди этой красоты сидят женщины в прекрасных платьях и поют, как ангелы.
Он потряс головой и рассмеялся.
- Представляешь, я подумал, что они действительно там живут. А мы подсматриваем и завидуем.
Он снова с хрустом потянулся.
- Сюжета я не знал, мне отец потом, по дороге домой рассказал. Но я и так разобрался. Мне повезло. Пел хороший состав. Водемона пел Соткилава. До сих пор помню, как он со смехом выскочил на сцену: маленький, кругленький, похожий на африканца… Я даже разочаровался немного. Думаю, почему рыцарь такой некрасивый? Но тут он запел…
Слава сделал паузу.
- И все.
Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня. Глаза за стеклами очков мерцали нежно и таинственно.
- И все, - повторил он, а я молча смотрела на него и не могла оторвать взгляд. - Я до сих пор помню, как водил рукой по воздуху: пытался пощупать голос. Он звучал где-то совсем рядом, прямо передо мной. Сильный, торжествующий, легкий… Мне казалось, что таким голосом поют победители.
- Победители чего? - спросила я.
- Победители всего, - ответил Слава. - Победители вообще. Счастливые люди. Понимаешь?
Я молча кивнула.
- Перестаешь замечать, что человек маленький, толстенький, некрасивый, что у него огромный рот и кудряшки, как у эфиопа… Он просто берет тебя за руку и ведет за собой в тот мир. Мир с белыми лебедями, с разноцветными розами, с прекрасными замками и красивыми женщинами в роскошных платьях… В мечту.
Я снова молча кивнула.
- А музыка! До сих пор ее помню. Помню целые отрывки. У благородного короля был очень низкий голос. Бас. Помню, как он умолял восточного врача в чалме вылечить его дочь, слепую принцессу Иоланту.
Слава сдвинул брови и запел: "Со страхом жду решенья твоего…"
- А врач отвечает высоким чуть дрожащим тенором: "Аллах велик, надейся на него!"
Он замолчал и покачал головой. Потом тихо сказал, обращаясь к самому себе:
- Сказка… Мурашки по коже…
И замолчал.
- А потом? - робко спросила я.
Слава посмотрел на меня так, словно только что проснулся.
- Потом? Потом мы вышли на улицу, в снег, в мороз, в холод, в бесконечные апельсиновые ящики… Я рыдал, упирался, просил родителей остаться. А они уговаривали меня, объясняли, что это только сказка, что на сцене были артисты и что они тоже сейчас пойдут домой. В этот холод, в мороз, в запах апельсинов… Ты знаешь, меня это просто убило. Я-то был уверен, что мы подглядели кусочек настоящей сказочной жизни.
Он рассмеялся, а я нет.
- А на следующий день я свалился с температурой под сорок. И остаток каникул проплавал в поту.
- Простудился?
- Нет. Последствия стресса. Нервное потрясение.
Он посмотрел на меня и снова тихо засмеялся.
- Вот и вся история. А когда мы вернулись домой, родители подарили мне книжку, называется "Сто оперных либретто". Мою любимую книжку.
- Что такое "либретто"?
- Сюжет оперы или балета. Это итальянское слово. В музыке вообще приняты итальянские обозначения.
- Почему? - спросила я.
Слава пожал плечами.
- Почему? Как бы тебе объяснить… Понимаешь, итальянский язык для музыкантов все равно что английский для программистов. Так сложилось. Такова традиция.
- То есть итальянцы круче всех остальных в музыке? - уточнила я.
Слава громко расхохотался.
- Прости, прости…
Он смеялся и отмахивался от моей обиженной физиономии.
- Бедный ребенок. Дитя технократии… Прости.
Он перестал смеяться, достал платок, вытер глаза под очками и серьезно сказал:
- В переводе на язык поколения "пепси" ты в теме.
Я хотела обидеться, но передумала.
- Ты меня сводишь в оперный театр? Потом, когда время будет?
Слава снова повернул голову и посмотрел на меня. Осторожно коснулся рукой моей макушки и тут же убрал руку.
- Обязательно, - пообещал он. - Только для начала тебе придется прочитать либретто. Иначе смотреть неинтересно.
- Прочитаю, - пообещала я. - Оно длинное?
- Оно занимает полстраницы, - ответил Слава серьезно.
Я прикусила нижнюю губу и решительно кивнула.
- Прочитаю. Повтори это слово…
- Либретто.
- Либретто, - тихонько прошептала я. - Катратун таниятун.
Мой иностранный словарь стремительно пополнялся.
Еще полчаса мы сидели молча. Наконец Слава откашлялся и спросил:
- Который час?
- Без пятнадцати, - ответила я, бросив короткий взгляд на запястье.
- Шесть?
- Шесть.
- Как время быстро летит, - пробормотал Слава.
Рывком поднял спинку сиденья и энергично потряс головой, отгоняя дремоту.
- Ты чего? - не поняла я.
- Привожу себя в боевую готовность.
- Может, Верховский на работе задержится.
- А если не задержится?
- Тоже верно…
Мы впились взглядами в тяжелую деревянную дверь с позолоченными ручками.
Дверь открывалась с правильными равномерными промежутками. Из темной пасти холла радостно вываливались сотрудники и разбегались в разные стороны.
- Интересно, почему у людей, уходящих с работы, бывают такие счастливые лица? - спросил Слава.
Я мрачно покосилась на него.
- Риторический вопрос.
- Это точно, - согласился приятель. - Заметь, а нашего подопечного не видать. Вдруг он сегодня занят дополнительными заработками?
- Тот есть?
- То есть родословную ваяет.
- Да, это возможно, - расстроилась я.
- Ирка, не грусти! - бодро утешил меня Слава. - Сегодня мы с тобой наберемся опыта и в следующий раз явимся на слежку во всеоружии.
- Это как?
- Возьмем, к примеру, магнитофон и пару хороших кассет. Ты будешь слушать хорошую музыку, а я обеспечу лекционное сопровождение. Совместим полезное с приятным.
- Под приятным ты разумеешь лекцию?
- Под приятным я разумею слежку, - ответила Слава и вдруг резко подобрался:
- Ирка! Смотри! Не он?
Я дернулась вперед. На полукруглом каменном крыльце задержалась высокая мужская фигура. Мужчина постоял, прикуривая сигарету, сунул в карман зажигалку, огляделся и сбежал по ступенькам вниз.
- Он! - сказала я мрачно.
- Да. Мужик высокий, сразу в глаза бросается.
- Как ты думаешь, какой у него рост?
Слава пожал плечами и повернул ключ зажигания.
- Мне пришлось подняться на носочки, чтобы достать до его головы. У меня - метр семьдесят пять. Думаю, у него - метр девяносто. Или девяносто с хвостиком.
- Здоровый бугай, - процедила я сквозь зубы.
- Да. Заметная фигура, - согласился Слава. - У такого главная особая примета - рост. Не спрячешь, не замаскируешь…
Верховский влез в машину. Джип мигнул разноцветными фарами и стал задом выползать из ряда малорослых легковушек.
- Машинка у него не дешевая, - продолжал приговаривать Слава. - Сейчас он проедет мимо нас, тогда и тронемся.
- Да, хорошая машина.
- Не знаю, какая у него зарплата, но сомневаюсь, чтобы он за два года накопил на "Ниссан".
- Тем более, что и жить на что-то нужно, - поддержала я. - Интересно, у него семья есть?
- Узнаем! - пообещал Слава. - Все разнюхаем, ничего не упустим!
Темно-синий джип медленно двигался по узкой асфальтовой колее, ведущей к трассе.
Слава протянул мне газету.
- Прикройся. Он тебя знает.
Я схватила газету и развернула ее перед глазами. Слава уронил что-то на пол, наклонился, зашарил по грязному коврику.
- Черт!
- Что ты ищешь? - прошипела я сквозь зубы, словно Алик мог меня услышать.
- Ручку уронил, - сказал Слава сдавленным голосом.
- Какую ручку?
- Обыкновенную, шариковую.
- Зачем она тебе?
Джип поравнялся рядом с нашей колымагой и остановился, ожидая просвета в автомобильном ряду, чтобы повернуть на основную трассу.
- Как зачем? - удивился Слава, не переставая шарить рукой по полу. - Ты его домашний адрес знаешь?
- Нет.
- И я нет. Сейчас узнаем и запишем. Пригодится.
- А вдруг он не домой поедет?
Я покосилась на джип из-за газеты. Стоит рядом, мигает поворотником.
- Тогда еще лучше. Выясним, с кем он общается. Ты же этого хотела?
Джип тронулся с места, величаво проплыл мимо нашей ржавой телеги, как проплывает мимо старого катера ухоженная представительская яхта, и свернул направо.
Слава выпрямился и показал мне ручку.
- Нашел!
- Быстрей! - заторопилась я, швыряя газету на заднее сиденье. - Потеряем из виду!
- Ни-за-что, - по слогам отчеканил мой приятель и сообщник. - Такой роскоши мы себе не позволим. Полдня на него потеряли. Впустую, что ли?
Мы выехали на дорогу. От синего джипа нас отделяли четыре машины.
- Ближе и не нужно, - бормотал Слава. - Ага! В правый ряд перестроился! Он в правый - и мы туда же… Вот так… А ближе подъезжать не станем…
- Да уж, - не сдержалась я. - Нашу машину трудно не запомнить.
- Ирка!
Слава бросил на меня укоризненный взгляд.
- Если бы ты дала мне пару дней, я, конечно, нашел бы что-то поприличней. Но ты велела обеспечить машину сегодня. Что мне оставалось делать? Взял первое, что подвернулось!
- Кстати, где ты откопал такую груду металлолома?
- У приятеля одолжил. Зато, если ее угонят, сердце болеть не будет.
- Господи! - поразилась я. - Кто ее угонит? Кому она нужна?
- Можно сдать в утильсырье, - предположил Слава.
- Разве что в утиль…
Переговариваясь таким образом, мы не выпускали из виду высокий синий кузов. Плотный вечерний поток машин облегчил нам задачу: джип двигался со скоростью не больше двадцати километров в час.
- В центр он, гад, рвется, - бормотал Слава. - Интересно зачем?
- Может, там живет?
- Может быть, может быть…
Джип остановился, помигал боковой фарой и повернул направо.
- Слава!
- Вижу, не дергайся.
Слава завертел головой. Плотный поток машин сбоку отрезал нас от поворота.
- Слава!!
- Сейчас что-нибудь придумаем.
- Потеряем!
- Ничего, опять найдем…
Поворот пришлось проехать. Слава пытался перестроиться в правый ряд, но водители, уставшие за день, спешили проскочить сами и не уступали дорогу.
- Все, - сказала я обреченно. - Потеряли.
- Моя вина, - признал Слава. - Не перестроился вовремя. Сплоховал.
Раздался короткий сигнал. Какой-то пожилой дяденька в белой "Тойоте" раздраженно показывал нам: проезжайте, проезжайте…
- Есть, оказывается, еще добрые люди среди водителей, - с удивлением отметил Слава.
Мы резво проскочили в образовавшийся между машинами просвет и свернули в узкий переулок.
- Переулки пересекаются? - спросила я расстроенным голосом. - Может, догоним?
- Попробуем.
Мы немного попетляли. Выехали в переулок, куда свернул синий джип, но машины, разумеется, и след простыл.
- Все! - мрачно подвела я итоги. - Выследили.
Слава подавленно молчал. Мы медленно тащились по узенькой улочке, застроенной старыми основательными домами.
- Моя вина, - снова покаялся приятель. - Бей меня, Ирка.
- Да ладно! Завтра снова приедем.
- О!
Я подскочила от неожиданности.
- Смотри направо! Быстро! Не его машина?
Справа от меня переливалась сверкающая вывеска ювелирного магазина. На стоянке, примыкающей к нему, стояло несколько дорогих иномарок. В том числе, синий джип.
- Он! - возликовала я. - Его "Ниссан"! Ура!
- Как бы нам встать…
Слава завертел головой. Переулок узенький и спрятаться в нем невозможно.
- Не приткнешься нигде…