- Юрка был из хорошей семьи. С корнями. Сейчас модно искать голубую кровь, а ему и искать не нужно было. Все бумаги имелись. Только он стеснялся. Его прадед был известным ювелиром. Магазин имел. В Варшаве, кажется. Раньше Польша в Российскую империю входила, знаешь?
Я кивнула.
- Ну, вот… Ян Казицкий был пожалован личным дворянством за меценатство.
Юля кивнула и пояснила:
- Искусство очень любил. Ну, и тратился на него щедро. Особенно на живопись.
- Осталось что-нибудь? - спросила я быстро. Вот вам и мотив для убийства!
- Да нет, ничего. Ограбили их то ли в девятнадцатом году, то ли в двадцатом… То есть конфисковали все. А прадеда застрелили, чтоб под ногами не мешался.
- Понятно.
Я снова замолчала.
Юля тяжело поднялась со стула.
- Поеду. Спасибо тебе, Ира, хороший ты человек.
- Не за что.
- Есть за что. Знаешь, сколько людей мимо меня прошло? Ни один не остановился. А ты остановилась.
Она пошатнулась и ухватилась за стол.
- Я провожу тебя, - сказала я и взяла гостью под руку.
- Да, пожалуй… До трассы. Там машину поймаем…
Юля посмотрела мне прямо в глаза и вдруг спросила:
- Что мне делать?
- Жить, - ответила я, не задумываясь.
- Как? Раньше все Юркой заполнялось. А теперь… пустая квартира. Фикус и две кошки. Ради чего жить?
- Хотя бы ради фикуса и кошек, - сказала я. - Они без тебя погибнут.
Минуту она молчала, потом задумчиво кивнула. Напряжение стало медленно уходить из ее глаз.
- Дело говоришь. Погибнут.
И Юля, пошатываясь, пошла к двери.
У самого выхода она задержалась и попросила:
- Можно, я буду тебе звонить? Иногда, не часто! А то одной так тяжело…
- Конечно, - ответила я. Быстренько сбегала за ручкой и написала номер телефона на отрывном листке блокнота.
- Вот.
- Спасибо, - сказала Юля. - И ты мне позванивай, ладно?
- Тогда номер оставь.
- Сейчас.
Она сощурилась, сфокусировала зрение и тщательно вывела на бумаге крупные неровные цифры.
- Ты где-то в центре живешь? - спросила я.
- Возле МИДа. Звони, хорошо?
- Я позвоню.
Мы вышли на улицу. Я поддерживала Юлю под локоть. Ее немного пошатывало.
Мы остановили старенький "Жигуленок". Водитель был пожилым и добродушным, но я, на всякий случай, демонстративно осмотрела номер машины и велела Юле:
- Приедешь - позвони.
- Зачем? - удивилась она. Впрочем, тут же сориентировалась, бросила на водителя хитрый взгляд, хихикнула в кулак и пообещала:
- Обязательно позвоню.
- Пока.
- Пока. Спасибо тебе.
Машина отъехала.
Я провожала ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду. Потом развернулась и медленно побрела домой.
Покойный Юрий Казицкий, правнук ювелира и мецената, пожалованного личным дворянством, упорно не хотел оставлять меня в покое.
То, что его предок был ювелиром, наталкивало на определенные выводы. В семье мог сохраниться какой-то раритет, передававшийся по наследству. В итоге он дошел до Юрия, а тот, вознамерившись жениться и устроить любимой женщине красивую жизнь, мог решиться на продажу.
Ясно, что эта вещь была ценной. Иначе зачем столько тайн и недомолвок? Зачем эти полуночные встречи с потенциальным покупателем? Зачем его убили?
Интересно, что это была за фамильная ценность? Картина? Вряд ли. Я видела, как убийца торопливо обшаривал карманы Казицкого. Значит, вещь была небольшой. А может, он искал ключ от сейфа или что-нибудь в этом роде? Не сошел же Казицкий с ума, чтобы держать вещь огромной ценности в собственной квартире!
Я так ничего и не придумала. Добрела до квартиры, открыла дверь и плюхнулась на невысокую банкетку с вытертой бархатной обивкой. Как же я устала!
Сил не было даже на то, чтобы совершить необходимые водные процедуры. Я с трудом поднялась, дотащилась до спальни и проверила, спит ли папочка.
Кажется, спит. Во всяком случае, лежит с закрытыми глазами.
Я дошла до своего дивана, упала на него как была, в джинсах, неумытая, с нечищенными зубами, и моментально провалилась в темноту.
Спала я долго: до двенадцати. Проснулась и первым делом возблагодарила тетю Женю за своевременный отпуск. Все-таки как здорово, что мне сегодня никуда не надо идти!
- Доброе утро.
В дверях моей комнаты стоял папочка.
- Доброе утро, папа. Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, хорошо, - вежливо ответил папочка. Он теперь все время разговаривал со мной именно так: вежливо и безразлично. Единственные эмоции, которые он иногда проявлял, были испуг и удивление. Все остальное давно осталось за кадром.
- Ты выспался?
- Спасибо, выспался.
Папочка подумал и решил проявить вежливость:
- А ты?
- Выспалась, - сказала я.
- А почему ты спишь в одежде?
- Я вчера так незаметно уснула, - ответила я виновато. - Не успела раздеться.
- А-а-а…
Папочка подумал еще немного.
- Тебе звонила Маша.
- Ох, черт! Совсем забыла!
Со всеми своими перипетиями я забыла позвонить Машке. Представляю, какой концерт ждет меня сегодня!
- Она очень сердилась из-за того, что ты ей не перезвонила.
- Забыла!
- Я сказал, что ты вчера поздно пришла, - сообщил папочка, чем растрогал меня почти до слез.
Он пытался меня прикрыть!
- Спасибо, папуля.
- Не за что. Я заварил чай.
- Иду.
Папочка вышел из комнаты.
Я вылезла из несвежей одежды, накинула на себя халат и отправилась в ванную. Размотала бинты на ноге и ладони, внимательно осмотрела свои раны.
Так. Нога, конечно, выглядит не лучшим образом, но нагноение мне не грозит, слава богу. Ладонь почти затянулась.
Я влезла в ванную, выкрутила краны до упора. Долго стояла под душем, ловила губами теплую воду и наслаждалась минутами приятного бездумья. Наконец с сожалением перекрыла воду, досуха растерлась полотенцем, накрутила на мокрой голове тюрбан, влезла в халат и отправилась завтракать.
- Ты не опоздаешь на работу? - проявил бдительность папа.
- У меня отпуск. С сегодняшнего дня.
- А-а-а…
- Машка давно звонила?
- Последний раз примерно полчаса назад, - добросовестно отчитался папа.
- Господи! Она не один раз звонила?
- Пять раз. С восьми утра.
- Ох.
И я мрачно задумалась. Очередная личная драма. Нет, на этот раз Машке придется справляться самой. На нее у меня сейчас просто нет сил.
Не успела я допить чай, как телефон затрезвонил снова.
- Я подойду, - сказала я папе и поднялась с места.
Сняла трубку и обречено сказала:
- Слушаю.
- Ты почему не перезвонила? - сразу ринулась в атаку моя подруга.
- Прости, закрутилась…
- Тебе что, все равно?
- Мне не все равно…
- Хоть бы поинтересовалась для приличия, что случилось!
Я закрыла глаза и посчитала до пяти. Потом открыла глаза и спросила.
- Маша, что у тебя случилось?
- Спасибо, что спросила, - съязвила подруга. Помолчала и добавила торжественным тоном:
- Ирка, я подаю на развод.
- Подавай, - ответила я, не успев подумать.
Машка подавилась. Она, как обычно, ждала моего противодействия.
- Как это "подавай"? - переспросила она растерянно. - А ребенок?…
- Тогда не подавай.
Машка умолкла. Я тоже молчала, потому что не знала, что еще сказать.
- Ирка, ты странная сегодня, - подала голос подруга.
- Разве?
- У меня создается впечатление, что тебе до фени мои трудности.
- Маш, - сказала я устало. - Мне, конечно, не до фени… Но ты пойми, у меня нет готовых ответов на все вопросы. Я, правда, не знаю, как тебе нужно поступить. И потом, извини, конечно, но тебе не приходило в голову, что у меня тоже могут быть свои трудности?
Сказала - и сама испугалась. В трубке воцарилась зловещая тишина.
- Маш, - позвала я дрожащим голосом.
- Понятно, - прошипела моя подруга. Вернее, уже моя бывшая подруга.
И в ухо мне полетели короткие гудки.
Перезванивать я не стала.
Мой вам совет, хотя не люблю их давать: не приучайте людей плакаться вам в жилетку. Иначе они к этому привыкнут и ваше нежелание подставить ее в очередной раз воспримут как личное оскорбление. Вот, как Машка, например.
Так уж получилось, что своими проблемами я подругу не обременила ни разу. Мне вообще кажется неприличным загружать людей собственными переживаниями. Тетя Женя называет это "синдромом сильной женщины". Ей виднее. Если и есть на свете сильные женщины - то моя начальница в числе первого десятка.
- Все в порядке? - спросил папочка, когда я вернулась на кухню.
- Все в порядке, - произнесла я волшебную фразу, и папа сразу успокоился.
- Папуля, ты не хочешь пойти погулять? - спросила я осторожно.
Папочка подумал.
- Не знаю…
- Далеко не пойдем. Посидим на лавочке возле дома. Да?
- Да, - согласился папа, но без особого энтузиазма.
Выходить из дома он почти перестал. Мне стоит больших усилий вывести его хотя бы на час. Отец испытывает страх перед открытым пространством. Врач назвал это какой-то фобией, не помню, какой именно.
Тем не менее я не оставляю осторожных попыток вернуть его из потустороннего мира, в котором он пребывает со дня смерти мамы. Но иногда мне кажется, что это уже невозможно. Что папочка настолько далеко ушел в запретную территорию, что уже не слышит голоса, зовущего его назад.
Я вывела папочку на лестничную клетку, заперла дверь и вызвала лифт.
- Давай пойдем пешком, - попросил отец.
- Ты боишься лифта?
- Нет. Просто хочу пешком, - заупрямился папочка.
Это было уже что-то новенькое в его болезни. Раньше замкнутое пространство у отца страха не вызывало.
- Ну, хорошо, - согласилась я.
И мы побрели вниз.
На пятом этаже нас перехватила Вероника, которая вытряхивала шерстяной плед.
- Привет, - сказала она, не глядя на меня. Все ее внимание было приковано к лицу папочки.
- Дмитрий Семенович, здравствуйте! - громко, словно обращаясь к глухому, воззвала соседка.
Отец слегка вздрогнул от повышенного тона и ответил:
- Здравствуйте, Вероника.
Глаза соседки стали тоскливыми. Конечно, Вероника надеялась на то, что отец ее не узнает. Это дало бы ей прекрасный повод перемыть нам кости за вечерним чаем у подружки: "Иркин-то отец совсем плохой стал. Я с ним сегодня поздоровалась, а он меня не узнал, представляешь? Скоро совсем с ума сойдет. Господи, хоть бы кидаться не начал! Да, Ирку жалко. Бедная девочка!.."
И так далее, и тому подобное.
- Как он? - спросила Вероника жалостливо.
- А почему ты спрашиваешь у меня? - удивилась я. - Вот отец стоит! Спроси у него сама!
Вероника икнула от неожиданности. И нехотя повернулась к папе.
- Как вы, Дмитрий Семенович? - снова завопила она.
Отец немного отстранился и вежливо сказал:
- Все в порядке. Я хорошо слышу, Вероника, не кричите.
Я мысленно возблагодарила всех дружественных святых за этот прекрасный ответ.
- Ну, удовлетворена? - спросила я. - Нам можно идти дальше?
Вероника поджала губы и хлопнула дверью. Ясно. Сегодня разговор за вечерним чаем у подружки примет другой оборот: "Ирка-то какой хамкой выросла! Я сегодня спросила ее папашу, как он себя чувствует, так она мне так нахамила, что и вспоминать не хочется! С другой стороны, понятно, конечно… Девчонка без матери осталась, отец со сдвигом, кому ее воспитывать? И не говори! Жалко девчонку…"
Почему-то я уверена, что все перемывания костей ближним, сплетники заканчивают богоугодными сожалениями. Не знаю почему. Наверное, это их возвышает в собственных глазах.
Дескать, не просто в чужом белье копаемся, а жалеем несчастных. Добрые такие.
Поменьше бы их было, таких добрых.
Когда мы вышли во двор, отец привычно напрягся. Мир вокруг стал для него враждебной средой, полной ловушек. И, несмотря на то, что ярко светило солнце, воздух пах цветущей сиренью, а дворничиха сегодня особенно тщательно вымела двор, этот мир отца не радовал.
- Посидим? - предложила я, указывая на скамейку.
- Хорошо, - согласился отец. Его голова втянулась в плечи.
- Пап, все в порядке, - повторила я. - Все хорошо. Никто нас не обидит.
- Да, - повторил папочка. Но я видела, что он мне не поверил.
Тем не менее он покорно пошел следом за мной к скамейке и уселся на самый край.
- Облокотись, - призвала я. - Так удобней!
- Спасибо, мне хорошо, - ответил отец и окончательно спрятался в своей раковине.
Я вздохнула и поерзала по деревянному сиденью. Ну, ничего. Пускай хоть немного воздухом подышит.
Двор дома в это время был почти пуст. Только сидели возле своих подъездов две-три пенсионерки и грели на солнце косточки.
Оно и понятно. День будний, народ давно на работе, только я осталась не у дел. Интересно, что будет, если я не захочу выходить замуж за Лешку? Тетя Женя уволит меня с работы или нет?
Нет, конечно, нет! Она не подлая и не мстительная женщина. Она добрая, сильная и справедливая. И потом, она меня не из жалости держит. С работой я справляюсь, клиенты меня любят, товар продается хорошо… С чего ей меня увольнять?
Конечно, тетя Женя очень хочет видеть в качестве невестки именно меня. Во-первых, потому что мы живем рядом почти всю сознательную жизнь. Тетя Женя все про меня знает и не опасается никаких неприятных сюрпризов. Во-вторых, потому что ее, как и любую московскую мамочку, преследует образ корыстной провинциалки, мечтающей о столичной прописке.
Впрочем, это пустяки.
Почему-то мне кажется, что даже если Лешка приведет домой девушку-лимитчицу, тетя Женя, немного поворчав для приличия, в конце концов с этим смирится. И даже подружится с невесткой.
Незаурядная она женщина.
Все местные бомжи ходят к ней за чаем.
Да-да, я не оговорилась!
Зимой, когда эти несчастные замерзают на улицах, тетя Женя взяла за правило выдавать им - в термосе, банках, кружках, в чем угодно - горячий чай. Может, это не так уж и много, но она делает, что может, чтобы хоть немного помочь людям. Многие ли из нас могут похвастаться тем же?
Из-за этого тетя Женя имеет массу неприятностей с соседями, которым не нравится даже минутное присутствие дурно пахнущих бомжей на их чисто вымытой лестничной клетке. Один сосед, здоровенный, раскормленный, красномордый мужик, вообще клянется спустить их пинками с шестого этажа, если увидит еще раз.
Знаете, что самое интересное?
Этот мужик исправно посещает церковь.
Больше того. Считает себя верующим и христианином.
Я так и вижу, как он выстаивает службу. Огромный, красномордый, с постным выражением лица. Как он крестится в нужных местах и благоговейно склоняет толстую шею перед распятием.
Как он умиляется самим собой.
Иногда мне бывает интересно: зачем люди, подобные ему, ходят в церковь? Они же там ничему не учатся!
Не понимаю…
Вообще, мне кажется, что диалоги бога с людьми похожи на игру в испорченный телефон. Бог говорит, люди слушают. Потом переглядываются, перетолковывают сказанное так, как им удобней, и, довольные, расходятся по домам.
Поведение людей меня в данном случае не удивляет. Меня поражает терпение бога. Ему не надоело разговаривать впустую?
Как говорила одна моя школьная преподавательница, "педагог должен обладать неутомимостью попугая".
Наверное, подобная неутомимость должна быть и у бога. И то, не гарантия, что он достучится до глухих, не желающих слышать, и слепых, не желающих видеть.
Зачем он с нами возится? Я бы на его месте давно плюнула.
- Ира!
Я очнулась и повернула голову.
- Что, папа?
- Пойдем домой, - робко попросил папочка. - Я уже нагулялся.
Я взглянула на запястье. Нагулялся за полчаса.
- Тебе здесь совсем не нравится? - спросила я с горечью. - Смотри, какая погода хорошая!
- Я на балконе посижу…
- Ну, хорошо, - капитулировала я. - Пойдем домой.
Врач предупредил меня, что ломать папин страх не нужно. "Время и терпение, - повторил он несколько раз. - Только время и терпение. И тогда, возможно…"
Врач не договорил, но я поняла. Возможно, отец ко мне вернется. А возможно, и нет.
На этот раз папа не стал отказываться от лифта. Страх перед враждебным внешним миром так изматывал его, что он даже начал немного задыхаться. Я стояла рядом с отцом в тесной кабинке, крепко держала его под руку и чувствовала, как быстро и сильно колотится его сердце.
Мне хотелось плакать от жалости и бессилия.
Дома я напоила отца чаем с медом и уложила его на диванчик в гостиной. Подсунула под руку книжку, которую отец изредка пытался читать, и попросила:
- Отдохни, хорошо?
- Хорошо. Ты уходишь?
- Ухожу.
- Надолго?
- Не знаю. Ты боишься остаться один?
Папочка помотал головой.
- Нужно же мне знать, когда ты вернешься, - ответил он рассудительно.
Я не стала обольщаться этими всплесками разумности. Они были только поведенческими рефлексами, стереотипами, заложенными в подсознании. Ну, все равно, что вымыть руки или почистить зубы, не более того…
- Я позвоню, если задержусь, - пообещала я.
- Хорошо.
- Не забудь пообедать.
- Не забуду.
- Все на плите. Только разогрей, не ешь холодное.
- Разогрею.
Он соглашался со мной, как ребенок. Я поцеловала отца в щеку и пошла в коридор.
Обулась, проверила содержимое сумочки и вышла из квартиры.
Честно говоря, никаких дел у меня не было. Просто не хотелось сидеть дома. Я купила в киоске мороженое и неторопливо побрела по улице.
Да, не привыкла я сидеть без дела. Руки так и чешутся чем-нибудь заняться. Интересно, чем?
Идея, возникшая у меня, была плохой идеей. Но ноги сами принесли меня в телефонную будку, руки сами вытащили из сумочки телефонную карту, а пальцы сами набрали номер телефона.
- Справочная слушает, - ответила трубка казенным голосом.
- Будьте добры, продиктуйте мне адрес Института истории языка и литературы, - попросила я.
- Минуту…
В трубке запел Элтон Джон. Интересно, у меня хватит денег, чтобы дождаться ответа? По-моему, на карте у меня не больше трех единиц…
- Записываете? - осведомилась женщина.
- Да-да!
Телефонистка продиктовала адрес. Я добросовестно запомнила его, вышла из телефонной кабинки и сразу же записала. На всякий случай.
Институт, в котором работал покойный Казицкий, располагался в старом уютном тупичке. Здание тоже было старым и уютным, с фасадом, украшенным колоннами, как дворянская усадьба. Ступени, похожие на гармошку, вели к высокому крыльцу, огороженному каменной балюстрадой. Похоже, особняк действительно был старинным. Судя по классическому архитектурному стилю, примерно девятнадцатого века. Точнее не скажу, образования не хватает.
Я еще раз с горечью ощутила собственную ущербность. Господи, до чего учиться хочется!