- Вот так-то лучше. - Дрейк вытер с кинжала кровь и спрятал его обратно в ножны. Взгляд его упал на юнгу. Бедный Питер едва стоял на ногах, готовый вот-вот упасть в обморок.
- Успокойся, мальчик. - Дрейк ласково улыбнулся. - Чем быстрее ты привыкнешь к виду крови, тем большего добьешься в этой жизни…
На следующий день в королевском дворце состоялась церемония посвящения сэра Френсиса Дрейка в рыцари Ее Величества королевы Англии. Елизавета была в новой короне, которую ей подарил новоявленный адмирал. Она коснулась мечом плеча Дрейка, и он произнес торжественную клятву.
После церемонии королева спросила:
- Сэр Френсис, а где же ваш врунишка-паж? Моя фрейлина уже несколько раз просила узнать, почему он не с вами.
Дрейк удрученно вздохнул и развел руками.
- Джон попросил отпустить его со службы. Он хотел съездить домой в Кент и навестить родителей. Но я уже подобрал себе нового пажа, и он нисколько не хуже прежнего, к тому же совершенно не умеет сочинять сказки. Уверяю вас, вашей фрейлине он понравится. Эй, Питер, где ты?
Питер подбежал к своему господину и низко поклонился королеве. На груди у него красовалась массивная золотая цепь, весившая по крайней мере фунта два…
Глава 15. Социалисты
Вообще-то Никита был довольно равнодушен к женскому полу. Он никогда не ходил на разные вечеринки и балы, устраиваемые родителями его сверстниц, чтобы подыскать дочерям подходящую партию. Занятия его любимой историей доставляли ему гораздо большее удовольствие. И пока его однокашники влюблялись, писали друг другу страстные послания и переживали душевные драмы, Никита штудировал Тацита, Плутарха и Иосифа Флавия. Правда, иной раз он чувствовал на себе томные взгляды прохожих барышень, и жаркие взгляды эти вызывали в душе его ответный трепет, но он тут же забывал о них, уходя в мир античных героев, римских императоров и средневековых рыцарей.
Однажды, правда, Палашке, бойкой прачке с заднего двора, удалось-таки заманить его в баньку.
Выйдя оттуда, Никита еще долго вспоминал распаренное, облепленное мокрыми волосами, тело Палашки, ее поцелуи и ласковые объятия. Однако, как ни странно, этот опыт не пробудил в нем сколько-нибудь существенного интереса к женщинам. Скорее, он рассматривал этот случай как своего рода научный эксперимент.
Анализируя же свои мысли за прошедший день Никита с удивлением обнаружил, что в основном они адресовались прекрасной незнакомке. Более того, они рождали в нем какое-то новое, доселе неизведанное чувство. Будь Никита хоть немного поопытней, он сразу бы смекнул, что к чему…
Наутро он умылся, аккуратно причесался и, прихватив книгу, отправился на Пречистенку. Доходный дом Солодовникова удалось отыскать без труда. Поднявшись на третий этаж, он подошел к двери с медной табличкой, на которой было выгравировано: "Профессор А. И. Рождественский". Нажав на электрический звонок, Никита невольно прислушался к странным звукам, доносившимся из-за двери. Громкий мужской бас перемежался односложными женскими восклицаниями. Внезапно дверь распахнулась, и на Никиту прямо-таки наскочил тот самый мужчина с бородкой, которого он видел вчера в обществе незнакомки.
- Ага! - закричал он, хватая Никиту за плечи. - Вот и он!
- Ну я же вам говорила, Александр Иванович, что сегодня кто-нибудь да появится, - послышался из глубины квартиры женский голос.
- Прекрасно, - загремел профессор Рождественский, рассматривая Никиту. - Высокий лоб. Глаза с признаками интеллекта. Как раз то, что нужно. Вы ко мне?
- Д-да, - промямлил Никита.
- Хорошо, хорошо, милости просим, молодой человек!
Профессор схватил Никиту за грудки и, втащив за порог, поволок через всю квартиру, пока они не очутились в небольшой комнате, уставленной шкафами с бесчисленными папками и большим письменным столом, заваленным бумагами.
- Вот, - сказал профессор, указывая пальцем на стол. - Видите? И это всего за неделю. Так что приступайте к работе немедленно. Письма от ученых, академиков и из университетов - в одну кучку. Из-за границы - отдельно. Циркуляры из министерства просвещения - в мусорную корзину. Приглашения и просьбы о консультации - сюда. Как вас зовут?
- Никита. - Он не понимал ровным счетом ничего.
- Очень хорошо. Так вот, Никита. Это - мои ответы. Их надобно вложить в конверты, надписать адреса и отправить по почте. Все ясно?
- Да, но…
- Что? Вас интересуют условия? Так в объявлении же все указано. 25 рублей жалованья в месяц и полный пансион. Лариса покажет вам вашу комнату. Вы студент?
- Нет пока.
- Ну, ничего, ничего. Осваивайтесь, а я пошел на ученый совет.
И он умчался, оставив Никиту одного в комнате. "Ну и дела, - подумал он. - Видимо, профессор принял меня за пришедшего по объявлению".
За спиной послышался шорох. Никита обернулся и… В дверях стояла та самая незнакомка.
- Здравствуйте, - произнесла она звонким голосом. - А вы наш новый письмоводитель?
- Ну… в общем… да.
Она переступила порог и подошла к Никите.
- Я - Катя Рождественская. - Она протянула ему руку.
- Никита Назаров, - ответил он, с опаской принимая ее ладонь - прохладную и очень нежную.
- А почему вы такой красный? Волнуетесь? Не надо. Папа только с виду такой строгий, а вообще-то он очень добрый. Главное - это чтобы письма были в порядке. А то бывший письмоводитель уехал в провинцию, а Лариса, служанка наша, вовремя объявление не дала. Вот он и раскричался. Ой! - всплеснула она руками, заметив в руках Никиты свою книжку. - Где вы ее нашли?
- В парке…
- Так я и знала. Представляете - сижу я в беседке, и вдруг ко мне приближается страшный бродяга с повязкой на голове. Волосы - во все стороны, борода до пояса, одноглазый. Мне даже показалось, что у него в руках был нож! Да-да, вот такой широкий клинок. Я, конечно, пустилась наутек. А вы, наверное, позже там были и нашли книжку.
- Да… - Никита был настолько поражен красочным описанием собственной внешности, что, конечно же, не рискнул рассказать девушке, кто был в действительности этот страшный бродяга. "Почему одноглазый?" - лишь подумал он.
К тому же девушка переключилась на другие темы. Она говорила без умолку, не давая Никите вымолвить ни слова. Потом она потащила его пить чай.
"В конце концов, почему бы и нет? - размышлял Никита, слушая бесконечные рассказы профессорской дочки о том, сколько их Мурка родила котят и как на прошлой неделе рядом с их домом перевернулся тарантас. - Раз уж так сложилось, почему бы не остаться? Профессор, судя по всему, человек хороший, жить есть где. А отцу я письмо напишу".
Но главная причина того, что Никита остался, была в другом. И вряд ли Никита даже самому себе признался бы в ее существовании. Особенно сейчас, когда так близко, на расстоянии вытянутой руки, искрились голубые глаза Кати Рождественской…
Прошло три месяца. Никита сидел в черном студенческом сюртучке за письменным столом в своей комнате и, глядя на веселые огоньки в топке большой, выложенной расписными изразцами, голландской печки, сочинял письмо Степану Афанасьевичу.
"Дорогой папенька! Простите великодушно за долгое молчание, но обстоятельства складывались так, что написать все было недосуг. С радостью сообщаю вам, что я поступил в университет! Правда, не в Санкт-Петербургский, а в Московский, что, как мне кажется, не так уж и важно. Кроме того, я служу письмоводителем у профессора Рождественского, ученого-историка с мировым именем, который и оказал мне неоценимую услугу при поступлении в университет, так как я опоздал ко вступительным экзаменам и потребовалась небольшая протекция, чтобы я смог сдать их позже.
Живу я хорошо, на полном пансионе, ни в чем не нуждаюсь. Правда, работы бывает иной раз много - у профессора большая переписка, и каждый день приходит по почте целая гора писем…"
Написав еще несколько строк, Никита в задумчивости погрыз перо, затем вложил листок в конверт, запечатал сургучом и крупным почерком надписал адрес.
Он не рискнул написать, что, вопреки воле отца, поступил на исторический факультет. Не рассказал он и о своих злоключениях в подземелье. И конечно, в письме не было ни строчки о том, что Никита приобрел нового друга, а возможно (он очень надеялся на это) - невесту. Конечно же, ею была Катенька Рождественская.
За прошедшие месяцы молодые люди весьма привязались друг к другу. Уже были и длинные прогулки по бульварам и Нескучному саду, легкие касания краями одежды, как будто случайные встречи рук в сумерках, бесконечные разговоры по ночам, когда весь дом уже давно спал. И даже радость первого, пьянящего поцелуя испытали они. Надо сказать, что профессор Рождественский, который ценил в людях превыше всего интеллект, весьма благосклонно относился к своему новому, умному и старательному, письмоводителю. И перспектива иметь его в качестве жениха своей дочери, видимо, его вполне устраивала.
Катя росла без матери, которая умерла при родах ее. Воспитываемая отцом, она унаследовала от него легкость характера и веселый, жизнерадостный нрав. Александр Иванович был ярым сторонником женского просвещения, и поэтому на следующий год Катя должна была поступать в институт. Она была образованной девушкой и тоже интересовалась историей. Они частенько сиживали за столом голова к голове, читая рассказы из античной истории и представляя себя легендарными героями Спарты или римскими патрициями времен триумвирата… Катя, затаив дыхание, слушала рассказы Никиты о знаменитых правителях и полководцах, обо всем том, что он узнавал на блестящих лекциях Владимира Осиповича Ключевского. Когда же она узнала, что на глубине двух саженей от поверхности земли почти вся Москва пронизана сетью подземных катакомб, у Катеньки в глазах появился яркий блеск. Надо ли говорить, что и она без ума влюбилась в высокого, статного Никиту, который, к тому же, оказался покорителем таинственных подземелий…
Никита был совершенно счастлив. Его жизнь в Москве была интересной и наполненной, в отличие от однообразного существования в Спасске. Общение с Катей, учеба в университете, разбор профессорской почты, долгие разговоры с ним за чаем о той или иной исторической проблеме занимали почти все его время. И все-таки вскоре в жизни Никиты появился еще один интерес…
Как-то раз, на перемене после коллоквиума по древней истории, к Никите подошел низкорослый, тщедушный человечек с черными, как смоль, кучерявыми волосами, реденькой бородкой и черными же бегающими глазками.
- Да, - сказал он безо всякого вступления. - Здорово вы их!
- Кого это "их"? - не понял Никита.
- Ну, этих. Эксплуататоров трудового народа. Слышал я, как вы о восстании Спартака рассказывали. Сколько пафоса и негодования! Особенно мне понравилась вот эта ваша фраза: "Спартак был первым революционером, сделавшим попытку сбросить с себя гнет абсолютизма". Это сильно! Я сразу понял, что вы - наш человек.
- Вообще-то я такого не говорил вовсе, - попробовал возразить Никита. - И потом, чей это "наш"?
- Не говорили - значит подразумевали, - безапелляционно заявил чернявый. - А "наш"… - Он огляделся по сторонам, придвинулся поближе к Никите и стал на цыпочки, чтобы достать до его уха. - "Наш", - прошептал он, - это входящий в славную когорту верных сынов России, стремящихся вырвать ее из лап самодержавия и векового рабства царизма. Я хочу сказать, что вы близки по духу нам, тем, которые хотят изменить существующий государственный строй, когда люди труда получают копейки, а кучка дворян и помещиков во главе с царем богатеют на людских костях. Сергея Нечаева читали, надеюсь? "Катехизис революционера"?
Произнеся эту тираду, человечек с облегчением опустился на полную ступню и устремил на Никиту пронзительный взгляд.
Вообще-то Никита уже не раз слышал о том, что в студенческой среде существуют тайные социалистические кружки, на заседаниях которых звучат призывы к свержению существующей власти и даже ко всеобщему террору. О них говорили вполголоса, членов этих кружков окружал романтический ореол. В печати то и дело сообщали о покушениях на министров, градоначальников и даже придворных. Ходили слухи, что это дело рук именно марксистов. Никиту всегда тянуло ко всяким приключениям, и поэтому он заинтересовался странными речами чернявого.
- И как вы собираетесь изменить существующий порядок?
Незнакомец снова встал на цыпочки и зашептал на ухо Никите:
- Путем пролетарской революции. Как вас зовут?
- Никитой.
- Я - Зиновий Синявский. Не слышали? Можно просто Зяма. Я вижу, товарищ, что на вас можно положиться. Держите.
Он незаметно сунул Никите в руку пару каких-то брошюр.
- Завтра, Никита, - продолжал Синявский, - приходите в шесть часов вечера на Сухаревку. Я вас там встречу у башни. Состоится заседание нашего кружка. Придете?
Никита помялся, но в итоге согласно кивнул. Зяма Синявский облегченно вздохнул.
- Вот и отлично! Да, чуть не забыл. Если вы пожертвуете три рубля на нужды борцов с самодержавием, революция вас не забудет. - И, сделав небольшую паузу, он добавил: - Брошюрки, знаете ли, из-за границы доставлять приходится. Контрабандой-с!
Никита вручил деньги, и Зяма долго тряс ему руку, повторяя:
- О нашем разговоре - никому ни слова. Запомните - полная конспирация.
И он пошел по коридору, поминутно оборачиваясь и прижимая указательный палец к губам.
Придя домой, Никита внимательно рассмотрел брошюрки, которые ему всучил Зяма Синявский. Первая была очень тонкая и называлась "Кто такие "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов". Автором был некий Ильин. Вторая была чуть потолще. "Манифест Коммунистической партии" - стояло на обложке. Она содержала довольно невразумительный текст, начинающийся с весьма странной фразы: "Призрак бродит по Европе…"
Остаток вечера и весь следующий день Никита размышлял над тем, идти ему на собрание социалистического кружка или нет. И все-таки любопытство взяло верх, и на следующий день он стоял у Сухаревской башни.
Домой Никита вернулся поздно и в глубокой задумчивости. Вдохновенные речи ораторов произвели на него сильное впечатление. Особенно ему запомнился один - седой, в шрамах, поминутно перебивающий выступающих.
- Резать вас всех - буржуи!
Или:
- Студентов мы в социальную революцию не пустим!
А одного из них даже обозвал "политической проституткой".
Никто ему ничего возразить не смел. Видимо, это был авторитет.
"А что? - думал Никита после посещения кружка. - Может, и впрямь Россия изнывает в оковах самовластия? Или, как там говорили, "под гнетом царизма"? Они ж хотят людям свободу дать. А свобода - она завсегда всем нужна…"
Никита пошел и на следующее заседание кружка. А потом вообще стал постоянным его членом. Пропагандисты типа Зямы Синявского свое дело знали, и вскоре скромный, порядочный и к тому же влюбленный студент университета превратился в пламенного борца за права рабочих масс. Катенька очень удивлялась, замечая в его глазах нездоровый блеск. И даже иногда обижалась. Но Никита этого не чувствовал. Теперь он боролся с ее "политической несознательностью".
Глава 16. Историческая находка
Летом восьмидесятого года Витю Кротова отправили на побережье Черного моря, в пионерский лагерь "Ромашка". На две смены. Целых два месяца он купался, загорал, ходил в турпоходы и по ночам бегал с мальчишками из отряда в другой корпус, к девчонкам.
Вместе с братом должен был ехать и Вадим, он даже уже положил в рюкзачок новую тетрадь, чтобы писать письма отцу и бабе Насте. Но в то самое утро, когда автобус, набитый под завязку радостной детворой, покатил в сторону областного центра, у Вадима сильно заболело горло и поднялась температура - началась фолликулярная ангина. О пионерском лагере и море пришлось забыть.
Наденька Осокина уехала из Спасска еще прошлой зимой, ее отца перевели по службе куда-то на север. Таким образом весь июнь и первую половину июля Вадим провел в одиночестве, читая книжки и помогая бабушке работать на огороде. А, теплыми вечерами они с Николаем Ивановичем сидели на крыльце, пили чай с вареньем и разговаривали. Вернее говорил, в основном, учитель, а Вадим внимательно его слушал.
- Ты кем хочешь стать, когда школу закончишь? - спросил как-то Николай Иванович.
- Учителем… - не задумываясь, ответил мальчик. - Учителем истории…
- Почему именно учителем истории?
- Ну… Не знаю… Нравится…
- Неужели ты попал под мое влияние? - посасывая мундштук трубки, задумчиво проговорил Бобров. - Ведь существует множество других профессий… Как говорится, выбирай на вкус… Трудно тебе будет, очень трудно. Это только на первый взгляд работа учителя кажется простой. И правда, чего там? Пересказывай учебник да отметки в журнал выставляй… На самом же деле…
- Я в Москву поеду, в институт поступлю… - мечтательно закатив глаза, произнес Вадим.
- С самого начала, с самого первого дня нужно установить контакт с учениками, - продолжал Николай Иванович. - Не показать им, что ты их боишься. Нет, не боишься… Робеешь, что ли… Школьники должны усвоить, что ты в классе главный, что твое слово - закон. И вместе с тем…
- …и каждый день буду кататься на метро…
- …вместе с тем ребята должны чувствовать, что ты близок им. Близок, как человек. Если не друг, то хотя бы приятель… Кстати, у меня осталось много знакомых на кафедре, я бы мог тебе как-то помочь… Конкурс-то ого-го какой! Когда я поступал - двадцать человек на одно место!
- Не надо, дядь Коль… - твердо сказал Вадим. - Я сам. Понимаете, я должен поступить сам, своими силами. Иначе я не буду уважать себя…
- Что ж… - улыбнулся в бороду Бобров. - Если бы у меня была шляпа, я бы ее снял перед тобой. И все же… За те два года, что остались до твоего поступления, я возьму над тобой шефство. История, литература, русский язык - будем готовиться. Без выходных и, как говорится, в свободное от основной учебы время. Согласен?
- С чего начнем? - оживился Вадим.
- С самого начала, с древнейших времен.
Отец опять был пьян. Раскрасневшийся от жары, он полулежал, прислонившись затылком к печи, и смотрел по телевизору торжественное открытие Московской олимпиады, изредка, ни к кому конкретно не обращаясь, восклицая:
- Надо же!.. Сколько же народу понаехало!.. О, и негры даже!.. Вот это да!.. Красота, мать их за ногу!.. Знай наших!..
Николай Иванович, накопав ранним утром червей, отправился порыбачить, баба Настя доила Машку, которая оглашала двор благодарным мычанием, а Вадим поливал из резинового шланга-кишки огород, повторяя вслух заученные строки только что прочитанного параграфа.