Я почти подошел к полицейскому участку, когда вновь вспомнил о марке. Я остановился и вошел в аптекарскую лавку, что располагалась на углу. Я никогда не был в ней раньше.
Владелец лавки в жилетке, но без пиджака, сидел у аппарата, разливающего газированную воду, и читал газёту. Продавец делал записи в журнале предварительных заказов.
Не взглянув на меня и не отрывая глаз от газеты, владелец сказал продавцу:
- Полиция обнаружила на записках отпечатки пальцев. У них есть образцы его почерка и инициалы. Что еще надо, чтобы поймать убийцу?
Продавец пожал плечами.
- Какой смысл в отпечатках, если их нет в картотеке? То же относится и к почерку. Полицейским не с чем сравнить его. А сколько людей в городе имеют инициалы Л.Т.?
Продавец закрыл журнал и добавил:
- Мне пора. Я вернусь из отпуска через неделю.
С этими словами он надел шляпу и вышел из лавки.
Владелец продолжал читать газету.
Я осторожно прокашлялся.
Он еще минуту дочитывал статью и затем поднял на меня глаза.
- Что надо?
- Я хотел бы купить марку за четыре цента. Пожалуйста.
На его лице появилось такое выражение, словно я влепил ему пощечину. Он злобно смотрел на меня секунд двадцать. Затем сполз со стула и медленно протащился к дальнему углу помещения. Я хотел было последовать за ним. Но мое внимание привлекли курительные трубки, лежавшие под стеклом на прилавке.
Владелец стоял в дальнем углу, опершись одной рукой на бедро и держал презрительно в другой марку.
- Неужели вы думаете, что я еще должен вам принести ее? - проворчал он.
И вдруг я вспомнил худенького шестилетнего мальчика, у которого было всего пять центов. Всего пять. И это было во времена, когда за них можно было купить леденец. Или другую дешевую конфету. Я вспомнил себя в детстве.
Мальчик был поражен разнообразием конфет - их лежало более пятидесяти, и его ум занимали приятные мысли о наилучшем выборе! Что купить? Раковую шейку? Ириску? Тянучку? Но, разумеется, не леденец из вишневого сока. Мальчик не любил леденцы.
Внезапно он почувствовал присутствие владельца кондитерской. Тот стоял за прилавком, нетерпеливо постукивая ногой. В глазах владельца поблескивало раздражение, нет, нечто более, чем раздражение. Злоба.
- Ты намерен торчать здесь целый день? - заорал он на мальчика.
Будучи очень чувствительным, мальчик отшатнулся, словно от удара. Его драгоценные пять центов превратились в ничто. Взрослый человек презирал его. Он презирал также и его пять центов.
Не глядя, мальчик ткнул пальцем наугад.
- Мне вот это.
Он отдал свои пять центов.
Когда мальчик вышел из кондитерской, он обнаружил, что держит в руке нелюбимый леденец из вишневого сока.
Но это уже не имело значения. Что бы он ни купил, он не стал бы это есть. Он бросил леденец на тротуар.
И вот теперь я смотрел на другого владельца и на почтовую марку стоимостью четыре цента и видел откровенную ненависть ко всякому, кто прямо не способствует выгоде этого человека. Я не сомневался, что он не посмел бы нахмуриться, если бы я изъявил желание купить одну из дорогих курительных трубок.
Итак, я думал о почтовой марке и о леденце из вишневого сока, который выбросил много лет назад.
Я направился в дальний угол, туда, где он все еще стоял, и достал револьвер из моего кармана.
- Сколько вам лет? - спросил я его.
Когда он умер, я не стал ждать, что кто-нибудь придет. Ведь в данном случае я убил в отместку за проявление грубости по отношению ко мне. По обыкновению написал записку. Мне захотелось что-нибудь выпить.
Я прошел дальше по улице шагов пятьдесят. Не больше. В небольшом баре я заказал порцию бренди и стакан воды.
Минут через десять послышалось завывание полицейской сирены. Мимо проехала машина с детективами.
Бармен выглянул в окно.
- Что-то случилось на нашей улице, - сказал он, надевая пиджак. - Пойду посмотрю, в чем там дело. Если кто-нибудь зайдет, скажите, что скоро вернусь.
Он пододвинул ко мне бутылку.
- Наливайте себе сами. Но потом не забудьте, сколько рюмок вы выпили.
Я тихонечко потягивал бренди. Мимо проехала еще одна полицейская машина и медицинский фургон.
Бармен вернулся минут через пятнадцать. Вслед за ним вошел посетитель.
- Банку пива, Джо, - сказал вошедший.
- Я пью вторую рюмку, - заметил я.
Джо забрал мелочь, которую я положил на прилавок.
- Убит владелец аптекарской, что на углу, - сообщил он. По-видимому, его прикончил тот парень, который убивает невежливых людей.
Посетитель налил себе пива из открытой банки в стакан.
- Почему ты так думаешь? Это могло быть и обыкновенное убийство при ограблении.
Джо отрицательно покачал головой.
- Нет. Фред Мастерс, что торгует телевизорами рядом, обнаружил тело и видел записку.
Посетитель заплатил за пиво и сказал:
- Я не разрыдаюсь по поводу случившегося. Я всегда избегал заходить в его лавочку. Он вел себя так, словно делал одолжение клиенту.
- Да, смерть этого типа не вызовет скорби в этом квартале, - согласился Джо. - Он доставлял всем только неприятности.
Я было собрался уйти и сдаться, наконец, полиции. Но, послушав этих людей, передумал, заказав еще одну рюмку бренди и достал записную книжку.
Я начал вести список тех, кого убил и кого убью.
Удивительно, как одно вытекало из другого. Горькие воспоминания о большой и малой человеческой жестокости и грубости, которые я сам испытал или которым был свидетелем, как тени неотступно сопутствовали неприглядным обликам включенных в список.
Имена. Я вспомнил кладовщика. И включил в список, хотя и не знал, как его зовут.
Я хорошо запомнил тот день. Мисс Ньюмен, наша учительница, организовала для нас, шестиклассников, одну из ее экскурсий. На этот раз мы отправились в складские помещения, расположенные на берегу реки. Там учительница хотела объяснить нам, "как хранят различные товары и грузы".
Она всегда планировала свои экскурсии таким образом, чтобы мы узнавали что-то новое. И предварительно всегда запрашивала разрешение соответствующих властей. Однако на этот раз она, очевидно, позабыла это сделать. И вот мы объявились на складах - учительница и дети, которые ее обожали.
Но кладовщик прогнал нас. При этом использовал грязную ругань, смысл которой до нас не совсем дошел. Но мы поняли, что он оскорбил мисс Ньюмен и нас.
Учительница, маленькая и худенькая, вся съежилась от брани кладовщика, словно он хлестанул ее бичом. С испуганным видом она увела нас прочь от складов.
На следующий день она заболела и не пришла в школу. Не пришла и на другой день. Позже мы узнали, что она попросила о переводе в другое место.
И я, который как и все, обожал ее, знал, почему она так поступила. Она не могла нас видеть после того унижения, которому подверглась на наших глазах.
Жив ли еще кладовщик? Ему тогда было лет двадцать. Может быть, чуть больше.
Спустя полчаса, выйдя из бара, я понимал, что мне еще многое предстоит сделать.
Последующие дни оказались для меня очень напряженными. Я нашел кладовщика. И сказал ему, что он умрет. Умрет потому, что даже не помнит, что натворил в молодости.
Покончив с ним, заглянул в ресторан, расположенный неподалеку.
Я долго ждал, когда меня обслужат. Наконец, официантка закончила свою болтовню с кассиром и лениво подошла к моему столику.
- Что желаете? - спросила она, даже не взглянув на меня.
Я заказал бифштекс с помидорами.
Бифштекс оказался твердым, как подошва. Потянувшись за маленькой ложкой, чтобы помешать кофе, я нечаянно уронил ее на пол. Подняв ложку, сказал:
- Официантка, нельзя ли заменить мне эту ложку на другую?
Она раздраженно подлетела ко мне и вырвала ложку из руки:
- Трясучка на вас напала, мистер, или что?
Через минуту она вновь появилась с намерением демонстративно швырнуть ложку мне на стол.
Однако внезапно какая-то мысль стерла злобное выражение с ее лица. Рука официантки мягко опустилась, и ложка беззвучно легла передо мной на скатерть. Совершенно беззвучно.
- Извините, мистер, если я была с вами резка, - сказала она, издав нервный смешок.
Она просила прощения, поэтому я ответил:
- Не беспокойтесь. Все в порядке.
- Вы можете уронить ложку столько раз, сколько пожелаете. Я всегда заменю вам ее. Я буду рада это сделать.
- Благодарю вас.
Я делал глоток из чашки.
- Вы не обиделись на меня? Нет? - настойчиво спросила она.
- Нет, не обиделся. Абсолютно.
Она схватила газету, лежавшую на соседнем столике.
- Вот, почитайте это, пока пьете кофе. Вы можете даже взять газету с собой. Бесплатно.
Когда она отошла от меня, кассир посмотрел на нее широко открытыми глазами:
- Что все это значит, Мейбл?
- Откуда я знаю, кто он такой? - сказала она, подозрительно косясь в мою сторону. - В наши дни лучше быть вежливой.
Читая газету, я обратил внимание на одно сообщение. Какой-то субъект, взрослый человек, раскалил на сковородке гвозди и швырнул ими в детей, слишком громко игравших у него под окном. Он отделался мизерным, двадцатидолларовым штрафом.
Я записал его имя и адрес.
Доктор Бриллер закончил осмотр.
- Вы можете одеться, мистер Тернер.
- Никакого чудесного лекарства не изобретено с тех пор, как мы виделись в последний раз? - спросил я, застегивая рубашку.
- Боюсь, что нет. - Он весело и от души хохотнул и заметил: - Между прочим, вы решили, что делать с оставшимся у вас временем?
- Еще не решил, - солгал я.
Его лицо помрачнело.
- Вам следует об этом подумать. Серьезно подумать. Осталось примерно три месяца. И, пожалуйста, сообщите мне о вашем решении.
Пока я одевался, он сидел за столом и просматривал газету.
- Этот убийца зря времени не теряет, не так ли?
Я промолчал.
Он перевернул страницу.
- Но самое удивительное в этих преступлениях - реакция общественности на них. Вы читали письма в редакцию?
- Нет.
- Как ни странно, многие люди одобряют эти убийства. Некоторые из читателей даже намекают, что они могли бы снабжать убийцу новыми именами и адресами.
Я решил, что мне надо обязательно ознакомиться с этой газетой.
- И вот, что еще любопытно, - продолжал Бриллер. - Волна вежливости накатилась на город.
Я одел пиджак.
- Когда мне нужно прийти? Через две недели?
- Да. - Он отложил газету в сторону. - И постарайтесь взглянуть на вашу судьбу повеселее. У всех нас дни сочтены.
Но его день был не определен и лежал в отдаленном будущем.
Моя следующая встреча с доктором Бриллером должна была состояться вечером. Около десяти часов я вернулся от него. Сошел с автобуса и направился к своему дому.
Переходя улицу, я услышал выстрел. Повернул за угол, увидел низкорослого человека, стоящего с пистолетом в руке над очень свежим мертвецом. Вокруг никого не было. Я подошел поближе.
- О, господи! Полицейский! - воскликнул я, взглянув на труп.
Коротышка утвердительно кивнул и сказал:
- То, что я сделал, может показаться вам крайностью.
Но он разговаривал со мной таким языком, что я не мог сдержаться.
- А, вот в чем дело…
- Я поставил мою машину напротив пожарного крана, - продолжил он. - Сделал это без всякого умысла, уверяю вас. И этот полицейский поджидал, когда я вернусь к машине. И к тому же выяснилось, что я забыл дома водительские права. Я бы ничего ему не сделал, если бы он просто оштрафовал меня. Ведь я был виноват, сэр, и это охотно признал. Но ему было мало. Он презрительно и насмешливо высказался относительно моих умственных способностей, моего зрения, выразил сомнение в том, что этот автомобиль принадлежит мне. И, наконец, он обозвал меня незаконнорожденным. - Коротышка зажмурил глаза от горечи вновь нахлынувшей на него обиды. - Моя мать была ангелом, сэр, ангелом!
Я вспомнил, как однажды меня задержал полицейский за то, что я не в положенном месте перешел улицу. Я тоже был готов признать свою вину, заплатить штраф. Но полицейский не ограничился этим. Он долго и нудно читал мне нотацию в присутствии окружающих нас и ухмыляющихся зевак. Я испытал невероятное унижение.
Низкорослый посмотрел на болтавшийся в его руке пистолет.
- Я купил это сегодня. По правде говоря, хотел воспользоваться им при встрече с управляющим нашим многоквартирным домом. Ужасно невежливым человеком, должен вам сказать.
- Такие другого языка не понимают, - заметил я.
Он вздохнул.
- А теперь, наверное, мне следует явиться в полицию?
Мое лицо исказилось в сомнительной гримасе, и он это заметил.
- А, может быть, мне лучше оставить записку? Видите ли, я читал в газетах о серии …
Я протянул ему мою записную книжку.
Он вырвал чистый листок, написал на нем несколько строк и поставил свои инициалы. Затем сунул записку в карман форменной куртки мертвого полицейского.
Выпрямившись, он протянул мне записную книжку и сказал:
- Надо бы и мне купить такую. Вас куда-нибудь подвезти?
- Нет, спасибо. Сегодня хорошая погода. Я лучше пройдусь. Мы пожали друг другу руки, и он уехал …
"Очень приятный человек", - подумал я о нем, открывая ключом дверь моей квартиры.
Жаль, что не так уж много на свете таких, как он.
Альфонсо Ката
Глаза
Все кончено, - говорилось в письме. - Несправедливый приговор суда воздвиг между обществом и мною стену в тридцать лет, которую ввиду моего плохого состояния здоровья никогда не преодолею, даже если бы я этого пожелал. Поэтому хочу объяснить причину моего упорного молчания тебе, моему другу, который со словами жалости просил меня в отравленные и непосредственно последовавшие за преступлением дни сказать что-нибудь в защиту.
Ты видел, как я безучастно следил за прениями сторон на суде. Ты слышал, как мой защитник тщетно умолял меня хоть чем-нибудь помочь, поддержать его доводы. Не воспринимай мое поведение на суде как попытку уйти от ответственности или как проявление бесчувственности.
В тот самый момент, когда адвокат намекнул на возможность умственного расстройства у подсудимого, я почувствовал, как меня осенило. После какого-то затмения отпали все сомнения. Я мог доказать всем, что на мне нет никакой вины. Я уяснил мотивы своих действий и легко мог бы изложить их, не запятнав себя ложью. Мог бы объяснить даже, казалось бы, случайные обстоятельства, которым прокурор придавал чересчур важное значение. Я не убивал? Да. Так и не установлена подоплека убийства? Да. Несмотря на загадочность преступления, разве не ясно, что оно не доставило мне ни удовольствия, ни удовлетворения? Думаю, что и это так. Поэтому, когда прокурор разглагольствовал о садизме и других примитивных вещах, ты видел на моих губах беспомощную улыбку. Многие присутствующие восприняли ее как признание вины. И все-таки…
Лишившись свободы, порабощенный заточением, подавленный тяжким ручным трудом, я чувствую, как безразличие общественности, словно двери духовной тюрьмы, захлопнуло память о "моем деле". Меня мучит необходимость объяснить происшедшее. Объяснить не кому-нибудь из тех несчастных и духовно искалеченных людей, что живут, как и я, в тюрьме, а человеку, свободному в мыслях и поступках. Поэтому я ставлю твое имя в начале этой исповеди и пишу тебе письмо, которое, возможно, никогда не решусь послать.
Невероятно абсурдной должна показаться моя история бесчисленному числу грубых и беспечных человеческих существ, которых тайна жизни и смерти обошла стороной! Кроме того, почти невозможно все объяснить до конца! Поэтому я попытаюсь изложить мою историю по порядку, увязать ее с ходом своей жизни.
Ты, друг мой, сидевший рядом со мной за школьной партой, возможно, думаешь, что знаешь мою жизнь так же хорошо, как и я. Но всегда в любой жизни есть такие скрытые уголки, куда не допускаются даже самые близкие. Поэтому ты удивишься, узнав, что в день нашего экзамена по риторике я впервые увидел глаза, которым суждено погубить меня. Ты помнишь этот день? Со мной случилось нечто вроде обморока. Одни одноклассники расценили это событие как следствие переутомления, другие - как попытку разжалобить экзаменатора.
Я увидел глаза очень ясно. Они появились передо мной внезапно. Словно резко отделились от лица с неопределенными чертами. Глаза с темными ресницами, очень черными ирисами на бледно-желтых продолговатых яблоках смотрели на меня, может быть, секунду. Но их взгляд был настолько пристальным, что запечатлелся в моем сознании навсегда. У меня неоднократно возникало желание рассказать моим родителям, кому-нибудь из друзей, тебе об этом видении. Но чья-то воля, более сильная, чем мое желание, заставляла меня молчать…
Экзамен происходил 4 июня … 82 года в полдень - я запомнил этот час и день, - и мое переживание, выразившееся в легком обмороке, отложило на два дня решение последнего упражнения по риторике. Тем не менее, я получил отличные оценки, и мой бедный отец в награду купил мне ручные часы, о которых я давно мечтал. Но ни этот подарок, ни поздравления не смогли заглушить беспокойство, которое я испытывал, ожидая новой встречи с черными глазами. И постепенно беспокойство переросло в страх.
Мне казалось, что опасность поджидала меня у каждой двери, у каждого окна, в любом месте, куда я направлялся. Иногда внезапно посредине разговора я отвлекался от темы, чтобы проследить за чем-то невидимым в воздухе, готовым материализоваться в длинные ресницы, черные искрящиеся круги и цвета соломы живые ткани, блестящие, как ракушка… Страх преследовал меня довольно долго, почти до осени. Несмотря на тревожное состояние, я много бывал на воздухе, нормально питался. Врачи, внимательно осмотрев и выслушав меня, задали несколько затруднительных вопросов, а затем сказали родителям: "Он ничем не болен… Растет быстро, и в этом проблема… Не следует перегружать его учебой …" Я не мог им сказать, что мое состояние - это дело проклятых глаз. Принимал успокоительные лекарства, чтобы не обижать мать. Стремился загрузить себя разными занятиями, которые меня интересовали, но с одной целью - найти способ забыться, не думать о глазах.
И это почти удалось… Что не возможно в четырнадцать лет? Прошло еще десять лет. Я учился в Высшей сельскохозяйственной школе. Занятия, мечты молодости и само вхождение в зрелость, вместе взятые, полностью захватили мое существо. Может быть, только раз я мельком вспомнил о своей странной фантазии. Но внимание и забота родных и друзей оберегали от волнений.
И вдруг однажды у меня появилось желание изобразить таинственные глаза на рисунке. Но внезапно возникшее внутреннее видение оказалось намного сильнее всякого изображения, и я отказался от своего намерения. И тогда я осознал: за листвой всегда скрывается ствол дерева, а за корой - сердцевина ствола. Ужасные глаза не умерли, а лишь временно скрылись, и непременно когда-нибудь опять появятся.
Ощущение тревоги нарастало. Несколько дней я чувствовал, что глаза пребывали в нерешительности, словно раздумывали, встречаться со мной или нет. И затем вновь отдалились. Однако не исчезли совсем из моей памяти. Они маячили где-то вдалеке, словно я рассматривал их в мощный перевернутый бинокль. Это, однако, не повлияло существенно на мой образ жизни и занятия.