Конней удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он был в рубашке, без пиджака, и держал в руке бокал с виски. Его лицо заулыбалось, когда она стала открывать сумочку, и он расхохотался при виде множества монет.
- Что вы натворили, миссис Холлэнд? Ограбили игровой автомат?
- Пересчитайте, - сказала она с вызовом. - Сделайте это ради меня, мистер Конней.
- Тридцать долларов и сорок шесть центов, миссис Холлэнд, - сказал он немного погодя, удовлетворенно улыбаясь. - Вам сегодня везет на мелочевку. Прошу прощения за то, как я объяснил вам наши правила сегодня утром. Но вы с честью вышли из положения.
Она медленно поднялась по лестнице на этаж, где располагалась ее квартира. Дверь на третьем этаже раскрылась, и блондинка лет тридцати с бигудями на волосах высунулась наружу.
- Фрэн! Бога ради, где тебя носило?
- По магазинам, - ответила она устало.
- У тебя ужасный вид. Купила что-нибудь?
- Нет, ничего, Лайла.
- Я приготовила отличный суп, миленькая. Тебе вовсе не нужно готовить сегодня обед. Приходи ко мне, пожуем вместе.
- Но я жду Боба…
- Ты слишком долго отсутствовала, дорогая. Боб звонил из офиса раз десять. Наконец, он связался по телефону со мной, думая, что мы вместе выпиваем или развлекаемся другим образом..
Блондинка рассмеялась.
- Боб? - Фрэн недоуменно заморгала ресницами.
- Да. Он позвонил мне и просил передать, что придет домой только завтра. У него возникло срочное дело. Он сказал, что вылетает самолетом в Чикаго в пять часов вечера.
- Боб сегодня не придет? - переспросила Фрэн, не веря своим ушам.
- Милочка, что с тобой? Ты, случайно, не оглохла? Боб сейчас в Чикаго. Расслабься. И заходи ко мне.
- Спасибо, Лайла. - Фрэн тяжело вздохнула и направилась к себе.
- Пожалуйста, - отозвалась блондинка. - Эй, Фрэн, с тобой все в порядке?
На кухне в квартире немытая посуда серела в раковине. Фрэн бросила сумочку на стол и сняла туфли. Затем прошла в гостиную и рухнула в кресло. Некоторое время она неподвижно сидела в полном изнеможении. Закурив сигарету, Фрэн долго смотрела в окно, где тускнела вечерняя заря.
Словно озябнув, она натянула на плечи плед.
- Чикаго, - произнесла она с горечью.
Чикаго!
Что-то в этом названии города ей напоминало. Нет, это не связано с Бобом. Но что же? Фрэн быстро встала. "Вот в чем оказывается, весь секрет случившегося сегодня, - подумала она. - А ведь я была на волосок от изнасилования и убийства!" В слове "Чикаго" заключался тайный смысл.
Фрэн быстро подошла к телефону и набрала знакомый номер.
- Здравствуйте. Можно попросить мистера Коннея?
Ее одетая в чулок нога нетерпеливо постукивала по линолеуму.
- Мистер Конней? Это Фрэн Холлэнд. Я хочу поставить пять долларов на лошадь по кличке Чикагский дьявол … Совершенно верно. Эта лошадь участвует завтра в четвертом заезде…
Антонио Лонгория
Вспомни, когда родишься
Я гляжу на сержанта, и его улыбка, доброжелательная, сверкнувшая под желтыми и неухоженными усами, меня успокаивает.
- Подожди немного, паренек. Начальник хотел побеседовать с тобой, но я не знаю, когда он придет. Так-то. И перестань грызть ногти. Это очень скверная привычка. Не волнуйся.
Нас двое. Он и я. В длинной и узкой, расположенной над камерой пыток комнате для отдыха сотрудников службы безопасности. Поставленные как попало и беспорядочно застеленные кровати свидетельствуют, что военная дисциплина здесь не соблюдается. На рабочем столе, разделяющем нас, находится пачка сигарет, пепельница, коробок спичек и пузырек с какими-то таблетками. Ни печатной машинки, ни листка бумаги.
- Слышал я, что ты занимаешься недостойными делишками. Якобы не хочешь вести себя, как положено.
Угрозы нет ни в голосе, ни в выражении лица. И, несмотря на место, где я нахожусь, на обстоятельства, как здесь очутился, я чувствую себя почти нормально. Есть что-то заботливое, почти родственное в его разговоре со мной.
- Послушайте, сержант. Те, кто привел меня сюда, сказали, что я не арестован. Они сказали, мне нужно пойти с ними, поскольку капитан хочет поговорить со мной… И, если это так… Если я здесь добровольно… Честно говоря, сержант, я бы лучше ушел…
Его смех прерывает меня.
- Вот так всегда. Зачем, спрашивается, дурить мозги? Ясно же, у нас не хватает времени долго держать раскаленную сковороду. Парням еще не хватает опыта. Но я, если беру эту сковороду за ручку, всегда им говорю: "Нечего притворяться". Чем скорее бросить на нее кусок мяса, тем быстрее он поджарится.
Сержант видит на моем лице выражение удивления, которое возникло от контраста между его благодушной внешностью и зловещими словами. Поэтому поясняет снисходительно, почти с наставлением:
- Знаю, о чем ты думаешь, паренек. И частично ты прав. Я один из тех, кого вы называете полицейскими ищейками. Да, я один из них. Несмотря на мои годы и хороший характер. Но, боюсь, ты не поймешь. Еще не созрел, чтобы понять: такие, как я, необходимы. И хотя многие нас презирают, мы делаем нужное дело. Очищаем общество для его же блага. На нас смотрят, как на кондоров. Но эти птицы - санитары. Они освобождают землю от падали.
Ему ничего не стоит сравнить себя с кондором. Думаю, сержант мог бы с таким же успехом упомянуть о помойке. Он продолжает мягким голосом:
- Я достаточно начитался книг. А прежде всего, я много пожил. У меня есть, как это говорят у вас, культура варвара. Но готов держать пари: знаю о жизни больше того, чему тебя учат в институте.
Пользуюсь моментом, чтобы польстить ему.
- Конечно, конечно, сержант. Сразу видно: вы умный, образованный человек.
Он прерывает, выставив вперед палец:
- Признайся, однако, что ты удивлен - тебя не притащили сюда за шиворот. Ведь мы знаем, кто ты есть, с кем якшаешься. Знаем, ты, говорят, по ту сторону лужи.
Ищу осторожный ответ, но он не дает мне подумать.
- Я настолько люблю свою профессию, что не чувствую ненависти к таким, как ты. Ведь подобные типы предоставляют мне возможность применить мои профессиональные навыки. Как-то я читал, хороший охотник тот, кто занимается этим делом по призванию, преследует и убивает дичь, а потом ласкает ее. Благодаря за прекрасные мгновения, которые она доставила ему.
Я непроизвольно содрогаюсь. Вместе с тем у меня неприятное впечатление, словно испытываю уродливую симпатию к этому старому охотнику за людьми.
- Я уже много лет ношу эту форму. Скажу тебе, я был подручным у самого Арсения Ортиса. Ты еще тогда не родился. Но, конечно, слышал, сколько людей Ортис распял на крестах в Лоно Колорадо. Мне нравилось работать рядом с ним. Ортис забрал меня в Санто Доминго, рекомендовал самому Трухильо. Когда Батиста захватил власть на Кубе, я отправился к нему. Служил достойно, пока не пришли к власти "подлинные защитники народа". Пришлось бежать в Центральную Америку, где никто меня на знал. Чтобы как-то прожить, связался там с мелкими политиканами. Но, как только в Колумбии произошел переворот, я вновь примкнул к своим друзьям и занялся опять любимым делом. Вот так.
Его лицо тускнеет по мере того, как он погружается в воспоминания. Он достает две сигареты из пачки, одну предлагает мне. Я беру ее. Он чиркает спичкой, прикуривает и подвигает мне коробок. Какое-то время мы курим молча. И вдруг совершенно серьезно он спрашивает:
- Скажи-ка мне, паренек, ты веришь в воскрешение из мертвых? В переселение душ?
Пораженный вопросом, искренне отвечаю ему:
- Я? Конечно же нет!
- Ну и зря. Разумеется, верить в такие вещи ты не научишься, читая учебники. Но советую тебе подумать о них ради собственного блага. Что касается меня, то уже давно многое знаю об этом. Хотя и не так много, как хотелось бы.
Сержант начинает отворачивать крышку пузырька с таблетками. Но затем отодвигает пузырек в сторону, сделав рукой жест, не совсем мне понятный.
- Послушай. Иногда, когда я остаюсь один, когда ничто меня не беспокоит, могу вспомнить события, места и людей, которые общались со мной в моих предыдущих жизнях. Ощущение такое, словно спишь с открытыми глазами. Словно смотришь знакомый фильм, тот, что видел раньше. Несколько дней назад, например, я находился по долгу службы в Сибонее. Уселся под сосной. Никого поблизости. Внезапно в памяти ожил день моего детства. В одном из селений Испании. День, минувший более двухсот лет назад. Тогда мой дух жил в другом теле. Это было удивительно прекрасное ощущение.
Я делаю вид, что очень заинтересован его рассказом. Он оживляется и продолжает откровенничать:
- Признаюсь тебе, кое-что меня беспокоит. Я достаточно развил в себе способность с первого взгляда узнать любого, с кем общался в предыдущей жизни. Но это узнавание позволяет определить только характер отношений - хорошие они были или плохие. Мне нужно совершенствовать и дальше мою вечную память, чтобы она стала способной безошибочно обнаруживать моих воскресших врагов. Чтобы я всегда обезвреживал их первым.
Я осмеливаюсь задать вопрос.
- Я вас понял, сержант. Какие чувства вызывает у вас ваша вечная память, когда вы встречаетесь со своим реинкарнированным знакомым?
- Повторяю тебе, я могу установить только, в хороших или плохих отношениях мы находились. Но не больше. Например, если я встречаю кого-то, кто был моим другом в другой жизни, ощущаю к этому человеку симпатию. И наоборот, если по каким-то причинам с этим человеком мы ссорились, недолюбливали друг друга или были врагами, при контакте с ним в этой жизни и вскоре у меня начинает болеть голова Словно кто-то колотит меня по мозгам. Поэтому я всегда ношу с собой пузырек с таблетками аспирина Это единственное лекарство, которое облегчает мою боль.
Спрашиваю как бы между прочим:
- И что вы чувствуете ко мне?
Несколько секунд он задумчиво молчит, а затем неуверенно замечает:
- Это довольно странно, паренек. Как только ты вошел, я понял, что встречал тебя в одной из моих прошлых жизней. Однако я все еще не определил, к какой категории тебя отнести, Словно в той, другой жизни ты не был ни моим другом, ни моим врагом…
Он сильно стучит кулаком по столу, и я подскакиваю на стуле от неожиданности.
- Но так не может быть! Я не верю в "золотую середину". Для меня весь мир делится на друзей и врагов. Поэтому до, как ты выражаешься, "реинкарнации", в другой жизни, ты все-таки был или другом, или врагом.
Сержант вонзает окурок в пепельницу и зажигает другую сигарету. Делает несколько глубоких затяжек. Успокаивается.
- Расскажу тебе одну историю, которая произошла со мной в Санто Доминго вскоре после того, как я туда прибыл. Поскольку Ортис порекомендовал меня Генералиссимусу, тот включил меня в свою охрану. Можешь представить, какая роскошная началась для меня жизнь: отличная еда, напитки, необременительная работа, почтение со всех сторон. Я подружился с другими охранниками. Лучший из них - огромного роста негр, очень сильный и смелый, хотя и не без недостатков. Вспыльчив был уж слишком. И слишком жесток. Он тоже верил в переселение душ. Хотя и не развил свою вечную память так, как я. Подружился я с ним крепко. И все-таки произошло то, что должно было произойти. Во всем виноваты его проклятый характер и недостаток мозгов.
Семья Трухильо отдыхала в загородной резиденции на изолированном пляже в компании близких друзей из числа богатейших людей доминиканского общества. Мы, члены охраны, естественно, жили поблизости от особняка в отдельном доме, довольно просторном и удобном. Мы наслаждались чистым морским воздухом. Чего еще желать?
Однажды утром, очень рано, прохаживаюсь по дворику в ожидании завтрака и вижу сеньору средних лет, бегущую ко мне с двумя малышами на руках. Сеньора напугана, словно только что увидела самого дьявола. Плача, говорит мне, что видела негра, купающегося на пляже.
Гляжу, куда она показывает пальцем, и вижу: прямо против песчаной косы плавает преспокойненько этот кретин. Будто находится в общественной купальне.
Я подхожу к кромке берега. Говорю ему, что он рехнулся. Советую немедленно выбираться из воды и молить всех святых, чтобы семья Генералиссимуса не узнала о его заплыве.
Он становится на ноги. По грудь в воде. Разъяряется. Кричит, что море принадлежит всем. Что будет купаться там, где ему заблагорассудится и когда угодно. Орет, чтобы я не совал нос в его дела. Что он достаточно взрослый и не нуждается в указчиках.
Я должен поставить его на место. Поэтому говорю: "Если ты никогда не смотрелся в зеркало, то это не моя вина. Как не моя вина в том, что твоя свинячья душа вселилась в тело с кожей чернее, чем уголь".
Говорю ему: "Этот пляж только для богатых белых. Немедленно выбирайся из воды, если не хочешь, чтобы я вытащил тебя за волосы, мерзопакостный кретин!"
Он хотел мне ответить. Но ярость словно парализовала его язык. Выходит из воды и быстро шагает к нашему дому. Я иду вслед за ним. Иду не слишком быстро, чтобы он не застал меня врасплох. Он значительно моложе меня, но не обладает моим опытом и не знает, что я хитер, как ягуар.
Когда он открывает дверь, я уже держу в ладони кольт сорок пятого калибра. Хотя он об этом не догадывается. Негр врывается в дом, роется по всем углам в поисках оружия и кричит, что убьет меня как собаку. Убьет меня еще раз, сотни раз, когда мы оба воскреснем и снова встретимся. "Вспомни об этом, когда родишься, - орет. - Не забывай, кто твой вечный враг!"
Наконец, он находит свой пистолет, поворачивается, чтобы отправить меня на тот свет. И вот тогда я всаживаю ему в живот всю обойму, поскольку эти негры очень живучи…
Выходит, не дал я возможности убить меня. Думаю, никогда не дам, если проклятого негра распознаю после его новой реинкарнации.
Еще несколько секунд сержант размышляет и почти неслышно говорит:
- С тех пор прошло восемнадцать лет.
Небо в зарешеченном окне темнеет. Сумерки проникают вовнутрь. И поскольку сержант не зажигает свет, мы сидим в полутьме. Однако я вижу, что выражение его лица уже вовсе не доброжелательное и дружелюбное, каким оно было раньше, в начале разговора. Он смотрит на меня, не мигая, тяжело. Затем берет пузырек с таблетками, вытряхивает несколько штук и проглатывает. Говорит:
- Аспирин. Голова ужасно разболелась. Просто раскалывается. Между прочим, сколько тебе лет, паренек? Восемнадцать?
Мэнн Рабин
Легкая рука
Телефон прозвонил трижды, пока он проснулся. Потребовалось еще два долгих звонка, прежде чем он выбрался из темной спальни, прошел по коридору в еще более темную гостиную и разыскал телефонную трубку.
- Вызывает Нью-Йорк, - послышался голос оператора. - Просят мистера Ларри Престона из Лос-Анджелеса.
- Ларри Престон у аппарата, - пробормотал он еще сонным голосом. - Соедините.
Последовала пауза, а затем он услышал ее голос, торопливый и задыхающийся.
- Милый, это Джейнис. Я разбудила тебя? Извини, пожалуйста. Но мне необходимо с тобой поговорить. Я схожу с ума.
Последние остатки сна улетучились из его головы. Комната стала приобретать знакомые очертания. Он нащупал кресло, стоявшее рядом с телефонным столиком, и сел.
- Не нервничай. Расскажи, что произошло.
В последний раз он разговаривал с ней почти три дня назад.
- О, Ларри, это ужасно. Он заявился сегодня ночью. Полчаса назад. Пьяный, вдрызг пьяный. И начал меня бить.
В трубке послышались рыдания.
- Как он узнал, где ты живешь?
- Сказал, что справился обо мне в конторе. Там ему дали мой новый адрес. Послушай, он сказал, что никогда не согласится на развод. Ты бы его видел: он орал и ругался, грозился разделаться со мной и с тобой. О, милый, что нам делать? Я совсем запуталась, мне так одиноко, когда тебя нет рядом.
Он слышал, как она плачет.
- Успокойся.
- Как я хочу, чтобы ты был здесь, со мной. Я не могу без тебя. Когда ты вернешься? - В ее голосе звучала мольба.
В темноте он представил, как она сейчас выглядит - осунувшаяся, испуганная, с растрепанными белокурыми волосами.
- Скоро. Как только закончатся съемки. Примерно через месяц.
- Это слишком долго. Позволь мне приехать. Хочешь, прямо сейчас я побегу, полечу к тебе? Только бы быть вместе. Я так соскучилась.
- Ты же знаешь, это невозможно. Сейчас я не могу допустить скандала. Я ждал этого шанса всю жизнь.
- Я знаю, милый. Прости меня. Ты великолепный актер. И я - последняя на свете, кто хотел бы погубить твою карьеру.
Он подождал, пока не убедился, что полностью владеет собой.
- Где он сейчас?
- Муж? Валяется на полу. Полностью отключился. Не представляю, что будет, когда он придет в себя.
Престон протянул руку к пачке сигарет, которую оставил у телефона. Во рту пересохло. В темноте он нащупал начатую консервную банку с пивом и чуть было не опрокинул ее. В трубке вновь раздался плач. Он зажег сигарету и подождал.
- Извини, - сказала она через минуту, - но я больше не могу. Я уже спала, когда он заявился. С тех пор, как ты уехал, я рано ложусь спать. По вечерам смотрю немного телевизор. Вот и все мои занятия.
Престон прервал ее.
- Каким образом он очутился у тебя? Если на машине, то где она?
- Да, он приехал на своем сером "форде". Оставил машину прямо напротив дома. Я даже вижу ее отсюда.
- Кто-нибудь видел, как он вошел? - спросил Престон, стараясь говорить как можно спокойнее.
- В Нью-Йорке почти четыре часа. Все спят. И, к тому же, ты же знаешь, что это за улица. Одни фабрики. Ты ведь не забыл с тех пор, как уехал?
Он пробормотал, что помнит все. И снова замолчал. Чувствовал, как она ждет, что он скажет. Слышал, как она дышит на расстоянии в три тысячи миль.
- Ларри?
- Я слушаю.
- Что мне делать? Он невыносим. Вдруг он в самом деле не согласится на развод?
- Да, это проблема.
- Почему ты так спокоен?
- Я думаю, - сказал он.
И это было правдой. В голове рождалось множество мыслей. Он даже восхитился, насколько острым оказалось его мышление сразу же после сна. Ведь все можно решить очень просто, надо только обнажить существо дела.
- Ты любишь меня, Джейнис?
- О, милый, как ты можешь спрашивать? Ты же знаешь, ради тебя я готова на все.
- Тогда слушай меня. - Он наклонился, словно хотел приблизиться к ней. - Боюсь, что твой муж причинит нам кучу неприятностей. Ты дала слово, что сама все с ним уладишь, что вы обо всем уже договорились. Мне необходимо заботиться о своей репутации. Сейчас решается мое будущее.
- Что ты хочешь сказать?
- То, что я устал встречаться в полутемных ресторанах и красться к тебе по пустынным аллеям. Я думал, что все, наконец, разрешилось. А вместо этого - вновь волнения, как и раньше.
- Это не так, - в ее голосе звучала мольба.