– Жара как бедствие! Надо держаться вместе, присоединяйтесь, леди! – тот же молодой человек постучал пятернёй по земле. Она подошла ближе, забыв о том, что спешила домой. Не ошиблась. Девушка, что говорила по телефону, излучала точечное, но мощное тепло. Энергетика другого человека. Маленького человечка, зарождающегося в её теле…
– Берегите свою девушку! – обратилась с улыбкой к парню. – Не пиво, – соки, морсы предлагайте! – Компания рассмеялась в ответ. Девушка, закончив разговор, без улыбки, недовольно покосилась на женщину. Саломея вздохнула. Понятно! Молодой человек ещё не знает, что будет папой. А этой девушке дороже он, чем тот, кто… Пойдёт на всё, – 50 – чтобы избавиться! Саломея, помимо воли, взглянула на них словно через призму чёрно-белого изображения. "Такая милая пара! А вместе им не быть! Жаль!". Приветливо кивнула и направилась к машине. Открывая дверцу, увидела, как молодой человек помахал ей рукой, спутница отвернулась, прикусив губу.
Впереди ждала большая работа. Предстояло, если, конечно, он жив, отыскать того, напрасно обвинённого. Набрала номер.
– А! Саломея! – сдержанно проговорил Пашков. – Александр мне такую взбучку устроил! Неужели чем-то обидел? Работа, есть работа! Чего уж там! Виноват! Кого отыскать? А это вам зачем?… – спохватился, – конечно, конечно! Нет, не надо! Перезвоню позже! Сам! Успехов!
– Если вас застали не в лучшем виде, значит, вы находитесь не в лучшем месте, не в лучшее время! – язвительно проговорил Матвей, улыбаясь, аккуратно стряхивая пепел. Сын того самого безвинно – осуждённого, с уголовным делом которого недавно ознакомилась Саломея.
– Помню. Мать рассказывала. Я только родился, отец из роддома нас привёз утром, а вечером, – звонок в дверь. Больше я его не видел. Да и что я там мог видеть? А вот мать! Бедная! – вздохнул. – Она женщина серьёзная была. Отец, ещё со школы, с первого класса был влюблён в неё. Времена были тяжёлые. Она его всё время оправдывала. Мол, рос без матери твой отец. На самом деле, человеком был добрым. Зачем ему было убивать женщин? Да ещё детей? Воровал оттого, что есть хотел. – Ухмыльнулся. – Даже ей кое-что, ещё до их женитьбы, приносил из ворованных вещей. Прогнала, приказала на глаза не показываться! Так и мучился. Одна отсидка за другой. А потом – всё, завязал. Она поверила, поженились, а тут…
Саломея обратила внимание на пальцы мужчины. Длинные, музыкальные. Осмотрела комнату, где они беседовали. Чисто, вещи на своих местах. Бедновато, но, как говорится, со вкусом. Но всё что-то не вязалось. Только сейчас поняла. Старомодная мебель никак не сочеталась со сверхмодной, стильной одеждой мужчины. Его обликом. Ухоженный. Атлетическая фигура. Мускулы играют под тонкой тканью дорогой тенниски, – голубой, под цвет глаз.
– Знаете, я ведь тоже сидел. – Глянул насмешливо, проверяя реакцию. Прочёл что-то неожиданное для себя. Признался:
– За наркоту! – Прошёлся по комнате. – Намучалась мать со мной, кто бы знал! – Глядя в окно, продолжил. – Я и среднюю, и музыкальную школу с отличием закончил! Да! Всё благодаря матери. Потом институт. На втором курсе стал подрабатывать. Играли на свадьбах, юбилеях. Деньги, что называется, лопатой огребал. Ну и пошло, поехало! Исключили за прогулы, неуды… Алкоголь, наркота… Короче, покатился! Мать – на трёх работах, большие деньги заплатила, чтобы устроить в центр для наркоманов, вылечить! Болеть начала, а я, наоборот, – выздоравливать! Работать пошёл, подумывал восстановиться в институте, да где там! Менты насели. Вспомнили. Говорят, нужна твоя помощь. Мол, знаком же тебе такой-то, вот и надо снова попасть в ту компанию! Ты ведь там свой. Я им объясняю, – не могу, мать жалко, не выдержит больше, если сорвусь! А они всё одно, – ради дела, сынок. Тысячи душ спасёшь! Короче говоря, согласился. Взяли нас всех в притоне. Не помню, в кого стрелял! Откуда помнить-то?! Снова на иглу подсел! Срок мне впаяли, до восьми. Вы удивлены?
– Но вы ведь не по своей прихоти, вы помогали! – Искренне возмутилась.
– Милая леди! Кого это волновало на тот момент?! Я ведь, действительно, сорвался!
Мужчина мотнул блестящими ухоженными волосами. – Пока сидел, матери не стало! – Закрыл лицо ладонями. – А эти сволочи…
– Кто? – не поняла Саломея. – Те, что…
– Да все они на одно лицо! И те, и другие! Знаете, что удумали? – Не дожидаясь ответа, – когда мать умерла, квартиру мою кому-то из сотрудников РОВД отдать!
– Как же…
– А так! Тяжело представить? Каждый день приезжали в тюрьму, заставляли подписать доверенность. Не давали спать, избивали. А потом… – Мужчина закрыл голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону. Стремительно поднялся. – Наверняка знаете о таких штуках? Под названием "слоник", повесить "на лом"? Подселить к закоренелым уголовникам, чтобы опустили… Нет?! Странно!
Матвей принялся рассказывать.
– И это ещё – детские шалости! Больше не надо вам знать! – утёр лицо рукой, будто умылся. Саломея ошеломлённо смотрела на него. Не могла поверить, прийти в себя. Ей всегда казалось, подобные вещи канули в прошлое. Двадцать первый век на дворе! Выявляли компетентные органы когда-то "врагов народа", – она читала. Молодая советская страна жестоко карала "врагов народа" – шпионов, диверсантов, заговорщиков, саботажников. Применяя всевозможные, порой изощрённые методы воздействия… Потом назвали это ошибкой, перегибами партийного руководства, "культом личности". А теперь.
Она взглянула на мужчину.
"Не погружайся в собственную душу, не начинай себя оплакивать!". Отчётливо услышала голос учителя. Повторила вслух. Матвей недоумённо и вопросительно смотрел на неё. А она внезапно увидела его в белоснежной сорочке, во фраке. Тонкие пальцы, артистично взмывают вверх, виртуозно скользят по клавишам рояля.
– Вы что-то пишите? Ну, в музыкальном смысле?
Он, удивлённый, поднял глаза.
– А Вам? Откуда? Откуда известно?
– Вас ждёт успех, поверьте!
Только сейчас показалось странным: не спросил у женщины ни документов, ровным счётом, ничего…
– Вы даже не представились! Кто вы?
Она поднялась, не отвечая, подошла к двери, взялась за ручку.
– Пишите свою композицию, не бросайте! Назовите её в честь вашей мамы!
Матвей изумлённо смотрел ей вслед. Странная гостья также внезапно скрылась, как и появилась в его доме.
– Ребята! – позвала Саломея, сбрасывая на ходу, изящные босоножки. Навстречу вышел пёс, за ним появился котёнок. Ни с того, ни сего стал прижиматься к чёрной шерсти Блэкки.
– Прекрасно! – недовольно воскликнула она. – Что на этот раз? – Быстро прошла вглубь квартиры. Чуть не налетела на осколки разбитой вазы. Крупные ромашки валялись на полу, в луже воды.
– Опять не оставили вам водички! Ну, на этот раз, точно, я им всем устрою! Ну, надо же, – сокрушённо проворчав, взялась за тряпку, затем принесла совок. – Сколько раз говорила, предупреждала! Уходите, ставьте животным воду! Жарко, ведь!
Пританцовывая, в комнату вошёл Кирилл.
– Опять?! – глядя на мать с тряпкой в руке, спросил.
– Не поняла! Что "опять?! – Присела на стул. – Жду объяснений.
Мальчик прикусил язык. – Давай, давай! И поподробнее!
– Это вторая ваза, мам! – тихо произнёс. – Прости!
Саломея со злостью бросила тряпку на пол. Разозлилась не на шутку. Однако постаралась взять себя в руки.
– Сколько воды ты выпиваешь за день? А? Кира? – Сын недоумённо поднял глаза.
– Да! Вот в такую жару? – переспросила. Мальчик улыбнулся в ответ. – Ну – у, – протянул, – литров пять! Может больше!
– 52 – А давай – ка, я надену на тебя твою дублёную куртку, зимнюю шапку, отключу кондиционер и оставлю на весь день в квартире! Без воды!
Кирилл округлив глаза, смотрел на мать.
– Как тебе такой вариант?
– Мам! Ты чего? – тихо спросил. – У тебя, что? Неприятности?
– Тебе Блэкки не жалко? – будто не слыша, продолжала она. – А Моню? Пять литров, говоришь? А им каково? – кивнула на четвероногих. – Тяжело налить воды в миску перед уходом? Бедные животные… Как немой укор, Блэкки и Моня стояли рядом, высунув языки, тяжело дыша, с надеждой смотрели на людей. Не говоря ни слова, Кирилл бросился наполнять миски водой.
– Так-то лучше! – проворчала Саломея, злясь на свою несдержанность. А про себя подумала: "Старею, что ли? Нелегко тебе? А если не тянешь, – ругала себя, – нечего было и браться! Соглашаться! Обнадёживать! Отыгралась на ребёнке? Довольна?". Взглянула на сына. Сердце сжалось. "Каникулы перевела со своими делами! Испортила! Что бы он там не говорил! А вытянулся как за лето! Не заметила даже!".
Пёс и котёнок с наслаждением лакали прохладную воду, мальчик, поглаживая по спине то одного, то другого, ласково что-то нашёптывал.
– Кирюш! – обратилась, улыбаясь, – ты не очень устал?
Поймала грустный взгляд сына. – Прости меня, хорошо?
Мальчик выпрямился. Обняла, светлую голову, прижала к себе, поцеловала макушку. Волосы сына, как и раньше, в детстве, пахли солнышком и полевыми цветами.
– Знаешь, – взяла ладонями его щёки, глядя, как хлопают светлые ресницы, – давай на ужин ничего не будем готовить! Ты сбегаешь в супермаркет. Купишь торт – мороженое, пиццу…
– Ма! Ты самая классная! – вырвавшись, радостно заверещал Кирилл. Затем. – А папа? Ему понравится, как думаешь?
– К сожалению, дорогой, папа в командировке! Так что…
– Ну, я пошёл?
– Беги!
В дверях мальчик неожиданно остановился. Подошёл к ней. Обнял, затем она услышала интонации Вадима в его голосе. Сын чуть слышно проговорил:
– Ма, не обращай внимания на "них"! Ты лучшая!
Поздно вечером, когда Саломея пролистывала недавно купленную книгу, позвонил Вадим. Сообщил, когда приедет. Ещё позже дал о себе знать старший сын Роман. Кирилл с радостным, почти диким криком выхватил трубку. Братья говорили около часа.
– Прекрати! – обратилась вскоре Саломея к поникшему Кириллу. – Ещё немного и Ромка будет дома. Наговоритесь всласть и вообще… Ну! Прошу тебя! Не надо, не скучай!
– Рома обещал новую крутую игру, – сидя рядом на широкой тахте, поджав худые, вытянувшиеся за лето, ноги, мечтательно, прислоняясь к её плечу, словно самому себе, сообщил младший сын.
– Скучно без них, да? Ни папы, ни Ромки! – Саломея вздохнула.
– Ты чего, ма? – уже второй раз за вечер спросил младший сын. – Ты, главное, верь! Поняла? А ещё! Когда говоришь с каким-нибудь неприятным типом, держи в кармане пальцы, вот так! – При этом показал замысловатую конфигурацию левой руки.
Саломея рассмеялась. Мальчик же, вполне серьёзно ей заявил:
– Это один из знаков французской мистической школы!
– Даже так?! – прищурилась Саломея. – Откуда?
– Что "откуда"?
– Такая осведомлённость?
– Дядя Саша дал почитать!
– Интересно! Покажите-ка, дорогой товарищ, что это вы там читаете!
– Ну, мам! Я поклялся, что не скажу никому! Это так, для общего развития!
– Ещё интересней! – произнесла иронично.
– Ну, вот! Делай людям добро! – нехотя поднялся, направился в свою комнату.
Держа в руке небольшую книгу формата, пакет-бук в яркой глянцевой обложке, плюхнулся на тахту.
– А-а! – взяла в руки Саломея, – ничего серьёзного! Обыкновенная дребе…, – не договорила, смутилась. – Действительно, для широкого круга читателей.
Посмотрела испытующе на сына.
– Тебе нравится? – повертела в руке. – Если – да, то, что именно?
– Честно? – опустил глаза. – Нравится то, что никто, кроме меня не знает таких знаков, а ещё…, – коротко взглянул на мать. – Ведь это для избранных? Да, мам? Не для всех… Поэтому тоже нравится! – Отвернулся. – Даже по телевизору, вон, показывают! Целые шоу!
Саломея вздохнула. Неужели и её сын, как и многие, к сожалению, ученики Александра Васильевича, больны этой самой болезнью, – человеческой гордыней? Экстрасенсы в шоу! Да, уж! Маячат на экране, чтобы доказать… Как там в пословице? "Пустая бочка звонче гремит"… Деньги? Опять они!
Что именно она и Вадим упустили в воспитании сына? Дай бог ошибиться!
– Ты умный, добрый мальчик! – Начала она. – Во всяком случае, мы стремились воспитать вас с Ромкой именно так! – села напротив, глядя в лицо. – Кирюш! Прежде чем заниматься такими серьёзными вещами, нужно очень честно заявить самому себе о намерениях! Они могут быть разными! Тем и страшны так называемые тайные знания! Пойми, в чьи руки попадут… Ну, хотя бы этот знак, что ты мне показал с такой лёгкостью, – махнула рукой, – многое другое, о чём ты пока не имеешь никакого представления! – Сжала лоб рукой. – Как тебе объяснить?
– Я, кажется, понял! Мам, да я и не хочу выделяться! Не хочу никому показывать, какой я крутой! Я понял! Даже, если я – мышь серая и не обладаю никакими талантами…
– Ну, да! Примерно это я хотела тебе сказать! – Спохватилась. – Господи, ну какая ты "мышь"?…
– Да как ты могла, – возразил, – подумать обо мне, что я хочу выделиться среди других?!
Мальчик вскочил. – Да ты что? Я бы давно мог стать готтом или сатанистом! Или того хуже, – скинхедом!
Глаза Саломеи широко открытыми глазами смотрит на сына.
– Да! Да, мам! У нас в гимназии их как собак нерезаных…
– Что? И в твоём классе?! – воскликнула, пропустив мимо ушей грубую поговорку.
– А что тут такого? И в моём! В старших классах, вообще, каждый третий!
Саломея снова присела. Словно почувствовав недоброе, из прихожей появился Блэкки. Потёрся крупной головой, устроился у ног. В полумраке его чёрная шерсть резко выделялась на фоне светлого паркета, – казалась большим тёмным пятном.
Тёмное пятно. Чёрный цвет. Одежда тех молодых людей. Лениво о чём-то говоря, они тогда медленно шли мимо. Человек десять. Девочек и мальчиков. Даже в невыносимый зной были во всём чёрном, – юбки, брюки, сумки, кожаные куртки, перчатки. Угольно-чёрные волосы, детские, широко распахнутые и густо подведённые чёрным, глаза. Пришельцы из другого мира. Потустороннего. Глаза покойников. Взгляд холодный и отстранённый… Из бездны… Мальчики и девочки – в чёрном. С головы до ног. По доброй воле, делая шаг за шагом, не осознавая, медленно, но целенаправленно, тоже идут туда, – в тёмную бездонную пропасть. Один короткий, первый шаг в чёрном. Чёрная бездна терпеливо ждёт и надеется, призывая в своё лоно всех желающих. Цепкие, ледяные объятия широко распахнуты навстречу всем, – не только убийцам, извращенцам… Обманутую, разочарованную юность, – добровольцев в чёрном, – бездна ждёт первыми!
Глава 11
_.
Россия. Подмосковье. Январь. 1967 год.
Однажды ночью девочка услышала, – кто-то скребся за входной дверью. Затем увидела силуэт матери в темноте. С несвойственной той в последнее время лёгкостью подбежала к двери, отпёрла. Свет из прихожей упал на спинку кровати у ног. Послышались тихие, пререкающиеся и радостные голоса. – Доча-а! – прошептал мужской голос. Девочка вскочила. У кровати стоял отец. Белый широкий бинт, словно панама покрывал его голову. – Папка! – воскликнула она. Тот поцеловал её в лоб. – Ты чего так долго? – подняла глаза. – Вон и мама, всё болеет! – Отец промолчал. Затем скомандовал матери:
– Свет не включай. Зажги настольную лампу и прикрой чем-нибудь!
– Вот и командир объявился! Как же! – проворчала та и сделала, о чём он просил.
Отец с улыбкой:
– Принимай подарки, девчата! – Занёс в комнату серые картонные коробки. Бахнул их прямо на обеденный стол. Мать незаметно поморщилась.
Вначале достал что-то остро и вкусно пахнущее в промасленной жёлтой бумаге. Положил рядом с коробками. Следом консервы, коробки конфет, баночки с неведомыми заморскими фруктами. Несколько консервных банок упали прямо на пол.
– Да тише, ты! – прошипела мать. – Забыл, где находишься? – Недовольно. – Приличный дом, соседи кругом! Не малина тебе, не блат-хата!
– Да будет тебе! Не злись! – беззлобно отозвался отец. – Батя вернулся! – повернул улыбающееся лицо к девочке. – Смотри, что у меня!
Достал белую цигейковую шубку, такую же шапку и красные кожаные восхитительные сапожки.
– Италия! – проговорил. Затем: – И это тебе! – протянул куклу, – резинового пупса с закрывающимися глазами. К нему – маленькая сумочка с одеждой. Девочке на миг даже показалось, – он живой.
– Сделано в Германии! – прокомментировал снова отец. Мать незаметно бросила короткий настороженный взгляд на девочку, затем на мужа. Последнее, что достал отец, были две книги. Большие, в красочных обложках. Девочка едва удержала их.
– Детская энциклопедия! Вот, учись, доча!
Мать иронично закатила глаза.
– Надо же! – воскликнула, – я-то думаю, где же муженёк? Убили, зарезали? А он вон, что! Оказалось, просвещается!
– И тебе подарок! – не унимался мужчина. Достал из самой большой коробки шубу.
– Чернобурка! С ума сошёл?! Куда же я в ней? – присела на стул мать. – В таких только жёны членов политбюро ходят!
– Да брось ты, ей богу! Помнишь? Третий этаж ГУМа? Как народ говаривал? "Там начинается коммунизм"! Обслуживали партийную номенклатуру! – От души рассмеялся. – Чем мы хуже? Вон ты у меня какая…
Обнял двумя ладонями узкую талию матери. Красивые черты перекосила досада.
– Забылся, милый? – С силой отстранилась. – Девок своих так лапать будешь!
Отец и на этот раз не возразил, промолчал. Достал маленькую бархатную тёмно-синюю коробочку. Протянул. Мать ахнула. Ювелирные красивые вещи были единственной её слабостью. После дочери. Улыбнулась. Надела на палец украшение. Залюбовалась. А он, погладив её по плечу, ласково произнёс:
– Накрывай на стол! Поговорить надо!
Та вскинула голову, возмущённо взглянула.
– Ночь на дворе! Да и ей, – кивнула на дочь, – в школу! – О чём-то подумала. – Поговорить? Да! Нам есть о чём!
Родители многозначительно переглянулись.
– Опять?! – Вздрогнул, глядя ей в глаза. Перевёл взгляд на дочь. Та пристально и напряжённо смотрела на него. Отец в замешательстве:
– Ничего! Один день пропустит! Отдохнёт малость! Батя, всё же, приехал!
– "Батя" – то вернулся! Только вот, откуда? – Саркастически заметила мать. – С какой такой подённой работы? Что ребёнок скажет в школе?!
Девочка, внезапно растянув пухлые красиво очерченные губы, как у матери, улыбнулась.
– Никому ничего не придётся говорить, объяснять! Обойдутся!
– Вот и правильно! Умница выросла! – поддержал грубость дочери.
Синие огромные материнские глаза печально глянули ей в лицо, затем на мужа. Тяжело вздохнув, присела на диван.
– Поешь, доча! Бери, что душа желает! И спать! Мать права, как всегда! Ни к чему привлекать внимание! Пусть всё идёт, как идёт!
– Не хочу! – выкрикнула. – Не хочу, как всегда! – добавила. Села на кровать, повалилась на подушку и горько заплакала.
– Переходный возраст! Что делать! – покачала головой мать.
– И давно это с ней? – тихо спросил отец.
– Неделю назад…
– Значит… – не договорил, испугано взглянул на дочь. – И сколько по счёту душ? – Сунув руки в карманы, яростно надвинулся в сторону матери. – Ты же мать! Надо что-то делать с этим!
– А ты?! Где ты был всё это время?!