Климов смерил его взглядом так, что тот сглотнул слюну.
- А брать, сажать кто меня будет? Ты? Тогда бери! А я пока пошел.
Он двинулся к двери и на ходу услышал:
- Я предупредил. Геморрой…
Ух, как ему внезапно захотелось обернуться, врезать от души, но Климов только поправил узел галстука и резко толкнул дверь.
14
Как мальчишка, взявший без спроса деньги на кино, ощущает стыд, раскаяние и злость за совершенный унизительный проступок, так и Климов казняще выговаривал себе за то, что все-таки не удержался, не смолчал, ответил на его издевки вспышкой ярости, вместо того чтоб выжать, выклянчить, пусть даже и ценою унижений, столь необходимую для погребения на кладбище покойной бабы Фроси распроклятую справку. Все еще видя перед собой глаза Слакогуза, Климов бодро сбежал по лестнице, с дурацким вежливым полупоклоном пропустил мимо себя кокетливую паспортистку, заглянул в машину Слакогуза, желто-синий горбатый "УАЗ". Под зеркалом заднего обзора кичливо крутилась на цепочке плюшевая макака с похабно вытертым задом. Отметив сходство макаки с хозяином машины, Климов несколько повеселел. Хорохорясь и петушась перед собой: а что нам будет, кроме нагоняя, пересек уныло-мрачный двор и отметил, что курятник так никто чинить и не собрался.
Редкие капли не по-осеннему короткого дождя еще срывались с листьев и ветвей, но дождь уже прошел. Небо нависало низкой, влажной зыбью, и Климову казалось, что облака непосильной ношей ложатся на загривки гор.
Переходя площадь, Климов пропустил мимо себя два туристских "икаруса" с задернутыми шторками на окнах и один длинный фургон с прицепом в сопровождении черного "рафика". После них остался густой шлейф дизельной гари. Плохо переносивший автомобильный чад и копоть - сказалось отравление угарным газом в армии: горел в Афгане, в бронетранспортере, - Климов уткнулся в воротник плаща, надолго задержал дыхание и перебежал площадь. Выдохнув, еще раз глянул вслед проехавшим машинам. Хотя дорога впереди была свободна, "рафик" по-прежнему тянулся за фургоном, словно замыкал колонну.
"Странная экскурсия", - подумал Климов, проводив взглядом "икарусы", фургон и черный "рафик". В том, что они шли одной колонной, он не сомневался: слишком строго соблюдался интервал.
Интересно.
Петр тоже ничего не понял. Когда Климов сел в "москвич", он сразу обратил внимание на странную колонну.
- Видел?
- Видел.
- Кто бы это мог быть, непонятно. - Петр включил мотор и стал выруливать на площадь. - Летом, я бы понял, но сейчас. - Он недоуменно хмыкнул и, прибавив скорости, словно решил догнать прошедшие машины, посмотрел на Климова. - Ну, как наши успехи?
Климов ответил.
Петр переключил скорость, молча сплюнул в приоткрытое окно, притормозил возле базарчика, где никого пока что не было: ни покупателей, ни продавцов, "икарусы" свернули влево, к шахтоуправлению, а "рафик" и другой фургон продолжили путь по прямой. Петр спросил у Климова:
- Куда? - И, видя, что тот смотрит в сторону проулка, повернул направо.
- Значит, сами похороним.
Он не сказал: "Решай, тебе виднее", не промолчал, как это сделал бы другой, а истинно по-братски разделил тот тяжкий груз, что лег на сердце Климова.
- Спасибо, брат.
- За что?
- За все, - ответил Климов и благодарно сжал руку Петра.
15
Вечером, когда все разошлись, похоронив и помянув усопшую, Климов перебрал бумаги бабы Фроси. Никакого завещания, конечно же, не обнаружил. Пересмотрел с десяток блеклых фотографий, отыскал свой снимок: он взбирался на скалу при помощи одних лишь пальцев. Поразился своей смелости в те годы.
За иконой нашел связку писем, перевязанных дешевой ленточкой от шоколадного набора. Письма были из Афганистана…
Ефросинья Александровна писала ему часто, почти каждый день, а Климов отвечал гораздо реже: в связке было лишь четырнадцать конвертов, проштемпелеванных военной почтой. Отложив их в сторону - потом прочтет, в дороге, Климов вынул из-за сундука картонную коробку со своим мальчишеским богатством. О ней он, разумеется, давным-давно забыл и вряд ли бы когда-нибудь вспомнил. А сейчас вот, надо же, нашел…
Сломанная готовальня, клей "БФ" в помятом тюбике, груда радиодеталей, стеклорез, алмазный диск размером с пять копеек, гитарная струна… Алмазный диск он сразу положил в карман - вещь редкая и, между прочим, ценная, а остальное можно выбросить на свалку…
Климов еще немного покопался в коробке и хотел уже нести ее на улицу, как пальцы нащупали сверточек со стержнями-фитилями, тонкими, как елочные свечи… Развернув папиросную бумагу, в которую были завернуты фитили, два синих и один зеленый, Климов вспомнил… Увлекшись химией, он стал интересоваться и учением о ядах, и фармакологией, и древними рецептами ацтеков, египтян, китайцев… У него тогда была идея стать гигантом, обладающим феноменальной силой… Гигантом он не стал, но мышцы накачал, упорно занимаясь боксом, акробатикой, восточными единоборствами… Со временем, с годами, а тогда… Тогда он все же изготовил снадобье, которое проверил на себе: в течение пятнадцати минут вдыхал немного тошнотворный дым сгорающего стержня, чей тоненький фитиль пропитан был особой смесью… Наверное, подобный дым вдыхали воины-индейцы племени дакота перед битвой… В тот вечер Климов вышел на "тропу войны" и в схватке одолел своего давнего врага, вооруженного ножом Витьку Рачка, по кличке Зяма, уже имевшего три привода в милицию за "хулиганку"… Климов сам себя в той драке не узнал… Как будто это был не он, а кто-то другой. Ему потом сказали, что у Зямы сломаны два ребра, отбиты почки и вообще он не жилец… Климов никогда больше тем дымом не дышал, боялся сесть в тюрьму, нечаянно убить кого-нибудь, или, что хуже, стать сознательным убийцей.
Повертев в пальцах стержни-фитили, он сунул их в бумажник, но они торчали, и тогда им нашлось место в пиджаке, во внутреннем кармане. В действенную силу снадобья он, разумеется, не верил - столько лет прошло! Да и эффект самовнушения не надо забывать, пожалуй, это главное, - но отчего-то захотелось взять на память, как алмазный диск.
Отобрав все то, что захламляло ящики стола, комода и фанерной колченогой тумбочки, Климов увязал ненужный лом и мусор в найденную под диваном тряпку, отволок на свалку.
Возвращаясь, он заметил, как на глиняном валу свежеотрытой траншеи, ведущей к огороду соседей, толклись мальчишки и каждый сосредоточенно-настырно стремился спихнуть в нее приятеля.
Климов невольно остановился, засмотрелся… Ему внезапно показалось, что где-то высоко, над темнеющими облаками сливались с ветром крики журавлей. Климов запрокинул голову, пытаясь в сумерках увидеть птичий клин, и тут ему до боли стало ясно, что и ватажка малышей, галдящих над траншеей, и мокрые деревья, шумящие редкой листвой, и ветер, налетающий на Ключеводск слева и справа, темный бугорок могилы с воткнутым в него крестом - все они загадочным образом перекликались с тревожным криком птиц, роняющих почти что осязаемое эхо своего прощания с родным простором в душу бабы Фроси. В одинокую душу Ефросиньи Александровны Волынской, которая, конечно же, все слышит и все помнит. "Не может не услышать", - сам себе негромко сказал Климов, и ему, как никогда раньше, стали близки и мокрая дорожка в желтых пятнах сорванной листвы, и черный бугорок могилы с упавшим на него последним листом, и сбивчивая грустная разноголосица журавлей.
16
Сигнал тревоги застал Климова на кухне.
Местное радио сообщило, что в областном городе произошел взрыв крупного реактора.
Климов как раз собирался набрать в чайник воды, но кран захлебисто сипел, и даже полстакана нацедить не получилось: воды не было. Климов раздосадованно поставил чайник на плиту, и в этот миг заговорило радио. Всем жителям Ключеводска указывалось место сбора: шахтоуправление.
Климов машинально глянул на часы: четверть восьмого. За окном еле забрезжил рассвет. Через полчаса должен заехать Петр, отвезти на станцию, помочь с билетом. Теперь их планы полетели к черту!
Сдернув с гвоздя плащ и шляпу, Климов поспешил к Петру: может, успеют, вырвутся из городка, хотя…
По улице бежали люди.
- Господи, еще один Чернобыль!..
- Кровопийцы…
Плач детей, испуганные крики женщин, тихие ругательства мужчин…
Какая-то старуха с растрепанными волосами вцепилась в руку Климова:
- Помогите! У меня муж-инвалид…
- Не могу! Я очень спешу.
- Будьте вы прокляты!
Измученная собственным бессилием, старуха плюнула с такой самозабвенностью, что Климов еле уклонился от плевка. Ни удивления, ни возмущения он, разумеется, не выразил. Эмоции сильнее этикета.
Смятение, озлобленность, тоска. Крик, ругань, ссоры…
Климов вбежал в знакомую улочку, но Петра дома не застал. Калитка на запоре, дверь на замке, "москвича" нет.
Проклятие.
Времени, чтоб ждать, не оставалось. Поезд отходил в девять-пятнадцать, но, судя по творившейся в городе панике, уйти или выехать из Ключеводска не удастся. Одна надежда на Петра. Человек обязательный. Как ни крути.
Сунув руки в карманы плаща, Климов посмотрел на облачное небо, проводил взглядом жилистого мужика с собакой на руках, который держал спину по-армейски прямо и покрикивал на семенившую следом жену, навьюченную рюкзаком и двумя сумками, подумал об ущербности людского быта и заметил въехавший в проулок черный "рафик".
Невольно насторожившись, он спрятался за ствол раскидистого абрикоса, росшего возле соседского забора, и проверил пистолет. Скорее по привычке, чем по надобности.
Из "рафика", затормозившего у дома бабы Фроси, легко и деловито выскочили трое - в касках и десантном "камуфляже", с автоматами наперевес. Судя по массивности фигур, на всех были бронежилеты. Они распахнули калитку и, слегка пригибаясь, побежали к дому. Один присел за окном, другие замерли возле двери, потом исчезли в ней.
"Группа захвата", - решил Климов и, предугадывая действия "гостей", попятился назад. Он отодрал две планки от соседского забора, осторожно, чтоб не поцарапаться о гвозди, пролез в дыру, вернул планки на место и на корточках, гусиным шагом двинулся сперва к собачьей будке, потом к сарайчику. Неспешно обогнув летнюю кухню, побежал по каменной дорожке в угол сада - спрятался за туалет. Нарочно распахнул пошире дверь. Смотрите: внутри пусто. Все ушли. Хозяев нет. Если "захватчики", как окрестил он парней в касках, нагрянут в дом Петра, значит, дело серьезное. Климова ищут. Целенаправленно и методично.
Стоя за дверью дощатого туалета, он напряженно вглядывался в щель. Отсюда хорошо просматривались веранда и гараж Петра, и в случае опасности можно было уйти через малинник в заросли терновника - и в горы. А можно обогнуть проулок и задворками добраться до шахтоуправления. Там толчея, давка, паника, а главное, что там - автобусы, машины, транспорт, на котором будут вывозить людей из городка, там явный шанс уйти от Слакогуза. В том, что "рафик" прислан им, Климов не сомневался. Непонятно только было, почему ребята в касках без противогазов? Подсумков у них он не увидал. Возможно, выдадут потом, хотя… тревога атомная, облако радиоактивное…
Зарядил дождь, противный… и пить хочется, и все планы насмарку, и Петра нет, надо же, куда он мог уехать? Непонятно…
Звук работающего мотора заставил Климова насторожиться. Машины он не видел, но ясно понимал, что это не "москвич" - выхлоп другой. И точно, показался "рафик". Во двор Петра вбежали трое. Те же, в касках. Действовали тихо, выверенно, профессионально. Настоящие спецназовцы.
Ждать, что они будут делать дальше, Климов не собирался. Слишком много чести. Наверняка схватил гамма-излучения больше всякой нормы. А у него и так здоровье не ахтец после психушки. Хуже не придумаешь. Климов повернулся, присел и скрылся в зарослях малины.
Двор шахтоуправления был полон растревоженного люда. В центре, стоя на крыше милицейского "УАЗа", возвышался капитан Слакогуз. В руках у него был мегафон. Он разъяснял собравшимся план действий городского штаба гражданской обороны, который возглавил в этот час.
Говорил он сухо, жестко, без обиняков:
- По моим данным, в городе прописано девятьсот двадцать человек. Из них - сто сорок семь детей, триста семьдесят мужчин, а остальные - женщины. Всем им занять места в автобусах. В красных "икарусах" - дети, в городских "ЛИАЗах", вот они, - он указал рукой на три автобуса, стоявших на улице, - поедут женщины…
- Куда? - раздался голос из толпы, и Слакогуз сразу ответил: - Пока под землю. В руднике у нас бомбоубежище.
- Это в седьмую штольню? - поинтересовался тот же голос, и Климову показалось, что интонация спрашивавшего ему знакома. - Туда можно пешком дойти…
- Запрещено! - категорически отрезал Слакогуз. - В автобусы будем сажать по спискам, чтобы никто у нас не пострадал…
Толпа довольно загудела:
- Правильно!
- Чтобы порядок…
- Стариков, детей…
Общая беда объединяет, как бы напоминая людям, что они не вечны, что в минуты паники им всем необходим один указ, один-единственный распоряжающийся. Человек, которому известно: что? куда? зачем?
Непоправимое произошло. Вот и дождались своего Чернобыля. Какие могут быть вопросы, недовольства, прения? Толпа притихла. Затем разом колыхнулась, двинулась к автобусам.
Женщина, которой Климов помог донести вещи до автобуса, забыла что-то дома, но, махнув рукой, обреченно посмотрела на небо, отчего лицо ее сразу покрылось каплями дождя, и пошла к автобусу, вытянув пальцы вперед, как слепая, хотя до двери оставалось шагов пять. Климов не мог смотреть, как дверь за ней закрылась. Свои вещи - сумку и тяжелый чемодан - она оставила в толпе.
Бойцы гражданской обороны, парни в касках, "камуфляже", с автоматами в руках, стояли возле каждого автобуса по двое, скорее наблюдая за посадкой, нежели пытаясь навести порядок. На водительских местах тоже сидели военные. Даже в тех автобусах, которые считались городскими.
Вообще военных было многовато.
Возле шахтоуправления стояли человек двенадцать, тесной группой, восемь человек редкой цепочкой растянулись вдоль железобетонных плит забора, окружавшего просторный двор, на улице и у ворот стояли шестеро, и у фургонов рядом с гаражом топтались четверо.
Когда два красных "икаруса" с зашторенными окнами выехали со двора и повернули к руднику, оставив за собой шлейф черной гари, Климов увидел в толпе женщин Жанну Георгиевну, соседку, помогавшую на похоронах бабы Фроси, и старенькую учительницу по химии, которая ничуть не изменилась с тех пор, когда у Климова проснулась тяга к пиротехнике. Он хотел было подойти к ней, поздороваться, напомнить о себе, но в этот миг мимо него бойцы гражданской обороны провели Юлю, вежливо держа ее под локти. Она была чем-то встревожена, гораздо сильнее, чем другие во дворе.
Видимо, взгляд Климова был такой пристальный, что Юля невольно посмотрела в его сторону. Узнала, попыталась улыбнуться, задержаться.
- Здравствуйте, Юрий Васильевич…
- Здравствуйте, Юля.
Климов шагнул к ней - и тут же в бок ему уперся ствол:
- Гуляй, укроп. Не до свиданок.
Боец, державший Юлю под руку, смотрел в упор пустыми блеклыми глазами.
Климов отступил.
- А где Иван Максимович?
- Он дома, - на ходу сказала Юля, - у него сердечный приступ. Я сделала укол, хочу просить…
Последних слов Климов не понял. Не расслышал. Но то, что у бойца гражданской обороны со спецназовской эмблемой на груди в руках был не десантный и не самозарядный карабин Симонова, которыми вооружались спецкоманды, уловил четко. Пустоглазый ткнул его стволом охотничьего карабина "Тигр". Можно допустить, что для гражданской обороны выделили этот тип оружия, но как тогда понять десантный "камуфляж", значки, эмблемы и шевроны спецподразделений.
Климов проводил взглядом Юлю, увидел, что подвели ее сперва к "УАЗу", но сказавший что-то Слакогуз махнул рукой и указал на шахтоуправление.
Юля уже сама заторопилась к зданию.
"Значит, за ее отцом пошлют машину, - отходя от толпы женщин, решил Климов, - вон как облегченно-радостно, почти вприпрыжку, побежала Юля. Вроде как и не было аварии, тревоги и немедленной эвакуации. Совсем еще ребенок. Идеальный разрез глаз".
Федора Дерюгина Климов заприметил возле старика, который был на похоронах бабы Фроси. Он что-то говорил Дерюгину, а тот лишь кивал время от времени головой. Гривасто-длинные нечесаные космы Федора спутались и намокли. Дождь усилился, ветер крепчал и становилось зябко.
- Мотать тебя набок! - обрадовался Федор Климову и тотчас обнял, шепнул на ухо: - Махнем по маленькой?
- Потом, - ответил Климов, - будет время.
Федор на поминках вел себя довольно сдержанно, пил мало, но сейчас дохнул таким перегаром, что у Климова свело губы гримасой отвращения. Все-таки он пьяниц не терпел. Чтобы скрыть неприязнь, спросил:
- Петра не видел?
Федор тупо посмотрел на Климова и даже отстранился:
- Здрасте вам, ведь вы в соседях, а не… Откуда мне… - Он вскинул голову, забросил волосы назад, пьяно качнулся. - Я же сразу за базарчиком живу, мотать тебя туда, четвертый дом под цинком…
По-видимому, чтобы Климов лучше понял, он взял его под локоть и повел к воротам, показать оттуда, где его "фазенда". Климов хотел спросить, куда так рано мог уехать Петр, но в это время впереди в воротах показался черный "рафик". Климов сразу шагнул в сторону и спрятался за спину Федора, благо, тот был шире в плечах.
- Иди вот так, - шепнул Федору Климов, и они пропустили мимо себя микроавтобус. - Теперь замри.
- Ты че? - стал поворачиваться Федор. - Когти рвешь?
- В прятки играю.
- С кем?
- Со Слакогузом, - в спину Федора ответил Климов и скомандовал, чтоб тот двигался прямо. - В толпу, Федор, в толпу.
Федор уловил суть сказанного и вразвалочку стал пробираться ближе к центру сгрудившихся мужчин. Многие его знали, пропускали вперед, здоровались, просили закурить, подмигивали, щелкали по горлу. Климов делал вид, что движется сам по себе, и вскоре оказался у машины Слакогуза, в первых рядах толпы. Федора он по-прежнему держал перед собой.
В отличие от своего окружения, Слакогуз одет был в милицейскую форму, выглядевшую весьма невзрачно на фоне темно-пятнистых "камуфляжей" десантников и агрессивно-черных костюмов спецназовцев. В этой форме Слакогуз ходил по городу, в этой форме его знали, в этой форме ему верили…
Сейчас он вытирал лицо платком и слушал, что ему докладывал боец из "рафика".
- У Хорошилова искали? - Да.
Слакогуз сунул платок в карман брюк, одернул полу мокрого плаща и спрыгнул с крыши милицейского "УАЗа".
- Все проверили?
- Под ключ.
Парень в каске и бронежилете ответил не по форме. Не "так точно", а "под ключ". Климов это сразу уловил, насторожился. Шепнул Федору: "Вот так и стой", вжал в плечи голову, чуть присел, стал ниже, меньше, незаметней, осторожно продвинулся вперед, проталкивая Федора поближе к Слакогузу. Маневр удался. Они были почти рядом.