Покидая дом Ивана Максимовича, Климов думал о том, что добраться до Ястребиного Когтя, перевалить его хребет, отыскать безвестный вентиляционный люк и спуститься по нему в туннель и не заблудиться в лабиринте скважин, штреков и пустот - дело совершенно нереальное. Взять самому кого-нибудь в заложники, потребовать освободить жителей города - вообще наивно. Медик никогда на это не пойдет. Что ему жизнь какого-то "бойца" или того же Чистого, когда он собственную жизнь поставил на кон. Человек - это та птица, которая сама себе ставит силок и подрезает крылья. Цинизм предусмотрительнее оптимизма. Климов сразу отметил немногословие и расчетливость Медика вместе с тонкой интуицией и осторожностью. И откуда в нем эта нахальная уверенность, что все получится, как он задумал? Откуда эта вера в собственную исключительность? И кто этот Зиновий, с которым говорил Медик, когда вошел Климов? Японский полевой радиотелефон, которым пользовался Медик, имеет преимущество секретного диапазона. Подслушать разговор нельзя, настроен он на частоту того, с кем говорят. Радиус действия, как минимум, пятнадцать километров. А если это так, то неизвестный Климову Зиновий может находиться далеко за городом, скорее всего, в горах.
Заметив метнувшуюся тень, Климов мгновенно пригнулся, прыгнул в сторону, перекатился через спину, выхватил "магнум" и выстрелил. Пуля попала точно в цель: проломила нос одного из "десантников".
Из-за сарая рубанула очередь, выпущенная из крупнокалиберного автомата, расщепила несколько сосновых бревен, вылущила из поленницы с десяток чурок.
"Он меня не видит, но знает, что я здесь", - подумал Климов, толкнув поленницу, перевалился через забор. Под грохот осыпающихся дров и новой автоматной очереди свернул за угол гаража, подпрыгнул, ухватился за ветку ореха, добрался по ней до крыши гаража и выглянул в проулок.
На выстрелы бежали трое. Сунув пистолет в кобуру, Климов распластался на крыше и поймал троицу в прорезь прицела "скорпиона".
Подпустив "бойцов" поближе, он нажал на спусковой крючок.
Одного, по-видимому, спас бронежилет, второго - каска, но третий упал и больше не поднялся.
Тот, кто сидел за сараем и крошил дрова из автомата, тотчас перевел огонь в сторону гаража.
Климов спрыгнул на землю и рванулся в глубь соседского двора.
"Трое - это ерунда, - подбадривая сам себя, переметнулся через сетчатую загородку Климов и побежал к соседнему проулку. - Так даже веселее".
Определив, что выстрелы все время раздаются сзади, Климов дал небольшой крюк, зашел в тыл преследователей, подкрался к дому Петра.
Взобравшись на соседскую яблоню, отметил, что засады нет. Наверное, "бойцов" отправили к Змеиному ущелью, под командование Слакогуза. Спрыгнул наземь, добежал до туалета, затаился за дощатой будкой.
Двор был пуст.
Выждав время, Климов подбежал к веранде, обошел дом со стороны сада, где стояла лестница-стремянка, взобрался по ней на крышу и оттуда увидел, что в переулок въехал красный "москвичок", заполненный "бойцами".
"Может быть, взяли Петра, - подумал Климов и приготовился к стрельбе. - Хотят использовать как приманку".
"Москвич" подъехал к дому. Из него выскочили двое без бронежилетов. Поразив их короткой и точной очередью, Климов саданул по лобовому стеклу, за которым дернулся "десантник" в каске, и, видя, что никто из "москвича" больше не выскочил и не выполз, для верности прошил его еще раз из автомата, спрыгнул на гараж, оттуда в палисадник и подбежал к машине.
Водитель был серьезно ранен: пуля раздробила ему челюсть, он схватился было за оружие, но Климов быстрее вскинул автомат.
На заднем сиденье корчился "спецназовец", скрипел зубами и просил не убивать. Нырнув в машину, Климов схватил "спецназовца" за шиворот и поволок во двор.
- Где Шило?
- Бегает.
По-видимому, скрипевший зубами догадался, что перед ним Могильщик, опер, и не стал кобениться, ответил четко, но довольно слабым голосом, с какой-то обреченностью. Климов затащил его на веранду, затем в дом, посматривая сразу в два окна - во двор и в сад. С минуты на минуту могли появиться преследователи.
- Ты под кем? - спросил он у "спецназовца" и услыхал, что тот под Чистым. Глаза у парня обморочно закатились.
- Кто охраняет штольню?
- Какую? - вопросом на вопрос ответил парень и потерял сознание. Наверное, от потери крови. Только теперь Климов увидел, что тот при смерти.
"Значит, обе охраняют", - решил Климов и выпрыгнул через окно в сад, побежал вдоль проулка. Сообщение о том, что Петр все еще "в бегах", придавало сил, решительности, смелости. Непонятно только было, почему восьмую штольню охраняют. Что там может быть? "Взрывчатка, - преодолевая очередной забор, догадался Климов. - Заминированный склад тринитротолуола. Или аммонала. И охраняют его люди Медика. По крайней мере, человека три. Один минер и часовые. Да плюс охрана бункера, туннеля, восьмой штольни, шахтоуправления… на пушечный выстрел не подпустят".
Нет, в одиночку Климову не справиться. Тут нужны двое. Он и Петр.
Поднимаясь по тропинке в гору, чтобы срезать путь, ведущий к площади, Климов почувствовал, что натирает ногу. Нужно было срочно переодеть носки, найти сухую обувь. С потертостями в горы не идут. Даже в Афгане отстраняли от участия в боевой вылазке. Но там была замена, а здесь Климов один.
Свернув с тропинки и наметив путь к ближайшим жилым домам, он вскоре оказался во дворе пятиэтажки, недалеко от поликлиники.
Присел за мусорными баками, взял автомат наизготовку и, не заметив ничего опасного, нырнул в подъезд. На втором этаже остановился. Перевел дыхание. Попробовал открыть одну из квартир, но не вышло. Замок был с секретом или с изъяном. Пришлось открыть другую дверь, но толку в этом не было: в двухкомнатной квартире жили женщины. Лишь в третьей квартире Климов подобрал себе хорошие добротные ботинки и сухие носки. Прошелся, словно в магазине, оценил обновку и запер дверь. Тут до его слуха донесся шепот:
- Там он…
Пришлось снова вставлять ключ и запирать замок, только теперь изнутри.
Как ни старался Климов все это проделать тихо, легкий щелчок все же раздался.
Не дожидаясь, пока двери выбьют и начнется шум-переполох, быстро пересек большую комнату, открыл балкон и выпрыгнул из квартиры. Ввязываться в бой он не хотел. Не мог собою рисковать, задумав главное.
Решив, что в шахтоуправлении его никто искать не станет, он направился туда, резко сменив маршрут. Надеялся, конечно, и на то, что сможет обезвредить Медика, узнать побольше о Зиновии и о целях террористов.
Перебежав главную улицу, сразу рванулся вниз по лесенке, ведущей к переулку за базаром, прошмыгнул в чью-то калитку, миновал дом Федора, садами-огородами добрался до забора автотранспортного предприятия, пригнувшись, побежал вдоль мастерских, вдоль гаражей, вдоль невысокой каменной стены какого-то разрушенного склада…
Взметнувшиеся впереди него фонтанчики земли и грохот автоматной очереди заставили упасть, залечь, не поднимая головы.
Вторая очередь буквально вжала его в землю.
Стреляли так прицельно-точно, что сомнений не было: еще движение, рывок, попытка шевельнуться - и конец. Пуля - тварь бесчувственная, глупая.
- Вставай! - Голос раздался сверху. Климов повернул лицо и краем глаза увидал фигуру. Кто-то стоял на стене. Властно приказывал:
- Живей!
Для острастки выстрелил и вогнал пулю рядом с локтем Климова. Показывал, что он стрелять умеет и в случае чего не промахнется. Климов поверил. Начал подниматься…
- Лицом к стене! - раздался голос сбоку, и над ржавой бочкой из-под солидола вырос мощный "десантник" с карабином Симонова.
Глаза холодные, внимательные, цепкие.
Климов уткнулся лбом в складскую стену. Едва заметно передвинулся левее, встал на бетонную плиту, лежавшую около стены. Почувствовал, как на голову посыпалась известка или штукатурка.
Боль от удара по печени на мгновение лишила Климова чувств. Дыхание сбилось.
Следующий удар пришелся на щиколотку. Тяжелый ботинок "десантника" отбил правую ногу в сторону, и ствол карабина уткнулся в затылок.
"Один сверху, один сзади, - прикинул в уме Климов. - Не так много. Не было бы третьего".
Когда обшаривавший его "десантник" выудил из-за пояса "магнум", а из наплечной кобуры "Макаров", довольно хмыкнул и забрал клинок, Климов стремительно подпрыгнул, резко взмахнул руками, переместил центр тяжести к лопаткам, спружинил и нанес сильный удар ногой в пах "десантника".
От неожиданности тот нажал на спуск, и пуля-дура сшибла со стены напарника. Пока "десантник" сгибался от удара, Климов ребром ладони - с маху - рубанул его по шее, выхватил "Макаров" из его кармана и… Страшный удар по голове повалил Климова на землю. Все-таки их было трое.
Встать ему они уже не дали.
22
…Подлости он людям не прощал. Никогда не мог понять, что заставляет многих подличать всю свою жизнь?
Тренер ему сразу намекнул: придется уступить. Еще в гостинице, когда приехали на первенство. Мол, так и так, что нам с тобою, дескать, "Юг России"? В этом году мы первенство не завоюем, знаешь сам. Попрыгаешь, покажешь технику, продержишься три раунда, коронный свой прибережешь, высовываться сразу с ним не надо. Пусть тебя заметят, пусть откроют. Судьи любят "открывать". Готового никто не жалует. Вроде ты пришел и требуешь свое. А людям хочется, чтобы у них попросили, а они одаривали и благодетельствовали…
"Они тебя потом в такие жернова запустят, через такую жеребьевку проведут, ни на один чемпионат не попадешь. - Тренер наклонился к самому уху Климова: - Вечный бой со своей тенью. Из тебя на ринге отбивную сделают, пока залезешь на еще одну ступень. А твой соперник - хлопец именитый: мастер спорта. Ему и прочат первенство России. Сто четырнадцать боев - сто восемь выиграл. Не то что у тебя. Из сорока восьми боев - чуть больше половины. Даже если ты его побьешь, - Иван Антонович поскреб себе кадык, - ты в лучшем случае получишь кандидата, ну, может быть, еще наметят в сборную, а у Плахотина все это уже есть. Его на другой уровень выводят".
У тренера был перебит нос и шрамы по всему лицу.
- Парень ты с чутьем, настырный, у тебя все еще впереди… а бокс… не век же лазить под канаты.
Климов резко втянул воздух сквозь зубы. В раздевалке пахло йодом, новой обувью и духом фаворитства.
Как Иван Антонович и предсказал, ему "подсеяли" Плахотина. Ветер дует в одну сторону, а айсберги движутся в другую. Подводные течения сильнее ветра.
Федерация бокса несла в себе признаки океанического происхождения. За Плахотина кому-то могли дать заслуженного, а за Климова?.. Он был слишком "темной лошадкой", чтобы на него поставили.
Пришлось настраивать себя на поражение.
Что ни говори, он волновался. Все казалось, что "боксерки" расшнурованы: нет-нет да и поглядывал на них.
Ему достался красный угол.
- Не дай насесть. Все время уходи, - втолковывал Иван Антонович. - Танцуй, танцуй, и на прямых. Кружи.
Климов только головой кивал да подпихивал перчаткой шлем к затылку.
"В синем углу ринга, - голос комментатора был насморочным и протяжным, - мастер спорта Зиновий Плахотин".
В темноте трибун замелькали, как ночные бабочки, летящие на свет, хлопки, ладони, лица.
Климов старался не смотреть в тот угол, где раскланивался фаворит спортивного Ростова.
"…серебряный призер чемпионата, - гундосил комментатор. - Тренирует его двукратный… обладатель кубка…"
Заревели, заревели! Титул - полпобеды. А вся Европа меньше России.
"В красном углу… - Климов напрягся. - Перворазрядник…"
Все же прозвучало с издевкой. Засвистели. Ждут избиения младенца.
Климов надеялся, что комментатор скажет: "В четырнадцати боях одержал победу нокаутом", но ничего подобного не услышал.
Судья на ринге развел руки. Приглашал к началу боя.
Климов бросил взгляд на тренера, но Иван Антонович повернулся к боковому судье, что-то показывая тому на пальцах. Ткнулись перчатками.
Оп! Климов чуть не принял правостороннюю стойку. Интересно, заметил Плахотин? Вряд ли. Счел за обман или крайнюю степень волнения. У соперника из-под шлема выглядывала челочка патриция, глаза серо-стальные. Он сразу попытался достать Климова коротким ударом в челюсть. Промахнулся.
"Заморишься, - отпрянул Климов. - Костолом".
На ринге было жарко от навязанного темпа и софитов.
Плахотин был "рубака". Бей меня, а я тебя. Климов уходил, подныривал, кружил. Держал противника на расстоянии.
"Что он так спешит? - думал Климов. - Поспорил, что уложит в первом раунде? Решил большие деньги загрести? Не терпится никак?"
- Ты кто? - Плахотин приблизился настолько вплотную, что изо рта его пахнуло.
Рефери раскинул руки:
- Брэк!
Плахотин отвалил.
Климов про себя отметил, что ноги у любимчика тяжеловаты, отстают, а вот руками работает отменно.
Послышалась скороговорка тренера:
- Щелчок, укол и уходи.
Климов кивнул. Дескать, услышал. И еле уклонился от удара в лоб.
- Ты, сука, кто?
Климов сделал вид самый невинный.
- Что, зубы жмут? - наседал Плахотин.
Рефери опять прикрикнул:
- Брэк!
Любимчик бросил корпус влево, вправо, влево, - на какое-то мгновение закрыл собою Климова от надоевшего судьи на ринге.
- Ци-к!
В глазах у Климова слюна. Едучая, слепящая, паскудная. Черно и жутко. Неужели плюнул?
- Хэк!
"Да у него удар - полтонны! - засквозило в голове у Климова. Ему стало душно, липко, тесно. Как будто на голову с размаху насадили глухой мотоциклетный шлем. - Пропустил".
Рефери смотрел Климову в глаза, а он не мог их разлепить.
"Четыре, пять… Руки у пояса… на уровне груди…"
Потускневший на время свет софитов становился ярче, но в голове все еще плыл медный звон.
"Пропустил. Ну, сволочь! - Климов широко раскрыл глаза. - Только бы не прекратили бой".
Пол еще дрожал, но рефери скрестил перед собою руки:
- Бокс!
Удар слева, справа. Климов увернулся, но глаза предательски слезились.
- Бе-е-ей!
- Клади в середку!
- По моргалам!
Казалось, что от криков рухнет потолок.
- Зю-ня-ааа!
Рев отламывался от трибун, как скальный монолит от взорванной горы, но Климов все-таки успел под конец раунда красиво замочить в челюсть любимчику.
Когда расходились, он краем глаза уловил, как у того ослабленно-безвольно чиркнула перчатка по бедру. Еще в свой угол не дошел, а уже размяк.
Полотенце в руке тренера вертелось, как пропеллер. Иван Антонович оттягивал резинку климовских трусов, и воздух холодил горячий пах.
- Умыться! Дайте мне умыться!
Плеснули на лицо.
- Еще! Еще! Плевок горел в глазах.
- Во рту пополощи. Противник серьезный.
Гонг.
- Плахотя-а, бей!
- Круши!
Климов с ожесточенной веселостью парировал свистящую перчатку и, не переставая следить за ногами соперника, делал все, чтобы Плахотин не подошел вплотную.
- Бе-е-ей!
Любимчика спортивного Ростова просто раздирала собственная кровожадность.
Климов прыгнул, ушел от "клинча" и увидел фингал под левым глазом Зюни. Сам не заметил, когда приварил.
"Понюхай, гад, свою губу, - злился Климов, доставая еще раз по корпусу и целя в подбородок. - Сейчас ты мне откроешь диафрагму. Ха! Вот так. Сейчас мы перестроимся и…"
- В угол!
"…по печени и в челюсть".
- В угол!
О том, что удалось заехать любимчику слева, Климов догадался лишь тогда, когда услышал: "Три… четыре…"
Элегантный рефери выщелкивал перед собой наглядно растопыренные пальцы.
- Восемь… девять… Аут!
Плахотин помотал головой и повалился навзничь.
Судья на ринге вскинул руку Климова и объявил победу.
…А били его в душевой. Их было пятеро, а он один. Как раз намылил голову, лицо… Ударили чем-то тяжелым. Вода была напористая, мелкая, и он довольно скоро сломался. Ханыг и след простыл. Сбежали. Бой Климова был заключительный, и в душевую больше так никто и не зашел…
Климов открыл глаза, потрогал голову рукой. Нет, не болела, но свет был таким убийственно-слепящим, что Климов, на мгновение разлепивший веки, вновь закрыл глаза. "Светобоязнь какая-то", - сказал он сам себе, но так, как будто говорил о ком-то постороннем. Отвращение к той реальности, которая вторглась в его сознание и враждебно требовала усомниться в праведном устройстве мира, в непогрешимо-добром восприятии людей, подкатило под сердце такой дурнотой, что Климова стало знобить.
- Я жду, - процедил чей-то голос, и Климов краем сознания уловил, что фраза обращена к нему. Сказана она была таким тоном, что нетрудно было представить себе злой, упрямо очерченный рот палача. Палача, который глумливо-медленно освобождает шею осужденного от спутанных волос или случайно завернувшегося ворота.
Климов даже обернулся, словно ожидал увидеть того, чьи пальцы он почувствовал на своей шее, но увидел лишь угол стены да мутное, истекающее каплями дождя оконное стекло… И Юлю. Она ворожила над стерилизатором, шприцем и ампулой с лекарством.
- Изупрел, полкубика!
Голос принадлежал Медику.
Юля испуганно покосилась на него и сказала, что изупрела нет.
- Тогда кубик эфедрина.
У Климова тоскливо заныло под ложечкой, и туман начал застилать его глаза. Почувствовал, что умирает.
Прерываемый ослабшим, изнуренным сердцем ток недужной крови еще гнал по жилам сокровенное тепло и чудо жизни, но Климов уже почувствовал свою смерть. Беспощадную, жестокую, цинично-подлую в своих помыслах, но очень откровенную вот в эти считанные, как удары его сердца, краткие секунды.
- Атропин.
Кто-то умножал пятнадцать на четыре и никак не мог умножить.
Постепенно пустота под сердцем стала заполняться жаром. Климов выплыл из небытия, открыл глаза.
Юля как раз отшибла пинцетом головку ампулы, и хрустнувший стеклянный звук придавал уверенности в том, что все еще не так плохо.
- Молодечек, Юля, - неосознанно пробормотал Климов и не услышал собственного голоса. Горло словно залито смолой. Да и нельзя узнавать Юлю…
- Что у него? - раздался голос Чистого, и санитар Сережа с подлой ласковостью произнес:
- Сердечко выдохлось… зажмурило глазенки…
Юля сделала еще два укола, потерла Климову виски, дала понюхать нашатырь.