- Для меня это далеко не шутка, господин Альфонс. Будьте любезны вернуть мне ключ зажигания. Ваш друг бросил его на пол.
* * *
Никаких сомнений: Феррари плачет. Это с ним впервые, по крайней мере, в моем присутствии, и мне становится не по себе. Он обхватил голову руками и сидит так. Время от времени он всхлипывает, и тогда крупная слеза падает на пол к его ногам. Она падает в пыль и растекается в форме звезды. А вот на небе звезды уже исчезли. Небо покрылось облаками. Сквозь решетчатое окно камеры они напоминают мне туши убитых зверей. Кто-то из нас двоих видит их в последний раз. И вновь мне в голову заползает ужасный вопрос: Феррари или я? В настоящий момент в тюрьме нет других приговоренных к смертной казни, кроме нас… Стало быть… Простой арифметический подсчет подсказывает, что один из нас сейчас пойдет умирать. Умирать! Сколько раз я употреблял это слово по отношению к другим людям, но никогда оно не имело для меня столь ужасного смысла. Умереть… Конец всему… Если это буду я, мне придется испытать сильные чувства, такие, как страх или отчаяние… А потом будет глухой удар, белый всплеск в полутьме, и голова моя отлетит от тела… Жизнь моя безжалостно оборвется в пароксизме мыслей… Смерть навалится на меня, в то время как вся моя плоть вопиет о неприятии конца… Но я ничего не могу сделать, поскольку все человечество против меня… Оно бдит, человечество… Оно готовит свой огромный нож, как мясник, обычно рано поутру, готовится к забою животных. Умереть…
Слезы Феррари уже не слезы, но кровь… Кровь его души, которая по капле вытекает из него, падая на заплеванный пол нашей жуткой камеры, где стены за долгие годы впитали в себя агонию сидевших здесь смертников. И вдруг я понимаю, что умирать сейчас пойдет он, Феррари. Он тысячу раз прав. Приговорили его гораздо раньше меня. Он убил полицейского, а это не прощается… Именно он положит голову под нож гильотины… А я в это время… Я получу помилование. Мой адвокат - один из лучших во Франции. Моя семья близка с семьей одного министра… Да и что я такого сделал?
* * *
Наконец вечером я увидел плачущую Глорию и понял, что Мемэ и его сообщник заронили сомнение в сердце моей жены.
Я вдруг заметил, что стал понимать свою жену, проникать во все тайники ее души, замечать тысячи мелких деталей, проходящих мимо внимания большинства мужей. Если бы ее друг или любой другой умный человек дал ей понять, что автором анонимных писем является Норман, она просто отмахнулась, бы от подобной мысли. Но когда это подсказали ей два полуграмотных негодяя, она была потрясена. Расчет мой оказался точен: умозаключение, созревшее в примитивных мозгах, показалось ей наиболее правдоподобным… Такой уж она была, моя Глория. Итак, в этот вечер она плакала… Она кое-как сдерживалась в течение обеда, но во время десерта вдруг разразились рыданиями. Я в это время чистил яблоко, в руке у меня был нож. Мне показалось, что я сейчас способен вонзить его ей в горло. Это были слезы разочарования. Она плакала по Норману, по своей любви, в которой она начала сомневаться. Никогда я не чувствовал себя таким обманутым, таким одиноким и измотанным… Скорее всего, мое присутствие ее раздражало, казалось невыносимым… Я чувствовал, насколько угнетала ее необходимость сидеть со мной за одним столом. Все мое существо испытывало боль, мне хотелось уничтожить самого себя, уничтожить следы моего пребывания на земле, уничтожить свой труп и саму память… Я долго смотрел на нее, потрясенную горем, слишком тяжелым для нее. Ведь она всего лишь слабая женщина… Может, мне стоило прекратить игру? Какой была бы ее реакция, если бы я вдруг встал, подошел к ней и, прижимая к себе, сказал: "Я знаю все, и я автор этих писем, я хотел отомстить, но больше не могу и не хочу… Я люблю тебя и прощаю… Я буду ждать твоего возвращения ко мне, у меня хватит сил!" Она удивилась бы, возмутилась и пришла бы в ярость. Да, в ярость…
Я дождался, пока она успокоится.
- Что случилось, Глория?
Она помолчала, пожала плечами и ответила:
- Не знаю: тоска какая-то… Ничего, пройдет!..
Она встала и пошла в ванную комнату, чтобы положить на веки горячие компрессы. Я протянул руку к столику, на котором вместе с перчатками лежала ее сумочка. Я открыл ее и в отделении, застегнутом молнией, обнаружил пачку банкнот по пятьдесят франков. Именно эти деньги я передал сегодня утром Мемэ. Стало быть, Глория проглотила наживку… Причем, проглотила глубоко, ибо переписала номера банкнот в свою записную книжку… Я убрал деньги и вышел из дома. Мне захотелось подышать влажным воздухом осенней ночи. Было тепло и тихо, но мне повсюду чудилась смерть.
Отправляясь на почту утром следующего дня за деньгами, адресованными таинственному Дюрану, я принялся размышлять над своим положением. Оно мне определенно не нравилось. То, чем я сейчас занимался, вызывало во мне самом чувство брезгливости, а ведь до этого я считал себя лихим парнем. Мне потребовалось определенное время, чтобы допустить мысль о том, что месть моя была всего лишь своеобразной формой любви к жене. Наказывая ее за неверность, я продолжал любить ее, любить иначе, наоборот, если так можно эту любовь определить. Но любил я ее сильнее, чем раньше, любил не только сердцем и телесно, но и всей своей волей. Я думаю, что обычно семейные драмы происходят оттого, что супруги не имеют воли любить… Их семьи распадаются потому, что любят они друг друга по инерции, машинально.
На почте меня ждал конверт, и мне подумалось, что усатая служащая даже не догадывается о драме, которая разыгрывается у нее на глазах, и о том, что она является одним из действующих лиц этой драмы.
Итак, у меня в руках те купюры, номера которых записала Глория… Теперь нужно сделать так, чтобы они оказались у Нормана, но он при этом должен оставаться в полном неведении относительно их происхождения. Дельце довольно трудное, должен вам заметить… Послать их по почте? Останутся улики, такие, как конверт, например, и Норман легко оправдается перед Глорией. Да и глупость это - ни с того, ни с сего отправлять деньги незнакомому человеку, ничего не объясняя при этом.
Я вошел в бар на Сен-Жермен де Пре. Там толпился народ. Чтобы прочистить мозги, мне пришлось выпить три порции виски подряд… Как же всучить ему эти чертовы деньги? Два дня я обдумывал свой план, но в детали не вдавался, и вот оказалось, что эти детали могут стать непреодолимым препятствием на пути реализации моего плана… Я выстраивал в уме десятки комбинаций и тут же браковал их. Мне приходило в голову украсть его бумажник и подменить деньги. Но, вполне понятно, я не мог остановиться на подобной дури. Прочие варианты были не лучше. Я честил себя безнадежным идиотом.
И тут меня осенило. Я издали разглядывал гору, считая ее слишком крутой для восхождения, и даже не подумал о том, что могут быть обходные тропинки, значительно облегчающие подъем… А именно такая тропинка существовала… Да и гора казалась слишком крутой лишь в моем воображении. Мне вовсе не требовалось передавать целиком эти пять тысяч франков Норману… Проблема состояла в другом: всучить ему лишь один из этих банковских билетов.
Я позвонил Морэ, маленькому хитрому детективу! Мой звонок застал его в бюро, и я попросил приехать ко мне немедленно. Он ответил согласием. Разумеется, он и на луну полетел бы за человеком, сорящим деньгами с такой легкостью. Пока я заказывал четвертую порцию виски, он был уже здесь. В своем замызганном плаще, разболтанной походкой он приблизился к моему столику и сдержанно кивнул. Я указал ему на стул рядом с собой.
- Выпьете чего-нибудь?
- Молоко с гренадином.
Я поморщился и передал заказ официанту. Морэ ждал, когда я заговорю. Он был очень терпелив. Инструмент. Простой, надежный и точный инструмент.
- Я хотел поручить вам одно простое дельце, - начал я.
- К вашим услугам…
Я вытащил десять купюр по пятьдесят франков.
- Возьмите это, но учтите, номера купюр переписаны. В ваше личное пользование я дам другие деньги. Мне хотелось бы, чтобы большая часть этих купюр самым естественным образом оказалась в кармане парня, которого вы недавно фотографировали.
- Нормана?
- Его самого. И прошу вас не слишком ломать голову над вопросом, для чего мне это нужно.
- Я стараюсь понять только то, что может мне быть полезным, месье Блондуа.
Я вздрогнул. Меня поразило, что он запомнил мою фамилию. Хотелось бы, чтобы люди подобного сорта, исполнители щекотливых поручений, были всего лишь порождением ночи, без прошлого и будущего. Я смотрел, как он подносит к губам розовое молоко.
- Вы уловили, чего я ожидаю от вас?
Он не спеша допил свое молоко. Поставил стакан, вытер губы чистым платком и ответил:
- Абсолютно. Деньги, которые вы мне передали, должны оказаться в кармане Нормана, а он этого не должен заметить.
- Замечательно. Вы знаете, как это осуществить?
- Да, знаю! Нужно будет "переселить" эти деньги к Норману за несколько раз. Полагаю, что время от времени он разменивает деньги. Таким образом, одна из этих купюр попадет к нему в виде сдачи на бензоколонке, где он обычно заправляет свою машину.
- Прекрасно, но время не терпит…
- Могу вас уверить, что часть ваших купюр окажется у него уже сегодня. Я могу и сам попросить разменять мне деньги.
- Вы?
- А почему бы и нет?
- Да ради Бога, я знаю, что вы парень ловкий!
Он не отреагировал на комплимент и промолчал. До сей поры я не разговаривал с ним об условиях, и только его настойчивый взгляд вернул меня к действительности. Я вытащил из кармана чековую книжку.
- Извините, я думал о своем…
Он ответил:
- Ничего страшного!
Я выписал чек на пятьсот франков… Альфонс был прав, эта "шутка" обходится мне дорого. Но я не постою за ценой! Морэ взял чек, посмотрел на вписанную туда сумму и помахал им, чтобы дать высохнуть чернилам. Он не выражал никаких чувств, но я знал, что он удовлетворен.
- Если все будет хорошо, - заверил я его, - вы получите право на дополнительное вознаграждение.
Я оказался тем клиентом, которого обычно долго поджидают в таких скромных конторах, как у Морэ.
- Все будет хорошо, - пообещал он.
Действительно, все прошло очень хорошо. Даже слишком.
* * *
Гильотина…
Существуют люди, не созданные для подобной смерти… Например, я. Останавливаюсь на этой мысли, полной высокомерия. Если задержаться на ней, становится понятно, что она пуста. Я сижу в камере, предназначенной для смертников. Нахожусь в компании с человеком, как и я, приговоренным к смерти… И что? Не означает ли это, что судьбы наши одинаковы? В эту минуту, когда в тюремном дворе строят приспособление, на котором лишат жизни одного из нас, могу ли я впасть еще в один грех, грех гордыни? Шкура моя стоит не дороже шкуры Феррари!
Разными дорогами попали мы в этот тупик, в эту страшную камеру… Я смотрю на серые стены, которые бледный рассвет делает еще ужасней, и говорю себе, что они навсегда замараны людьми, проходившими через эту камеру. Ничто не сможет очистить их. Эти стены больны, из них сочится людское горе, и вид их напоминает лицо прокаженного… Я лечу в пространство, высоко, очень высоко, туда, где радостно и чисто, где воздух невероятно легок и свет бесконечно чист. И с этих высот я смотрю на тюрьму… Мне хочется вырвать ее с корнем, прочь с этого места, и вместо каменных стен посадить здесь цветы.
Феррари больше не плачет. Тыльной стороной ладони он вытирает слезы. Когда он двигается, кандалы его грустно звенят. Его мутный взор задерживается на мне.
- О чем ты думаешь? - обеспокоенно спрашивает он. Поскольку я не отвечаю, он добавляет: - Можно подумать, что ты весь в мечтаниях…
- Я и так мечтаю…
Он вздыхает:
- Везет тебе… А я словно с ума свихнулся… Вспомнил детство, тогда все еще было возможно…
Сомневаюсь, что воспоминания детства вызвали у него слезы. Хотя бывает и так, именно эти воспоминания действуют на мужчин сильнее всего. Феррари продолжает:
- Вообще-то я слышал разговоры о гильотине, и они всегда вызывали у меня страх, страх от простой мысли, что эта штука существует, ты понимаешь?
- Да, понимаю…
- Так вот, мне сейчас страшно от сознания того, каким образом я умру. Сама мысль страшнее, чем реальность…
Смотри-ка, занятные мысли возникают порой в голове этого гангстера! Помолчав немного, он говорит:
- Тебе не кажется, что страх, который жил во мне раньше - от предчувствия?
- Не знаю…
- Ты как думаешь, можно предчувствовать событие задолго до того, как оно произойдет?
Вопрос его заставил меня задуматься…
Действительно, существует ли предчувствие? Решительно, нет! Я, во всяком случае, никогда не думал, что все окончится именно так…
* * *
В этот день, в полдень, у меня было свидание с дуэтом Мемэ - Альфонс. Я заметил, что их восхищение моей персоной еще более возросло.
- А здорово у вас котелок варит, - заявил мне Альфонс тоном, каким обычно сообщают человеку важную новость.
- Почему?
- Все получилось именно так, как вы предвидели. Ваша дамочка клюнула на наживку запросто!
Мемэ изложил все более обстоятельно, поскольку был не таким эмоциональным.
- Я ей растолковал, что мы проторчали весь день на почте, но никого не засекли. Затем спросил, не говорила ли она о нашем сотрудничестве со своим дружком. Она побледнела и спросила, какое отношение это имеет к нашему делу. Я долго изображал из себя парня, у которого на уме дурные мысли и он не осмеливается высказать их вслух… Она стала настаивать, и тогда я сказал, что все это дело о шантаже кажется мне слишком подозрительным и что у меня есть кое-какие сведения об этом самом парне по фамилии Норман. Что он постоянно в поисках - вначале бабок, а затем порошка, на который он эти бабки и тратит. Я увидел, что это поколебало ее решительность и уверенность. Она прошептала, что, мол, это невозможно. Ясное дело, я продолжал свои басни… Подсказал ей, что она легко может проверить эти подозрения и отмести их. Для этого она должна проделать маленький эксперимент. Сообщить тому, кто ее шантажирует, что она в состоянии уплатить ему лишь часть суммы, а мы должны проследить за парнем. Еще добавил, что она может переписать номера купюр и послать деньги. Но ничего не рассказывать своему хахалю… А потом она должна проследить за купюрами, которые он будет использовать. Пусть проверит, не те ли это денежки… И если все подтвердится, то можно доказать как дважды два, что письма эти писал именно он, и никто другой.
Я готов был расцеловать его. Он прекрасно сыграл свою роль, и я не сожалел о потраченных деньгах. Больше того, я заплатил еще. Я расстался с ними после крепких мужских рукопожатий.
Вечером, когда я вернулся домой, Глории не было. Служанка сообщила мне: мадам уехала сразу после полудня, сказав, что она только туда и сразу обратно, но не сказала, куда именно. Я стал ждать, почитывая вечерние газеты.
Пробило восемь, а ее все еще не было, и меня охватило беспокойство. В голове возникали разные предположения. Мне казалось, что жена моя просто сбежала со своим любовником после того, как обнаружила мою игру. Или же, наоборот, Морэ удалось сунуть в карман Нормана деньги, Глория их обнаружила и, убитая горем, разогнавшись до ста двадцати километров в час, на полном ходу врезалась в платан или свалилась с моста… Я отложил газету и решил выйти из дому и подождать ее на улице… Когда я дошел до конца усадьбы, приехала, наконец, Глория. Лицо её напоминало застывшую восковую маску. Она казалась сильно похудевшей. Волосы ее растрепались, а элегантный жакет не был застегнут. Она оставила машину у обочины и прошла мимо, даже не удостоив меня взглядом.
- Ты откуда? - спросил я грубо.
Она остановилась. Мне показалось, что она походит на внезапно разбуженного лунатика. Ее глаза блуждали. Внезапный гнев охватил меня. Боже мой, что с ней произошло! Я был одновременно счастлив от мысли, что мой хитроумный план удался, и переполнен ревностью, поскольку видел, что только что сделанное ею открытие подкосило ее больше, нежели меня - ее неверность. Я побежал за ней по аллее, окаймленной розовыми кустами, схватил за руку.
- Глория! Ты должна мне ответить! Где ты была?
Она вырвала руку.
- Умоляю тебя, - пробормотала она, - умоляю, оставь меня!
В ее голосе было столько надрыва, что я не настаивал. Она вошла в дом и сразу поднялась на второй этаж. Я услышал, как хлопнула дверь нашей спальни, и в замке заскрипел ключ. В нерешительности я замер, посреди гостиной. Обалдевшая служанка смотрела на меня, и во взгляде ее застыл вопрос. Тогда я тоже стал подниматься по лестнице.
Подойдя к двери, я постучал и попросил Глорию открыть мне. Я старался придать голосу спокойствие. Глория не ответила. Я постучал сильнее… Теперь я услышал, что она находилась в ванной комнате, щелкнула задвижка нашей аптечки. Стало понятно, что она задумала. Я отступил на два шага и с разбегу высадил дверь плечом… Это произошло как раз в тот момент, когда Глория выливала содержимое флакона со снотворным в стаканчик для чистки зубов. Я выхватил флакон у нее из рук.
- Грязная потаскуха! - заорал я. - Ты надеешься так просто покинуть меня, да? Ну-ка, скажи!
Должно быть, мое лицо было настолько искажено ненавистью, страхом, а возможно, и любовью, что она замерла… Она никогда не видела меня таким, даже не подозревала, что у меня может быть такое лицо. Я схватил ее за плечи.
- Глория, скажи, что происходит?
- Ты хочешь это знать?
- Я требую!
Она слегка напряглась, чтобы легче было сделать страшное признание, которое, словно нож гильотины, могло разрубить пополам нашу любовь.
- Я изменила тебе, Шарль!
Очень часто с того памятного вечера я задавался вопросом, каким будет мое поведение в тот день, когда она решится бросить мне в лицо всю правду. И вот - свершилось, и ничего не пришлось изобретать. Все произошло именно так, будто я только сейчас узнал обо всем! Да, я испытал головокружение, приступ ярости, отчаяние… Взгляд мой упал на стакан, на дне которого плескалась коричневая жидкость. Я взял его в руки… Я готов был выпить эту жидкость. Но тут у Глории вырвалось:
- Я только что убила моего любовника!
Пальцы мои дрогнули, я, едва не выронив стакан, поставил его на полочку. Огромное красное облако окутало мой мозг. Этого я никак не мог предвидеть. Она убила его! Последствия превзошли все мои ожидания. Ведь это, по сути, я сам, руками моей жены, убил человека! Злая ирония судьбы! Подлый удар случая…
- Ты его убила?
- Он оказался всего лишь мелким подонком…
Ее слова оказывали на меня такой же эффект, как и удары кулаком по лицу.
"Убила!.."
Это короткое слово с жуткой болью вгрызалось в мое сознание. Еще немного, и я не выдержал бы. Она убила его… Я приготовил маленькую хлопушку, а взорвалось, словно авиационная бомба… Из-за меня Нормана больше не существовало, а жена моя стала преступницей… Она убила любимого человека, потому что поверила, будто обманута им. Она очень любила его, до такой степени, что смогла отнять у него жизнь.
Я продолжал допрашивать.
- Где это произошло?
- У него на квартире…
- Как ты его убила?
- Из моего револьвера…