– Ну что же здесь непонятного? Пашин одноклассник…ик – Тема – сын полковник…ик…ка Анен… Анненкова. После этого икота на время отпустила Толкушкина, он наклонился к столу и, не трогая чашку руками, отхлебнул кофе.
– Ясно, – Вершинина глубоко затянулась, – если у тебя все, можешь идти отдыхать. Сергей, – повернулась она к Болдыреву, – положи этого пинкертона в дежурке, пусть проспится.
– Я не могу спать в такое трудное время, – Толкушкин закинул ногу на ногу, – надо бороться за чистоту наших рядов.
Коренастый Болдырев подхватил за подмышки и вывел слабо сопротивляющегося Валеру из кабинета.
– Вы чем-то расстроены? – Алискер с тревогой посмотрел на Вершинину.
– Чем-то?! – угрожающе переспросила Валандра, поднимаясь с кресла, – да вы тут все что ли с ума посходили?! Я по горло сыта вашим пьянством. Насмотрелась! Толкушкину – строгий выговор. Нет, я его не узнаю: всегда трезвый, подтянутый, а тут вдруг лыка не вяжет!
Вершинина как маятник ходила туда-сюда.
– Ты, кажется, мне объяснить хотел, в чем дело? – продолжила она после секундной паузы.
– Это я ему посоветовал прихватить с собой, – Алискер потупился, – с ментами же шел говорить.
Объяснение Мамедова только подлило масла в огонь.
– Хоть с папой Римским. За последние два месяца это уже третий случай пьянства.
– Так ведь на пользу дела, – оправдывался Мамедов.
– Алискер, – чуть смягчилась Вершинина, – чтобы это было последний раз, понял?
– Понял.
– Теперь о деле. Если все, о чем сказал Валера, обстоит именно так, похоже, оно подошло к концу. Я могу ошибиться только при одном условии.
– Кажется, я догадываюсь, при каком.
– Ну, и…
– Если Андронов украл эту кассету для Анненкова.
– Вот именно. Значит, нужно выяснить, знал ли полковник о существовании этой кассеты до того, как ему об этом сообщил Воронин? Если нет, можно смело закрывать это дело.
– Разрешите? – в кабинет заглянул Антонов.
– Входи, Шурик, – пригласила его Вершинина, – наливай кофе, пока горячий, ты ведь, наверное, не ел ничего.
– Я еду с собой брал, знаю, что такое слежка, а вот кофейку горяченького выпью с удовольствием.
Шурик Антонов или Антонов-старший, как его иногда называли был действительно старше своего брата-близнеца Николая. На полчаса. Тем не менее он очень гордился этим обстоятельством и при случае не забывал упомянуть о своем старшинстве. С чашкой в руке он подсел к столу Вершининой.
– Эта блондинка, о которой я вам говорил, живет с папой и мачехой в элитном доме на Речной улице. Она почти ровесница своей мачехи, ее отец женился на ней в прошлом году.
– Фамилия, Шурик, ты узнал ее фамилию?
– Ее зовут Анна Воронина, – торжественно произнес Шурик.
– Господи, – развела руками Валандра, – вы что, сговорились сегодня все, что ли? Думаете, я не хожу в театр?
– Не понял, – лаконично сказал Антонов.
– Алискер тебе потом расскажет. Время уже почти восемь, пора домой.
– Я что же, зря почти полдня потерял? – обиженно скуксился Антонов.
– Может быть, и не зря, это не от нас зависит, – Вершинина поднялась из-за стола. – Все, кто не на дежурстве – свободны.
Антонов с Мамедовым переглянулись.
– Идем, – кивнул Шурик Мамедову, – объяснишь мне про театр.
– Ты иди, я сейчас.
Он подождал, пока Антонов скроется за дверью и повернулся к Вершининой, которая надевала плащ.
– На завтра будут какие-нибудь распоряжения?
– Утро вечера мудренее, Алискер, – она подошла к зеркалу.
– Вы думаете, мы не сможем узнать?
– Заказывал ли Воронин Анненкову похитить кассету?
– Да.
– В принципе, нет нечего невозможного. Надо только поболтать с полковником или с Ворониным. Да шучу я, – усмехнулась она, видя как у обычно невозмутимого Алискера чуть не отвисла нижняя челюсть, – мы же еще не закрыли дело.
Телефонный звонок пронзительным пунктиром пробил облако тишины.
– Возьми трубку, Алискер, – попросила Вершинина.
Мамедов подошел к столу и снял трубку.
– Это вас, – замер он в нерешительности.
– Вершинина слушает, – ответила Валентина Андреевна.
– Вас беспокоит Воронин, – раздался в трубке низкий уверенный голос. – Мне срочно нужно с вами встретиться, если можно, то прямо сейчас.
– Вы застали меня прямо на пороге.
– Я отвезу вас домой.
– Хорошо, я подожду вас.
– Вы можете выходить, я уже рядом, – Вершинина услышала в трубке короткие гудки.
– На ловца и зверь… как говорят, – Валентина Андревна снова посмотрелась в зеркало. – Алискер, скажи Сергею, чтобы не ждал меня.
Она вышла на улицу. Черный "хюндай", почти сливаясь с темнотою ночи, стоял у тротуара. Задняя дверка приглашающе открылась, и Вершинина утонула в мягком сиденье.
– Добрый вечер, Валентина Андреевна, – по телефону голос Воронина показался ей немного жестче, сейчас он словно обволакивал ее. – Вы, наверное, удивлены.
– Как вам сказать… – замялась Вершинина.
"Не говорить же ему, в самом деле, что мы только что перемывали ему косточки", – промелькнуло у нее в голове.
– Впрочем, это не важно, – Воронин явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Машина мягко тронулась с места, двигателя в салоне почти не было слышно. Проехав несколько кварталов в направлении вершининского дома, "хюндай" остановился, и водитель вышел на улицу.
– Вы что, знаете, где я живу? – нарушила молчание Вершинина.
– Вы уж меня простите, – ответил Воронин, – пришлось навести о вас кое-какие справки.
– Петр Евгеньевич, – поинтересовалась Вершинина, – к чему такая таинственность, – встречаться ночью, потихоньку, в машине?
– У меня есть к вам просьба, Валентина Андреевна, – Воронин наклонился почти к самому уху Вершининой, – то, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами, хорошо?
– Если вы расскажете мне о том, что убили человека, я не смогу выполнить вашу просьбу. Но если это не касается чего-либо противозаконного…
– Хорошо, не будем тянуть. Я попал в очень затруднительное положение, не буду скрывать, меня сумели снять на пленку в очень неприглядном положении, в компании голых девиц. – Вершининой показалось, что в темноте она различила, как Воронин поморщился, произнося эти слова, – эта пленка каким-то образом попала к человеку, который хочет занять мой пост.
– Вы хотите, чтобы я выкрала эту кассету?
– Не совсем так. Дело в том, что я уже, так сказать, попросил кое-кого об этом. К счастью, владелец кассеты хранил ее у себя на даче.
– И что же?
– Она пропала.
– Кассета?
– Да. До одиннадцати часов ночи с четверга на пятницу она была на даче, это совершенно точно. А пол-второго ночи сегодня, ее там уже не было.
– Может быть, владелец кассеты ее перепрятал?
– Тогда зачем ему нужно было взамен оставлять другую кассету с точно такой же надписью?
– А что на этой, другой кассете?
– Детские мультики, если это имеет для вас какое-нибудь значение. Да вот она, можете оставить ее себе.
Воронин повернулся налево, достал с сиденья из-за спины кассету в картонном футляре и протянул Вершининой. Она взяла кассету и, наклонившись к окну в свете фонаря прочитала надпись на торце, сделанную простым карандашом – "gouzi-gouzis".
ГЛАВА ПЯТАЯ
* * *
"Сами понимаете, какие чувства должна была я испытать, когда Воронин попросил меня заняться поисками этой злополучной кассеты. Я не замечала за собой греха самомнения, и скорее иронически, чем всерьез представляла себя Римом, куда "ведут все дороги".
Мне срочно нужно было что-то ответить Воронину.
Я, конечно, понимаю, что любой отказ для ушей просителя звучит достаточно резко, но поступить иначе я не могла. Минуты две я читала и перечитывала эту дурацкую надпись на кассете, думая, все-таки, как бы поделикатнее отказать Воронину.
– Петр Евгеньевич, я вас понимаю, но помочь, извините, ничем вам не могу.
– Не можете? – непонимающе приподнял свои кустистые брови Воронин.
– Видите ли, у меня уже есть клиент…
– Клиент?! – с негодованием переспросил Воронин.
– Успокойтесь, Петр Евгеньевич, – уверенным голосом сказала я, глядя прямо перед собой, – есть такое понятие, как детективная этика…
– О какой этике вы говорите?! – громко и раздраженно воскликнул Воронин, – эта кассета должна принадлежать мне и только мне!
– Понимаю ваше негодование, очень сочувствую, но принцип есть принцип, – твердо произнесла я.
Воронину меньше всего хотелось сейчас рассуждать об этических категориях – здесь я его понимала. То досадное обстоятельство, что поиском кассеты, которую он считал "своей", занимается, выполняя чужой заказ, человек, которого он сам намеривался попросить об аналогичной услуге должно было, по моим прогнозам, порядком взбесить его.
– Да что вы понимаете! – с горечью воскликнул Петр Евгеньевич.
– Досадно, что так получилось, но изменить что-либо я бессильна.
– По какому праву он считает себя хозяином этой кассеты? Сволочь, нет, что за сволочь! – в сердцах сказал Воронин, вне всякого сомнения, имея в виду Буторина.
Вот она, эмаль-то, сползает, – прокомментировала я про себя эмоциональный всплеск Воронина.
– Мне очень жаль, Петр Евгеньевич, но мне пора – меня ждет сын. Обратитесь с вашим заказом еще к кому-нибудь.
– Прощайте, – резко сказал он, не глядя на меня. Может, у него в голове появился какой-то новый план?
Я открыла дверцу и шагнула на тротуар, который к вечеру как в добрые зимние времена покрывался ледяной корочкой.
Обрадую завтра Алискера – дело-то закрывать еще рано. Я почти устыдилась своей удовлетворенности. На фоне гнева и подавленного настроения Воронина она выглядела прямо-таки зловеще…
"Ну, это ты преувеличиваешь, Валя, – обратилась я к себе, – это все твоя склонность к театральным эффектам и сильным фразам".
Глотнув вместе с холодным вечерним воздухом немного самокритики, я ускорила шаг".
"Неплохо, в общем, – дала лаконичную оценку очередному куску романа Валандра".
Валандра отложила тетрадь и, надев тапочки, устало побрела в комнату сына. Максим уже давно спал. Валентина Андреевна заботливо поправила съехавшее набок одеяло и прикрыла форточку. Максим лежал на спине, в бледном свете луны смутно вырисовывались тонкие и правильные черты его лица.
"Славный мальчуган получился, – с материнской гордостью подумала Валандра, – только вот слушается не всегда, да что поделаешь – такое уж нынешнее поколение. Выбирающее пепси?" – глупый рекламный слоган незаметно всплыл в ее усталом сознании.
"Совсем своей рекламой мозги забили, – скоро изъясняться будем только этими телевизионными клише", – с недовольством добавила про себя Вершинина, продолжая смотреть на сына. У Максима были светлые, коротко остриженные волосы, большие синие глаза, уголки которых немного поднимались к вискам, густые темные ресницы и брови.
"Как он похож на отца", – подумала Вершинина.
С мужем она рассталась, когда Максиму было пять лет. Разошлись без скандалов и сцен, по обоюдному согласию. Вскоре Олег – так звали бывшего мужа Валандры, снова женился.
Его новая жена Марина если и не была полной противоположностью Вершининой, то отличалась от нее большей домовитостью, сердобольностью и рвением, с которым выполняла свои семейные обязанности. В общем, Марина, можно сказать, воплощала тот идеал женщины, к которому всю жизнь сознательно и бессознательно стремился Олег.
Сойдясь с мягкой, покладистой, сюсюкающей, сдувающей с него пылинки Мариной, он как бы опроверг физический закон, согласно которого одинаково заряженные частицы отталкиваются.
Будучи рыхлым, безынициативным, добродушно-вялым субъектом, Олег, казалось бы должен был дополнять волевую, энергичную Валандру. Так оно и было до определенного времени. Но с годами ему надоело все время уступать и повиноваться.
Валентина же устала и на работе, и дома быть на первых ролях, ей стало просто скучно, хотелось иметь равного партнера, обсуждать новые книги и фильмы, гулять по ночному городу, любить, в конце концов, и быть любимой.
Вершинина прошла к себе в спальню и, сев за стол, попыталась нацарапать еще несколько строчек, но мысли разлетались, словно вспугнутые птицы. Она встала, скинула халат и подошла к большому, в полный рост, зеркалу, вделанному в шкаф.
На нее смотрела крупная, высокая женщина с красивой, пышной грудью. Безупречная осанка, покатые плечи, тяжелые пухловатые руки, полные бедра… Но линии тела плавные, и талия вполне обозначена, ноги стройные…
Вершинина вплотную подошла к зеркалу и принялась разглядывать свое лицо, обрамленное русыми, волнистыми волосами, которые едва закрывали ее аккуратные, правильной формы уши.
Полноватое, овальное, приятное лицо… От него, как, впрочем, и от всей фигуры Валентины Андреевны, веяло спокойствием и сдержанной силой. Взгляд, может быть, немного более пристальный, чем нужно, но умный, проницательный.
Упрямая складка между бровями, едва обозначившиеся "гусиные лапки" у глаз…
Нос немного крупноват, но вполне приемлемой формы, нос, свидетельствующий о волевой натуре… Красиво очерченные губы, не большие, но и не узкие, как ниточка. Гладкие, упругие щеки, округлый подбородок с небольшой ямочкой, придающей лицу задорно-лукавое выражение.
"Сойдет", – подумала Валандра, улыбнувшись напоследок своему отражению в зеркале.
* * *
Накормив сына завтраком и отправив его в школу, Вершинина налила себе чаю и взяла бутерброд с сыром на поджаренном ломтике белого хлеба. В прихожей звонил звонок, она посмотрела на часы и убедившись, что Болдырев приехал немного раньше, пошла открывать.
– Здравствуйте, – широко улыбаясь произнес Сергей, – я жду.
– Привет, Сережа, проходи, чайку попьешь за компанию, время у нас еще есть.
Вершинина не любила заставлять себя ждать, но и на голодный желудок выходить из дома не любила.
– Лучше я вас внизу подожду, я уже основательно закусил, – Сергей похлопал себя ладонью по наметившемуся животику.
– Как хочешь, – пожала плечами Валентина Андреевна, – я быстро.
Запихнув в себя еще пару бутербродов, Валандра допила чай и поставила чашку в раковину.
"Максим вымоет", – подумала она.
Накрасив перед зеркалом в прихожей губы, застегнув сапоги и надев плащ, она бодрой походкой вышла из дома.
– Сегодня заметно теплее, – радостно сказала она Болдыреву, захлопывая за собой дверку служебной "Волги".
– Мне кажется, очень сыро, – пробурчал Болдырев.
– Ну, это тебе не "болдыревская осень", – подковырнула она его.
Без десяти девять Вершинина вошла в свой кабинет, где ее уже поджидал Мамедов.
– Ты уже здесь, Визирь? – весело сказала Вершинина, – что-то ты сегодня пасмурный сверх нормы?
Она сняла плащ и заняла свое место за столом.
– Подсаживайся поближе, Алискер, сегодня у нас много работы.
Он вопросительно посмотрел на Вершинину.
– Что-нибудь изменилось после того, как мы вчера расстались?
– Ты очень проницателен, Визирь, не зря тебя так окрестили.
Мамедов заметно оживился, сел напротив Вершининой и приготовился внимательно слушать.
– По всей видимости, нам придется задействовать все имеющиеся у нас силы, – начала Вершинина. – Необходимо выяснить, кто был на даче Буторина с полуночи на пятницу до того момента, как там появился Андронов с нарядом. Я думаю, для этого, во-первых, нужно проверить сына Буторина. Дальше, поставить на прослушивание квартиру, где встречаются Буторин-старший с дочерью Воронина. Если хватит людей, поставь кого-нибудь понаблюдать за Морозовым, знаешь такого?
– Директор "Турбины"? – спросил Алискер.
– Он самый, – Вершинина посмотрела на картину, словно изображенный на ней француз был похож на Морозова. Что ж, это было тем более вероятно, что кубистский "Ларошфуко" действительно мог напоминать кого угодно.
– Ладно, не буду тебя больше томить, – продолжила Вершинина после минутной паузы, – во-первых, у Воронина кассеты нет, а во-вторых, Морозов второй после Буторина претендент на пост Петра Евгеньевича.
– Значит, вчерашний таинственный незнакомец на черном "хюндае" – Воронин?
– Ага.
– Могу я спросить, чего он от вас хотел?
– Чтобы мы разыскали для него "гузи-гузи".
– Вы ему отказали?
– А что мне оставалось делать? Разделить кассету пополам? Если мы, конечно, ее найдем.
Алискер поднялся и пошел к выходу.
– Пойду, раздам ребятам задания.
– Как там у Толкушкина со здоровьем? – спросила Вершинина, когда Алискер уже открывал дверь кабинета.
– Будет жить, – усмехнулся Мамедов.
* * *
Есть пианисты-виртуозы, есть виртуозы-скрипачи, – Валентин Валентинович Ганке был виртуозом-медвежатником.
Он работал в "Кайзере" больше двух лет. Далеко не безоблачный жизненный опыт Ганке сослужил ему, тем не менее, не плохую службу.
Начав трудовой путь с токарного станка, он выдвинулся в передовики производства. Но потом, как-то неожиданно оставив это самое производство, свернул на извилистую тропку личной авантюры.
Может, воровская романтика толкнула его на это, может, денежные затруднения – к тому времени у него уже были жена и ребенок. А может, его сверхчувствительные пальцы взбунтовались против каждодневной заводской рутины.
В мире царит случайность, и однажды рискованное предприятие Ганке, приносившее неплохой доход и дававшее простор его воображению, печально для него закончилось. Валентиныча на пять лет "сослали на Соловки", четыре из которых он благополучно отбарабанил. Год ему скостили за примерное поведение.
Выйдя на свободу, Ганке твердо решил "завязать". Применить же свои знания и умения в законном бизнесе случай не подворачивался.
Судьба улыбнулась Валентину Валентиновичу, когда он познакомился с Вершининой.
Как-то он врезал замок Вере Гавриловне – матери Вершининой, которая, оставшись довольной работой Ганке, порекомендовала этого мастера дочери, когда и той нужно было поменять замок на входной двери.
По достоинству оценив его таланты и навыки, Вершинина пригласила его работать в "Кайзер", где он и трудился в настоящее время к их взаимному удовольствию.