Выходит, она напрасно проделала весь этот путь. И Степанков может вот так просто ей отказать. Она думала о встрече всю дорогу. Может, надо было как - то иначе подвести Степанкова к этому вопросу? Саша открыла сумочку и достала несколько фотографий.
- Смотри, как по мне, фотография удачна, - Саша говорила это так буднично, словно Степанков давно дал согласие. - Глаза хорошо видны. Посмотри еще, может, тебе другая подойдет?
На Степанкова смотрела девочка лет трех. Смешные тоненькие косички. Дальше несколько фотографий запечатлели Настю - первоклассницу. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы не понять, насколько девочка счастлива. Еще одна фотография, где Настя с бабушкой. Судя по дате на обороте - это была одна из последних фотографий накануне аварии. Рассмотрев фотографии, Степанков сложил их в стопочку, и молча, протянул Саше.
- Ладно. Нет, так нет. Я пошла. Может, ты и прав. Поеду домой, приготовлю Стрельникову обед. - Саша легонько коснулась губами гладковыбритой щеки Степанкова и, бросив фотографии в сумочку, не прощаясь, направилась к двери.
Во второй половине дня, справившись в основном с текущими делами, Степанков позвонил Саше. Вместо обычно быстрого ответа с трубки донеслась знакомая мелодия.
"Неужели она могла действительно поехать к кому - то на прием? - в подобное Степанков не мог поверить. Но, когда Саша не ответил и через полчаса - Степанков обеспокоился не на шутку.
Городской телефон в квартире Стрельникова трезвонил в пустой квартире. Степанков уже не рад был, что отпустил Сашу в таком состоянии. Это ему все предельно ясно, а что ясно Саше - это еще вопрос. Он достал старую, потрепанную записную книжку, которая с годами растрепалась от записей и вложенных бумажек. Менять ее на другую никто не собирался. Пусть старомодно, за то - надежно. И если кому - то мобильный телефон заменил все записные книжки, то Степанков доверял только письменному варианту.
К мобильному телефону он относился как к чему - то временному: легко теряется или могут украсть. У Степанкова никто телефон не крал. А сколько он потерял - не помнил. Поэтому, все самое важное, Степанков, по - старинке, хранил в записной книжке.
Пролистав пожелтевшие странички, Юрий Николаевич нашел номер телефона Андреевой на Новоалексеевской улице. В какой - то момент, когда он уже и не надеялся, что к телефону подойдут, после длинных гудков, до уха донеслось шипение и а потом чередой пошли короткие гудки. На том конце положили трубку. Больше ему дозвониться не удалось.
Через час Степанков был на Новоалексеевской улице. Знакомую дверь на третьем этаже никто не спешил открывать. Степанков прислушался, но кроме тишины никаких признаков жизни Он, не долго думая, заколотил мощными кулаками в дверь, вымещая этим все свое негодование волнение и внутренний страх, что мог опоздать. Он готов был разнести в щепки дверь, когда с последним ударом щелкнул замок. На пороге возникла Александра.
- Проходи, я знала, что ты приедешь, только забыла включить звонок, - Саша посторонилась, пропуская Степанкова в квартиру.
- Откуда ты могла знать?
Степанков сердился на себя, за свой страх и что повелся на ее уловку, как мальчишка. И чего, спрашивается, он так переполошился?
- Просто я знала, что ты, Степанков, приедешь. Даже блины спекла. Заметь, не поленилась. А что значит спечь - это сходить в магазин и купить продукты. Так что, цени своего сотрудника.
С кухни, действительно, доносился запах блинов и еще чего - то вкусного.
- Не подлизывайся. Знала она… Не могла ты знать, что я все брошу и приеду, - доказывал сам себе Степанков свою правоту.
Он решительным шагом, проигнорировав все призывы вымыть руки, направился на кухню. Здесь все было как много лет назад. Сколько ж лет он не был в этой квартире? Кажись с похорон деда. Если б не Машка, то на похороны он не приехал бы точно, потому, что был на какой - то архиважной конференции в Питере. Но позвонила Машка, предупредила, что прилетает с Канады и он, забыв обо все на свете, помчался обратно в Москву. Вот тогда он и был здесь последний раз.
Блины в Саши получались на удивление очень вкусные: мягкие, тонкие, прямо тающие во рту.
- Так чего ты приехал?
- Испугался. За тебя. Ты же, если вбила себе что - то в голову, будешь идти до конца. А какой может быть этот конец, ты даже не представляешь.
- Все будет нормально. Ты - лучший.
- Я давно не практиковал. Методика не имеет никакой научной основы. Практиковали ее в Древнем Египте. Да, что я тебе рассказываю. Тебе это не интересно. Тебе - результат подавай.
- Историю я знаю. Жрецы, погрузившись в глубокий самогипноз, переносили свою душу в другое тело и отправляли путешествовать в пространство. А потом предсказывали будущее.
- Можно с таким же успехом отправиться и в прошлое.
- Если я увижу прошлое, каким его видела Настя, я смогу ей помочь.
- Может ты и сможешь помочь девочке, если твоя душа не застрянет в другом, еще не проявленном мире. А если… - дальше развивать свою мысль Степанков не стал.
Чтобы не видеть его расстроенного лица, Саша начала заваривать чай. Ничего опасного, как ни старался ее напугать Степанков, Саша не видела. Нигде ее душа не застрянет. В нее есть Стрельников. Степанков отодвинул пустую тарелку и засопел.
- Я тебе приготовила подарок, - Саша оставила на кухне Степанкова и направилась в комнату. Послышался шорох и наконец - то Александра появилась в кухне с небольшим свертком.
- Это тебе. От деда. Извини, что сразу не отдала. После похорон не до того было, а потом забыла.
Саша проворно разрезала ножом бечёвку и убрала бумагу. Степанков заворожено следил за каждым ее движением, пока на свет не появилась картина. Это была одна из последних работ его любимого художника Бортникова "Весна на закате дня".
- Это мне?
Степанков не верил свалившемуся счастью. Он вертел картину, то ставил ее на подоконник, то снова брал в руки и близко подносил к глазам, до конца не понимая, как такое могло случиться.
- Сашка, ты представляешь, сколько она сейчас стоит? Я куплю.
- Юра, ты же дипломирован специалист в области психологии. Мне стыдно за тебя. Цена - это лишь денежный эквивалент той важности и ценности, какую лично ты придаешь чему то. Для меня лично, картина не представляет никакой ценности, в не зависимости, как ее ценят другие. Я ничего не вижу в этой картине и художник мне не понятен. Поэтому, если ты не хочешь, что бы она еще пылилась за шкафом, забирай. Если не хочешь забирать, я поставлю ее обратно - за шкаф.
Степанков пребывал в легком недоумении. Пришлось еще сварить кофе, прежде чем прерванный разговор возобновился. Саша пожалела, что преждевременно порадовала Степанкова. Надо было подарить картину перед уходом.
Она ничуть не лукавила, говоря, что ждала Степанкова. На старую квартиру, а попросту - домой, она, не раздумывая, поехала сразу, как покинула кабинет Степанкова. И прилегла она с дороги всего на минутку. Стоило отвернуться к стене и прикрыть глаза, как до нее сквозь сон долетел голос деда. С кем он разговаривал, Саша не видела, но поняла, что скоро гости будут в доме. Дед показал рукой на шкаф и его образ начал медленно таять в солнечном луче. Проснулась она мгновенно. За шкафом обнаружила завалившийся сверток предназначенный Степанкову.
- Так к кому ты собралась ехать? - профессиональный интерес превозмог.
- Честно - ни к кому. Я уверенна только в тебе. В Интернете встречалась пару раз фамилия профессора Оконникова. В свете этих методик.
- Значит, Аркаша Оконников опять в Москве?
- Ты его знаешь?
- Я многих знаю. С ним тоже пересекался. Одно время вместе читали лекции в институте. Оконников одним из первых начал заниматься официально частной практикой. Быстро оброс клиентурой, притом солидной. Пациентами, насколько я знаю, с серьезными проблемами он не занимался. В основном решал проблемы женской бессонницы, страхов смерти и одиночества. Но народ, скажу тебе, к нему записывался. Очереди были на месяц вперед расписанные.
- Действительно, такой знаменитый?
- На счет знаменитости, не знаю. Но, очень грамотный. Его телефон передавался только из уст в уста. И это тоже работало, круче всякой рекламы. "Ого! Принимает не всех, а только исключительно по договоренности!" Знаешь, как это подогревало интерес. Особенно у женщин. "Я тоже, не хухры - мухры. Лично была на приеме у самого Оконникова." Консультация стоила, по тем временам, как месячная зарплата ассистента кафедры.
- Все так было результативно?
- Ну, скажем было хорошо до поры, до времени. Чего - то ему показалось мало, то ли денег, то ли славы и в одно прекрасное время Аркадий начал практиковать гипноза с легкими психостимуляторами. Ну, в какой - то девицы, крыша и того, - Степанков красноречиво присвистнул, - немного съехала. А в девицы папаша, какая - то шишка оказался. И Оконников, не дожидаясь разборок, быстро умотал за границу. И если мне память не изменяет, то в Египет. Я даже удивился, что не в Европу. Значить, время зря не прошло - постигал азы науки. - сделал заключение Степанков. - Очень даже в духе Оконникова.
- А что с той пациенткой?
- С какой? А…, - вспомнил Степанков, - Все нормально. Крыша вернулась на прежнее место, если ты это имеешь в виду.
- И теперь Оконников практикует, как раньше?
- Нет. Во всяком случае, я не слышал. Но, думаю, практикует, но в очень узком направлении. Выполняет какие - то конкретные заказы. Знаешь, как можно промыть мозги, не владея такой методикой? А с такими знаниями и без принципов…
- Я думала, что все с "такими знаниями и умениями" состоят на каком - то учете, в какой - то организации, - совсем растерялась Саша.
Степанков смотрел на Сашу как на малое дитя. И вот эта идеалистка хотела сунуться к такому прохиндею, как Аркадий Оконников.
Степанков даже не подозревал, что не пройдет и года, как судьба сведет его с Оконниковым. Да еще как сведет…
- Значит так, давай фотографии девочки, я посмотрю. Сама езжай домой, готовь бед и завтрак. Завтрак из расчета на меня. Себе только салаты. Никакого мяса и спиртного. Завтра вечером я приеду, - Степанков, предвидя Сашино нетерпенье, поднял руку. - С наскока это не делается. Мне самому надо подготовиться.
Степанков, чмокнув Сашу на прощание, вышел с квартиры, бережно неся под мышкой картину. И так же бережно положил подарок на заднее сидение и еще раз посмотрел на картину.
"Весна на закате дня" будила давно забытое ностальгическое чувство такой близкой, но безвозвратно ушедшей любви. Как случилось, что единственный и самый дорогой человек живет без него за океаном? Растут его сыновья, которые вряд ли когда, назовут его отцом. На мгновенье боль сжала сердце, на лбу выступил пот. Стало жарко, невзирая на вечернюю прохладу.
Вернувшись домой, он поставил картину, прислонив ее к спинке дивана, плеснул в пузатый бокал коньяк и стал смотреть на "Весну…"
Глава 15
Тридцать лет тому…
В роддоме, вместо положенных семи дней, Натка провела две недели. Девочки родились здоровые, но врачи перестраховывались - не каждый день на свет появляется двойня, да еще в районе. Натку хотели отправить в область. Там и врачи по - опытнее, а главное - ответственность на чужие плечи. Только не успела Натка в область. Сватки начались раньше времени. Хорошо, что по дороге с поселка не родила. А, спустя час, на свет, с помощью акушерки, появилась орущая громогласная двойня.
Только с именами получилась незадача. Никак Натка не могла их выбрать, и посоветовать было некому. И только накануне выписки, в руки попал церковный календарь.
Шестого августа почитали православную мученицу Кристину. В покровительство и заступничество небес Натка, с личного жизненного опыта, не очень то и верила, но имя понравилось. Было в нем что - то необычное, даже таинственное, а уж в поселке никогда и не слыхали такого.
Даже судьба мученицы сначала понравилась Натке. А что, в богатой семье жила красавица - дочка. Может, судьба смилостивиться, и Кристина найдет себе состоятельного мужа и будет в нее богатый зять. Дочитав легенду до конца, Натка расплакалась, так ей стало жаль казненную девочку. Кто бы подумал, что родной отец на такое способный! Может, не стоит и называть так дочку? Только вспомнив, что Геннадий не узнает о рождении дочерей, Натка смело выбрала имя для старшей дочери.
Имя второй девочке, родившейся через полчаса после Кристины, Натка не искала ни в каком календаре. Имя само сорвалось с уст - Анита. Правда, имена не очень сочетались с простоватым отчеством, да бог с ним, с этим отчеством. Где тот отец? Да и до отчества новорожденным еще расти и расти. Главное, имена очень Натке понравились.
Медсестры и нянечки только удивлялись, как Натка умудряется различать совершенно одинаковые морщинистые, курносые синеглазые личика. Ничего сложного в этом для Натки не было. Это только с виду они одинаковые. Анита - требовательная, голосистая. Ее первую Натка прикладывала к груди, а вот Тина, та словно понимала, что мать одновременно не справиться с двоими, похнычет и лежит молча, дожидается. И засыпали девочки по - разному. Натка приловчилась сначала убаюкать Аниту, а потом брала на руки Тину, да так еле колыхнув, и засыпала склонившись над дочерью.
- Ты смотри, а она ревнует, - как - то заметила нянечка. - Да, разные у тебя, Натка, девки, хотя на вид одинаковые. И будут разными, попомнишь мои слова. Натерпишься еще.
- Да откуда вам знать, какими будут? - смеялась Натка, любуясь дочками.
- Все оно видно. Это вы молодежь ничего не знаете. Понастроили домов родильных, а раньше как рожали? Моя прабабка повитухой была.
От этого слова Натка пырснула в кулак.
- Не смейся. Думаешь, все могли повитухами стать? Вот тебя, к примеру, никто б и не пригласил дитя принимать.
- Это еще почему? - подзадоривала нянечку Натка.
- Да потому. Повитуха сама должна счастливой быть, чтобы счастье новорожденному передать. Где твое - то счастье?
- Да вот же оно, счастье мое. Даже двое.
Слова старой нянечки окажутся пророческими. Девочки были совершенно разные, словно от разных матерей.
Натка так закрутилась возле новорожденных, что и не заметила перемен, которые потихоньку двигались по стране. Вначале думалось, что перестройка только в Москве, а до поселка не доберется. Сколько было начинаний. Пошумит в верхах, а до низу волна не докатится - иссякнет.
На этот раз новые веяния достигли и глубинки. В течении трех лет, которые Натка провела в декрете, в поселке сначала закрылся цементный завод, проданный с молотка. Оказалось, что завод, снабжавший регион, стал совсем не рентабельный. Народ бунтовал, скандалил, стоял на проходной, грозил жаловаться, дойти до самого президента. Но запал и накал страстей со временем поубавился. Проходную наглухо заколотили досками. Остался лишь один сторож, да и то скорее для годись. Сторожить было нечего.
Народ, кто не успел спиться, начал перебираться в райцентр или еще дальше в область, а то и в саму Москву.
Поселковые вопросы Натку мало волновали, не до проблем поселка было, только оказалось, что проблемы не прошли мимо домовитой Натки. После декрета выходить на работу было просто некуда. Швейный комбинат вначале сократили, а потом и вовсе закрыли. Тетки часть комбината взяли в аренду, но дело не заладилось. Аренда потянула столько денег, что остались еще и должны. Отец, без работы, вообще запил беспросветно. Сколько они с матерью не отговаривали, но все без толку. Если б не бабка Людька, как бы Натка вытянула детей, трудно даже представить.
Людька, что бы хоть как - то сгладить вину перед внучкой, готова была на все. Отписала свою копеечную халупу Натке и взялась присматривать за детьми, когда Натка занималась делом.
Надомная работа приносила копеечный доход. В поисках работы пришлось ехать в район. Как же болело материнское сердце, но другого выхода не было.
Через четыре года, накануне первого класса, Натка забрала детей к себе в однокомнатную квартиру, купленную на заработанные деньги. Вскоре бабка Людька умерла, так и не простив себя за не сложившуюся судьбу внучки. Пока дети на руках были о смерти бабке Людьке и думать некогда было, да и как же она могла Натку подвести. И так уже раз подвела. Будь не ладный тот Геннадий
Глава 16
Саша лежала на диване. Слова Степанкова звучали все тише и тише до тех пор, пока она не ощутила полную свободу. Саша видела Степанкова и так же четко видела свое тело на диване, но это тело не было ее частью. А потом стало страшно. Саша, какой - то частью мозга помнила слова Степанкова, но они начали терять смысл. На смену словам, в которых она растворилась, пришедшая темнота. Начала оживать, превращаясь у вязкую смолу. Саша окончательно запуталась в паутине. Двигаться стало невозможно. Она прилипла к темноте.
- Двигайся вперед, не стой, двигайся - настойчиво требовал невидимый голос. - Саша, я сейчас тебя верну обратно, если ты не будешь делать того, что я тебе говорю.
И вот тогда, превозмогая тяжесть, душа рванула вперед и…
Впереди была темнота, но это была другая темнота, ограждающая пространство. Со всех сторон долетали мелодичные голоса. Так разговаривает только любовь. В таком блаженстве она могла б находиться вечно. "Может это и есть рай? Может, я увижу бога или хотя бы ангелов? Господи, где же я?"
- Саша двигайся вперед!
Тон, не терпящий возражения, мешал насладиться чувством покоя, защищенности и блаженства. Повинуясь, душа опять рванула вперед. Теперь бесконечная боль сопровождала каждое движение, темнота вокруг извивалась, тоннель зиял черной пустотой. Маленькая душа маленького человечка, подгоняемая невидимой мощной силой, летела в неизвестность. Свет, к которому все стремятся, ударил со всех сторон. Стало холодно и опять страшно. Радоваться рождению не было сил.
Душа маленькой девочки громко закричала. Кричать она не собиралась. Она сразу хотела всем рассказать и доктору, и акушерке, даже притихшей санитарке, что есть другой, вечный дом и там каждого ждут, но ангел больно ударил по губам и голос такой, понятный всем, пропал, а вместо него родильный зал наполнился заливистым детским плачем. "Я родилась, - догадалась Саша, пройдя такое мучительное испытание".
Дальше события пролетели со скоростью света, замедляя определенные моменты. Она отчетливо увидела торт, стоящий на столе. Прямо по средине кулинарного шедевра красовалась одна единственная свеча. Свеча ей очень нравилась. Девочка протянула ручки, чтобы достать свечу, но оказалось ее желание считалось неприличным. Так вести в этом мире нельзя. И только, когда появилась четвертая свеча, торт медленно начал разваливаться.
Удар, пришелся по голове. Небо кружилось перед глазами. Мужчина взял бездыханное тело матери и бросил в багажник. Саша хотела кричать, но ни губы, ни язык не слушались. Боль, пронзившая сердце, была невыносимая, как изначально обрушившаяся темнота.
- Я умираю. Я умираю, - Саша прошептала одними губами, - Очень больно.
- Дыши, слышишь меня, дыши! Дыши!
Саша хотела спросить, кто такой Стрельников, но длинная фамилия завязла в мозгу. Выговорить не получалось. Черная паутина медленно оплетала ноги.
- Жива?
- Не дышит, - мужчина прикоснулся холодными руками к ее шее, проверяя пульс. - Открывай багажник.
Саша чувствовала, как ее бездыханное тело небрежно бросили в багажник.