17
Если бы Кукушкин чего хотел, он бы с Настей не так разговаривал. Я знаю этого опера - крутой мужик. У них в отделе машины часто ломаются, и он сразу мне звонит. На этот раз не позвонил по простой причине: телефон ведь я отключил.
Ну точно: на асфальтированном пятачке перед ментурой стоит их сдохший "Жигуленок". В нем копается Лысиков, водитель. Машиноненавистник. Женоненавистники - те хоть и ненавидят, но все равно женятся. А этот… Садится за баранку с одной целью: покалечить технику. Я Лысикова презираю, но он терпит, поскольку я ему нужен.
- Что тут случилось?
Он бросает на меня недовольный взгляд и тотчас опять отворачивается:
- В справочном бюро узнай, что случилось, где и когда.
- Я думал, помощь требуется. Вчера Кукушкин заходил.
Лысиков уже с большим интересом осматривает меня, глаза его округляются.
- О, елки зеленые! Ты, что ли? Никак, в воде вареной искупался?
Теперь уже недоумеваю я, а Лысиков ржет:
- Вчера сыну как раз читал про Конька-Горбунка. Там один в чан прыгнул и красавцем стал. А ты что, пластическую операцию делал? Говорить по-человечески начал.
Мне не больно нравится наша тема, спешу ее переменить:
- Двигатель запорол?
- Не, ты же знаешь, тут движок новый. Электропроводка ни к черту. Представляешь, по кольцу прем - вдруг дым в салоне. А я в третьем ряду, сразу по тормозам не дашь. Еле-еле на обочину вырулил. Капитан так перепугался - чуть на ходу не выпрыгнул. Ну вот. Дым рассеялся, а что и где горело, не соображу.
- Если это с электропроводкой, зачем на карбюратор смотришь?
Лысиков пожал плечами:
- Так Кукушкин же сказал, что тебя вызовет…
Нет, положительно надо быть машиноненавистником, чтоб даже такую неисправность не найти. Сажа же осталась там, где замкнули провода… Минут через пятнадцать я повернул ключ зажигания, и "Жигуленок" вышел из комы.
А из дверей серьезного заведения вышел Кукушкин. Кивнул мне:
- Спасибо, помощничек.
Я улыбнулся: и этот не признал.
- Что, товарищ капитан, - развеселился и Лысков. - Без противогаза бойца не узнаете?
- Вот только теперь узнал. Зайдем, Кузнецов, ко мне, потолкуем. - Я Кукушкина никогда не видел улыбающимся, и сейчас он серьезен.
Он показал мне спину, уверенный, что за этой спиной я и попрыгаю на двух задних лапах в его десятую комнату.
Я и попрыгал. Опера - они ведь и в мелочах не ошибаются. Ну что мне делать, если не прыгать? Тяжело только это дается. О чем толковать будем? Может, пришла ориентировка по ювелирному, и мент вспомнил, что есть среди его знакомых "обаяшечка"?
Нет, разговор пошел нормальный.
- Сколько косметологи берут за операцию?
- Еще не знаю, лечение не окончено, куча процедур предстоит.
А что я мог еще сказать?
- Ты правильно сделал, Кузнецов. Человек ты неглупый, башка у тебя варит… Закуривай, угощайся.
Это что-то новенькое, на такую дистанцию Кукушкин меня еще не допускал. Бойся данайцев…
- Невесту, смотрю, завел. Ничего девчонка, только смотри, чтоб чахоточной не была. Бледная уж очень.
Он не задает вопроса, но делает паузу и смотрит на меня так, что молчать нельзя.
- Северянка она. И потом, действительно приболела немного, на солнце не выходит.
- А ты на солнце выходишь?
Непонятный вопрос, на такой лучше промолчать и застенчиво улыбнуться: что, мол, сие означает?
- Искал я тут тебя как-то еще, Кузнецов. Водила очередной раз тачку запорол, я звякнул в твой автосервис, мне отвечают, пропал, никому ни слова не сказал.
- А чего говорить? Я решил уходить оттуда.
- Ты сколько там имел? Со всеми левыми?
- На водку хватало, на женщин нет.
Мент истолковал мои искренние слова по-своему:
- Не обижайся, я ведь не просто так спрашиваю. Машины новые скоро нам дать обещают, чуть ли не "мерседесы". Я бы тебя взял к себе, Константин.
Что же это за дела? По имени величает. Еще раз Бабашвили спасибо сказать надо? Новое лицо - новые отношения?
- У вас на окладе пахать придется день и ночь. А у меня иное на примете: заработаю сколько надо - и в кровать, книжки читать.
- Детективы?
- А что?
- Ничего, я тоже их люблю. Что последнее прочел?
Я решил, ничем не рискуя, получить бесплатную консультацию.
- Не помню автора. Там хотели дочь миллионера похитить, да ошиблись, взяли девицу без приданого. Думали, полиция ею не заинтересуется.
- Правильно думали. Если девица или ее родственники не накатают заявление в участок, то никому до нее дела не будет.
- Нет, один инспектор что-то заподозрил. Банда требовала выкуп с миллионера, тот, естественно, не заплатил, поскольку платить ему незачем было, и инспектор догадался, что похитители ошиблись.
- Делать ему не хрен было, кроме как догадки строить. Тут вон без догадок бумаг целый сейф… Чем все закончилось?
- Хотелось бы самому знать. Выписался из больницы и не дочитал.
- Нет, это не по мне. Я люблю крутые сюжеты. Но ты все же подумай над моим предложением, а?
18
Середина дня. Безоблачно, жарко. Самое время для крутого сюжета, что по сердцу Кукушкину.
Макс работает в магазине, в мясном отделе. Загородной виллы, дачи, дома в деревне у него нет. Значит, где он может хранить ворованные драгоценности? К кому, как не к нему, относится пословица: "Мой дом - моя крепость"?
У Макса я бывал, дверной замок помню, отмычки изготовил - мастер я в конце концов или нет? Надо проверить. А для этого - проехать в Сабурово, зайти в нужный дом на нужный этаж…
Все получилось как надо. Дело за малым: найти в двух комнатах уголок, где хранятся товары из ювелирного магазина. Вещей и мебели у Макса немного: жена, когда уходила, своего не упустила, так что полки в стенке полупустые. И ничего интересного на них нет. Кухня. На тумбочке стоит холодильник, в ней, естественно, овощи. Точно: пыльные сетки с картошкой, морковью. А в глубине - коробка из-под обуви. Ободранная такая коробка, помятая с боков. Вата под крышкой. Кольца и цепочки под ватой. Тут же и пистолет, тот самый "макаров", который я когда-то уже держал в руках. В этой же овощной тумбочке - коробка из-под конфет. Кто, интересно, хранит шоколад среди грязных овощных сеток? Хоть мы тогда, накануне моего отъезда к оптовику, и не составляли описи лежавших в коробке драгоценностей, я соображаю: это они самые. Неразумно поступил Макс, не перепрятав их. Коробка красивая, я ее ему и оставлю.
Пустую, конечно… Теперь пора уходить.
Замираю у дверей, отшатываюсь, влипаю в стену. Кто-то шурудит ключом в замке. Как же я, дурак, не учел одного: Макс работает рядом и на обед может прийти домой. Драгоценности я уложил в кейс, пистолет сунул в карман. Драться с Максом в мои планы не входит, но не стрелять же?! Он крепкий, гад, каждый день мускулы качает, когда разделывает туши. Поэтому остается мне одно: ударить точно.
Дверь открывается, Макс передо мной. Я бью рукояткой пистолета ниже уха. Будто всю жизнь этим занимался. Мясник падает, кажется, так и не увидев меня.
И далее все идет по ранее намеченному плану. Захожу на почту в посылочное отделение. беру плотную бумагу, заворачиваю в нее обувную коробку. Получается аккуратная бандероль. Я даже своим корявым почерком подписываю ее: "Балушу Борису Борисовичу". Но в общую очередь к приемщице не становлюсь, выхожу на улицу, сажусь в троллейбус и еду к знакомому уже мне ювелирному магазину.
Я в добротном летнем костюме, в огромных, на пол-лица, солнцезащитных очках. Я совершенно не похож на питекантропа, сбегавшего отсюда с чулком на голове месяц назад.
- Девочки, добрый день. Директор у себя? Борис Борисович?
Продавщицы хором отвечают: "Нет" - и подозрительно смотрят на меня. Они теперь на всех смотрят подозрительно, так что я не придаю этому особого значения.
- Передайте ему…
Брать намного приятней, чем отдавать. Настороженность пропадает. Они улыбаются:
- Что сказать? От кого?
- Внутри записка.
Записка действительно есть. В ней лишь два слова: "Отдающий долги".
19
Теперь все, теперь и я могу начать жить по-новому. Драгоценности возвращены, пленница Настя освобождена, остается лишь отвезти ее в больницу к Бабашвили. Сегодня же вечером надо съездить туда, обо всем с ним договориться. Плата? Деньги Эммы и Толика у меня лежат почти нетронутые. Правда, я так и не рассчитался за покупки с Викой, не до того было. Но это даже к лучшему: мы встретимся еще раз.
Домой прихожу в пять вечера. Настя докладывает: никто не звонил, хотя телефон теперь и включен, и никто не приходил, за исключением бабы Вари. Та приносила картофельные блины.
- Вы о чем-то говорили с ней?
Настя нерешительно пожимает плечами.
Ясно, был разговор. О чем?
- Настя, мне сейчас все надо знать, понимаешь?
- У бабы Вари странный вкус. Она о тебе говорила: "Хоть и страшненький, но порядочный, душевный…"
- Плохой вкус? Ты сомневаешься в моей порядочности?
- Да нет, я о другом. Какой же ты страшненький? У тебя лицо такое… благородное, вот!
Я беру из стола конверт со своими старыми снимками и топаю в ванную. Нет желания рассматривать фотографии при Насте. Включаю душ, открываю конверт.
Господи, неужто жил такой на земле?
Щелкаю зажигалкой и подношу угол конверта с содержимым к огню. Сгорает Гнусавый. Сгорает все мое прошлое, я не хочу о нем вспоминать. Илье Сергеевичу скажу что-нибудь.
Чувствую, как меня прямо-таки валит с ног усталость. Надо отоспаться. И проснуться новым человеком, не отягощенным дурными поступками.
20
- Вика, - прошу я по телефону. - Выручай. Ни один таксист не знает, как проехать к больнице Бабашвили.
- Правильно, - говорит Вика. - Такую больницу никто не знает. Это бывший цэковский особняк, туда, как понимаешь, добирались не на такси. И сейчас так не добираются.
Мы с полминуты молчим - мне сказать нечего, и когда она это понимает, то не совсем радостно продолжает:
- Ладно, горе ты мое, спускаюсь вниз прогревать мотор.
Увидев в моих руках коробку с дорогим коньяком, Вика предупреждает:
- Не вздумай Илье Сергеевичу вручать, не принято. Возьмет - может лишиться работы.
- Не лишится, - говорю я. - Ты же на него в Минздрав не напишешь.
- А Минздрав к нему никакого отношения не имеет. Эту лечебницу содержат богатые дяди и следят за тем, чтоб там был образцовый порядок.
- А тети богатые тоже в этом принимают участие?
Вика не поддерживает мой игривый тон.
- Если ты имеешь в виду меня, то я сама на содержании.
Она нахмурилась, сеточка легких морщинок окружила глаза. Дорога была пустая, Вика вела машину без напряжения, и я положил ей руку на плечо.
- Не надо, Костя. И вообще, давай договоримся: отныне мы только друзья. Что было - то было, в прошлом, понимаешь?
- Почему?
- Потому!
И весь ответ. Мне кажется, ее скорее всего смущает мой возраст - она старше на пять лет. И другое может быть. У нее отлаженная жизнь, установившийся круг знакомых, близких. Вполне возможно, есть любимый человек. Я привношу во все это дискомфорт. Убираю руку, считаю мелькающие ели через боковое стекло.
- Не надо, не убирай. Мне так хорошо.
Вот и пойми их, женщин.
Поворачиваем с трассы на узкую грунтовку.
- На каком километре? - спрашиваю я. - Надо запомнить.
- Думаешь, надо?
- Почему бы нет? Вдруг еще что со мной приключится?
- Эх, Костик, Костик, - качает она головой. Понимаю, что она хочет этим сказать. "Какой же ты, мальчик, бестолковый, сюда ведь с улицы не пущают". Я догадываюсь об этом. Но ведь если я буду получать те деньги, которые обещает Падунец, то почему бы и не позволить себе поваляться здесь еще недельку?
- Вика, а во сколько здесь день обходится?
- Не знаю, я не платила.
Сухой ответ, холодный голос. Не нравится ей эта тема. Значит, не будем об этом.
"Жигуленок" тормозит.
- Я здесь тебя подожду, грибов поищу пока.
Недоуменно озираюсь. Черт, действительно трудно заметить. Особнячок утопает в зелени. Еле видна тропинка к калитке. Между ней и мной вырастает парень в легком камуфляже - что-то я не встречал его, когда лечился. Или он знает, когда и пред чьими очами появляться?
- Разрешите документы.
Не спрашивает: куда, к кому… Хотя это понятно: дорожка в одном направлении идет. Он задерживает взгляд на фотографии, потом на мне. Видит шрамы и догадывается, почему оригинал несколько отличен от копии. Вынимает из кармашка радиотелефон:
- "Четвертый", посмотри: Кузнецов, Константин Иванович. Нет? - Охранник еще раз охватывает меня взглядом. - Спроси у Ильи, по виду пациент.
Меня где-то нет, не предусмотрено какими-то списками мое появление. А я-то надеялся, что с новым лицом будет совершенно все по-новому.
- Проходите.
Серьезная, неулыбчивая Света встречает меня внизу, встречает так, будто никогда раньше не видела. Поневоле глушу свою улыбку и поднимаюсь за ней в кабинет к Бабашвили. Света, как солдат-конвойник, останавливается у двери, я же топаю к сидящему за столом Илье Сергеевичу. Этот меня узнает.
- Пойдемте-ка, просветим вам челюсть… Хорошо, очень хорошо, но на прочность ее пока не испытывайте… Есть гримерные кремы, пользуйтесь ими.
Вот и все, протянута рука для последнего рукопожатия. И слова никак нельзя ввернуть о Насте, чтобы оно к месту было.
- Илья Сергеевич, а если мне еще потребуется ваша помощь…
- Нет-нет, вы уже без меня обойдетесь. - Он смотрит на бумаги, разложенные на столе. - Есть поликлиники по месту жительства… Но я не думаю, что вам понадобится их помощь.
Он даже не вспоминает о том, что просил фотографии. Я разворачиваю паспорт:
- Я был таким.
Он смотрит на снимок, потом на меня, молчит.
- Теперь вы понимаете, доктор, что вы для меня сделали?
- Я сделал неважную операцию. Я вас не угадал.
Чувствую, как сзади к столу крадется Света, тоже, наверное, посмотреть хочет. Я быстро прячу паспорт в карман.
- Мне все же хотелось бы с вами встретиться!
- Не исключено, - говорит Бабашвили и хлопает ладонью по кипе бумаг. А сейчас, простите, у меня много работы. Всего вам доброго.
Строгая монашка Света провожает меня вниз. На прощание радует:
- Мы снимаем вас с учета, больше сюда ездить не надо.
Я это уже понял чуть раньше.
Вика лежит в траве на поляне, подставив солнцу оголенную спину. На капоте "Жигулей" красуются семь подосиновиков в тугих ярких шляпах.
21
Мы, кажется, поменялись ролями. Вика теперь добродушна, меня же раздражает то слепящее солнце, бьющее в лобовое стекло, то духота…
- Ты чего нервничаешь? - спрашивает Вика.
Попробуй не нервничать, когда у тебя дома находится объект для охоты заядлых браконьеров, коих не останавливают никакие правила. Это я точно знаю, сам был таким. Что делать? Свести девчонку с Кукушкиным? Открою себя. Силой посадить ее в поезд, идущий до Кемерова? "О каком институте может идти речь, если тебя, Настя, хотят пришить? Езжай в деревню, паси гусей, дои корову…" Нет, эта сойдет на первой же станции и вернется. Хотя, конечно, дальше - уже не мое дело… Да нет, мое. Еще какое мое! Я же ее заталкивал в машину.
- Высади у ближайшего метро, - прошу Вику.
- А краны? - спрашивает она. - Их починка, между прочим, обязательна при дружеских взаимоотношениях. Товарищеская помощь, так сказать…
Может, поговорить с Падунцом? Мужик он деловой, должен понять. Но он поймет и то, кем я был… Черт, одна-единственная ниточка осталась, связывающая меня с Гнусавым, и никак ее не разорвать. Голова уже гудит.
- Будут тебе краны. Но и ты удружи: выпей со мной коньяка, зря, что ли, таскал его весь день.
- Тут меня упрашивать не надо.
С сантехникой все оказалось не так просто: около часа провозился. Но как раз к этому времени Вика успела приготовить грибной суп.
Первая же рюмка коньяка немного расслабила. Но захотелось большего. Налил по второй, не успев толком закусить.
- У тебя проблемы, Костик?
Я промолчал.
- Честно скажи, ты обиделся на те мои слова? Костя, но это прежде всего я делаю ради тебя, чтоб завтра тебе не было так больно, когда…
Интересно, какие слова она ищет? А я свои уже нашел:
- "Тетя, ослабьте ошейник, довольно! Песику, тетя, не делайте больно…" Там дальше, знаешь, о чем? О том, что она его отпустила, он убежал из дому, но и ей, и псу стало от этого еще хуже. Ладно, Вика, по третьей - и я убегу.
- После третьей я тебя не отпущу, пока хорошо не закусишь.
- А когда закушу - отпустишь?
Какие у нее все-таки красивые глаза. Изумруды. И вообще вся она… Нет, это точно: именно она приходила последние годы в мои сны, и я ее пробовал гнать оттуда…
- Ладно, друзьями станем с завтрашнего дня. Сегодня я тебя вообще не отпущу, - и она высвободила из-под халата голую коленку.
- Выпьем третью - и в кровать?
- Циник, - сказала она. И засмеялась. - Можно и до третьей, можно потом и после третьей…
Когда мы, разморенные, лежали на простынях, она уткнулась мне лицом в грудь и замерла. Через минуту я почувствовал, что она плачет.
- Ты что? Ну-ка, подними личико…
- Не надо, прошу… Дай я так немного полежу. Костя, Кости-ик! Ты с завтрашнего дня уже забудешь меня, да?
- Перестань, Вика.
- Не перестану, не перестану… Я все-все тебе расскажу… Мне тогда еще восемнадцати не было…