Глава 8
– Здравствуй, Рон.
– Мама!
От неожиданности Рон остановился сразу за дверью. Лиза Митчелл сидела в своем любимом кресле у окна. В нем она перештопала десятки носков, передумала тысячи дум, утерла миллионы слезинок. В морщинах лицо, поблекшие глаза, седые волосы, темное длинное платье. Старая женщина взглянула на Рона спокойно, очень спокойно, в уставших глазах не было ни удивления, ни упрека.
– Я ждала тебя, Рон… Каждый день после тех десяти лет.
– Прости меня, мама.
В наступившей тишине мать и сын долго молча смотрели друг на друга, каждый – из своей жизни.
– Эти семнадцать лет, Рон, ты… был…
– Да, мама, в тюрьме.
– Ты… снова…
– Убил.
Оба замолчали. Взгляд Лизы устремился поверх головы сына в собственные мысли. Все годы она знала ответы на эти главные вопросы и все-таки надеялась на чудо другой правды.
Рон неотрывно смотрел на Лизу. Он никогда не чувствовал такой душевной близости с матерью, какую испытывал сейчас. Ему казалось, он ощущает движение ее мыслей, каждый всплеск растревоженных чувств.
"Почему она не позовет меня к себе? – думал Рон, всматриваясь в ставшее другим лицо матери. – Боится, что могу убить или видит чужую кровь на моих руках. Как бы встретил меня отец?".
– Отец умер десять лет назад. Сердце.
Рон вздрогнул. Значит, это не только его ощущение. Мать чувствует его с той же интуитивной тонкостью, что и он. Они расстались так внезапно, они столько лет не виделись, они прожили разные жизни, но ничто не смогло прервать эту непостижимую связь между матерью и ребенком. Рон вспомнил отца, попробовал представить его в пожилом возрасте. Нет, для него он всегда останется молодым, молодым и властным.
"Почему он не подходит ко мне? – думала Лиза, всматриваясь в изменившееся лицо своего мальчика, которого она двадцать семь лет назад привычно проводила в школу, а назад не встретила. – Боится, что может убить или думает, что я вижу чужую кровь на его руках? Почему он не спросил о Дэне?"
– Мама, а Дэн…
– Не говорит. Мы научились понимать его без слов.
Разговор снова прервался. Он был странным, с ответами на незаданные вопросы и в то же время глубоко логичным в стремлении матери и сына уберечь друг друга от тех слов, которые каждому страшно произнести вслух.
– После того дня, мама, к нашей семье относились…
– Плохо, Рон, очень плохо. Как они на нас смотрели, как смотрели…Мне кажется, я до сих пор в ожогах.
– Сколько же лет, мама?
– Долго, пока Кэт не вышла замуж за Дэна.
– Кэт за Дэна?
– Она спасла нас, Рон. Когда они поженились, в нас перестали видеть…
– Убийц.
– Да, Рон. Мы снова стали людьми.
Кэт вошла в семью убийцы брата! Вошла с любовью вместо ненависти! Рон ошарашено смотрел на Лизу, видя лицо матери через колышущиеся кремовые шторы на окнах дома Кренстонов. Кэт замужем за Дэном! Рон понял, притягательность какой силы испытал у дома Кренстонов. Заледеневшая душа Рона жадно потянулась к спасительному теплу всепрощающей любви.
– Мама, Дэн и Кэт… они живут…
– Нет, не в доме Кренстонов. У них своя пасека во Флориде. Приезжают редко.
– А…в доме.
– Родители Кэт и ее кузен с семьей. Они переехали из Мичигана. Мы почти не видимся.
– Дэн не стал математиком.
– Они с Кэт решили все изменить, чтобы жить дальше.
– Они счастливы?
– Да, они любят друг друга.
– А дети?
– Трое. Младший Ричард очень талантлив.
– Дэн видит его великим математиком?
– Они с Кэт мечтают об этом.
– Мама, ты все время одна?
– Кроме двух раз в неделю, когда приходит патронажная сестра.
– А что потом, мама?
– Это решать вам с Дэном.
– Нам с Дэном?
– Отец завещал дом вам двоим.
– Нам двоим?…Я думал…отец…после того дня…
– Нет, Рон, ты для него остался сыном, любимым, как и прежде. Он считал это роковой случайностью, он верил – твоя душа не в крови.
– Он верил в это до конца?
– До самого конца, Рон.
Отец верил до самого конца! Верил, одиноко приняв на себя всю мощь общественного порицания. Дэна спасла немота. Мать – стены дома. И только отец каждый день после случившегося продолжал ходить на работу. Рон легко представил отца, высокого, прямого, бесстрастно холодного и с жарко кровоточащим от боли сердцем, с изнывающей от безответных вопросов душой. А Дэн? Простил ли Дэн Рона? Да имеет ли право Рон просить прощения у Дэна, имеет ли право вообще напоминать о себе?
– Мама, когда ты увидишься с Дэном,…я хочу попросить тебя…вообщем…
– Я не скажу, что ты приезжал, Рон.
– Спасибо, мама.
За окном тихо покачивал ветвями дуб. Это дерево они посадили всей семьей, когда купили дом. Посадили на счастье. Рон чувствовал, как слабеют тиски, сжимавшие его сердце страхом быть отвергнутым от родного дома. Он напрасно боялся. Мать и отец ждали Рона все долгие годы неведения о его судьбе, ждали и не верили в жестокий умысел совершенного им убийства.
– Рон…
– Мама?!
Рон не заметил, как подошла Лиза.
– Бедный мой мальчик.
Лиза взяла Рона за руки, погладила по волосам, провела по щекам, как в детстве, когда успокаивала после обиды или неудачи. В эти минуты маленький Рон всегда плакал, размягчая и смывая слезами все коросты с души, но сейчас глаза Рона оставались сухими.
– Почему ты не плачешь, Рон?
– Я больше не умею, мама…Моя душа… застыла.
– Она оттает, Рон. Ты снова научишься плакать.
Лиза обняла Рона, и он прижался к ней, как в детстве, изо всех сил.
– Мама, прости меня, я не хотел, никогда… никогда этого не хотел.
– Я знаю, Рон. Это было свыше.
– Я до сих пор не нашел ответа, мама, до сих пор не нашел.
– Ты подошел к нему совсем близко, Рон.
От неожиданности услышанного Рон резко отстранился от Лизы, но в глазах матери он не увидел успокоительной лжи – только твердую уверенность в истинности произнесенных слов.
– Откуда ты знаешь, мама?
– Я чувствую.
Лиза и Рон снова замерли в молчании, только их глаза растворялись друг в друге в жадном стремлении зримыми образами наполнить оскудевшую за долгие годы память.
– Мама, я сегодня счастлив. Впервые за столько лет,… впервые после детства.
– Это твой знак, Рон. Ты знаешь, куда идешь… Не останавливайся.
– Мама… я… я…
– Знаю, Рон…Ты больше не вернешься.
– Прости, меня, мама.
– Я люблю, тебя, Рон. Я верю в тебя… И я снова буду ждать тебя, Рон, каждый день буду ждать.
Рон не слышал последних слов матери. Лиза произнесла их в пустоту дверного проема, через который ее любимый мальчик вернулся в свою жизнь, которой Лиза никогда не знала, но которую наполняла каждый день своей любовью, верой и надеждой.
* * *
Рон с трудом переставлял ноги, с усилием подчиняя себе размякшее тело. За много лет он впервые чувствовал себя легко и свободно, так что с трудом управлял собой в этом забытом состоянии. Люди, дома, машины отстранились в другое бытие, а в этом был только Рон с мыслями о матери, Дэне, о будущем. Рон не видел, как с другой стороны дороги, лавируя между движущимися машинами, к нему прорывалась недавняя знакомая.
– Простите, Вы должны меня помнить…Рон, мой сын, он чуть не сбил вас на велосипеде.
– Что?
Рон с трудом возвращался в реальность.
– Я хотела спросить.
– Что спросить?
– Пожалуйста, остановитесь, мне так нужен ответ на этот вопрос.
Рон остановился и, наконец, осмысленными глазами посмотрел на женщину, узнав в ней случайную знакомую.
– Пожалуйста, ответьте, почему вы просили не наказывать ребенка?
Рон смотрел на женщину и внутренне удивлялся странности ситуации. Он, дважды убийца с тюремным стажем, давно не живший обычной жизнью, не имевший собственной семьи, не знавший отцовских чувств, вдруг стал надеждой на спасение чужого счастья, на создание новых отношений между матерью и сыном, более полных любовью и пониманием, чем прежде.
– Он не виноват.
– Как не виноват? – удивилась женщина. – Он вас чуть не сбил, он летел с такой скоростью…, я всегда прошу его не кататься так, а он все равно…
– Это был случай.
– Ну и что?
– Не позволяйте случаю менять вашу жизнь.
– Не позволять… Я не понимаю, – женщина беспомощно посмотрела на Рона.
– Об этом надо думать…
Рон обогнул застывшую в недоумении женщину и быстро пошел прочь, прибавляя шагу.
Он обязан успеть.
Глава 9
– Прошу вас, господин Митчелл, – полненькая и хорошенькая Джудит Майси лучилась любезностью, белоснежными зубами и заколкой в пышных светлых волосах. – Чай, кофе, вода?
– Нет, спасибо.
– Господин Гиббс скоро освободится.
Рон понимающе кивнул и поудобнее раскинулся на кресле. Известный психиатр Мартин Гиббс принимал на пятнадцатом этаже небоскреба в самом центре города. Громадные окна большой приемной заливала не тронутая ни единым облаком небесная синь, моментально завладевшая взглядом Рона. Он любил небесное безмолвие. Его тоскующей мечтой было желание раствориться в этой синей бездне, безвозвратно кануть в глубине холодного простора. Только там он мог бы стать свободным от ежедневной угрозы, коварно скрытой в суетности земного бытия.
– Господин Митчелл, пожалуйста, доктор ждет вас, – очаровательно сверкнув ровным рядом зубов, премиленькая Джудит распахнула перед Роном дверь в кабинет.
– Добрый день, господин Митчелл.
Доктор Мартин Гиббс, тридцати пяти лет, одетый в дорогой костюм, стоял посередине комнаты с роскошной обстановкой в радушно-приветственной позе. Он был невысок ростом, ослепительно белокож, глубоко черноглаз и иссиня черноволос.
– Буду рад вам помочь.
Доктор Гиббс был высокопрофессионален как врач, успешен в частной практике, поэтому дорог и самоуверен. Но главное, он не соответствовал ни одному из тех типажей психиатров, на которые у Рона срабатывал рефлекс отторжения.
– Прошу вас сюда.
Доктор усадил Рона на мягкий диванчик и сам удобно устроился в кресле, напротив.
– Джудит, – доктор нажал клавишу на устройстве внутренней связи, – два абрикосовых сока. Прошу вас, не отказывайтесь, – эти слова уже были обращены к Рону, – изумительный букет вкуса и запаха.
Рон согласно кивнул. Джудит неслышно вплыла в кабинет, изящным движением руки поставила поднос из цветного стекла с двумя стаканами из тончайшего хрусталя на стол и также неслышно выплыла наружу.
– Теперь я весь ваш, – произнес Мартин, отсмаковав первый глоток золотистого напитка. Он откинулся на спинку кресла и легко заскользил по Рону взглядом из-под чуть припущенных век. Рон глубоко внутренне вздохнул и благодарно принял предложенную паузу. В кабинете повисла мягкая тишина. Глаза Рона привычно потянулись к небесной синеве в красивом обрамлении оконной рамы.
От минутного забытья Рон очнулся с той же резкостью, с какой отдергивают от цветка руку, внезапно ужаленную пчелой. Черные глаза Мартина безжалостно ввинчивались в светлые Рона, уходя через них в глубины оставленных открытыми чувств.
Это был один из самых успешных приемов доктора Гиббса. Расслабив пациента, он резко менял ситуацию, цепляя профессиональным взглядом мельчайшие нюансы поведения обескураженного человека. Рон растерялся, не став исключением из всех попавшихся на умелую провокацию доктора. Он поерзал на кресле, зачем-то оглянулся назад, оттянул воротничок рубашки, провел рукой за ухом. Возникшее смятение длилось не более минуты. Рон довольно быстро овладел собой, и Мартин Гиббс это тотчас для себя отметил. Оценив хитрость доктора и внутренне усмехнувшись своей растерянной суетливости, Рон прямо посмотрел на Мартина, глаза которого вновь были полны ласкового участия.
– Доктор, я убиваю людей.
Ответный ход Рона был подобен внезапно выпущенной стреле. Воздух тихо заныл отпущенной тетивой. Теперь Рон внимательно наблюдал за своим визави.
Блестящий профессионал Мартин Гиббс удержал на лице улыбку. За несколько секунд вновь наступившей паузы в его голове вихрем пронеслись все возможные варианты ответов, но ни один из них не вписался в логику предложенного Роном разговора. Психологические приемы, выверенные годами успешной практики, в один момент из рабочей системы превратились в груду бесполезных обломков.
– Сколько человек вы убили?
Мартин принял жесткую прямоту Рона.
– Двоих.
– Вы были судимы?
– Оба раза.
– Вы отбыли наказание?
– Полностью.
– Ваш возраст в первое убийство?
– Четырнадцать.
– Сколько лет тюрьмы?
– Десять.
– Второе убийство?
– В двадцать четыре.
– Срок?
– Семнадцать.
– Время между первым освобождением и вторым убийством?
– Семь дней.
– Сколько вам лет? – тихо спросил Мартин, уже все поняв.
– Сорок один.
– Сколько дней назад вы вышли из тюрьмы?
– Три.
За все время разговора Мартин впервые отвел глаза в сторону. Он должен передохнуть, поймать за эти секунды отрешенности правильную мысль, но все мысли упрямо складывались в четырехугольные формы, образуя с цифрой три эклектическое семизначное сочетание. Поняв пустоту затеи хладнокровного здравомыслия, Мартин прямо посмотрел на Рона.
– Чего вы от меня хотите?
– Помощи.
– За четыре дня?
– Дней может быть меньше…или больше. Я не знаю.
– Это невозможно, – словно для большей убедительности Мартин приподнялся в кресле в сторону Рона. – Это немыслимо. Я профессиональный психиатр. Я не ворожей. Я не заговариваю. Я лечу. Я – врач.
– Поэтому я здесь.
В возбуждении Мартин выпрыгнул из кресла и нервно заходил по комнате. Этот человек ждет от него помощи, но как, как Мартин может ему помочь? Что может сделать в этом странном случае? Ясно одно – Рон Митчелл смертельно опасен! Любая ошибка может лично для Мартина повлечь непредсказуемые последствия. Ошибка? Какая ошибка? В чем ошибка? В какой схеме действий? Такой схемы нет! Аналогов в практике Мартина не было. О чем он вообще сейчас думает? За много лет успешной работы Мартин впервые ощутил себя бестолковым дилетантом, беспомощным от собственного незнания. Он остановился и внимательно посмотрел на Рона. Ясные глаза, умный взгляд. В чертах лица – благородство. Отлично сложен. Нет, он не преступник, не хладнокровный убийца, как же он выжил в тюрьме? Что уберегло его от беспощадности тюремных нравов? Ощущение затаившейся в нем смерти? Сложный, слишком сложный случай, чтобы искать верную тактику на ходу, нет, на бегу, в неравной гонке со стремительным временем. Мартин Гиббс сел за свой стол. Он принял решение.
– Господин Митчелл, боюсь, я не в силах вам помочь.
Несколько секунд Рон спокойно смотрел на Мартина. Слегка ударив руками по подлокотникам кресла, Рон понимающее кивнул головой.
– Я надеялся, доктор, что вы настоящий исследователь грешных душ. Но быть в большей степени коммерсантом – ваше право.
– Господин Митчелл, противник, которого вы мне предлагаете, слишком опасен, чтобы бороться с ним вслепую. Он опасен и для вас, и для меня.
Рон поднялся с кресла. Окинув взглядом кабинет доктора, он остановился глазами на столе из ценной породы дерева. Рона привлекла фотография в красивой декорации. Без сомнения, на ней дети доктора. Несмотря на расстояние в несколько метров, Рон разглядел двоих малолетних мальчиков, похоже, близнецов, и почти взрослую дочь. У всех троих жгуче черные глаза. Голову девушки венчает воронья копна волос. Мартин перехватил взгляд Рона. В их встретившихся глазах неловко столкнулись одинаковые мысли, но ни один из них не отвел взгляда. Молча они смотрели друг на друга. В застывшей тишине слышался только ход больших настенных часов, бесстрастно отсчитывающих время, суть которого – в беспощадной бесповоротности событий, в жестокой невозвратности упущенного.
– Я был готов и к такому ответу тоже, – Рон взглянул на часы. – Вы правы, доктор, сложно бороться с тем, кого ты никогда не сумеешь увидеть, чтобы узнать и понять.
Мартин ничего не ответил. Он по-прежнему смотрел на Рона. По интонации голоса, по едва уловимым отблескам глубинных мыслей и чувств в его глазах Мартин понял, что Рон должен сказать сейчас нечто важное. Мартин ждал.