- Так, - Боденштайн выпрямился и отряхнул пыль со своих брюк, - сейчас я действительно загорелся желанием узнать, что здесь спрятала дорогая Изабель.
На экране появилось лицо Изабель Керстнер. Действительно симпатичное лицо с высокими скулами, большими зелеными глазами и чувственным ртом с полными губами и белыми сверкающими зубами. Она разлеглась на кровати в очень плотно облегающей одежде и придвинулась к камере.
- Сегодня воскресенье, шестое августа две тысячи пятого года, - сказала она. - Ровно девятнадцать тридцать. Я жду высоких гостей.
Она глупо хихикнула, с непристойной ухмылкой приняла позу перед камерой, обхватила руками свои груди и провела кончиком языка по губам. Над ее пупком была отчетливо видна татуировка в виде дельфина.
- У меня как раз прекрасный сюрприз для моего шефа.
В глубине квартиры раздался звонок.
- О! - воскликнула Изабель. - Это он. Пунктуален до секунды.
Покачивая бедрами, она направилась к двери и исчезла из кадра. Послышались отдаленные голоса. Прошло одиннадцать минут, прежде чем Изабель вновь появилась на экране. Позади нее стоял Ганс Петер Ягода, который прямиком направился к шкафу и бросил вовнутрь недоверчивый взгляд. Он не предполагал, что Изабель работала двумя камерами, и камера, которая снимала его, была так искусно установлена, что охватывала всю постель и дверь в ванную.
- Не получится так, что я тоже попаду в наш киноархив? - спросил он.
Изабель засмеялась и начала стягивать с его шеи галстук.
- Оставь. - Ягода посмотрел на часы. - У меня сейчас нет времени на эти игры.
- Ну перестань. - Женщина соблазнительно улыбнулась.
- Прекрати. - Он отстранил ее от себя. - Я хочу, чтобы ты хорошенько потрясла этого малого. Если добьешься того, что он занюхает перед камерой пару кокаиновых "дорожек", это будет дополнительный бонус.
- Нет проблем, - хихикнула Изабель. - Это такой похотливый тин, что сделает все, что я ему скажу. Дома, у "мамочки", он, наверное, развлекается только в темноте. Скорее всего, она такой же бегемот, как твоя жена… Тебе действительно уже надо идти?
Она опустилась на кровать и растянулась. Решимость Ягоды, кажется, поколебалась. Какое-то время он смотрел на Изабель, потом опять бросил взгляд на часы.
- Да что же это такое! - Он стал расстегивать свой пиджак. - Пусть подождут. Как-никак, я их шеф.
Еще больший интерес, нежели то, что они продемонстрировали перед камерой менее чем через семь минут, представляло содержание их разговоров. Они говорили о людях, чьи имена Боденштайну и его коллегам не были знакомы, но было понятно, за что на самом деле Ягода платил Изабель Керстнер. Изображая из себя серьезного порядочного человека, он с помощью явного шантажа вынуждал своих клиентов, в том числе разозлившихся акционеров, руководителя кредитного отдела и председателя правления обслуживающего банка, к лояльности с зубовным скрежетом. Несомненно, небольшой милый фильм с компрометирующим содержанием представлял собой серьезную силу.
- Он лгал мне не моргнув глазом, - возмутилась Пия, когда фильм закончился.
- Во всяком случае, человек, освободивший квартиру, не Дёринг, - сказал Боденштайн. - Думаю, Ягода хотел найти эти DVD-диски, так как я совершенно уверен, что Изабель рассказала ему об их существовании. Возможно, Ягода и был тем денежным источником, который она упомянула в разговоре с Тордис.
- Вы думаете, что она, в свою очередь, шантажировала Ягоду? - спросил Хассе.
- Я это не исключаю, - кивнул Боденштайн. - Ягода ее не убивал. Ему нужно было получить только DVD-диски, так как он не мог допустить, чтобы фильмы попали еще в чьи-то руки.
То, что еще пару дней назад выглядело как убийство на почве ревности или оскорбленного самолюбия, постепенно разрослось в гораздо более запутанное дело. Речь шла не просто об убитой молодой женщине, а о значительно большем, но Боденштайн пока не мог понять радиус действия происходящих событий, их точную взаимосвязь и причины. Была ли Изабель Керстнер действительно лишь бесконтрольно действовавшим инструментом или она выполняла чье-то задание? Его интуиция подсказывала, что они чисто случайно наткнулись на темные махинации, но что это на самом деле, он пока не мог понять.
Бенке вставил одну из пяти маленьких кассет в магнитофон, который стоял на середине стола переговорной комнаты. Изабель Керстнер записывала с помощью своего автоответчика телефонные разговоры. Насколько они информативны, пока еще трудно судить, но все это очень любопытно. С Ягодой она подтрунивала над общими жертвами, жаловалась на непривлекательность многих клиентов, в ответ Ягода напоминал ей о ее огромном гонораре. Со временем тон разговоров изменился, и было заметно, как ловко Изабель все устроила, чтобы и своего работодателя заманить в постель. Ягоде, похоже, и в голову не приходило, что Изабель записывает телефонные разговоры. Во время одного из разговоров он очень образно описывал, как намеревается провести с ней свидание, и не удержался от того, чтобы наградить свою жену нелестными эпитетами.
- Слишком много для большой любви, - саркастически заметила Пия.
Вторым голосом, который был знаком сотрудникам комиссии по расследованию убийств, был голос Кампманна, но из разговоров было мало что понятно. Речь шла о лошадях и деньгах, о людях, очевидно купивших у Кампманна лошадей. Имя Маркуардт звучало не один раз, так же как имена Харт, Ноймейер и Пейден. Упоминались и другие клиенты комплекса "Гут Вальдхоф", знакомые Боденштайну и Пие. Голос Изабель звучал совершенно обычно, обольстительную интонацию она приберегала для Ягоды.
…Я умираю от смеха, - говорила она издевательским тоном, - ты продал этой дуре Пейден никуда не годную клячу, которая, кроме того что беременна, страдает запалом и на шесть лет старше, чем ты сказал. Что ты будешь делать, когда это выяснится?
Ничего. - В голосе Кампманна слышалось самодовольство. - Пока все выяснится, дети так привяжутся к пони, что она не захочет ее возвращать. Кстати, завтра вечером я привезу лошадь для Конрэди. Настоящая развалина, но выглядит шикарно. Тебе придется немного ее объездить. Если она увидит тебя на осле, то сойдет с ума.
В чем закавыка?
У жеребца вышел срок, - сказал Кампманн. - Он больше не участвует ни в каких международных турнирах в манеже для выездки. Но дома он - высший класс. Если эта дуреха заставит своего старика раскошелиться, я позабочусь о том, чтобы лошадь никогда не дошла до турнира. Как всегда…
Сотрудники отдела К-2 какое-то время гадали, зачем Изабель Керстнер записывала эти разговоры. Более серьезными оказались другие видеодоказательства, которые Пия и Боденштайн выудили из тайника под полом.
- Поставьте следующий DVD-диск, - попросил Боденштайн своих коллег.
В эпизодах этого фильма фигурировала постель в спальне Изабель, но с другого ракурса. Очевидно, камера, как обычно, находилась в шкафу, в который Ягода так недоверчиво заглядывал. На втором диске вновь было зафиксировано горизонтальное усердие молодой женщины, причем с различными мужчинами, которых Боденштайн и его коллеги не знали. Но когда на втором диске появился четвертый мужчина, ситуация изменилась. В большой переговорной комнате воцарилось недоуменное молчание.
- Бог мой! - Пия первой обрела дар речи. - Этого не может быть.
- Невероятно, - сказал Боденштайн.
Они обменялись взглядами. Внезапно все изменилось. Дело обрело новые, более значительные масштабы.
- Что вы хотите? - Директор уголовной полиции Генрих Нирхоф снял очки для чтения и с непониманием посмотрел на Боденштайна.
- Я убежден, что самоубийство Гарденбаха и убийство Изабель Керстнер связаны между собой, - сообщил Боденштайн. - Гарденбаха шантажировали с помощью сексуального видео.
- Прекратите! - Директор уголовной полиции Нирхоф поднялся со своего места за письменным столом и энергично покачал головой. - Вы ведь знали этого человека лучше, чем я, Боденштайн! Гарденбах был образцом нравственной чистоты! При всем своем желании я не могу представить, что какой-то… по стельной историей он мог поставить под удар свою карьеру и свои политические амбиции!
Боденштайн наблюдал за шефом, который нервно ходил по кабинету. Для него не было неожиданностью, что Нирхоф отклонил определение на производство обыска в кабинете и частном доме Гарденбаха. Директор уголовной полиции вообще хотел избежать негативной огласки дела. После самоубийства Гарденбах был произведен прессой в ранг святого. Неприятные правдивые сведения повлекли бы за собой большие проблемы.
- Господин доктор Нирхоф, - приготовился Боденштайн к новой атаке, - Гарденбах был впутан в какое-то сомнительное дело. Мы узнали, что отдел по борьбе с экономическими преступлениями ведет следствие по делу Ганса Петера Ягоды и его публичной кампании. Нам также известно, что это расследование пару недель назад было прекращено из-за отсутствия доказательств. И прокурором, который выдал соответствующее постановление, был Гарденбах. Все, что мне нужно, это доказательства того, что он был замешан в деле и…
- Но это всего лишь неопределенные предположения! - резко прервал его Нирхоф. - Представьте себе, что случится, если вы и ваши люди post mortem опорочите имя Гарденбаха, ваши подозрения в дальнейшем окажутся ложными! Как мы тогда будем выглядеть? Человек не может больше защититься от ваших обвинений.
- Так как он предпочел предварительно выстрелить себе в рот, - возразил спокойно Боденштайн. - Гарденбах покончил с собой, поскольку знал, что его карьере придет конец, если выяснится, что он препятствовал расследованию. Уклонение от наказания должностного лица, воспрепятствование органам правосудия, коррупция со стороны должностных лиц…
Нирхоф глубоко вздохнул.
- Подумайте о его семье. Такие обвинения повредят репутации супруга и отца.
- Да, - согласился Боденштайн, - причем в значительной мере. Я тоже сожалею, но не могу ничего изменить. Мне нужны доказательства того, что Гарденбаха шантажировали, так как я хочу уличить в этом шантаже Ягоду. Женщина, которая была в постели с Гарденбахом, убита, и моя задача - расследовать это убийство.
Нирхоф явно почувствовал неловкость и стал изворачиваться. Он опять сел за письменный стол и стал разглядывать DVD-диск, который Боденштайн положил перед ним, с таким недоверием, как будто тот в любой момент мог превратиться в таракана.
- Гарденбах был не только товарищем по партии и многолетним соратником премьер-министра и министра внутренних дел, они были также хорошими друзьями в жизни, - сказал он и нарисовал собственный сценарий ужасных событий в мрачных красках: - Если ваши предположения окажутся несостоятельными, Боденштайн, пресса меня с наслаждением растерзает. Премьер-министр и министр внутренних дел обвинят меня в том, что я после случившегося опорочил имя Гарденбаха, чтобы сделать себе имя. Считайте меня мертвецом, если я дам вам сейчас разрешение действовать наобум.
"Ах, вот откуда ветер дует. Трус", - подумал Боденштайн, но его лицо оставалось непроницаемым. Нирхоф тоже стремился к высшим сферам, но при этом, с его политической позицией, в настоящее время у него вообще не было шансов перебраться в Висбаден. Может, он рассчитывает на пост начальника окружного управления?
- Вы должны это выяснять иным способом, - решительно покачал головой Нирхоф. - Вы не будете производить никакого официального обыска. Дискуссия окончена.
- Вы ведь можете сказать, что я самовольно добился судебного решения, - предложил Боденштайн.
Мимолетный проблеск надежды озарил лицо Нирхофа, но тут же вновь надвинулись грозовые облака.
- Чтобы мне сказали, что я не знаю, что происходит в моем ведомстве? Забудьте об этом!
Боденштайн посмотрел на часы.
- Мы не можем больше ждать. Следы остывают. Я хотел бы поговорить с вдовой Гарденбаха. Если она что-то знает, нам не потребуется определение о производстве обыска.
Нирхоф боролся с собой.
- Расследованием смерти Гарденбаха занимается Управление уголовной полиции земли Гессен, - напомнил он руководителю отдела К-2 и поднял обе руки. - Если вы будете разговаривать с фрау Гарденбах, то рискуете нарваться на неприятности. В любом случае я ничего не знаю.
Боденштайн понимал, что на данный момент ему больше нечего ждать. Он поблагодарил Нирхофа за беседу, поднялся и вышел из кабинета.
Карин Гарденбах, вся в черном и с отсутствующим видом, сама открыла дверь выложенного клинкером бунгало. Она не могла вспомнить Боденштайна и Пию. Шок, вызванный сообщением о самоубийстве ее мужа в воскресенье, отозвался у нее провалом памяти, и она сначала приняла обоих за свидетелей Иеговы, которые обычно ближе к вечеру любят у дверей дома вести беседы о Библии. Только после того, как Боденштайн показал свое удостоверение, ее недоверие исчезло и она предложила им войти. В глубине бунгало появились две девочки-подростка с робкими бледными лицами, и Боденштайн понял, что Гарденбах своим самоубийством навсегда и безвозвратно разрушил загородную идиллию благополучной семьи. Лицо фрау Гарденбах прорезали глубокие складки. Женщина, которая в течение всей супружеской жизни была предана своему добропорядочному мужу, казалась столь удрученной горем и такой беспомощной, что ее можно было сравнить с матросом, который встал за штурвал после того, как капитана выкинуло во время шторма за борт. Боденштайн испытывал глубокое сожаление по поводу того, что был вынужден еще глубже будоражить жизнь, которая и без того пошла наперекосяк.
- Как вы? - сочувственно осведомился он после того, как они принесли свои извинения за беспокойство и обменялись формальными любезностями. Фрау Гарденбах провела их в гостиную, которая отражала обывательскую безукоризненность человека, который еще недавно жил здесь. Рустикальная дубовая мебель, старомодная тумба под телевизором, громоздкий буфет, фикус.
- Нормально. - Фрау Гарденбах мужественно улыбнулась, соблюдая правила приличия. - Садитесь, пожалуйста.
Боденштайн и Пия присели на диван, который наверняка использовался только по праздникам. Фрау Гарденбах села в кресло, неудобно расположившись на самом его краю.
- Чем я могу вам помочь? Я думала, что расследованием по делу моего мужа занимается Управление уголовной полиции земли.
- Это верно, - кивнул Боденштайн, - мы расследуем одно убийство, однако все сводится к тому, что самоубийство вашего мужа может быть связано с нашим случаем.
- Вот как? - подняла брови фрау Гарденбах.
- Фрау Гарденбах, - Боденштайн немного наклонился вперед, - не изменился ли ваш муж каким-то образом в последние недели? Не создалось ли у вас впечатление, что его что-то тяготило?
- Меня уже спрашивали об этом люди из Управления уголовной полиции земли, - пожала плечами фрау Гарденбах. - Я не замечала ничего такого. Он вел себя как обычно. Пока… пока он…
Она запнулась и сделала неопределенное движение рукой.
- Он оставил прощальное письмо? - спросила Пия.
Фрау Гарденбах замялась, затем опустила голову. Боденштайн и Пия обменялись быстрыми взглядами.
- Вы знаете, почему он лишил себя жизни? - тихо спросил Боденштайн.
Женщина подняла голову и пристально посмотрела на него. Потом она обернулась, желая удостовериться, что девочек нет поблизости и они не слышат разговор.
- Я хочу продать дом и уехать отсюда, - произнесла она с решительностью, к которой сама еще не привыкла. - Все было ложью.
Она встала, подошла к окну, скрестив руки на груди, и повернулась к ним спиной.
- Я выросла в строгой католической семье, - сказала она сдавленным голосом. - Всю свою жизнь я твердо верила в определенные ценности и имела свои представления о морали. Мой муж был членом совета церковной общины, членом родительского совета школы, состоял в правлении гимнастического союза. Он был строг по отношению к себе, ко мне и к нашим детям, но он был справедлив. Все роли у нас были четко распределены, и это было для меня в порядке вещей. Я доверяла своему мужу, верила в него. И сейчас он просто оставил меня в одиночестве.
Она повернулась. В ее голосе слышалась нотка горечи.
- Он не оставил мне никакого прощального письма. Ничего. Никаких объяснений. Он пошел утром прогуляться, как всегда перед завтраком и посещением церкви. А потом просто… застрелился. - Фрау Гарденбах расправила плечи. - Я не могу здесь больше оставаться. Я не могу больше выносить взгляды людей. Позор.
- Мы предполагаем, что ваш муж подвергался шантажу, - сообщил Боденштайн.
- Шантажу? - Фрау Гарденбах заставила себя улыбнуться вымученной улыбкой. - Что за ерунда? Вы же его знали. Он всегда был корректен и абсолютно прямолинеен. Чем же тогда шантажировали моего мужа?
- Вашего мужа втянули в какое-то дело, - осторожно сказал Боденштайн. - Мы нашли достаточно компрометирующие видеозаписи с участием его и одной молодой женщины.
- Как вы можете такое утверждать? - Голос вдовы Гарденбах звучал недоверчиво. Она опять села.
- Мы думаем, - вмешалась Пия, - вашего мужа шантажировали именно с помощью этого фильма, требуя не давать хода важным документам, касающимся мошенничества, что привело бы к срыву всего расследования. Возможно, он боялся, что все раскроется, и не мог больше жить с этим страхом. Скорее всего, это и стало причиной его самоубийства.
Когда Пия замолчала, воцарилась мертвая тишина. Фрау Гарденбах с трудом сохраняла остатки самообладания.
- Мой муж заставил меня глубоко страдать, так как собственноручно лишил себя жизни, - прошептала она, - но он никогда, ни разу не подвергался шантажу. И никогда не изменял мне с другой женщиной. Это простая подтасовка.
- Мы не заинтересованы в том, чтобы нанести ущерб репутации вашего мужа, - ответил Боденштайн. - Речь идет о расследовании убийства, в котором замешан мужчина. И мы предполагаем, что он также шантажировал вашего мужа. Мы ищем документы, которым ваш муж, возможно, не дал хода. Он мог хранить эти документы здесь, в вашем доме.
Фрау Гарденбах разрывалась между глубоко засевшим в ней принципом, в соответствии с которым она считала себя обязанной помочь полиции и правоохранительным органам, и желанием навсегда сохранить образ мужа таким, каким она его себе слепила при его жизни.
- Вы не могли бы поискать в кабинете вашего мужа? - попросила Пия женщину, но та с возмущением отказалась выполнить эту наглую просьбу.
- Я бы никогда не стала шарить в письменном столе моего мужа, - ответила фрау Гарденбах глухим голосом. - Никогда. Я не верю всему этому. Наверное, вам сейчас лучше уйти.
Боденштайн кивнул и поднялся.
- Спасибо, что уделили нам внимание. - Он вытащил из внутреннего кармана своего пиджака DVD-диск и положил на стол в гостиной. - Это доказательство того, что мы вам сказали правду, какой бы тяжелой она ни была. Если вашего мужа действительно шантажировали, мы не будем трезвонить об этом повсюду.
Фрау Гарденбах отвела взгляд.
- Вы сами найдете выход, - прошептала она. - Идите. Оставьте нас в покое.