вчера к тете Тамариным советам и не стала наряжаться в любимую светло-серую
офисную "двойку".
Тетя Тамара ее поучала по телефону:
– Запомни, девочка, на блошиный ради дешевых понтов наряжаются только
дуры. Если продавцы видят, что она вся из себя в дорогом и новом да еще и
брюлики нацепила, то и относятся к ней соответственно – можно разводить. А если
разводу не поддастся, как бы знает цену вопроса, то и пошлют куда подальше, не
заржавеет. Потому что нос задирать не нужно. На блошиный следует одеваться
поскромнее, победнее, пожалостнее, тогда и продадут подешевле, и отношение
будет свойское, хотя все понимают, что это просто маскарад. Торгуйся
обязательно, не торгуются только, опять же, лошары. Хотя и продавцы случаются
разные, некоторые злятся, если цену начнешь сбивать, но это нечасто. Да ты и
сама увидишь, что к чему. Бывает, спрашиваешь, сколько вот эта вещь стоит, а в
ответ тебе скажут, что, к примеру, прошу восемьдесят, а коли брать будете, то
отдам за пятьдесят. И не ищи тут логики. Если тебе неохота малообеспеченной
прикидываться, то можно одеться как перекупщица. Эти – профессионалы, у
многих свой бизнес антикварный. Такие личности приезжают на рынок очень рано
и шарят по рядам, чтобы добыть товар для своей лавки, пользуясь человеческой
неосведомленностью. Не всякая же бабуська понимает, что выставила на прилавок
довоенный немецкий фарфор. Так вот, эти перекупщики частенько выглядят
чудновато. Некоторые приходят, откровенно, как на карнавал – кто под
сицилийского "крестного отца" оденется, кто под крутого автогонщика, а дамочку
одну видела, так она вообще, как жокей вырядилась, в черно-красное с золотыми
галунами, да еще и с жокейской шапочкой. И костюмчики у них не дешевые, хочу
заметить. Еще можно в винтажное одеться, но винтаж должен выглядеть не как
обноски с чужого плеча, а шикарно, по-богатому. К таким относятся уважительно и
с опаской, на всякий случай. Кто их знает, что за фрукты?.. Скорее всего, эти из
коллекционеров, они сюда наведываются, чтобы выловить что-нибудь для своей
коллекции. Тут уж у каждого своя тема – монеты, открытки, фарфор, много чего. Но
все эти персонажи, конечно, из толпы выделяются. Есть еще хороший вариант –
одеваешься очень просто, но с нюансиком. К примеру, будут на тебе протертые
джинсы и вытянутый свитер, а на шее, между тем, золотая цепочка. Ну или что-то
в этом роде. Хотя, может, тебе все эти сложности с маскировкой и не к чему. Что
нам с тобой нужно, в конце концов? Просто найти одного человека. Так ведь?
Алина согласилась, что да, так, но игра ей понравилась. Правда, велосипед
она изобретать не стала, и хотя ее джинсы были совсем новые, то папкин джемпер
вполне старый. А цепочек у нее было много на выбор.
Потоптавшись какое-то время возле машины, Алина, тетя Тамара и Рита
тоже влились в человеческий ручеек и, войдя в распахнутые сетчатые ворота,
пересекли границу "лепрозория", как презрительно выразился шедший поодаль
образованный и весьма хорошо одетый мальчик-студент, решивший блеснуть
высоким остроумием перед своей, вероятно, тоже образованной и не менее
хорошо одетой подругой.
"Эти-то сюда зачем? – с непонятным раздражением подумала Алина. – За
экзотикой? Или за развлечением?"
Войдя на территорию, тетя Тамара притормозила на пятачке у входа, чтобы
сориентироваться. Все-таки здесь она бывала нечасто, а в последний раз вообще
в начале лета. Покумекав, выбрала направление, и девушки двинулись дальше.
Ряды прилавков показались бесконечно длинными, уходящими куда-то
вдаль. По проходам между ними народ перемещался степенно, как в музее,
стараясь ничего не упустить, изучая предметы торга.
А за прилавками… Хотя, нет, вот как раз за прилавками лица были, в
основном, положительные, алкашей, предлагающих товар с помойки, имелось
процентов десять, не больше. Основная часть – пожилые тетки и мужики,
торгующие своим или соседским сильно– или средненошенным, а также
разнокалиберной посудой, сувенирами брежневско-горбачевских времен,
потрепанными книжками и слесарным инструментом.
Если задвинуть неуместную здесь высокомерную брезгливость, то на таких
прилавках, а также на газетках, клеенках и разодранных полиэтиленовых мешках,
расстеленных прямо на голой земле, по причине отсутствия свободного торгового
места в цивильном ряду, можно обнаружить вещь редкую и удивительную, причем
по цене, вполне соизмеримой со стоимостью билета на маршрутку. Ну, может, не
всегда так дешево, но за один гамбургер многое можно купить. Или не
удивительную, а просто нужную добротную вещь, произведенную еще в эпоху
развитого социализма по несгибаемым ГОСТам и из настоящих, а не игрушечных,
материалов.
Но вся эта красота с разнообразием жили в средней части торжища и
дальше, на периферии. А вот по, так сказать, фронту, а также по выигрышной
правой стороне торговые места заняли люди непростые и солидные, купчины, и
предлагали они уважаемой публике то, что само напрашивалось называться
антиквариатом.
Основательно обустроенные буржуйские прилавки с козырьками-навесами
от солнца и дождя приковывали внимание, задевая какие-то грустные струнки
души, и завораживали видом старых пузатых самоваров с измятыми медными
боками, разнокалиберных старорежимных статуэток собак, лошадей и балерин,
канделябров, подстаканников, дверных латунных ручек, высоких напольных часов,
битых буфетов, комодиков и венских стульев еще дореволюционной столярки
красного дерева.
А по мелочам!.. Сколько странных шкатулочек, непонятных коробочек и
баночек, колечек, сережек, запонок, чайных ложек, солонок, рамочек, подставочек
и просто чего-то такого, название чему современный человек уже забыл, если знал
вообще!..
Конечно же, разводили лохов. Разводили. Но как красиво! Продав за
хорошую цену сильно юзаный индийский новодел, присовокупят к нему историю о
том, что найдена сия вещица – кувшинчик ли, конфетница – на раскопках под
Херсоном и только по чистой случайности оказалась не в центральном
историческом музее, а у одного нуждающегося профессора филологии, который,
расставаясь с ней, горько плакал. И всем приятно.
Именно к боковому антикварному ряду и направилась Тамара Михайловна,
увлекая за собой весело взбудораженную Ритку и прячущую за деревянной
улыбочкой смятение и ужас Алину. Ритуся быстро победила глупую щепетильность
и вовсю уже шарила в ворохе вполне приличных ярких маечек и футболок,
приговаривая: "Глупости какие. Постираю, отглажу, да и надену, и что такого?"
Пока Ритка размышляла "мало-велико", прикладывая к животу то одну
вещь, то другую, ее спутницы, щурясь на солнышке, стояли поодаль, не желая
портить девушке праздник.
– Хорошее место, – произнесла тетя Тамара, обращаясь к напряженно
застывшей Алине. – Ты, Алиночка, не удивляйся. Это хорошее место. Рынок-то
этот гоняли с одного пустыря на другой раз пять, не меньше. Все он кому-то
мешал. Смотреть им, видите ли, противно. На бедность. Антисанитарию какую-то
приплели, то, се. Ни при чем тут антисанитария, у меня в троллейбусе ее не
меньше. На бедность смотреть не могут, вот что я скажу. А скольким людям он
жить дает, этот рынок? Ведь ты подумай. Кто сюда ходит за вещами? Пенсионеры.
Инвалиды. Безработные. А кто тут торгует, чтобы лишнюю копеечку выручить? Те
же пенсионеры и инвалиды. Где еще-то они смогут себе денежек раздобыть?
Допустим, одежду можно теперь в этих ваших секонд-хендах покупать, но на
"блошином" ты найдешь вещь вообще за копейки, просто за копейки. А те
старухи, которые продают здесь всякий скарб, где они еще раздобыть эти десять
рублей смогут? В метро, в переходе с вытянутой рукой стоять? Так что, девочка,
если решишь тут что-нибудь приобрести, считай, что хорошее дело сделала, вроде
как милостыню подала.
Алина молчала, не зная, что ответить. Когда по ходу их маршрута она
заставляла себя бросить взгляд то на тот прилавок, то на этот, и взгляд
фиксировал разложенное неровными стопками старое и грязное тряпье, ей
неудержимо хотелось произнести "Фи…" и в довершении картины зажать своими
чистенькими пальчиками с чистенькими ноготками свой аккуратный и тоже
чистенький носик. И еще она все время старалась держаться подальше от этих
вещей и от этих прилавков, как будто боялась подцепить какую-нибудь кожную
заразу. А после слов тети Тамары ей стало не то чтобы стыдно, но как-то
неприятно за себя, что она такая… чванливая цаца.
Как там тот мальчик с издевкой произнес? "Лепрозорий"? А она еще его
осудила. А сама только что смотрела на Ритку с возмущением. Хорошо еще, что не
одернула.
– К "жукам", конечно, эта тема не касается.
– К каким жукам, Тамара Михайловна? – отвлеклась от самобичевания
Алина.
– А к тем самым, к кому мы сейчас с тобой направляемся. Сама увидишь.
Есть тут несколько… Короче, это такие торгаши, которые точно знают, сколько их
старье стоит, и не продешевят при этом. Им разные люди приносят вещи на
продажу, а они скупают сразу, но за бесценок. Только потом не возмущайся, что
глиняная тарелка, за которую ты получил у него сто рублей, уходит за сто
долларов. Не нравится – стой сам и торгуй. Фиг продашь. А этот "жук" продаст.
Вот так вот.
– А этот, как его, Додик, он что, тоже "жук"?
– Не знаю. Я не видела, чтобы он сам тут торговал. Но все продавцы у него
в хороших знакомых. Дела у них какие-то общие есть. У моего Саши тоже тут дела
были, но он простак был, Саша.
Тут к ним подошла довольная Ритка, засовывая что-то цветастое в
просторную сумку-торбу, и движение возобновилось. Пройдя рынок сложным
зигзагом почти по диагонали, Тамара Михайловна вывела свою группу к ряду
крытых прилавков, обособленных от соседних, но не территориально, а так
сказать, по ассортименту.
Отличало от прочих и объединяло их между собой густое присутствие на
каждом старых, а может, состаренных, православных икон, старинной
крестьянской утвари – конских уздечек и хомутов с бубенчиками, прялок,
деревянных детских наивно раскрашенных люлек и черных овчинных тулупов с
галунами и вышивкой, среди которых был один совсем крошечный. По мелочи –
закопченные ухваты, чугунки, крынки, вышитые "крестиком" рубахи и кружевные
подзоры на высокую послевоенную кровать. Особнячком стояли солисты –
граммофон с томно изогнутой геликон-трубой и швейная машинка "Зингер" на
ажурных чугунных ножках.
Товар не просто предлагал предаться светлой грусти, он вопил и нагло этого
требовал, беззастенчиво соблазнял реальной перспективой приобретения себя в
безраздельную и вечную собственность, и не просто как некой части чужой
ушедшей жизни и родной истории, а как вещественного генератора
невещественных эмоциональных состояний. Почему-то было понятно, что за один
гамбургер ты сможешь тут только все хорошенько рассмотреть.
В мягкой полутени просторных торговых кулис, которые, как оказалось, были
общие для всех трех лотков, окружив плотными телами шаткий столик с нарезкой
сырокопченой, расположились на складных табуретках несколько солидных дядек,
продавцов сей исторической ностальгии, и неторопливо, с пониманием кушали
коньячок из серебряных с чернением стопок.
Ни английской, ни какой другой иностранной речи вблизи не слышалось, и
дядьки благодушествовали, не обращая особого внимания на робких зевак из
"простых". Зеваки – пара пенсионеров и женщина средних лет – вели себя тихо,
не дыша, более всего опасаясь, что господа продавцы обратят на них свое
внимание и зададут дежурный вопрос.
Тетя Тамара, не подходя к прилавку вплотную, принялась вполголоса
втолковывать Алине:
– Вон, видишь того пузатого деда в шляпе и вязаной жилетке? Это Павел
Семенович, он немецкий неплохо знает. Руслан, в темных очках парень –
английский и кое-что по-китайски скажет, мало, конечно, но для торговли хватает.
Сюда, на "блошиный", иностранцы часто приезжают, ради них ребята здесь и
стоят. А Дмитрий Кузьмич – вон тот дядька лысый, в тельняшке, под морпеха косит
– он истории рассказывает. Чтобы вещь лучше ушла и подороже. Я как-то тут
топталась в стороночке, Шурика своего поджидала, так заслушалась, как Кузьмич
одной мамзели про трюмо купчихи Каштановой заливал. Впарил, подлец,
раскрутил ее спонсора на пятьсот "зеленых". Веришь, Лина, сказки свои он просто
ниоткуда рождает, по запросу – раз, и готово. Такой у человека необыкновенный
дар. А вон тот, четвертый…
– Вау! – взвизгнула вдруг с восторгом Ритка. – Мам, посмотри, там же у них
ваш сосед сидит! Ну, помнишь, я говорила? Который к дяде Саше тогда за дрелью
приходил! – и она схватила тетю Тамару за руку и принялась трясти, а потом
схватила за руку и Алину и тоже начала ее радостно трясти. – Классно, да, Алин?
Мы ж его нашли!
Находящиеся в прилавочной глубине мужчины отвлеклись от своих
стопариков и своей беседы и с одинаковым недовольным удивлением на важных
лицах неодобрительно воззрились на источник воплей.
Источником явилось небольшое стадце коз, состоящее из одной матёрой, в
которой они признали жену, а ныне вдову их теперь покойного поставщика, а также
двух помоложе, и вот именно одна из молодых особей топотала и мекала,
вовлекая в буйство своих более спокойных товарок. Еще и руками в сторону их
прилавка размахивала.
Один из них, столкнувшись взглядом с Тамарой Михайловной, слегка ей
кивнул, поприветствовав, а потом поочередно осмотрел ее спутниц. Затем
аккуратно опустил на хлипкую столешницу свой стопарик и больше голову в
сторону галдящих дамочек не поворачивал.
Кстати сказать, со стаканом он действительно монтировался не очень.
Больше ему подошла бы свернутая в высокий рулон потрепанная карта двух
полушарий. Типичный сельский учитель. Невзрачный, неяркий, узкоплечий,
сутуловатый. И возраста непонятного, и брежневские очки вкупе с натянутым по
самые уши коричневым драповым беретом внешний облик его не улучшали.
Трое остальных его сотрапезников тоже постепенно отвернулись к столу с
немудреной закусочной снедью, обменявшись язвительными взглядами и
репликами.
Тамаре Михайловне сделалось так неловко за свою невоспитанную дочь,
что она даже слегка расстроилась.
– Чего ты раскричалась-то? – зашипела она, вызволяя руку из цепких
Риткиных пальцев и искоса посматривая в сторону растревоженных антикваров. –
Какой еще сосед? Дмитрий Кузьмич, что ли? С чего ты взяла, что он мой сосед?
Он где-то в Гольяново живет. Да какая разница!
И решив, что вопрос исчерпан, она попыталась сосредоточиться и
вспомнить, что же такое важное еще не сказала Алине, но не тут-то было. Ритуся
вместо того, чтобы успокоиться и притихнуть, добавила децибелов, рассудив,
видимо, что ежели мамаша не соображает, то надо просто повторить все
сказанное еще раз, но погромче.
– Да ты что, мам, не понимаешь? – почти прокричала она Тамаре на ухо. –
Это же тот самый дядечка, который сможет в милиции подтвердить, что точно не
заходила я к вам в тогда в квартиру! И даже в дверной звонок не звонила! А та
мымра из соседнего подъезда, которая с болонкой, ничего не слышала, а на меня
наговорила! То есть в полиции!.. Следователю, короче. Ты что, не понимаешь, как
нам повезло?
Алина, силясь разобраться в ситуации, переводила взгляд с младшей
Радовой на старшую.
– Рита, – сердито вполголоса проговорила тетя Тамара, бросая
конфузливые взгляды в сторону прилавка, – перестань кричать, на нас опять
смотрят. На кого ты показываешь, тоже не наш сосед. Это тот человек, с которым
хотела поговорить Алина.
После громогласных Риткиных восклицаний по поводу милиции, то есть,
полиции, короче – следователя, в заприлавочном пространстве произошло некое
смятение. Но тут в поле видимости их лотков возникла покупательница, и все
иррациональные страхи в один момент улетучились из коммерческих умов, будучи
вытеснены предвкушением богатой добычи.
Потому что было понятно сразу, что подошла именно покупательница, даже
если она и уйдет, ничего не купив.
"Но это мы еще посмотрим", – дружно подумали господа "жуки".
Дама неторопливо прошлась вдоль линии прилавков, надолго не
задерживая взгляд ни на одном из выставленных для продажи раритетов, а потом
уж посмотрела на кучкующихся по ту сторону продавцов. Она сказала:
– Здравствуйте, ребята. По моей части ничего нового не появилось?
Голос у нее был негромкий, взгляд серьезный, а улыбка мягкая.
Алине эта дама показалась смутно знакомой, но где они могли видеться?
"Ребята" разом приподняли зады от своих складных стульев и заулыбались,
и закачали туловищами, здороваясь в ответ. Кто-то из них тут же полез в огромный
фанерный чемодан, спеша извлечь из него нечто "по ее части", кто-то кинулся
доставать с высокой полки еще одно нечто. Дама спокойно ждала, наклонившись
над серебряно-мельхиоровой мелочью, пришпиленной булавками к суконному
планшету.
И тут Алина вспомнила. Точно! В тот злополучный день, когда Алина решила
обратиться к эксперту-антиквару, в лавке того самого сволочного эксперта вот эта
самая фея точно так же рассматривала стеклянную витрину с какой-то
фарфоровой чепухой внутри.
Сегодня она была одета иначе. Тот ее костюмчик Алине запомнился, как
запомнится, вероятно, и этот. Нынче на ней была широкая вишневая бархатная
юбка до щиколоток, а также тесно облегающая фигуру атласная кофта, как у
ладных молодух из казачьей станицы, и высокие ботиночки на какой-то странной
деревянной танкетке.
Припомнив тети Тамарин урок, Алина решила, что фея что-то такое
коллекционирует. И сейчас как раз момент пополнения предметов коллекции.
– Вот, Дина Олеговна, взгляните, – радостно и сипло провозгласил Дмитрий
Кузьмич, торопливо расчищая место на прилавке. Затем на освободившееся
пространство он торжественно водрузил несколько фарфоровых статуэток, говоря