- Тсс! - Она показала на стену, отделявшую его комнату от той, где спал ее муж.
Потом открыла слуховое окно, однако из-за карниза было невозможно наблюдать за тем, что делалось на тротуаре перед домом.
- Спуститесь на минутку вниз, хорошо?
Вслед за хозяйкой Моисей дошел до площадки второго этажа и остановился перед дверью Валеско, который завершил свой туалет и снова занял наблюдательный пост у окна за шторой.
- Он все еще там?
Все трое инстинктивно говорили шепотом, как в доме умирающего. Мадам Барон указала на маленького человека в черном пальто, который все время приплясывал на месте, не спуская глаз с дома.
- Это полицейский агент. Другой дежурит за домом.
Избегая произносить имя Эли, Моисей просто спросил:
- Он знает?
- Он спит. Этой ночью он так напился, что, ложась спать, не имел сил даже снять носки.
Вошла Антуанетта и стала из другого окна разглядывать полицейского, чьи плечи, казалось, съеживались по мере того, как он все глубже засовывал руки в карманы.
- Не надо здесь оставаться, - решила мадам Барон. - Пойдем, Антуанетта.
Моисей пошел с ними.
- Вы последите за ним, господин Валеско?
Студент кивнул. На кухне мадам Барон налила чашку кофе и протянула ее польскому еврею:
- Выпейте, пока он горячий. А потом скажите, что бы вы сделали на моем месте.
Наперекор ожиданиям никто не нервничал. Напротив! Все были спокойны, но что-то зловещее чувствовалось в этом спокойствии. Мадам Барон это напомнило тот день, когда в Шарлеруа вошли немцы. Два десятка соседей тогда попрятались в подвалы. Не знали, что делать. Ждали чего-то. Что будет дальше, никто не ведал. Время от времени кто-нибудь вставал перед подвальным оконцем и следил глазами за курьерами-уланами, галопом скакавшими мимо.
- Кто меня особенно беспокоит, так это мой муж. Невозможно предсказать, на что он окажется способным, если вдруг узнает…
- В котором часу он сегодня должен идти на службу? - спросила Антуанетта.
- В три. Хорошо бы он не просыпался как можно дольше. Господин Моисей, вы не считаете, что мы должны предупредить этого молодого человека? У меня не хватит храбрости. Как подумаю, что это наверняка последний раз, когда он спит спокойно…
- Но тот человек точно из полиции? Вы уверены?
- Так говорит господин Валеско.
Моисей пошарил в карманах и смущенно попросил:
- Дайте мне один франк.
Через минуту он вышел, оставив дверь "прикрытой", как это называли в доме, то есть не запертой на задвижку. Валеско со второго этажа видел, как он бегом пересек улицу, и заметил, что тот тип задергался и схватился за свой блокнот.
Моисей вошел в бакалейную лавку. Его фигура смутно угадывалась за сероватым стеклом витрины. Он пробыл там довольно долго, между тем как соглядатай перечитал несколько строк в своем блокноте.
Наконец он возвратился, по-прежнему бегом. Валеско спустился ему навстречу, спеша узнать, что нового.
Положив на стол кусок сыра в белой бумажной обертке, Моисей утвердительно кивнул:
- Да, это полиция. - Помолчал и продолжил: - Толстяк, который ушел, спрашивал, не появился ли у вас за последние две недели новый жилец. Бакалейщица сказала, что не знает, но это возможно, так как она видела свет в комнате на первом этаже.
- Выпейте чашку горячего кофе, мсье Валеско. Антуанетта, ступай и принеси бутылку рома. Это всем кстати придется…
А солнце в тот день сияло вовсю. На белой стене дома отпечатался огромный солнечный треугольник. Кусок льда, что разорвал кувшин Моисея, почти сохранив былую форму, все еще валялся в углу двора.
- Пойду взгляну, не проснулся ли…
Мадам Барон подкралась на цыпочках к кровати, где все еще спал, сбросив с себя одеяло, Эли. Он ничего не слышал, оглушенный спиртным, тяжелый дух которого висел в воздухе комнаты, смешиваясь с запахами линолеума и печной золы.
- Ну что? - спросила Антуанетта, когда ее мать вошла на кухню.
- Он все еще спит… Я не в силах… Вы не могли бы взять это на себя, господин Моисей?
Ответом стало лишь молчание. Валеско улизнул, возможно, затем, чтобы эту неприятную миссию не взвалили на него, и снова устроился в засаде под сенью оконной шторы.
Улица была почти совсем пуста. Иногда проходил трамвай, казавшийся еще светлее в лучах солнца, но изморозь со стекол еще не сошла. Слева послышался звук рожка торговца фруктами. Коротышка раскурил трубку, и табачный дым смешался с клубами пара от его дыхания.
Всюду царил покой. Воздух был прозрачен. Малейший звук разносился далеко, сопровождаемый чуть заметным эхом, как на берегах большого озера.
Продолжительный скрип возвестил, что по тросу над улицей пошла череда подвесных вагонеток. Еще появился маленький паровозик, он маневрировал у выезда с территории фабрики, каждое новое движение сопровождая свистком.
Полицейский ждал кого-то или чего-то: он часто поглядывал в направлении городского центра. Мадам Барон чистила овощи. Антуанетта, забыв, что пора бы убраться в комнатах, стояла, прислонившись спиной к печке и комкая на груди шаль.
Внезапно она пробормотала:
- Кто-то стережет на пустыре - это точно?
- Валеско видел полицейского, который направлялся туда.
- Если бы не это, он мог бы спрыгнуть со стены… Ведь достаточно добежать до железной дороги, а уж там…
Тот человек уже больше часа назад занял свой наблюдательный пост, а Эли все спал. Кухня пропахла ромом. Даже Антуанетта немного выпила.
- Ступай отнеси стаканчик господину Валеско. У него в комнате не топлено…
И произнеся это, мадам Барон уже не на шутку принялась за Моисея:
- Дайте мне совет! Скажите что-нибудь! Если бы вы знали, в каком я состоянии… Я держу себя в руках только из-за Антуанетты…
Ее лицо сморщилось, но удержать слезы она все-таки сумела.
- Слышите?
Она резко вскочила с места и замерла, не смея шелохнуться. Автомобиль подъехал и затормозил у самых дверей. Решительные шаги протопали по тротуару, и раздался стук - почтовым ящиком, игравшим роль дверного молотка.
- Пойдите вы, откройте, я вас прошу!
Дверь отворилась лишь на секунду - время, которого хватило, чтобы увидеть такси у края озаренного солнцем тротуара. А по коридору уже звонко барабанили высокие каблуки.
На кухню влетела Сильви, окутанная шалью холодного воздуха. И не подумала обняться с матерью, сразу спросила:
- Он уехал?
Моисей из скромности остался за порогом. Мадам Барон позвала его, может быть, потому, что боялась остаться наедине с дочерью. Сильви распахнула манто, налила себе рома, не посчитав нужным найти чистый стакан.
- Он все еще здесь? Антуанетта не получила моего письма?
- Тише… Отец наверху…
Сильви поняла, что ее родитель ничего не знает, но ей некогда было разбираться в этом вопросе.
- Они-то по крайней мере не приходили?
- Сегодня с утра один полицейский дежурит на улице, а другой за домом.
- Из Брюсселя?
- Не знаю. Они ничего не предпринимают. Господин Валеско следит за ними из окна второго этажа.
Сильви кинулась туда, без стука вбежала в комнату, подошла к румыну, который проворно отвесил поклон.
- Это тот коротышка?
- Да. Он только что записал номер вашего такси.
Ведь Сильви не отослала его, и шофер теперь прохаживался перед домом.
- Вы из Брюсселя приехали?
Не отвечая, она вышла из комнаты. Все ее движения были одинаково четкими и стремительными. На лестнице она столкнулась с сестрой, но не сказала ни слова.
Мадам Барон, как завороженная, следила за ней из кухни. Вздохнула:
- Не понимаю, что она собирается делать…
- Ей виднее, чем нам, - проронил Моисей.
Все - кто на втором этаже, кто на кухне - вздрогнули, услышав, как скрипнула дверь передней комнаты. Но Сильви захлопнула ее за собой, и наступила тишина.
Эли ворочался во сне, прикрывал ладонью глаза - его беспокоило проникавшее в окно солнце.
- Вставай! Живо! - Сильви дергала его за руку.
Он глубоко, со вкусом вздохнул, еще поерзал, разлепил веки и наконец увидел перед собой молодую женщину.
- С какой стати?..
Он нахмурил брови: голова болела, и усилия припомнить, что произошло накануне, оставались напрасными. Язык с трудом ворочался во рту. Ему показалось, что остеохондроз снова дает о себе знать.
- Что я тебе говорила? И через Антуанетту передавала…
Она выражалась резко, и в ее взгляде не осталось ни капли нежности. Но он успел заметить, как солнце играло в ее волосах, мягко сбегающих на меховое манто.
- Ты еще не понял? Вставай! За тобой придут с минуты на минуту.
Он вскочил на ноги одним прыжком, как обезьяна. Подозрительно сощурил глаза:
- Да что ты говоришь?
- Хватит придуриваться. Сказано тебе: все кончено, они сейчас явятся…
Ненависть исказила лицо Нажеара, теперь в нем была угроза:
- Это ты меня выдала, не так ли?
- Не корчи из себя идиота. Сколько можно повторять? Тебе лучше бы одеться…
- Ты врешь! - закричал он, осененный новой идеей. - Я понял! Ты хочешь заставить меня уйти отсюда, потому и выдумываешь…
Но тут он осекся, метнулся к окну, заметив такси у края тротуара.
- Видишь вон там, впереди, дядьку у трамвайной остановки? Он из полиции…
Эли все еще не мог осмыслить положение. Налил себе стакан воды, прополоскал рот, сплюнул в раковину. Она заметила, как он бледен и худ, до чего неправильны его черты. Никогда еще его лицо не казалось таким некрасивым.
- Я все понял!
- Тем лучше! В таком случае одевайся…
- Ясное дело: ты меня выдала, чтобы получить награду!
- Кретин!
- Мне сразу надо было догадаться, когда ты меня заманивала в этот дом…
Она чуть не влепила ему пощечину, ее удержало только то, что он выглядел слишком ничтожным в этой потрепанной пижаме.
- Да оденься же!
- Я буду делать то, что вздумается. Одному Богу известно, что мне теперь вздумается!
И посмотрел на нее снизу, проверяя, какое впечатление произведет эта угроза. Но Сильви, по-прежнему в меховом манто, оперлась на подоконник, увлеченная тем, что происходило снаружи.
Накануне вечером ее вызвали в полицейское ведомство Брюсселя, где она предстала перед тремя мужчинами, один из них курил трубку. Инспектор, который уже допрашивал ее в "С пылу, с жару!", сидел на углу стола рядом с бельгийским комиссаром. И наконец, третий, тот, что без конца расхаживал взад-вперед, был инспектором из Парижа.
- Сядьте и объясните, почему вы нам солгали.
Она лишь мельком глянула на документы, разложенные на столе, но этой секунды ей хватило, чтобы заметить среди них фирменный бланк: Шарлеруа, "Кафе у вокзала".
Она сумела улыбнуться - без иронии, без вызова, просто по-дружески:
- На моем месте вы поступили бы так же…
Трое мужчин переглянулись. Им пришлось в свой черед ответить ей улыбкой.
К этой сцене Сильви готовилась последние три дня. Портье из "Паласа" видел, что она забрала чемоданы Нажеара. И не только портье, но и носильщик, который погрузил багаж в такси. На стоянку перед большими отелями обычно возвращаются одни и те же машины. Стало быть, им оставалось лишь взять след. Он вел в Шарлеруа, в "Кафе у вокзала", потом к дому 53 по улице Лавё.
- Он по-прежнему скрывается у ваших родственников?
- Этого я не знаю. Даю вам слово.
- Вы понимаете, что можете быть арестованы как сообщница?
Она похлопала ресницами, еще раз улыбнулась:
- Я поступала, как всякий бы поступил на моем месте. Мне остается только поклясться, что мои родители ровным счетом ничего не знали.
Вот и все. Трое мужчин снова обменялись взглядами. У них не было больше вопросов к ней. Они только не решили еще, оставят ее на свободе или нет. Француз пожал плечами, давая понять, что это не существенно.
- Идите! Но будьте готовы явиться по первому требованию.
- Мне можно съездить в Шарлеруа?
- Если вам так хочется, поезжайте.
Было одиннадцать вечера. Сильви понимала, что как только она уйдет, они позвонят в Шарлеруа. Если уже не позвонили. Она отправилась в "С пылу, с жару!", где едва успела вполголоса обменяться парой слов с Жаклин. Она танцевала. Пила шампанское с судовладельцем из Антверпена. И только когда забрезжил рассвет, сбросила вечернее платье, переоделась в будничное…
Эли злобно, ожесточенно сверлил ее глазами. Он видел ее профиль, волосы по-прежнему сияли на солнце, шелковые чулки плотно облегали стройные ноги.
- Оденься! - устало повторила она.
И поднялась, направилась к двери, плотно затворила ее за собой, прошла на кухню. Мать встретила ее вопросительным взглядом.
- Он одевается, - ответила она.
- Что он говорит?
Антуанетта тоже была здесь, ее глаза лихорадочно сверкали, сжатые губы стали тоньше:
- Что, по-твоему, он может говорить?
Девушка была явно на взводе. Валеско, спустившись к ним, налил себе рома. Это снова напомнило начало войны, когда мелкие повседневные условности обихода разом утратили значение.
- По-прежнему стоит как вкопанный! - доложил румын. - Только нос уже не такой красный, как-никак солнце пригревает…
Он посмотрел на часы: половина десятого. Но кастрюля все еще не стояла на огне. Мадам Барон больше не помышляла о чистке овощей.
- Лишь бы твой отец не проснулся! Антуанетта, ты не сходила бы посмотреть на него, а?
Антуанетта послушно вышла, ступая на цыпочках.
- Вы считаете, ничего больше сделать невозможно? - пролепетала мадам Барон, отводя глаза.
- Главное, ничего и не надо делать! - отрубила Сильви.
- Если бы не тот полицейский за домом… - пробормотал Валеско. - Но они приняли все меры…
Порой кто-нибудь вздрагивал - ему слышался шум из комнаты Эли.
- Я-то знаю, что сделал бы на его месте, - добавил Валеско, помолчав.
Мадам Барон заглянула ему в глаза:
- Что, что бы вы сделали?
Жестом он показал, что пустил бы себе пулю в лоб. Мадам Барон застонала и плеснула себе рому. Присутствующие не отдавали себе отчета, что все время выпивают, однако бутылка уже опустела наполовину. Вошла Антуанетта:
- Папа спросил у меня, который час. Я ему сказала, что всего восемь, и он снова задремал.
Обе женщины старались не смотреть на Сильви, которая одна из всех оставалась спокойной. Моисей, напротив, то и дело исподтишка поглядывал на нее и тотчас снова отводил глаза.
- Тише! Вот он…
Дверь комнаты заскрипела. Солнце, проникая сквозь застекленный верх входной двери, заполнило коридор золотым светом. Фигура Эли прорисовалась на фоне этого сияющего облака. Он приостановился на миг, потом направился в сторону кухни. Антуанетта открыла перед ним дверь.
Тишина воцарилась такая, будто все перестали дышать. Послышалось только короткое рыдание мадам Барон, она закрывала лицо руками.
Казалось, вошедший был совсем не тот человек, которого все привыкли видеть здесь в последние дни. Может быть, дело в том, что этот был сдержан, в нем чувствовалось пугающее спокойствие. Его мрачные, обведенные темными кругами глаза поочередно неторопливо переходили с одного лица на другое, рот агрессивно кривился.
- Вы довольны? - Усмехаясь, он потянулся к бутылке.
Никогда еще кухня не выглядела такой тесной. Все они сгрудились в ней, и каждого тяготили взгляды других. Солнце, заливая лучами двор, дотянулось до куска льда, и Антуанетта, стоявшая у окна, увидела, как на нем заиграла маленькая радуга.
- Замолчи! - сухо приказала Сильви.
Над верхней губой Эли выступали капельки пота, на подбородке алел свежий порез от бритвы. Потому что он побрился. И надел серый костюм, тот, в котором он щеголял на борту "Теофиля Готье".
Все взгляды были устремлены на двор, и он тоже туда смотрел. Задрал голову, чтобы разглядеть верх белой стены, над которым бледно голубело небо. Из груди мадам Барон снова вырвалось рыдание, она закричала:
- Вы все уверены, что ничего невозможно сделать?
Она не смела взглянуть на Эли. Моисей тоже отвел глаза. Валеско выскочил из кухни и устремился в свою комнату.
- Ничего, - твердо констатировала Сильви. - Было бы можно, я бы сделала.
Почему Эли внезапно шагнул к Антуанетте? Отшатнуться она не захотела. Но взгляд, устремленный ей в глаза, был так странен, что когда его рука потянулась к ее плечу, она вскрикнула и бросилась в объятия матери.
Валеско чуть не кубарем скатился с лестницы, вбежал, задыхаясь:
- Идут!
Перед дверью взревел мотор. Раздались шаги, голоса. Эли развернулся так резко, что всех напугал, и когда зазвенел звонок, ринулся вверх по лестнице.
- Твой отец! - простонала мадам Барон, прижимая к себе Антуанетту.
Валеско открывать не пошел. Это сделала Сильви. Дверь распахнулась, и в ее освещенном прямоугольнике появились три фигуры.
- Она уже здесь! - шутливо воскликнул один из них. - Надеюсь, вы хотя бы новых глупостей не натворили?
Инспектор, что допрашивал ее в "С пылу, с жару!", властно распахнул первую дверь, увидел чемоданы с инициалами "Э. Н.", наклонился, заглянул под кровать.
- Где он?
Француз остался на пороге, закурил сигарету с таким видом, будто происходящее его не интересовало.
- Наверху! - отвечала Сильви.
В мешанине света и тени, наполнявшей кухню, полицейские сразу рассмотрели мадам Барон с дочерью, и тем со своей стороны было ясно видно, как комиссар вынул из кармана револьвер и зарядил его.
- Поднимайтесь впереди нас, - приказал он Сильви.
Та без колебания зашагала вверх по ступеням. На первой площадке остановилась, открыла дверь комнаты Домба, потом Валеско, но обе были пусты.
Коротышка, что дежурил на улице, подошел поближе, его рука в кармане пальто тоже сжимала револьвер.
- Смелее… - машинально пробормотал Валеско.
Мадам Барон пыталась улыбнуться, гладила рыжие волосы Антуанетты, а у той нервы были так напряжены, что ни один звук от нее не ускользал.
- Слышите? - шепнула она.
Двое полицейских и Сильви были теперь на самом верху. Внезапно раздался крик, стук падающих предметов, грохот опрокидываемой мебели, звон битого стекла.
А потом шаги. Почти спокойные. Спускался один человек. Это была Сильви. Она вошла на кухню, совсем белая, сначала прижалась лбом к оконному стеклу, на котором от ее дыхания тотчас образовался запотевший квадратик.
- Что они там делают?
- Он выбрался на карниз…
А шум все не прекращался, перемежаемый резкими выкриками.
- Он как безумный… - прибавила Сильви, она задыхалась, все не могла восстановить дыхание. - Сначала они покатились по полу, все трое…
Повернув кран, она намочила носовой платок, провела им по лицу, пытаясь освежиться.
- Антуанетта! - закричала мать.
Моисей бросился к девушке. Вовремя - она уже валилась на пол без чувств.
- Положите ее на стол…
Валеско опрокинул бутылку с остатками рома, уронил стакан, который разлетелся вдребезги. Никто не знал, за что раньше хвататься.
- Может, уксус…