Они подошли к закопченному, засиженному мухами окну и выглянули на Сто шестнадцатую улицу.
- Машина - серый "бьюик", - припомнил Малыш Блэки. - Малолитражка.
Высунувшись из окна, они пробежали глазами ряды припаркованных у бровки автомобилей.
Солнце находилось на юге, и улица лежала в тени. По широким тротуарам взад-вперед сновали чернокожие, одетые в светлую, летнюю одежду. Из-под головных уборов различных фасонов и размеров виднелись лоснящиеся от пота черные лица, из холщовых рукавов платьев и рубашек торчали черные руки.
На мостовой, за пустым рефрижератором, примостилась двухколесная тележка, груженная ломтями арбуза, которые были упакованы в целлофан со льдом и покрыты влажными джутовыми мешками от солнца. Сбоку на тележке от руки было написано: "САХАРНЫЙ АРБУЗ ИЗ ДЖОРДЖИИ", причем буква "С" была перевернута вверх ногами. Сзади на тротуар капала с тележки вода.
Еще дальше какой-то старик торговал шербетом в стаканах. На маленькой тележке лежала глыба льда, покрытая мокрой газетой, а вокруг были расставлены разноцветные бутылочки. За тележкой на тротуаре стоял открытый лоток, с которого продавались жареные сосиски; на лотке, точно солдаты на параде, выстроились большие запотевшие бутылки с ледяной водой, подкрашенной апельсиновым сиропом.
Бары и закусочные отгородились от улицы спущенными жалюзи. На вывесках у входа в кинотеатр из огромных револьверов перестреливались кровожадного вида гангстеры, а перед кинотеатром, подставив шоколадные спины под струю бьющей из пожарного крана ледяной воды, визжали ребятишки в набедренных повязках.
Гробовщик оставил собаку в машине, и теперь она высунула голову наружу и, тяжело дыша от жары, озиралась по сторонам. Вокруг "плимута" посмотреть на громадного зверя собралась небольшая толпа. Несмотря на то что собака была в наморднике, зеваки держались от нее на почтительном расстоянии.
Какой-то мальчуган поднял на руки свою дворняжку, чтобы та полюбовалась на большую собаку, однако зрелище это удовольствия дворняжке не доставило.
Серого же "бьюика" видно не было.
Малыш Блэки покачал головой:
- Наверно, уехали.
Где-то внизу, в баре, заиграла пластинка. На грязном окне жужжала большая навозная муха.
- Значит, говоришь, ты их не разглядел? - снова спросил Гробовщик, стараясь скрыть разочарование.
- Толком нет, - признался Малыш. - Эти двое - самые обыкновенные уголовники. Один, если мне не изменяет память, - тощий, с белым, болезненным лицом, судя по всему, наркоман. Другой - толстый, светлый, скорее швед какой-нибудь, чем итальяшка. Оба в соломенных шляпах и в дымчатых очках. Знаешь их?
- Похоже, это те самые ублюдки, что стукнули меня и подстрелили Могильщика.
Малыш Блэки прищелкнул языком.
- Бедняга Могильщик. Думаешь, выживет?
В голосе Малыша сочувствия не было, но не потому, что он Могильщика недолюбливал; наоборот, Могильщик был ему симпатичен; просто, как и всякий немолодой уже человек, Блэки радовался, что умирает не он, а кто-то другой.
Гробовщик все это хорошо понимал.
- Пока трудно сказать, - буркнул он.
- Жаль, что ничем не могу тебе помочь, старина. Девица была модно одета, в светло-зеленом костюме…
- Я ее знаю.
- Больше я ничего не заметил.
- Спасибо, в таких случаях важна любая мелочь. А самого Мизинца ты не видел?
- Последние несколько дней - нет. Что от него хотят эти уголовники?
- То же, что и от меня.
Малыш Блэки мельком взглянул на Гробовщика.
- Не повезло этому орангутангу, - сказал он. - Если б не кожа, Мизинцу на ринге не было бы равных.
- А что у него с кожей? - рассеянно спросил Гробовщик. В этот момент он думал о жене управляющего - ему в голову вдруг пришла одна идея.
- Синяки на теле остаются - вот что, - ответил Малыш. - Пальцем ткнешь - уже синяк. Посмотреть на него на ринге - живого места нет, а на самом деле - как огурчик. Помню, остановил как-то судья бой, а Мизинец даже не…
- У меня мало времени, Малыш, - перебил его Гробовщик. - Не подскажешь, где его можно найти?
Блэки почесал свою лоснящуюся от пота лысину.
- Где-то на Риверсайд-драйв у него, кажется, берлога есть.
- Знаю, но ведь сейчас он в бегах.
- Правда? Тогда ничем не могу помочь. - Малыш прищурился и испытующе посмотрел на Гробовщика: - Тебя, значит, ни о чем спрашивать нельзя, да?
- Не в том дело, Малыш, - сказал Гробовщик. - Просто у меня сейчас времени нет.
- Я слышал, что у него где-то в Бронксе тетка живет, - помолчав, сказал Малыш. - По кличке Небесная. Когда-нибудь слышал о такой?
Гробовщик задумался.
- Имя знакомое. Слышать-то слышал, а вот встречаться не приходилось.
- Многое потерял: говорят, она родилась в один год с Колумбом. Исцелительница. И содержит притон.
- Наркотики?
- Героин.
В раскалывающейся от боли голове мысли плясали, точно муравьи по раскаленной сковороде. "Все в этом деле начинается и кончается героином", - подумалось Гробовщику.
- И где ж она ворожит? В собственном храме?
- Чего не знаю, того не знаю. - Малыш Блэки покачал головой. - По словам Мизинца, денег у нее куры не клюют, но ему она каждый цент считает. Наверняка есть у нее какой-то шалман.
- А где, не в курсе?
- Где-то в этих краях, надо полагать.
- Легко сказать "в этих краях" - весь же Бронкс не обойдешь!
Малыш Блэки решил наконец расстаться со своей сигарой. Он выплюнул окурок на пол и стал выковыривать табак, забившийся между редких, кривых зубов.
- Ее адрес Папаша может знать, - сказал он после паузы. - Знаешь такого? И где его найти тоже знаешь?
- Да, - сказал Гробовщик, направляясь к двери. - Пока.
- Только не говори ему, что это я тебя надоумил.
- Не скажу.
Все это время Малыш Блэки незаметно разглядывал своего гостя. От его умных старых глаз ничего не могло скрыться - ни револьверы, ни дубинка. "Дело пахнет керосином", - решил он.
Когда Гробовщик уже вышел на лестницу, Малыш окликнул его:
- Постой. У тебя на рубашке кровь.
Его подмывало спросить, чья это кровь, но задавать такой вопрос впрямую было рискованно.
Гробовщик даже не взглянул на рубашку.
- Да, - сказал он, не останавливаясь и не оборачиваясь. - То ли еще будет.
17
Марихуана в отличие от опиума и кокаина вызывает бешеный аппетит.
Небесная только что разговаривала с Папашей, и после его рассказа об очередной бредовой идее Мизинца ей вдруг безумно захотелось съесть что-нибудь такое, чего она никогда раньше не пробовала. Она так проголодалась, что была совершенно не в состоянии думать, не могла представить себе, что еще выкинул этот тип.
Спустя двадцать пять минут она вышла из машины у входа в маленький грязный ресторанчик под вывеской "Домашняя кухня", где у нее был знакомый повар. Ресторан находился за магазином, где, если верить рекламе, можно было приобрести "ДАРЫ МОРЯ - ВОСТОЧНЫЕ СЛАДОСТИ".
Небесная заказала полдюжины сырых устриц в раковинах, бутылку черной патоки, три сырых яйца и стакан простокваши.
Хозяйке ресторана, толстой высокой негритянке, пришлось, чтобы выполнить ее заказ, посылать официанта в "Восточные сладости". Она стояла перед столиком Небесной и смотрела, как та поливает патокой устрицы и смешивает сырые яйца с простоквашей.
- Если б я тебя не знала, дорогая, - сказала хозяйка ресторана, - я бы решила, что ты залетела.
- Верно, залетела - только в другом смысле, - сказала Небесная, а про себя подумала: "Так далеко, как я, еще никто не залетал".
Вдруг она вскочила и, вылетев пулей из ресторана, побежала по дорожке к ограде, где ее вырвало. Вырвало чем-то таким, чего не стали бы нюхать даже самые голодные собаки. Вернувшись, она заказала жареного цыпленка.
- Я же говорю, залетела, - сказала толстая негритянка.
Покончив с цыпленком. Небесная отодвинулась от стола и раскрыла свою черную, вышитую бисером сумку. Помимо косметики, в сумке лежали бумажник с пятью стодолларовыми, тремя десятидолларовыми и двумя однодолларовыми кредитками, горсть гремевшей на дне мелочи, трубка и кисет с марихуаной, брелок с тринадцатью ключами, стрелявший пулями "дум-дум" револьвер 38-го калибра с отпиленным дулом в виде совы, длиной всего в один дюйм; острый как бритва нож с костяной ручкой, колода гадальных карт с надписью "Небесная - исцелительница", три пахнувших лавандой носовых платка с вышитыми на нем инициалами, три французские заколки, похожие на миниатюрные бусы из медвежьих зубов, фотография негра с прилизанными волосами и лошадиными зубами, с надписью "Чуче от Хучи", и подделанный значок заместителя шерифа.
"Теперь я даже не шлюха, - с горечью проговорила она. - Я - никто".
Она не думала ни о Святом, ни о взорванном сейфе, ни о том, что у нее нет больше дома. Она была слишком стара, чтобы горевать.
Время - вот что тревожило ее больше всего. Дорога была каждая минута. "Либо, я в самое ближайшее время отправлюсь на тот свет, либо за решетку, - подумала она. - Если легавые еще не опознали пробитый пулями "линкольн", то вот-вот опознают. Если до утра я не добьюсь успеха, будет поздно. До начала следующего дня необходимо исчезнуть отсюда".
После разговора с вежливой дамой из Общества зашиты животных Небесная догадалась, что сыщик, который забрал собаку, ищет Мизинца. Она же, наоборот, искала Мизинца в надежде найти собаку.
На очереди был визит к Малышу Блэки.
Она наняла старый "меркьюри", принадлежавший бандитского вида негру, который занимался частным извозом без лицензии. Это был тощий, долговязый парень с подвижным, нервным лицом, какой-то черно-бурой кожей и живыми красными глазками. Он курил марихуану, а потому, по мнению Небесной, заслуживал всяческого доверия.
Когда она вышла из ресторана и села на заднее сиденье, долговязый, накурившись травки, мирно посапывал за рулем.
- Развернись и поезжай в сторону Ленокса, - распорядилась Небесная.
Долговязый отжал сцепление и мастерски развернулся прямо из правого ряда.
- Я знаю, водить ты умеешь - каждый раз можешь мне свое искусство не демонстрировать, - съязвила она.
Долговязый ухмыльнулся ей в зеркало заднего вида, чуть не сбив при этом женщину с коляской, которая переходила дорогу.
Только они миновали поворот на Восьмую авеню, Небесная, совершенно случайно, заметила, что из проезжавшего по противоположной полосе "плимута" высунулась та самая собака, которую она искала.
- Шеба! - завизжала она. - Разворачивайся!
Долговязый, который накурился до одури, от этого пронзительного крика совершенно потерял голову. Он знал, что его зовут не Шеба, но не знал, кто такая Шеба. "Впрочем, - подумал он, - старая ведьма испугалась Шебы, и этого достаточно".
И, даже не повернув головы, он с остервенением стал вертеть руль влево.
Завизжали тормоза. Закричали люди. Две ехавшие сзади машины столкнулись. Мчавшийся навстречу городской автобус так резко затормозил, что пассажиры попадали со своих мест.
"Меркьюри" накренился и, не вписавшись в поворот, въехал на тротуар. Какой-то инвалид, подпрыгнув, как кенгуру, метнулся к двери закусочной. Проповедник в черной сутане с криком "Господи, помилуй и спаси" сбил с ног пожилую даму.
Передним бампером "меркьюри" опрокинул деревянный лоток с религиозной литературой, и на тротуар высыпались двадцать четыре "штакета" с марихуаной.
Но долговязый ничего этого не видел. Он доверился судьбе и своему автомобилю.
- Езжай за той машиной! - закричала Небесная.
- За какой?! - На улице действительно машин было много.
- Она свернула на Восьмую!
В этот момент он уже проскочил поворот на Восьмую авеню и ехал в правом ряду со скоростью пятьдесят миль в час, однако все это не помешало ему сделать еще один, совершенно умопомрачительный разворот, подрезав такси и проскочив перед самым носом у крытого фургона. Зашуршали шины, послышались ругательства, однако "меркьюри", чуть не оседлав старый седан с откидным верхом, до отказа набитый женщинами и детьми, уже мчался по Восьмой авеню. Женщины, сидевшие в седане, громко заголосили от ужаса.
Где-то сзади раздалась заливистая трель полицейского свистка.
- Не останавливайся! - закричала Небесная.
- А я разве останавливаюсь?! - буркнул долговязый через плечо и, впритирку объехав седан, нажал на педаль газа.
- Смотри куда едешь, черномазый псих! - крикнул вслед ему водитель седана, многодетный отец с глазами навыкате.
Но "меркьюри", оторвавшись, уже догонял "плимут" Гробовщика.
- Это он! - заорала Небесная. - Не подъезжай слишком близко!
- Черт, тогда я лучше его обгоню, - откликнулся долговязый.
Гробовщик обратил внимание на обогнавший его старый, побитый "меркьюри". В другое время он взял бы на себя обязанность дорожного полисмена и догнал бы нарушителя, но сейчас времени не было.
"Очередной лихач, какой-нибудь чернокожий Стерлинг Мосс, испытывающий машину перед гонками. В Гарлеме таких полно. Накурятся травки и носятся как безумные на своих колымагах. - Ему показалось, что, кроме водителя, в "меркьюри" никого нет. - Черт с ним, если сам не разобьется, все равно рано или поздно в полицию попадет", - подумал Гробовщик и выбросил "меркьюри" из головы.
Когда он подъехал к табачной лавке Папаши, "меркьюри" скрылся из виду.
Как и у табачных магазинов компании "Юнайтед тобэкко сторз", входная дверь в лавчонку Папаши была выкрашена в ярко-красный цвет. Папаша, правда, назвал свое заведение "Риюнайтед тобэкко сторз", и ничего нельзя было с этим поделать.
Шторы на витрине были задернуты.
Гробовщик взглянул на часы. Семь минут седьмого. Тень от доходного дома напротив падала на табачную лавку. "Что-то рановато они сегодня закрылись", - подумал Гробовщик, и от тревожного предчувствия у него засосало под ложечкой.
Он вышел из машины, подошел к двери и подергал ее. Заперта. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что надо бы стереть с ручки двери свои отпечатки пальцев, сесть в машину и уехать - здесь ему делать нечего. Он ведь уволен из полиции и, как любое гражданское лицо, расследовать преступление не имеет права, тем самым он нарушает закон. "Позвони в полицию, сообщи им о своих подозрениях, сам же ничего не предпринимай", - шепнул ему внутренний голос.
Нет, этого он допустить не мог. Он ведь в это дело замешан, влез в него с головой. Назад, как самолету, пролетевшему над океаном больше половины пути, возврата нет. Он вспомнил про Могильщика, но отогнал эту мысль, так она была мучительна. Он вдруг поймал себя на том, что уже привык к сверлящей головной боли и к привкусу во рту, как будто страдал этим всю жизнь.
Он глубоко вздохнул и огляделся по сторонам, нет ли поблизости полиции, а затем достал перочинный нож, открыл лезвие с шилом и стал ковырять им в дверном замке.
Через минуту дверь открылась - уходя, ее просто захлопнули. Гробовщик зашел внутрь, закрыл за собой дверь, защелкнул замок и, пошарив по стене рукой, нащупал выключатель.
Ничего неожиданного он не увидел.
За стеклянным прилавком лежало тело Папаши. На лбу у него зияла дыра с запекшейся, почерневшей кровью, а кожа вокруг, примерно на дюйм в диаметре, была опалена порохом. Гробовщик поддел носком ботинка плечо убитого и слегка приподнял тело, чтобы виден был затылок. На шее, под волосами, в том месте, где, выйдя из черепа, застряла пуля, виднелась небольшая твердая опухоль.
"Чистая работа, - совершенно равнодушно подумал он. - Ни крови. Ни шума. Кто-то поднес пистолете глушителем колбу Папаши и спустил курок. Пистолет находился от него всего в нескольких дюймах, но Папаша почему-то этого не заметил. И поплатился".
Лавку явно обыскивали - поспешно, но тщательно. Полки, ящики, коробки, пакеты были выдвинуты, раскрыты, вывернуты, а их содержимое разбросано по полу. Среди нераспечатанных блоков сигарет, сигар, спичечных коробков, зажигалок, кремней, газовых баллонов, трубок и мундштуков то тут, то там валялись аккуратно сложенные упаковки с героином и тщательно свернутые "штакеты" - каждая сигарета с марихуаной была величиной с подводную лодку. В спертом, вонючем воздухе до сих пор слабо пахло порохом.
Переступая через разбросанные по полу предметы, он подошел к внутренней двери и, открыв ее, проник в чулан, где стояли два подбитых войлоком стула с прямыми спинками. От дыма марихуаны в комнатке щипало глаза. И здесь тоже все было перевернуто вверх дном.
По всей вероятности, искавшие не нашли того, чего искали.
"Погибло уже двое. А Могильщик?.. Кто бы это мог быть: дешевые гарлемские шлюшки, промышляющие продажей наркотиков? Или какие-нибудь цветные подонки, готовые за доллар пришить первого встречного? Но каким образом они в эту историю замешаны? Нет, это дело рук профессиональных убийц, наемных гангстеров какого-то мафиозного синдиката…"
О том, что случилось со Святым, Гробовщик, естественно, даже не подозревал, иначе бы он знал, что в этой истории уже насчитывается не два трупа, а целых пять.
Он задумался, не стоит ли, пока не поздно, отступить. Пусть с этими убийствами разбирается уголовная полиция или же отдел по борьбе с наркотиками. А если сами не справятся, пусть армию вызывают.
Но тут ему пришло в голову, что если он сообщит об убийстве Папаши в полицию, его задержат, станут допрашивать, а начальство поинтересуется, какого черта он лез в эту историю, ведь его предупреждали о последствиях.
"Это им вряд ли понравится, Эд". - заговорил сам с собой Гробовщик.
А с другой стороны, они ведь все равно его выследят. Да он и не пытался скрываться - где только нет его отпечатков пальцев! Они найдут свидетелей, которые подтвердят, что он здесь был. Словом, один вариант плох, а второй еще хуже.
Он опять подумал о Могильщике. Придется теперь срабатываться с новым партнером - если, конечно, его возьмут обратно в полицию. Без Могильщика гарлемский преступный мир вздохнет свободно. Ему вспомнилось, как Могильщик поймал бандита, который плеснул ему, Гробовщику, в лицо кислотой; как Могильщик прострелил этому подонку оба глаза. Чтобы другим не повадно было. Нет, если сейчас он отступит, этого ему не забудут.
В этой лавке делать больше нечего. Все, что мог, он уже выяснил.
"Разя сам их найти не могу - пусть они меня ищут", - подумал он, вышел на улицу и захлопнул за собой дверь.
Возле "плимута", открыв заднюю дверцу, стояла девочка лет двенадцати и пыталась выманить собаку наружу. Но просунуть руку в машину и потянуть за цепь девочка боялась - она стояла поодаль на тротуаре и говорила: "Шеба, Шеба, ну, иди сюда".
Это Гробовщику показалось странным: девочка знала имя собаки, но с самой собакой была незнакома.
Раздумывая над этим, Гробовщик краем глаза увидел, что на противоположной стороне, на углу Восьмой авеню и Сто тридцать седьмой улицы, стоит и смотрит в небо какой-то парень. Смотрит с таким видом, будто на небе было что-то необычайно интересное.