Накачавшийся наркотиками гангстер шагнул вперед и уже собирался разрядить свой "кольт" в неподвижно лежащее тело, но тут второй гангстер, который стоял в дверях мастерской, закричал:
- Ты что, черт побери, совсем, что ли, спятил из обеих пушек палить?!
Первый, тот, что явно был на игле, пропустил его слова мимо ушей. Ему не терпелось выпустить в свою жертву еще одну пулю.
И вдруг невдалеке раздался женский крик. Истошный, душераздирающий крик. Только чернокожая могла кричать так громко, с таким неподдельным ужасом. Гангстер за всю свою жизнь ни разу не слышал такого пронзительного крика, и это вывело его из равновесия.
Он подпрыгнул на месте и бросился бежать, сам толком не зная куда. Промчавшись по коридору, он угодил в объятия второго гангстера, и между ними завязалась потасовка.
Посреди коридора стояла чернокожая служанка, она только что спустилась на лифте в подвал. Перед ней на полу лежала перевернутая корзина с грязным бельем, которая выпала у нее из рук. Служанка застыла как вкопанная, с широко разинутым ртом, по величине и по форме напоминавшим страусиное яйцо. Рот девушки был раскрыт настолько широко, что видны были кончики задних зубов и белый язык, прижатый к нёбу, похожему на кроваво-красные сталагмиты. Жилы у нее на шее вздулись, как канаты. Выпученные глаза были устремлены в одну точку. Крик, который безостановочно рвался наружу из ее глотки, был надрывным и совершенно непереносимым.
Второй гангстер высвободил левую руку и дважды наотмашь ударил первого по физиономии.
В расширенных зрачках первого гангстера на мгновение мелькнуло сознание, а затем от ужаса они расширились еще больше.
"Кольт" 38-го калибра он спрятал в кобуру под пиджак, "деринджер" сунул в правый боковой карман, после чего понесся вверх по лестнице с такой скоростью, будто за ним гнались привидения.
- Наширялся, а теперь бегаешь как безумный! - крикнул ему вдогонку второй гангстер. - Из дома выходи шагом, не беги!
11
"Королева Мария" отплывала ровно в полдень.
Работники судоверфи говорили, что никогда еще при отплытии океанского лайнера не было столько накладок.
Во-первых, столкнулись два буксира, которые должны были помочь "Марии" сняться с якоря, в результате чего один из стоявших на палубе моряков, человек физически крепкий, вылетел за борт, а капитан одного из буксиров подавился вставной челюстью.
Во-вторых, с пристани свалились в воду два дородных бизнесмена, праздновавших отъезд своих жен, а также одна толстая дама, которая провожала дочь, и пароходу, прежде чем их выловили, пришлось подавать назад.
Кроме того, толпа смела полицию, не пускавшую провожающих за турникеты; то и дело вспыхивали потасовки, несколько человек затоптали. Всего в порту в то утро собралось шесть с половиной тысяч человек: полторы тысячи пассажиров на борту и пять тысяч провожающих на пристани. С буксиров раздавались заливистые свистки, с борта лайнера выкрикивались громкие команды, шесть с половиной тысяч глоток хором кричали "до свидания" - шум стоял такой, что можно было разбудить мертвецов на кладбище.
По мнению руководства порта, все эти накладки были вызваны чудовищной жарой. Гроза прошла стороной, небо было безоблачным, нещадно палило солнце.
В такой суматохе никто, разумеется, не обращал на Мизинца внимания. В порту, как всегда, у всех на уме были далекие страны и экзотические народы, поэтому Мизинца принимали за африканского политика, за кубинского революционера, за заклинателя змей из Бразилии или же за самого обыкновенного чистильщика обуви из Гарлема.
А Мизинец искал сундук.
Пока на пристани творились все эти беспорядки, он незаметно зашел в пакгауз в самом конце верфи и стал осматривать сложенный там груз.
За этим его и застал вернувшийся в пакгауз охранник.
- Ты что здесь забыл, приятель? Тебе здесь делать нечего.
- Я ищу Джо, - ответил Мизинец, вертя головой и пританцовывая как полоумный.
Мизинец, как и все цветные, хорошо знал, что, если вести себя по-дурацки, любой белый сочтет его безвредным идиотом.
Охранник посмотрел на Мизинца, с трудом сдерживая улыбку.
Мизинец сильно вспотел, и в тех местах, где с него сошла краска, появились фиолетовые подтеки. Подтеки были на красной фуфайке, на груди и под мышками, а также сзади, на светлых брюках "палм-бич". Ручейки пота сбегали по его лицу, собирались на завязанной под подбородком шляпной резинке и капали на пол.
- Какого еще Джо? - спросил охранник.
- Носильщик Джо. Неужели не знаешь?
- Посмотри наверху, где хранится пассажирский багаж, - здесь носильщики не работают.
- Спасибо, сэр, - сказал Мизинец и потащился на второй этаж.
- Видал? - спросил первый охранник второго. - Черномазого в белой соломенной шляпе и в красной фуфайке?
Второй охранник послушно посмотрел вслед Мизинцу.
- У него вместо пота - чернила, - сказал первый охранник.
Второй охранник только снисходительно улыбнулся.
- Честное слово, - сказал первый охранник. - Посмотри на пол. Видишь, что с него натекло?
Второй охранник посмотрел на фиолетовые пятна на сером бетонном полу и недоверчиво хмыкнул.
- Что, не веришь? - Первый охранник разозлился. - Пойди тогда сам на него посмотри.
Второй охранник закивал - верю, мол.
Первый охранник немного успокоился:
- Я и раньше слышал, что у черномазых вместо пота чернила, - сказал он. - Но вижу впервые.
Сундук Мизинец заметил сразу, как только подошел к секции с багажом, предназначавшимся для погрузки в трюм. Сундук стоял в стороне от уже сгруженных на тележку чемоданов и тюков.
Мизинец даже не подошел к сундуку. Он полюбовался им издали.
Теперь предстояло найти африканца.
Для этого он зашел под железнодорожную эстакаду и, спрятавшись за бетонной сваей, стал следить за уходящими с пристани. "Отыскать африканца в толпе будет несложно, - размышлял Мизинец. - Он сразу бросается в глаза - как муха в стакане молока".
Мизинец простоял без толку целый час. Ждать надоело. Если африканец и провожал Гаса и Джинни, он, вероятно, уже ушел.
Тогда Мизинец решил поехать на квартиру, которую снимал африканец. Может, домохозяйка что-нибудь про него знает?
Жил африканец на углу Сто сорок пятой улицы и Восьмой авеню. Добраться туда было не сложно - только бы по дороге полиция не сцапала! Мизинцу вдруг пришло в голову, что из-за фиолетовых подтеков на одежде он обращает на себя внимание. Кроме того, у него было только пятнадцать центов, и взять такси, даже если бы водитель согласился его подвезти, он не мог.
Пока он все это обдумывал, ему на глаза попался обвешанный рекламными щитами старик, который, еле волоча ноги, шел вдоль пристани и с печальным видом заглядывал во все попадавшиеся ему на пути бары и закусочные. За сегодняшнее утро Мизинец в общей сложности вколол себе четыре двойных порции наркотика, и голова у него теперь работала превосходно.
На рекламных щитах, висевших у старика на груди и на спине, Мизинец прочитал следующее объявление:
БУРЛЕСК МИСТЕРА БЛИНСКИ
Джерси-Сити
50 бесподобных красоток 50
10 непревзойденных мастериц стриптиза 10
6 умопомрачительных комиков 6
НЕЗАБЫВАЕМОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Внизу какой-то остряк приписал красным фломастером: "Такое и Пикассо не снилось".
Мизинец внимательно осмотрел старика. Видавшая виды соломенная шляпа, красный нос картошкой, седая щетина, обтрепанные манжеты висящих мешком брюк и разбитые ботинки с отстающими подошвами; при ходьбе одна из них болталась и хлопала под щитом. "Безработный из Хобокена, не иначе", - решил про себя Мизинец.
Он перешел улицу и догнал старика.
- Тут у тебя правда написана? - спросил он, пританцовывая, как полагалось истинному сыну дяди Тома. - Я только что из Миссисипи и хочу знать, это правда?
Старикан поднял на него свои слезящиеся, бесцветные глаза.
- Что правда? - переспросил он пропитым голосом.
Мизинец облизнул фиолетовые губы большим розовым языком.
- Правда, что белые женщины голышом бегают?
Старикан хмыкнул, обнажив желтые, цвета куриного помета, кривые зубы.
- В чем мать родила! - заверил он Мизинца. - У них к тому же и растительность сбрита.
- Да ну?! Вот бы на них посмотреть! - воскликнул Мизинец.
Это навело старика на мысль. Он с раннего утра шатался по пристани, рекламируя товар мистера Блински водителям грузовиков и портовым рабочим, и в закусочную не зашел ни разу - с этими щитами его туда не пускали.
- Подержи-ка эти штуки, - сказал он Мизинцу. - А я зайду в бар, там у меня друг работает, может, он тебя на стриптиз сводит.
- Давай, - согласился Мизинец и помог старику снять через голову оба щита.
Старикан побежал в ближайшую закусочную, а Мизинец - в противоположную сторону и на первом же перекрестке свернул за угол. Там он остановился и надел шиты на себя. Ходить в них было нелегко: они жали в подмышках и торчали спереди и сзади, точно модные теперь плавательные пузыри, - зато под щитами фиолетовых разводов на фуфайке и брюках видно не было. Придерживая щиты локтями, Мизинец бодро направился через Коламбус-Серкл к станции метро "Бродвей".
Он вышел из метро на углу Сто сорок пятой улицы и Ленокс-авеню и тут же сбросил с себя раскрашенные доски. В Гарлеме они были ему не нужны.
Мизинец свернул на Восьмую авеню и подошел к подъезду рядом с баром "Серебряная луна".
- Эй! - окликнул его чей-то голос.
Мизинец обернулся и увидел старую негритянку, которая поманила его пальцем. Он подошел.
- Не ходи туда, - предупредила старуха. - Там двое белых фараонов.
Старуха никогда Мизинца в глаза не видела, но у черного населения Гарлема существует неписаное правило: предупреждать друг друга, если поблизости находятся белые полицейские. Кого разыскивает полиция, значения не имело.
Мизинец огляделся: нет ли рядом патрульной машины. Он весь напрягся, подобрался, готовый в случае чего быстренько ретироваться.
- Они в штатском, - пояснила старуха. - Сыщики. И приехали в самом обыкновенном "форде".
Мизинец покосился на стоявший у подъезда "форд"-седан и, даже не поблагодарив старуху, быстро зашагал по Восьмой авеню. Его посвежевшие от наркотиков мозги работали как часы. Скорее всего фараоны заявились сюда в поисках африканца, рассуждал он. Тем лучше. Плохо только, что они хватились его слишком рано. А это означает, что африканец натворил что-то, чего он, Мизинец, еще не знает.
Удалившись от дома африканца на два квартала, Мизинец решил, что теперь он в безопасности и можно пойти в бар. Но тут он вспомнил, что у него нет с собой денег, и решил отправиться на Сто тридцать седьмую улицу, где его друг под вывеской табачного магазина держал воровской притон, в котором торговцы наркотиками сбывали школьникам старших классов марихуану и уже разбавленные порошки героина.
Его друга звали Папаша, это был старый негр с белыми, похожими на проказу пятнами на сморщенной коричневой коже. В маленькой, тесной табачной лавке нечем было дышать, однако на Папаше был толстый коричневый свитер и черная касторовая шляпа, так низко надвинутая на глаза, что она касалась дужек черных дымчатых очков. В первый момент Папаша Мизинца не узнал.
- Чего тебе, приятель? - подозрительно щурясь, спросил он тоненьким, дребезжащим голосом.
- Ты что, ослеп, - сердито сказал Мизинец. - Не узнаешь? Это ж я, Мизинец.
Папаша внимательно посмотрел на него сквозь дымчатые очки.
- Да, верно, рожа у тебя, как и у Мизинца, кирпича просит. Да и ростом ты не меньше. Только вот почему ты почернел, никак не пойму. В черничном отваре, что ли, выкупался?
- Я покрасился. Меня легавые ищут.
- Тогда уходи отсюда, - испуганно проговорил Папаша. - Ты что, хочешь, чтобы меня за решетку посадили?
- Не бойся, никто не видел, как я сюда зашел, - возразил Мизинец. - И потом, меня же невозможно узнать, ты сам только что в этом убедился.
- Ладно, говори, зачем пришел, и проваливай, - проворчал Папаша. - С тебя краска ручьями течет, поэтому долго ты так не проходишь, не думай.
- У меня к тебе просьба. Пошли Испанца на угол Сто сорок пятой улицы. Пусть встретит африканца и предупредит его, чтобы тот не возвращался домой - его полиция ищет.
- Гм! А как, интересно, он узнает этого африканца в лицо?
- Да это проще простого. На голове у африканца будет полотенце, а поверх штанов - разноцветные простыни.
- А что этот африканец натворил?
- Ничего он не натворил. Он так всегда одевается.
- Да я не о том. Что он такого Сделал, что его полиция разыскивает?
- А я-то откуда знаю? - Мизинец даже обиделся. - Просто не хочу, чтобы его сцапали, вот и все.
- Дело в том, что Испанец сейчас на винте, - сказал Папаша. - Так наширялся, что простыню от платья не отличит. Может вместо твоего африканца какую-нибудь старуху остановить.
- А я-то думал, ты мне друг, - плаксивым голосом проговорил Мизинец.
Старик посмотрел на его перемазанное фиолетовой краской, нахмуренное лицо и передумал.
- Испанец! - крикнул он.
Из задней комнаты вышел очень худой, черный как вакса парень с вытянутой, похожей на яйцо головой и косящим взглядом карих, с расширенными зрачками глаз. Одет он был также, как любой гарлемский подросток: белая майка, джинсы, спортивные тапочки. Вот только волосы у него почему-то были не короткие и курчавые, а длинные и совершенно прямые.
- Чего тебе? - спросил он резким, неприятным голосом.
- Говори ты, - велел Папаша Мизинцу.
Мизинец описал Испанцу ситуацию.
- А что, если легавые его уже поймали? - спросил Испанец.
- Тогда рви оттуда когти - и все дела.
- Ладно, - сказал Испанец. - Давай бабки.
- Расплачусь сегодня вечером у Небесной, - пообещал Мизинец. - Если меня не будет, обратись к Святому: я оставлю ему для тебя десятку.
- Договорились, старичок, - сказал Испанец. - Только смотри, чтобы мне не пришлось искать тебя.
Испанец вытащил из кармана дымчатые очки, надел их, сунул обе руки в задние карманы джинсов, распахнул ногой дверь и вышел на улицу.
- Ты только на него особенно не рассчитывай, - предупредил Мизинца Папаша.
- Да я и не рассчитываю, - сказал Мизинец и вышел вслед за Испанцем.
Но пошли они в разные стороны.
12
"Меня не обманешь, - проворчал Святой, выкапывая спрятанную под полом гаража бутылку нитроглицерина. - Корчит из себя невинную овечку. Думает, Святого легко провести. Слава Богу, я эту лису не первый день знаю".
Работая, он все время что-то бормотал себе под нос. Он ужасно спешил, хотя с этой штукой приходилось быть настороже. Мизинец ушел всего пять минут назад, но когда вернется Небесная, он не знал, а до ее возвращения надо было успеть все сделать и сбежать.
"Пойду, говорит, провожу Гаса". Так я тебе и поверил! За всю жизнь ни разу слова правды не сказала, сука паршивая. Могла, кстати, и в полицию на меня заявить, с нее станется. Ей это выгоднее, чем сбывать ворованное".
Нитроглицерин был налит в зеленую бутылку, плотно заткнутую резиновой пробкой, чтобы туда не попал воздух. Бутылку эту Святой закопал в гараже пятнадцать лет назад, еще до того, как Небесная под влиянием своего тогдашнего любовника, который почему-то Святого невзлюбил, впервые стала подумывать о том, как бы от него избавиться.
"Ты хочешь от меня избавиться - пожалуйста, - бубнил он. - Но сначала придется заплатить за двадцать пять лет безупречной службы".
В свое время он завернул бутылку в кусок старой камеры, перевязав ее изоляционной лентой. Земля за пятнадцать лет осела, и бутылка оказалась глубже, чем он ожидал. Сначала он копал яму лопатой, поминутно измеряя ее глубину деревянной складной линейкой. Бутылка была закопана на глубине двух футов. Выкопав ямку глубиной двадцать дюймов, Святой отложил лопату и вооружился столовой ложкой, однако прежде чем он нащупал сверток, пришлось выкопать еще десять дюймов земли, что оказалось делом непростым - столовой ложкой особенно не покопаешь. Время шло. Он буквально обливался потом, в старомодном шоферском пиджаке с галунами и в форменной фуражке он чувствовал себя как в парилке.
Откопав сверток, он начал медленно, осторожно счищать с него ложкой грязь.
За долгие годы изоляционная лента и камера пришли в полную негодность и при первом же прикосновении рассыпались, как гнилая пробка. Боясь разбить бутылку ложкой, Святой работал теперь с особой осторожностью.
"То-то старая ведьма обрадуется, - бормотал он. - Вернется домой - а я уже на том свете. Даже хоронить не придется. Только прах развеять, и все".
Наконец блеснуло зеленое стекло бутылки. Когда он осторожно, дюйм за дюймом, вынимал ее из ямы, верхушка гнилой пробки отвалилась и осталась только та ее часть, что застряла в горлышке. Затаив дыхание, он вынул бутылку наружу и только тогда с облегчением вздохнул.
Заряженная двустволка лежала рядом, на бетонном полу гаража. Держа бутылку нитроглицерина в правой руке, он, дотянувшись до двустволки, взял ее в левую руку и медленно, точно тяжеловес, отрывающий от земли тонну металла, поднялся на ноги.
Чтобы нитроглицерин не попал на солнце, он сунул бутылку под пиджак, поближе к сердцу, и на несгибающихся ногах, боясь споткнуться о кочку, двинулся к дому через выжженный солнцем, заросший сорняками сад. Пот струился из-под фуражки, заливал глаза. В эти минуты он был похож на канатоходца, балансирующего на проволоке над Ниагарским водопадом.
Подойдя к кухонной двери, он прислонил двустволку к стене и, приоткрыв дверь правой рукой, протиснулся внутрь левым боком, чтобы по случайности не ударить бутылку о дверной косяк. Войдя на кухню, он осторожно прикрыл за собой дверь и огляделся по сторонам, соображая, куда бы поставить бутылку. "Лучше всего - на стол", - решил он и установил бутылку в самом центре покрытого клеенкой стола.
Теперь надо было возвращаться в гараж за еще одним свертком, где хранились электрическая дрель со сверлом, снабженным алмазным наконечником длиной 3/8 дюйма, а также запал длиной 12 дюймов и четверть дюйма резиновой трубки.
Сверток находился в целлофановом пакете, а сам пакет был припрятан в старой, подвешенной к потолку автопокрышке. Дрелью и огнепроводным шнуром он запасся через одиннадцать лет после того, как закопал в гараже бутылку с нитроглицерином, во время второй крупной размолвки с Небесной. Эта размолвка произошла оттого, что Небесная пришла к выводу: если бы не Святой, который постоянно болтается у нее под ногами, она смогла бы завести нового, постоянного любовника.
Он вышел из кухни всего на несколько минут, но за время его отсутствия туда, открыв головой дверь, проникла коза; она подошла к столу и стала с аппетитом уплетать клеенку. Проев в клеенке дыру шириной в несколько дюймов, коза медленно тянула клеенку на себя. Бутылка сдвинулась не меньше чем на шесть дюймов от центра и уже приближалась к краю стола, но, по счастью, не падала.
Коза уже собиралась отхватить очередной кусок клеенки, как вдруг услышала за спиной грубый окрик. Она медленно повернулась к Святому, окинула его ледяным взглядом своих прозрачных желтых глаз, а затем вновь решила продолжить трапезу.
Святой поднял двустволку и прицелился козе в голову.
- Пошла отсюда, - дрожащим от злобы голосом проговорил он, - или я отстрелю тебе твою поганую башку!