Хотя в свежих изданиях хватало и других, пусть не сенсационных, но интересных материалов. Его лично глубоко затронула история о старике, пролежавшем мертвым в своей квартире несколько лет, – никто не обратил внимания на его отсутствие. Беднягу обнаружили, только когда понадобилось установить скоростной Интернет в доме, где он жил. Входная дверь оказалась незапертой, монтажники перешагнули через гору почты и нашли мужчину на полу в ванной.
Еда в холодильнике, штампы на письмах в прихожей и зашедший очень далеко процесс разложения тела позволили полиции сделать вывод, что он умер по меньшей мере три года назад. Пенсия приходила ему на счет, оттуда же автоматом оплачивались его счета. И никто не хватился его, ни соседи, ни сын, ни бывшие товарищи по работе. Полиция не подозревала никакого преступления.
"Незапертая дверь в течение трех лет, – подумал Шюман. – Он оказался даже недостойным того, чтобы его ограбили".
В его стеклянную дверь постучали, и он поднял глаза.
Берит Хамрин и Патрик Нильссон стояли снаружи и выглядели далеко не радостными. Это не предвещало ничего хорошего. Он жестом пригласил их войти, и они расположились перед его письменным столом с какими-то бумагами, распечатками и пометками в руках.
– Нам необходим совет по одному вопросу, – сообщила Берит.
– Все теперь усложнится, – сказал Патрик.
Шюман показал на стулья для посетителей.
– Умопомрачительный ремонт, затеянный министром финансов в его шикарной квартире по-черному, с использованием незаконной рабочей силы, – уточнила Берит. – Это хорошее дело, если все сходится, но есть проблемы по ключевым моментам.
Патрик скрестил руки на груди. Шюман кивнул ей продолжать.
– Во-первых, – сказала Берит. – Сам министр не устраивал никакого ремонта, этим занималась консалтинговая фирма, совладельцем которой он являлся.
– Не играет ведь никакой роли, – заметил Патрик.
Берит проигнорировала его слова.
– Во-вторых, речь шла вовсе не о шикарной квартире, а об офисе для пяти сотрудников сего предприятия.
– И?.. – буркнул Патрик.
– В-третьих, это никакой не умопомрачительный ремонт, а замена стояков, проводимая во всем доме. Сразу в тридцати семи офисах поменяли канализационные трубы.
– Это просто детали, – проворчал Патрик.
– В-четвертых, у консалтинговой фирмы был заключен контракт с подрядчиком, и ему заплатили в официальном порядке. А тот, в свою очередь, нанял субподрядчика для небольших строительных работ и сам тоже расплатился официально. Субподрядчика проверяли, к нему нет претензий со стороны профсоюза, союза строителей и налогового департамента.
– Все зависит от того, как преподнести, – сказал Патрик.
Берит положила свой блокнот на колено.
– Нет, Патрик, – возразила она. – Это нонсенс.
– Но mediatime.se взяли ведь интервью у парня, который утверждает, что получил зарплату по-черному, когда работал в шикарной квартире министра!
Шюман взялся рукой за лоб.
– Mediatime.se! Черт, Патрик, мы ведь уже беседовали с тобой о всяких таких бульварных сайтах…
– Если сейчас источник mediatime.se говорит правду, здесь есть о чем писать, – сказала Берит. – Как так получается, что людей заставляют работать за рамками системы социальной защищенности, пусть всем вовлеченным в процесс подрядчикам платят официально? Кто зарабатывает на этом? И кто эти вкалывающие за наличку рабочие? Шведы? И получают ли они в таком случае пособие по безработице одновременно? Или незаконные мигранты, которые живут в подвалах и пашут не разгибаясь за рабскую зарплату?
Патрик неистово грыз свою шариковую ручку.
– Как сей господин может руководить консалтинговой фирмой, будучи одновременно высокопоставленным госслужащим? – сказал он потом. – Как такое происходит? В результате должен ведь постоянно возникать конфликт интересов. Мы могли бы проверить, не подкидывал ли он работу из министерства своему собственному предприятию. Здесь есть почва для скандала, если только мы копнем достаточно глубоко…
У Берит был совершенно пустой взгляд.
– Ремонт выполнялся семь лет назад, то есть за три года до того, как Янссон стал министром. Он продал свою долю в фирме ради нынешнего поста.
– Но он, пожалуй, все еще покровительствует им? Подкидывает работу старым друзьям…
Шюман поднял руку и наклонился вперед над письменным столом.
– Патрик, – сказал он. – Нам надо оставить эту тему. Нет никакой истории о сногсшибательном ремонте Янссона. Зато сделать серию статей о махинациях в строительной индустрии – не такая уж глупая идея. Сколько жульничают с налоговыми скидками на ремонт жилья, например?
Патрик швырнул испачканную слюной ручку на письменный стол Шюмана и поднялся. Стул въехал в стену позади него. Он покинул стеклянный закуток главного редактора не произнеся ни слова.
– Не всякая действительность подходит для таблоидного формата, – заметила Берит. – Ты всерьез говорил о серии статей о строительной индустрии?
Шюман почесал лицо.
– Это хорошая идея, конечно, – сказал он, – но у нас нет ресурсов для воплощения ее в жизнь.
Берит встала.
– Я пойду и посмотрю, не нашел ли он еще кого-нибудь страдающего синдромом чужой руки, – сказала она и покинула офис шефа.
Шюман сидел на своем месте и смотрел им вслед.
Если его жена оставит этот мир раньше его, есть ли опасность, что он пролежит в своей ванне мертвым три года, прежде чем кто-то найдет его? Какой-нибудь старый товарищ по работе, пожалуй…
Анника избавилась от треноги и бросила сумку с видеокамерой на диван в гостиной. На улице стало чуточку светлее, порой сквозь серые облака даже проглядывало солнце. Она на цыпочках прошла в спальню.
Халениус спал на ее кровати. Он лежал на боку, подтянув под себя колено и засунув руки под одну из декоративных подушек. И дышал беззвучно и ровно.
Он открыл глаза и удивленно уставился на нее.
– Уже вернулась, – сказал он и сел.
И почесал голову, у него на рубашке была не застегнута одна пуговица.
– Есть единственный способ переправить туда деньги, – сообщила Анника. – Зарубежный платеж на счет в Найроби. Все другие варианты никуда не годятся.
Халениус поднялся, немного покачиваясь.
– Хорошо, – сказал он и вышел из комнаты. – Тогда мы это устроим.
Анника села на кровать и слышала, как он вошел в ванную и поднял крышку унитаза. Звук его струи был слишком явным, вероятно, он оставил дверь открытой. На полу около кровати валялась кипа газет, наверное, он читал лежа, пока не заснул. Вода из смывного бачка зашумела раньше, чем в раковине, значит, он потом вымыл руки.
Его волосы были более или менее в порядке, когда он вернулся, вероятно, причесал их перед зеркалом, хотя прореха в рубашке осталась, пуговица явно оторвалась.
– И каким образом? – спросила Анника. – У меня же нет счета ни в одном из кенийских банков.
Он сел рядом с ней на кровать, а не в офисное кресло.
– Наверное, тебе придется поехать туда и открыть его, или мы найдем кого-нибудь, кому ты сможешь переслать деньги.
Анника изучала его лицо. Его голубые как небо глаза имели красную окантовку.
– Ты знаешь кого-то, – констатировала она. – Думаешь о ком-то.
– Фрида Арокодаре, – ответил он. – Она делила с Энжи комнату, когда они учились в университете. Нигерийка, работает в ООН в Найроби.
У него были самые голубые глаза, какие она когда-либо видела, чуть ли не светящиеся. Откуда краснота вокруг них? Он плакал? С чего бы это? Или, пожалуй, причина в аллергии? В таком случае на что? Она протянула руку и коснулась его щеки. Халениус напрягся, его реакция передалась матрасу под ней. Она убрала руку.
– Неужели мы действительно можем сделать это?
Он посмотрел на нее.
– Что? – спросил тихо.
Анника открыла рот, но оставила вопрос Халениуса без ответа. Вовсе не потому, что не знала, как ответить на него, она прекрасно знала, чего именно они не могли позволить себе, чувствовала это всем своим телом и наиболее интимными его частями, знала совершенно точно.
"О нет, – подумала она. – О нет, неужели так бывает?"
Халениус поднялся и отошел к компьютеру, и Аннике показалось, что одной рукой он специально прикрывал промежность.
– Грегуар Макуза написал полемическую статью в "Дейли нэшнл" пять лет назад. Когда еще числился в университете. И в ней он резко критиковал "Фронтекс", то, как несколько стран, учитывая лишь собственные интересы, превратили закрытые границы во что-то вроде всеобъемлющего предписания сверху вниз, лицемерие расцвело пышным цветом, ведь уровень эксплуатации нелегальных мигрантов в Западной Европе не знает аналогов во всей мировой истории…
– "Дейли нэшнл"?
– Восточноафриканская газета. И надо признать, его статья дает повод для размышления. Приведенные им аргументы разделяют многие критики "Фронтекса" сегодня. В будущем он смог бы преуспеть как полемист, если бы пошел по этой дороге.
Халениус сел в офисное кресло и отъехал на нем назад так, что оказался у порога.
– Взамен он выбрал стать новым бен Ладеном, – сказала Анника, потянулась к куче газет и выловила оттуда последний номер "Конкурента". Первую полосу украшала картинка из видеоролика, где мужчина в тюрбане пялился прямо в камеру.
– Твое сравнение несколько хромает, – заметил Халениус. – Бен Ладен происходил из ужасно богатого семейства. Семейство же Грегуара Макузи принадлежало к тутси, хотя, похоже, не занимало высокого положения в обществе. Его отец учительствовал в деревенской школе, а мать вела домашнее хозяйство. Он был самым младшим из четырех детей, его родители и два брата исчезли в связи с геноцидом. Они, вероятно, лежат в какой-то братской могиле.
– Ты предлагаешь мне пожалеть беднягу? – спросила Анника.
Краснота на глазах Халениуса вроде начала спадать.
– Это нисколько не извиняет его, но, возможно, как-то объясняет происходящее. Он, конечно, сумасшедший, но вовсе не глуп.
Халениус протянул ей распечатки, она взяла бумаги у него осторожно и нерешительно, словно боясь обжечься.
– Здесь он перед тобой как на ладони. Ты должна воспринимать весь разговор буквально. Я общался с ним уже несколько раз, и именно так все выглядело. Мы как бы ходили по кругу.
Анника бросила взгляд на бумаги:
– Что означает "Х" и "П"?
– Халениус и Похититель. Помни, моя цель – уменьшить сумму выкупа и договориться как можно быстрее. Под занавес он внезапно уступает. Ты можешь читать отсюда.
Он показал отрезок в конце текста.
"П: Вы были в банке?
Х: Сначала мы хотели бы получить proof of life.
П: Не испытывай мое терпение. Что говорят в банке?
Х: Анника, жена Томаса, как раз сейчас там. Но откуда мы можем знать, что Томас жив?
П: Ты должен просто-напросто положиться на меня.
Х: Она пока не вернулась. Еще рано здесь, в Швеции. Но если мы не получим proof of life, то не сможем заплатить ничего совсем, ты же понимаешь…
П (кричит): Сорок миллионов долларов, или мы отрубим голову этому идиоту! (Он использовал слово "asshole".)
Х (шумно вздыхает): Ты же знаешь, она не в состоянии достать так много денег, это совершенно неприемлемо. У нее обычная работа, и она имеет двух маленьких детей и живет в съемной квартире…
П (спокойнее): У нее есть деньги от страховки после пожара.
Х: Да, все правильно. Но их же не хватит ни в коей мере. Где она возьмет остальное?
П: Ей надо поднапрячься немного.
Х: О чем ты?
П: Она же баба, как все другие? Вот пусть и использует себя по прямому назначению. Насколько она, собственно, хочет получить назад своего мужа?
Х (шумно вздыхает): Ей тридцать восемь лет. Ты видел, как она выглядит?
П (громко смеясь): Ты прав, мой друг, данный путь не принесет слишком много денег. Хорошо еще, что она имеет работу, иначе ее детям пришлось бы голодать".
Анника подняла глаза от текста и посмотрела на Халениуса:
– "Ты видел, как она выглядит"?
Он был очень серьезным.
– Я считаю тебя красивой, – сказал он. – И всегда так считал.
У нее перехватило дыхание, она снова опустила взгляд на текст.
"Х: Она действительно жаждет получить его назад. Скучает и переживает из-за его отсутствия. По моим оценкам, она целиком и полностью готова заплатить выкуп, максимально возможную для нее сумму, но она ограничена в средствах.
П (усмехается): Это не моя проблема. Вы разговаривали с полицией?
Х: Ты же знаешь, что мы не разговаривали с полицией. Я понимаю твою дилемму, но ты должен, наверное, попытаться войти в ее положение тоже. У нее нет сорока миллионов долларов. А также никакой возможности достать такую сумму.
П (раздраженно): Либо она добудет деньги, либо этот идиот умрет. Ей выбирать.
Х: Тебе виднее. Если у вас и мысли не возникает о том, чтобы снизить размер выкупа, вы не получите совсем ничего. Мы хотим прийти к какому-то решению. Разобраться со всей ситуацией. И готовы пойти вам навстречу, но вы должны смягчить требование относительно сорока миллионов.
(Тишина.)
П (очень деловито): Сколько она готова заплатить?
Х: Как я уже говорил, она женщина с обычной работой, без других доходов…
П: Сколько у нее в банке?
Х: Не так много, но она готова отдать вам все, что у нее есть. Она не была особенно успешной, если можно так сказать.
П: Неужели она не может занять?
Х: Под какие гарантии? Ты же знаешь капиталистическую банковскую систему. У нее нет ни дома, ни акций, ни шикарного автомобиля, это же обычная шведская женщина из рабочего класса. Они оба из рабочего класса…
П: Разве не может заплатить шведское правительство? Он ведь трудился на него.
Х (с усмешкой): Ну да, в качестве научного секретаря. Да будет тебе известно, шведское правительство не заботится о своих гражданах независимо от того, работают они или голосуют за него. Им ближе собственные интересы, они беспокоятся о своей власти и своих деньгах.
П: Это одинаково повсюду. Всякие подонки постоянно насилуют собственный народ.
Х: Правительствам наплевать, если их люди умирают.
П: Они мочатся на их могилы.
Х: Все правильно.
(Тишина.)
П: Сколько всего у нее? Пара миллионов?
Х: Долларов? Нет, господи, нет, значительно меньше.
П: По словам ее идиота, у нее пара миллионов.
Х: Шведских крон, да. Но это же совсем другое дело. Крона больше, чем кенийский шиллинг, но никак не доллар.
(Короткая тишина.)
П: Что это был за пожар?
Х: Благодаря которому у нее деньги? У них был маленький домик, они получили страховку, когда он сгорел. Это немного, но все, чем она располагает.
(Тишина.)
П: Мы созвонимся.
(Конец разговора.)
Анника опустила бумаги на колено и почувствовала, как ей все больше становится не по себе. Она не знала, куда смотреть. У нее создалось ощущение, словно он продавал ее, унижал, словно обманывал своего шефа, и свое правительство, и фактически всю Швецию. Он объединился с подонком, превратил ее в старую и некрасивую бабу без каких-либо средств и возможностей добыть их, в настоящего лузера, единственно способного хныкать и надеяться, что сей подонок в конечном итоге сжалится над ней, пусть это и представлялось крайне маловероятным.
– Помни цель разговора, – сказал Халениус. – Ты же знаешь, куда мы хотим прийти.
Она не могла поднять взгляд, почувствовала, как ее руки начали дрожать, мелко и лихорадочно. Бумаги упали на кучу газет. Он поднялся из своего кресла и сел рядом с ней на кровать, обнял ее за плечи и притянул к себе. Ее тело напряглось, как стальная пружина, и она с силой ударила его в бок.
– Как ты мог? – сказала Анника сдавленно и почувствовала, что не может больше контролировать себя. Слезы полились рекой, и она попыталась оттолкнуть его от себя. Но он крепко держал ее.
– Анника, – сказал он. – Анника, послушай меня, послушай…
Она уткнулась носом ему в плечо.
– Я просто лгу, – продолжил он. – Я думаю совсем не так, как говорю, ты же знаешь это. Анника, посмотри на меня…
Она залезла лицом ему под мышку, от него пахло стиральным порошком и дезодорантом.
– Это же просто стратегия, – сказал он. – Я буду говорить всякую чушь, лишь бы помочь тебе.
Она дышала открытым ртом несколько секунд.
– Почему ты показал мне распечатки? – спросила она, слова приглушила ткань его рубашки.
– Я здесь по твоему заданию. И важно, чтобы ты знала, чем я занимаюсь, что говорю. Так все звучит. Анника…
Халениус отклонился назад, и она скосилась на него, он убрал прядь волос с ее лица и улыбнулся.
– Эй, – сказал он.
Она зажмурилась и не смогла удержаться от смеха. Он отпустил ее плечи и отодвинулся в сторону, сразу же стало светло и холодно вокруг нее.
– Я ненавижу это, – сказала она.
Халениус поднялся и отошел к компьютеру, расположился перед экраном и читал. В комнате воцарилась тишина, настолько глубокая, что она скоро стала невыносимой для нее. Она взяла стопку газет с пола и поднялась.
– Я пойду и обновлю мои знания в части ситуации в мире, – сказала Анника и покинула комнату.
Убийства женщин в пригородах Стокгольма заполняли все свежие газеты, и сейчас внезапно сам ход событий стал важным в мельчайших подробностях. Убийца Линны Сендман стоял в ожидании своей жертвы за елью у тропинки позади детского сада, прочитала Анника. Он, вероятно, преследовал ее вверх по холму и орудовал ножом сзади неимоверно жестоко, фактически перерубив позвоночник в районе шейного отдела. Анника попыталась представить себе всю сцену, но не сумела. Взамен из памяти всплыли другие картинки: сапог в снегу, торчащий в небо каблук.
Сандра Эрикссон, пятидесяти четырех лет, бежала через парковочную площадку, когда на нее напали со спины и она получила удар прямо в сердце. Лезвие прошло в зазор между ребрами и попало в его верхушку. Она умерла в течение нескольких секунд, оставив сиротами четырех детей, самой младшей девочке исполнилось тринадцать лет.
Еву Нильссон Бредберг, тридцати семи лет, убили четырнадцатью ударами ножа, большинство прошло сквозь тело. Орудие убийства, следовательно, было длинным и массивным. Жертва, вероятно, пыталась забежать в многоквартирный дом, но упала, и ее зарезали сзади на улице.
Для наглядности совпадения перечислялись и в статьях, и в отведенном для фактов огороженном рамкой пространстве на их поле: орудие убийства, способ действия, близость к детскому саду или игровой площадке, а также отсутствие свидетелей в качестве важного общего момента. И из текста любой умный читатель мог понять, что сейчас охота велась за особо хитрым и хладнокровным преступником, пусть этого и не указали напрямую.