– Кенийская полиция известна своими изнасилованиями и своей коррупцией. Я был там на Рождество несколько лет назад, и тогда, по их информации, они собирались провести облаву с целью изъятия незаконно находящегося у населения оружия на северо-западе Кении. И из всей той части страны сразу как ветром сдуло женщин и детей. Просто полиция обычно насилует всех, кто попадает им под руку при рейдах такого типа. Это приводит к ужасным проблемам, поскольку многие стражи порядка больны СПИДом, и, когда женщина оказывается изнасилованной, от нее отказывается собственный муж. Если мы сами выйдем на контакт и привлечем кенийскую полицию, очень велик риск, что они потребуют часть суммы выкупа. Тогда все получится опаснее и дороже…
Анника замахала рукой:
– Никакой кенийской полиции. А сомалийская?
– В Сомали фактически нет правительства и государственного управления начиная с 1991 года. Там имеется структура под названием Somali Police Force, но я не знаю, осуществляют ли они какую-то деятельность.
Анника потерла руки о колени.
– Мы поговорим с парой других организаций тоже, – продолжил Халениус, – но тебе необходимо оценить свои возможности. Мы можем оказаться в ситуации, когда ты будешь вынуждена заплатить выкуп. У тебя есть какие-то средства?
Она посмотрела в сторону комнаты детей.
– Страховые деньги от виллы в Юрсхольме.
Им все выплатили наконец почти через два года после пожара. Чуть больше шести миллионов крон лежали на счете в Хандельсбанке, это ведь едва ли миллион долларов. У нее имелись целых две сотни тысяч на другом счете, деньги, которые ей удалось сэкономить за год в США.
– Преступники дадут о себе знать самое раннее только завтра вечером. Но если нет возражений, я приду снова, как только проснусь. Необходимо кое-что приготовить.
– А тебе разве не надо заниматься работой? – спросила Анника.
– Ну да, – сказал он. – Именно это я и делаю.
Вешалка загремела, когда он снял свою куртку. Анника тяжело поднялась с дивана и встала в двери в прихожую. Халениус выглядел усталым. Его шевелюра казалась еще более редкой, чем она представляла себе.
– А что именно надо приготовить?
Он почесал голову так, что каштановые пряди волос встали торчком.
– Здесь все в принципе зависит от твоего желания, захочешь ты сама делать остальное или получать помощь от нас.
Анника почувствовала, как на нее нахлынула волна паники.
– Не сама, – сказала она.
Халениус кивнул.
– Нам надо организовать некий центр, где мы сможем работать, с оборудованием и всем необходимым…
– Спальня подойдет?
– Нам понадобится вести журнал всего происходящего. Распределить роли, например, я переговорщик, а на тебе будет логистика. Твоей задачей в таком случае станет смотреть, чтобы техника работала, а у нас были еда и кофе и мобильные телефоны заряжены. Так годится?
Анника даже выпрямилась от удивления, сейчас за две десятых секунды она превратилась из переговорщика в кухарку.
– Если на твой домашний телефон позвонят в мое отсутствие, ты сначала должна включить запись и только потом отвечать, – предупредил он. – Если это будут похитители, не говори, что ты жена Томаса. Назовись нянькой и объясни, что все вышли на время. Потом сразу же перезвони мне. У тебя есть все номера в моем имейле.
– Помнишь, что я сказала тебе, когда мы встретились в первый раз? – спросила она. – Самое первое предложение?
Джимми Халениус застегнул молнию на куртке и сунул портфель под мышку, а потом, тщательно натягивая перчатки, ответил.
– "Я думала, что только мелкие преступники носят имена с окончанием на "и", – процитировал он. – Так ты сказала. И "почему нет никаких беглых убийц по имени Стиг Бьёрн?".
Он одарил ее торопливой улыбкой, открыл входную дверь и ушел.
День 3
Пятница 25 ноября
ШВЕДСКИЙ ОТЕЦ МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ ТОМАС В ПЛЕНУ В КЕНИИ
Андерс Шюман протер очки рукавом рубашки и изучил первую страницу придирчивым и по возможности объективным взглядом.
Она получилась одной из лучших за весь год. Не только из-за того, что они единственные поведали сенсационную новость, но также и потому, что Томас Самуэльссон просто шикарно выглядел на фотографии. Блондин, красавец, спортивный, благородной наружности и улыбающийся, из тех, какими хотят быть все шведские мужчины, мечта любой женщины.
Конечно, заголовок чуточку не соответствовал истине. Чада Томаса и Анники ходили в школу и вряд ли могли считаться крохами, и никто, собственно, не знал, в какой стране сам Самуэльссон находился, однако составители анонсов предпочитали равные по длине строчки, а Сомали не помещалось, нижний ряд выходил слишком длинным. Хотя это уже были детали, уж точно не способные вызвать порицания со стороны парламентского уполномоченного по вопросам печати. Опять же заголовок чуточку противоречил грамматике, но на подобные языковые нюансы даже Шведская академия сегодня закрывала глаза.
Тексты в газете в основном вышли из-под пера Хеландера, ветерана, одновременно являвшегося шефом криминальной редакции, редактором выпуска, корреспондентом в США и редактором интернет-версии. Он принадлежал к когорте журналистов, идеально приспособившихся к новому времени, и мог сделать крошечный телевизионный сюжет при помощи камеры мобильника с таким энтузиазмом, словно писал о мировой проблеме. Дополнительные материалы к самой главной истории (подборку фактов, резюме, общий фон и прочее, что хорошо соотносилось с новостями) приготовила "вечерняя" команда выпускающего редактора, и, прежде всего, Элин Мичник, талантливая девочка, которая явно состояла в родстве с Адамом Мичником, главным редактором Gazeta Wyborcza, самой крупной газеты Польши.
И если верить всем этим статьям, Томас Самуэльссон был безусловно самым важным сотрудником во всей шведской правительственной канцелярии, аналитиком по вопросам международной безопасности, стоявшим на страже внешних границ Европы. В общем, судя по ним, шведы могли спокойно спать исключительно благодаря тому, что он охранял их покой из Розенбада…
Шюман вздохнул и снова пробежался глазами по текстам.
Они не отличались количеством фактов, но все, приведенное в них, соответствовало истине, хотя порой по своей значимости не выходило за рамки второстепенных данных. В совокупности же подборка выглядела просто отлично и, насколько он мог судить, не содержала ошибок, а сама главная статья о похищении была хорошо выстроена с точки зрения драматургии и без излишнего пафоса.
Он отложил газету в сторону и потер глаза.
Сегодня, конечно, стоило ожидать больших продаж, пожалуй, не так много экземпляров, как в старые добрые времена, когда газеты выходили только в бумажном варианте, но где-то рядом.
Он наклонился к компьютеру, вытащил на экран данные фирмы "Тиднингсстатистик" за последний квартал и быстро просмотрел таблицы.
"Квельспрессен", конечно, еще прилично отставала от лидера, но разрыв между двумя крупнейшими газетами Швеции никогда не был столь мал. И не играло никакой роли, насколько "Конкурент" пытался скрывать свои объемы продаж, выбрасывать на рынок бесплатные экземпляры или обжаловать статистические отчеты, факт оставался фактом: разница в тиражах между двумя монстрами Швеции за годы его работы здесь постепенно сокращалась и сейчас не превышала 6700 экземпляров в день. Если бы он только сумел сохранить данную тенденцию еще какое-то время, "Квельспрессен" вырвалась бы вперед и стала бы крупнейшей газетой в Скандинавии, а он сам вошел бы в историю.
Шюман пригладил усы.
Конечно, он стал первым, кто получил Большой журналистский приз дважды, но подобное вряд ли могло увековечить его в памяти потомков.
Зато на это он мог рассчитывать в качестве редактора, вспахавшего целину и поднявшего этику шведских средств массовой информации на новый уровень, и, пожалуй, здесь ему мог помочь Томас Самуэльссон. И ключевым словом являлся тираж бумажной версии.
Андерс Шюман окинул взглядом помещение редакции.
Патрик Нильссон уже находился на своем месте. Он мог продержаться без сна много часов. Шюман запретил редакторам спать в комнате отдыха и требовал от них по крайней мере прокатиться домой и принять душ, но он сильно сомневался относительно того, что Патрик выполнял это распоряжение. Вероятно, тот просто выходил из здания покемарить чуток на заднем сиденье служебного автомобиля.
Берит Хамрин прошествовала с портфелем и пальто в руках, она выглядела как старая учительница английского языка из гимназии. Переход на новый формат дался ей с большим трудом, для чтения закадрового текста она особенно не подходила, да и монтировать видео– и звукозаписи у нее не слишком получалось, но она была живой энциклопедией, когда дело касалось фактов и контекста. И кроме того, работала в газете с незапамятных времен, из-за чего стоила слишком дорого в части компенсации.
Появления Хеландера не стоило ждать еще много часов, он предпочитал хорошо поспать. А Элин Мичник чересчур поздно ушла с работы, он столкнулся с ней во вращающихся дверях, когда пришел утром.
Уже тринадцать лет он находился здесь, сначала в качестве главного редактора, а потом главного редактора и ответственного издателя. Можно было говорить что угодно о его деяниях, но одно не вызывало сомнения: он действительно старался. Делал именно то, что и ожидали от него, пытался избегать проторенных путей и во многих планах преуспел. Его организация функционировала как здоровое, работающее в бесперебойном ритме сердце, каналы распространения и торговые точки не вызывали нареканий с точки зрения надежности, и результаты говорили сами за себя. Он даже вырастил себе группу потенциальных преемников. А ощущение внутренней пустоты, порой гнетущее его, вероятно, возникало бы в любом случае. По крайней мере, в этом он пытался убедить себя и связывал его скорее с возрастом, чем с работой. Тело стало тяжелее, уже возникали проблемы с потенцией. Его интерес к эротике таял одновременно с тем, как он все меньше думал о журналистской этике, но у него и мысли не возникало попробовать связать одно с другим.
Он посмотрел на свои наручные часы.
Три часа до одиннадцатичасовой встречи.
У него еще хватало времени съездить домой к Аннике Бенгтзон и посмотреть, как обстояло дело с его шансом увековечить свое имя.
Анника лежала в своей кровати и таращилась в потолок. Все ее тело, казалось, было налито свинцом.
Она не могла нарадоваться своей способности спать когда угодно и где угодно, но сегодня не сомкнула глаз с 4.18. Тогда позвонил ее рабочий телефон и утренний редактор телевидения Швеции, которому на такси прямо из типографии доставили свежий номер "Квельспрессен", поинтересовался, не могла бы она приехать и посидеть у них в утренней программе и поплакать по поводу похищенного мужа. (О’кей, он не сказал "поплакать", но именно это имелось в виду.) Четверть часа спустя его примеру последовали представитель ТВ-4, и тогда Анника отключила телефон.
Она потянулась и посмотрела в окно. Небо было серым и, похоже, не предвещало ничего хорошего.
Все средства массовой информации явно намеревались позвонить ей сегодня и попытаться взять интервью, и лучше эксклюзивное. Но сама мысль сидеть и рыдать в телестудии или выворачивать наизнанку душу перед коллегой с блокнотом и диктофоном вызывала у нее глубокую неприязнь при вроде бы полной нелогичности и аморальности такого ощущения. Ведь после факультета журналистики в университете, трех лет в провинциальной газетенке в Катринехольме, а затем тринадцати в таблоиде в Стокгольме с ее стороны выглядело чуть ли не служебным проступком отказаться от участия в начинавшемся медийном шоу. Разве ей самой не приходилось брать интервью у людей против их желания? Как многие из них все-таки отказались, не уступив ее уговорам (или, честно говоря, не поддавшись на угрозы или обман)? Сколько их прошло перед ее глазами, погруженных в себя: жертв ограблений, убийц женщин, попавшихся на допинге спортивных звезд, нерадивых полицейских, жульничавших с налогами хозяев строительных фирм, с настороженными или даже испуганными глазами? Да просто бесчисленное множество.
Но она не хотела, не хотела, не хотела.
Не хотела сидеть там в окружении своих детей, оставшихся пусть даже, надо надеяться, на время без отца. Не хотела рассказывать о последнем дне накануне его отъезда (она была сердитой и грубой) и выглядеть несчастной женой, которую бы все жалели. Дети все еще спали, им предстояло провести этот день дома, иначе какой-нибудь излишне амбициозный фотограф из числа так называемых "вольных художников" обязательно отыскал бы их в школе и постарался получить их снимок со слезами на глазах.
В следующее мгновение она резко вздрогнула от звука дверного звонка. А потом быстро встала и, на ходу накинув на себя халат, вышла в прихожую и приложила ухо к двери.
Там ведь мог быть какой-нибудь неугомонный редактор, решивший поехать к ней домой и позвонить в дверь. Во всяком случае, она сама поступила бы именно так.
Но это оказался Халениус. Он вошел в квартиру, с черными кругами под глазами и непричесанный. Она плотнее запахнула халат, почувствовала себя голой и смутилась. Статс-секретарь лишь одарил ее торопливым взглядом, стянул с себя верхнюю одежду, сказал "красивая пижама" и исчез со своим портфелем в неприбранной спальне. Анника слышала, как он кашлял и наводил порядок там внутри. Вся ситуация выглядела странной. Вокруг царила тишина, словно весь мир чего-то ждал.
Анника сходила в туалет и вскипятила воду, а потом пошла к Халениусу с двумя чашками растворимого кофе, себе и ему. Он уже распаковал свой компьютер и сосредоточенно кликал мышкой по экрану.
– Где дети? – спросил Халениус, отодвинув в сторону ноутбук, когда она вошла в комнату.
– Спят.
– Парень, который звонил вчера вечером, использовал твой домашний номер. Как думаешь, Томас дал его ему или он мог получить его как-то иначе?
Анника остановилась, только переступив порог. В комнате было два стула. На одном сидел статс-секретарь, а на втором со вчерашнего дня лежала ее одежда. И вместо того чтобы начать прибирать ее, она направилась к кровати и залезла под одеяло, немного кофе пролилось на пододеяльник.
– Визитка, – сказала она и попыталась вытереть пятно. – У него лежала целая пачка в бумажнике, а там был и мобильный и домашний номер. Мы ссорились из-за этого, ведь домашний телефон секретный, и я считала, что ему там не место. Люди, ищущие его по работе, могли ведь позвонить на офисный аппарат или на его мобильник…
– Твой мобильный не был указан на той же карточке?
На его визитке? Для чего?
– Тогда мы можем исходить из того, что похитители и далее будут использовать домашний номер. И также можем не сомневаться, что ведем переговоры с правильными людьми.
Он потянулся за компьютером снова.
– Правильными людьми? – спросила Анника.
Халениус посмотрел на нее, она натянула одеяло до самого подбородка.
– Порой кое-кто выдает себя за похитителя, не будучи таковым. В ряде случаев крупный выкуп выплачивался не тому человеку. Но у нас есть свидетельские показания, что Томаса захватили, и официальное видео, подтверждающее это, и у них оказался его секретный домашний номер.
Он повернулся к компьютеру и кликнул далее. Анника отхлебнула кофе, он был крепкий и горький.
– Что произойдет сегодня? – спросила она.
– Всего понемногу, – ответил Халениус, не отрывая взгляда от экрана. – Я разговаривал с комиссаром К. из Государственной криминальной полиции по пути сюда. JIT в Интерполе трудится в поте лица. И в течение дня их собственные парни из ГКП будут на месте. Ханс и Ханс Эрик занимаются координацией действий у нас в министерстве, ведь скоро так много поваров будут варить наш суп, что они начнут спотыкаться друг о друга…
Он повернулся к ней снова:
– Тебе надо прикинуть, на какую денежную сумму ты можешь рассчитывать. Сколько сумеешь занять? У Дорис или у твоей матери есть что-нибудь в загашнике?
Она поставила кофе на тумбочку.
– Сейчас, когда вся история всплыла в средствах массовой информации, больше нет никаких причин замалчивать само похищение, – продолжил Халениус. – Тебе надо принять решение, хочешь ли ты сотрудничать с массмедиа. Если пойдешь им навстречу и позволишь интервьюировать себя, нам надо определиться, о чем ты можешь сказать, а о чем нет. И о моем присутствии здесь тебе нельзя упоминать ни при каких условиях. Тебе не следует также говорить, что у нас есть контакт со злодеями…
Она подняла руку и прервала его:
– Я не думаю, что это станет актуальным? Еще?
– Пожалуй, мы можем подождать с данным разговором до вечера, но не обязательно. Тебе необходимо продумать ситуацию для детей, прежде всего на ближайшее будущее.
– О чем ты?
– Будут ли они ходить в школу пока? Найдется кто-то, кто смог бы позаботиться о них, если нам придется уехать?
Она остолбенела.
– Куда? Куда мы поедем?
Он почесал голову.
– Нам надо планировать все из расчета, что мы будем вынуждены заплатить выкуп, а преступники не прилетят в Стокгольм забрать его.
Она увидела коричнево-желтый спутниковый снимок Либоя перед собой. Вся ситуация представлялась полностью невероятной.
– Ты просто исходишь из того, что нам придется отдать этим подонкам кучу денег, – сказала она. – Разве нет никакого другого способа?
– Видео выложено в Сети, и англичане с американцами уже, конечно, не сидят сложа руки, а ищут другие решения.
Анника моргнула.
– У американской армии есть огромная база не слишком далеко от Либоя, – сказал Халениус. – Само собой, ее нет ни на каких картах, но у них там более пяти тысяч человек у южной границы Сомали. Англичане тоже находятся там. Я пытаюсь найти их контактные данные в компьютере, но не могу, черт побери, вспомнить, где их сохранил…
Его слова вызвали у нее непроизвольную улыбку.
Халениус знал, где США имеют секретные военные базы, но не нашел их телефонный номер в своем ноутбуке.
Она потянулась за чашкой кофе и поднялась из кровати. Халат распахнулся и обнажил ее ногу вплоть до паха, но Халениус не заметил этого. Ранее статс-секретарь назвал ее наряд "красивой пижамой". И он действительно был красивым, из толстого кремового шелка, она купила его себе сама в качестве подарка на день рождения в торговом центре "Пентагон-Сити". От Томаса же получила хромированный тостер дизайна пятидесятых годов. Прибор был рассчитан на 110 вольт, поэтому им пришлось оставить его, когда они вернулись в Европу.
"Какая ерунда вспоминается", – подумала Анника и направилась в ванную принять душ. Но остановилась в гостиной и пошла назад в спальню, или, точнее, в центр по освобождению заложника.
– А твои дети тогда с кем? – спросила она.