Двойняшки, у него же двойняшки, мальчик и девочка возраста Эллен. Статс-секретарь по-прежнему неотрывно смотрел на экран.
– Моя подруга заботится о них.
Его слова обожгли ей лицо: его подруга, у него была женщина, само собой, у него была женщина.
– Я думала, ты в разводе, – услышала она свой голос.
– Новая подруга, – сказал он. – Так вот. Я позвоню им сразу.
Анника повернулась к двери и направилась в ванную, не чувствуя пола под собой.
Дети проснулись, пока она принимала душ. Калле стоял в прихожей с мрачным, как ночь, взглядом, когда она вышла из ванной с полотенцем вокруг головы.
– Почему он еще здесь? – спросил мальчик глухо.
Сквозь дверь она слышала, как Халениус болтал с кем-то быстро и громко по-английски. Анника села перед сыном и обняла его.
– Джимми разговаривает с кем-то, кто, возможно, сможет помочь освободить папу, – сказала она. – Что ты хочешь на завтрак?
– Только не scrambled eggs, – ответил Калле.
– О’кей, – сказала Анника и поднялась. – Тогда получишь вареные яйца. Или греческий йогурт с грецкими орехами.
– А малина есть?
Она отдала последки к пирожному Халениуса предыдущим вечером.
– Ты сможешь заменить ее вареньем, – сказала она, капитулировав.
Эллен сидела в своей постели и возилась с игрушечной зверюшкой. У нее их было восемнадцать штук, и все жили в ее кровати, хотя только Поппи (новому Поппи, прежний ведь сгорел) разрешалось спать с ней на подушке. Анника подкралась к ней и пощекотала ее по животу, потом они договорились о завтраке, и Анника отправилась на кухню накрывать на стол.
И тут ожил телефон в спальне, стационарный аппарат.
Анника замерла на полушаге. Похитители должны были позвонить, скорее всего, только вечером. Она напрягла слух, стараясь услышать, что Халениус говорил там, но ее ушей достигло только тихое бормотание, как ей показалось, на шведском. Потом он положил трубку.
– Тебе надо связаться с этой Анной Снапхане и попросить ее прекратить звонить на домашний номер, – сказал Халениус и пошел в ванную.
Анника слышала, как он справлял малую нужду за деревянной дверью, в то время как она доставала йогурт для завтрака.
– Поставьте тарелки в мойку, когда поедите, – сказала она детям, а сама вышла в гостиную с рабочим мобильником в руке.
Он был отключен после звонка с ТВ-4, и, когда вошел в контакт с оператором снова, на него обрушились сразу тридцать семь новых эсэмэс. Она нажала "сохранить как прочитанное" для всех и набрала номер Анны.
– Привет, Анника, – сказала Анна. – Это ведь просто ужасно. Чистый кошмар! А что за мужчина отвечает по твоему телефону?
Халениус вышел из ванной и проследовал мимо нее в спальню.
– Парень из телефонной компании, – ответила Анника и проводила его взглядом. – Ты читала газеты?
– Древние массмедиа? Ты такая несовременная, Анника.
Их дискуссия об интернет-революции и о средствах массовой информации была столь же древней, как и сама ежедневная пресса. Анника улыбнулась:
– Тогда что говорят правдивые свидетели в своих блогах?
– Ну, тебе известно, как обычно поступают с людьми, которых похищают там на юге? Это просто ужасно!
Анника поднялась с дивана и подошла к окну. Термометр снаружи показывал минус пятнадцать градусов.
– Да будет тебе известно, – сказала она Анне, – я на самом деле не уверена, есть ли у меня желание знать это. Я такая эгоистка, что меня как раз сейчас заботит лишь мой собственный муж. Кто-то из блогеров в курсе, где он находится?
– Кончай язвить. На странице кенийского правительства в "Фейсбуке" более пятидесяти тысяч лайков. Мы есть повсюду.
– Солидно, – заметила Анника.
– Послушай, я тут подумала об одном деле, – сказала Анна. – Она же на тебе, не так ли?
Калле вышел в гостиную с йогуртом на верхней губе.
– Я закончил, – сообщил он.
– Что? – спросила Анника. – Что на мне? Пойди вымойся, почисти зубы и оденься.
– Квартира, поскольку вы ведь не женаты? Развод совершился, но вы не поженились снова, все правильно?
– А мы не пойдем сегодня в школу? – поинтересовался Калле.
– Домовладельцы совершенно бессовестный народ, – продолжала Анна Снапхане. – Если у них появится шанс вышвырнуть тебя, они сделают это, а потом продадут контракт тому, кто заплатит больше. Всем известно, как подобное происходит.
Анна недавно купила контракт на аренду от черного маклера, поэтому, вероятно, знала, о чем говорила.
– Вы будете свободны сегодня, – сказала Анника сыну. – И пожалуй, сможете поехать и навестить кого-нибудь в выходные, одну или другую бабушку.
Эллен, чьи пальцы тоже были вымазаны в йогурте, крепко обхватила ее за ногу.
– Но я хочу остаться с тобой, мама.
– И, боже праведный, Анника, знаешь, к чему я пришла? Вы же не женаты! Тогда братец и мамаша станут его наследниками, ты подумала об этом? И может получиться ситуация как со Стигом Ларссоном, если у него нет завещания, или оно у него есть? Ты в курсе?
– Посмотри, Эллен, ты же испачкала мой халат. Пойди вымойся и оденься. Марш! – Она подтолкнула девочку в сторону прихожей.
– Ты не знаешь, у него был какой-то адвокат? Банковская ячейка? Тебе надо проверить его компьютер, личный архив…
В дверь позвонили.
Халениус вышел в гостиную и показал в направлении прихожей.
– Андерс Шюман, – сообщил он. – Я открою.
– Дети будут его наследниками, – сказала Анника в телефон. – Сейчас мне надо идти, звонят в дверь.
– Ага, да, именно. Да, у Стига ведь не было никаких прямых наследников.
– И послушай, – сказала Анника, – впредь звони только на мой мобильный, пожалуйста. У меня какие-то проблемы с домашним аппаратом. Извини, некогда…
Шюман приехал не один, его сопровождала Берит Хамрин.
Анника поспешила в спальню, закрыла дверь за собой и быстро оделась во вчерашний наряд.
По какой-то причине она не могла допустить, чтобы шеф увидел ее полуголой, хотя в случае статс-секретаря министра юстиции это было для нее в порядке вещей.
Главный редактор принес с собой целую пачку газет: собственную, "Конкурент", две утренние и пару бесплатных листков. Он бросил их на придиванный столик, и они приземлились с шумом, подняв облачко пыли. "Квельспрессен" оказалась сверху, Томас улыбался ей с первой страницы с тщательно затянутым на горле узлом галстука.
Это была официальная фотография из министерства. По его собственному мнению, он выглядел на ней как записной карьерист.
– Я хотел бы поговорить с тобой об одном деле, – сказал Шюман Аннике. – Оно не спешное, ты можешь подождать с ответом до утра.
Анника подняла свежий номер своего издания. Шведский отец маленьких детей в плену в Кении. Пол закачался у нее под ногами, и она выронила газету, словно обожглась о нее.
Берит подошла и обняла Аннику, она ничего такого никогда не делала раньше. Знала, что та не любительница подобного.
– Все будет хорошо, – прошептала Берит. – Тебе надо только справиться с этим.
Анника кивнула.
– Хотите кофе? – спросила она.
– С удовольствием, – ответил Шюман.
– Мне не надо, – отмахнулась Берит. – Я хотела спросить Эллен и Калле, нет ли у них желания прогуляться со мной в Крунубергский парк.
Дети с восторгом согласились и умчались одеваться.
Анника вышла на кухню и дрожащими руками поставила кипятиться воду. Она слышала разговор мужчин, но не понимала ни слова. Берит помогала Эллен с обувью.
– Ты, пожалуй, хочешь присоединиться? – спросила она.
Анника встала в дверях прихожей.
– Я не осмеливаюсь оставить их здесь одних, – ответила она и попыталась улыбнуться, бросив взгляд в гостиную. – Хочу знать, чем они занимаются.
– Мы вернемся примерно через час, – сказала Берит. – Это ваши санки стоят на лестничной площадке?
– Синие мои! – закричала Эллен.
Они исчезли, топая башмаками и громко разговаривая.
Сквозь шум кипящей воды она слышала, как Шюман и Халениус беседуют спокойными, но все равно довольно громкими голосами, из тех, какие облеченные властью люди обычно используют, когда хотят показать, что чувствуют себя непринужденно, но все равно сфокусированы на теме разговора.
– …Огромный интерес со стороны других средств массовой информации, естественно, – сообщил Шюман довольным тоном.
Анника открыла дверь холодильника и уставилась внутрь ничего не видящим взглядом.
– …А в Нигерии шефов иностранных нефтяных предприятий называют white gold или просто АТМ, банкоматами, – сообщил Халениус уверенно, со знанием дела.
Она достала сливки, молоко и печеночный паштет, затем поставила молоко и паштет обратно.
– …Мы же хотим знать, чего нам ожидать, какие сценарии возможны, – произнес Шюман деловито.
Она включила миксер и сбила сливки, пусть их и мало осталось со вчерашнего вечера. Голоса утонули в шуме электроприбора. Она зажмурилась и стояла с закрытыми глазами так долго, что сливки почти превратились в масло. Малина, как уже было сказано, закончилась, но она подогрела немного варенья и налила его в чашу. И приготовила кофе из порошка в трех чашках. А потом поставила их на поднос, добавила к ним три тарелки, кофейные ложки, молоко, сахар, варенье, сливки, лопаточку и три вилки для торта. Блюдо с ним еле-еле поместилось на подносе и оказалось в опасной близости от края. Она остановилась на мгновение в прихожей.
– Каковы шансы? – спросил Шюман за стеной.
– Прогноз хороший. Девять из десяти жертв похищения остаются живыми, хотя, судя по ряду признаков, процент смертности растет.
"Каждый десятый, значит, погибает", – подумала Анника, крепко держа поднос.
– И они вернутся домой в приличном состоянии?
В приличном состоянии?!
– Еще двадцать процентов жертв получают тяжелые физические увечья…
Халениус замолчал, когда она вошла в гостиную.
– Ах, – сказал он. – Этот торт опасен для здоровья.
Анника просто поставила поднос на стол, а потом пошла и села в дальнем конце дивана.
– Пожалуйста, угощайтесь, – сказала она.
Халениус и Шюман обслужили себя сами. У нее же мысль о сладостях вызывала тошноту, но она взяла себе темно-синюю кофейную чашку с надписью "The White House". Она была куплена вовсе не в Белом доме, а в сувенирной лавке около него, такая же настоящая, как и китайский "вольво".
– Мы разговариваем вообще на тему похищений, – пояснил Халениус, загружая сливки и варенье в рот. – Хочешь послушать?
Словно его слова могли что-то изменить. Как будто ситуация стала бы хуже, если ее разложить по полочкам.
Анника забилась в угол дивана. Халениус старательно жевал.
– Избиения в данном случае обычное дело, – сказал он затем, не смотря на Аннику. – Хотя что произойдет в данном конкретном случае, мы, естественно, не знаем.
– Какие сценарии представляются тебе реальными? – спросил Шюман.
В дверь позвонили снова. Анника резко поднялась.
– Возможно, наши коллеги из других средств массовой информации, – сказала она.
И сначала не узнала мужчин на лестничной площадке. Они стояли молча в своих серых пальто и смотрели на нее преданными собачьими глазами.
Она закрыла дверь, ничего не сказав, вернулась в гостиную и почувствовала, что просто закипает от злости.
– В чем дело? – спросила она. – Моя квартира стала филиалом Розенбада?
Халениус поднялся, посмотрел на нее удивленно.
– Два Хассе стоят там снаружи, – объяснила Анника и показала в сторону входной двери, – но с меня хватит. Прикажи им, пусть уходят отсюда.
– Возможно, они хотят…
– Попроси их прислать имейл, – отрезала она и направилась в ванную.
Анника слышала, как Халениус вышел из квартиры и коротко переговорил с мужчинами по имени Ханс. Потом он вошел внутрь, один, закрыл за собой дверь и вернулся в гостиную снова.
– Коллеги из министерства, – объяснил он в качестве извинения Шюману.
Ножки кресла заскребли по паркету.
– А если ты попытаешься описать наш случай? – спросил главный редактор.
– Все зависит от того, о преступлении какого типа идет речь. С коммерческим похищением зачастую проще разобраться. Политические значительно более сложные и часто жестокие.
– Дэниел Перл, – напомнил Шюман.
Анника закрыла дверь ванной.
Она писала обзорную статью об этом случае во время своего пребывания в США. Журналист Дэниел Перл являлся шефом южноазиатского бюро газеты "Уолл-стрит джорнал", когда "Аль-Каида" похитила его в январе 2002 года. Девять дней спустя его обезглавили. Видео казни выложили в Сеть несколько лет спустя, оно, пожалуй, по-прежнему находилось там, тошнотворный пропагандистский ролик на три минуты и тридцать семь секунд. Ей пришлось самой смотреть его. Перл говорит в камеру голый по пояс, с фотографиями мертвых мусульман, прикрепленных к его лицу. Через минуту и пятьдесят пять секунд в кадр входит человек и перерезает ему горло. Последняя минута видеозаписи состоит из списка политических требований, которые прокручиваются над отрубленной головой журналиста. Кто-то стоял и держал ее за волосы.
– Жертв женского пола часто насилуют, – услышала она, как Халениус сказал тихим голосом в гостиной. – Мужского тоже, кстати. В Мексике отрезают ухо или палец и отправляют семейству жертвы. В бывшем Советском Союзе выдирают зубы…
– А в Восточной Африке? – спросил Шюман почти шепотом.
Она выпрямила спину и навострила уши. Халениус закашлялся.
– У меня нет никакой точной статистики, но смертность высока. У злодеев хватает оружия, заложников часто могут просто застрелить. А Сомали – страна, где нанесение увечий входило в законодательство. Традиционно отрезают все внешние части девичьих половых органов…
Она повернула кран в раковину и подставила руки под холодную воду. Голоса утонули в ее шуме. Она хотела плакать, но была слишком сердитой.
Всему есть свои пределы. Анника не жаждала слушать об изувечивании маленьких девочек. Ей требовалась помощь, но не за такую же цену. Правительство могло умыть руки, но она отказывалась брать на себя ответственность за все насилие в мире. И не собиралась предоставлять свой дом и спальню целой толпе чужих мужиков.
Она закрыла воду, вытерла руки, открыла дверь и вышла из ванной.
– Похоже, ведь есть разные пожелания в связи с данным похищением, одновременно деньги и политика, – сказал Шюман, когда она проследовала к своему углу дивана.
Халениус подобрал ноги, пропуская ее.
– Или речь также может идти о комбинации желаний, которые, собственно, не должны противоречить одно другому. При мысли о ситуации в Восточной Африке…
Анника примостилась среди подушек и посмотрела на небо, из-за холода оно выглядело как стекло. Только бы дети не замерзли в парке. Она сама отморозила левую ногу однажды зимой у бабушки в Лукебю, хуторе на землях Харпсунда, который бабушка могла арендовать все те годы, пока она числилась домоправительницей загородной резиденции премьер-министра. Еще сегодня у Анники остались проблемы с пальцами на ней, они коченели и становились бело-голубыми от малейшего холода. Когда Томас увидел их в первый раз, он по-настоящему испугался и хотел вызвать скорую. Он вообще толком не умел справляться с телесными проблемами. Хотя и не мерз, конечно, как раз сейчас в Сомали наверняка ужасно жарко. Ей вспомнилась желтая, выжженная солнцем земля на спутниковой фотографии Либоя…
–…географических и культурных предпосылках, – сказал Халениус.
– А похитители? – спросил Шюман. – Что они за люди?
– Их группы на удивление похожи по всему миру, – сказал статс-секретарь. – Зачастую одна такая состоит самое большее из восьми – десяти человек под руководством одного сильного лидера. Те, кто похищает людей в коммерческих целях, смотрят на самих себя как на обычных работяг, например на виноградниках, они ходят на работу, и берут отпуск, и занимаются семьей в свободное время. Довольно часто они фактически друзья детства, или учились вместе, или члены одной и той же политической или религиозной группы. И обычно начинают свою карьеру как заурядные мелкие воришки, с краж из бутиков и банковских ограблений и других активностей криминального свойства.
Она посмотрела на Халениуса. Он сидел в ее кресле неслыханно спокойный, в носках без тапок и в застегнутой на все пуговицы рубашке с засученными рукавами, волосы торчком.
Для Джимми Халениуса это просто был еще один рабочий день, пожалуй, чуточку более интересный, чем обычно, поскольку ему представился случай использовать свои знания, а у него их накопилось великое множество, он же фактически знал и мог все.
– Похитители, действующие по религиозным и политическим мотивам, немного отличаются, – продолжал вещать он. – Их лидер часто высокообразованный парень, пропитавшийся революционным духом, учась в университете. Он занялся данной деятельностью в попытке глобально изменить мир, но стоит ему почувствовать вкус денег, прикоснувшись к выкупу, он обычно холодеет к политике.
– Именно с таким мы имеем дело? – спросил Шюман.
Халениус допил остатки кофе из своей чашки.
– По-моему, да, – ответил он. – Звонивший злодей говорил на хорошем восточноафриканском английском, у него за плечами, очевидно, университет в Найроби.
– Откуда ты это знаешь? – поинтересовалась Анника и почувствовала, как ее глаза сузились до щелок.
Он смотрел прямо на нее, когда отвечал.
– Моя бывшая жена училась там, – сказал он. – Университеты Южной Африки были закрыты для таких, как она, во времена апартеида.
Анника почувствовала, как воздух с шумом покидает ее. Африканская женщина. Она и понятия не имела. И спросила что-то из серии "как" и "почему".
– Шведская лига социал-демократической молодежи являлась соорганизатором конгресса ANC Youth League. Тогдашний президент Кении Даниель Арап Мои как раз выпустил на свободу всех политических узников и создавал себе репутацию "хорошего парня". Мы встретились там. Она родилась и выросла в Соуэто.
Он повернулся к главному редактору:
– Помимо прочего, отсюда желание поручить данное задание именно мне. Я же не коренной тамошний житель, но из тех образованных, кто лучше всего знаком с языком и диалектами.
– Выходит, ты знаешь Найроби? – спросил Шюман.
– Мы поженились там. Перебрались вместе в Сёдер после того, как она защитилась.
– Но вы развелись?
– Она работает на южноафриканское правительство, – сказал Халениус. – Фактически занимает такую же должность, как я, только в министерстве торговли.
– Как ее зовут? – поинтересовалась Анника.
– Анжела Сисулу.
Анжела Сисулу. Это звучало как песня.
– Родственница Уолтера Сисулу? – спросил Шюман.
– Дальняя.
Анника сидела с широко открытым ртом, они знали и умели все, она не могла ничего.
– А кто такой Уолтер Сисулу? – спросила она.