Минна уже успел договориться с неким Люком из водительской школы "Корвер", что на Ливингстон-стрит: начиная с завтрашнего дня тот будет давать нам уроки вождения. Фиолетовый "кадиллак" являлся пока единственным средством передвижения в парке "Л amp;Л", но остальные были на подходе. (В машине стоял убийственно "новый" запах, винил потрескивал, как дровишки в костре. Мои чувствительные пальцы тут же обследовали пепельницу в подлокотнике заднего сиденья – в ней обнаружились десять аккуратно состриженных ногтей.) В скором времени мы уже получим наши водительские права, будем восстанавливать разбитую витрину, заносить в офис радиоаппаратуру, всяческое офисное оборудование, столы, телефоны, магнитофоны, микрофоны (магнитофоны? микрофоны?), телевизор и даже маленький холодильник. У Минны были деньги на все эти вещи, и он хотел, чтобы мы видели, как он их тратит. Ну а раз уж он тратит деньги, то нам просто необходимо подобрать себе подходящую одежду (известно ли нам, что мы выглядим как оборванцы из фильма "Добро пожаловать домой, Каттер"?), и тогда останется сделать только одно – немедленно уйти из "Сары Дж.". Это предложение не вызвало ни единого возражения. В мгновение ока мы, жалкие сироты, превратились в организованный коллектив. Мы слушали приказания Минны, которые он отдавал новым – резким и бесстрастным – тоном, и они вскоре зазвучали для нас как старая добрая музыка. Мелодия, которой нам так не хватало, но которую мы не забыли. Он продолжал: нам необходим радиопередатчик Си-Би, работающий в общем диапазоне, ведь мы же, черт возьми, живем в этом долбаном двадцатом веке, если мы не запамятовали. Кто знает, как работает передатчик? Мертвое молчание, нарушенное выкриком "Радиобейли!". "Отлично, – сказал Минна, – шут вызывается добровольцем". Алло! Алло! Эти сырные шарики с миндалем, продолжал он, глазеют на него с таким видом, словно не понимают английского. Да чем это мы занимались целых два года – спорили, сколько раз в день следует ковырять в носу? Молчание. Гладили наших мартышек, злили учителей? – я начал подергиваться – спрашивал Минна. Может, до нас дойдет, если передавать по буквам? Опять молчание. Алло! А мы хоть раз видели "Разговор"? Лучший, твою мать, фильм на свете, с Джином Хэкменом? Мы хоть знаем Джина Хэкмена? Опять молчание: Хэкмен играл в "Супермене" Лекса Лютора, главного негодяя. Неужели Минна имеет в виду того самого Джина Хэкмена? ("Лекслютор, шмекстютор, пекскутор", – продолжал мой мозг, в котором уже зрело беспокойство: где же Джерард, второй "Л" из "Л amp;Л"? Минна ни разу не упомянул его имени.) Что ж, нам надо будет посмотреть этот фильм… и разузнать кое-что о слежке, надзоре. За разговорами Фрэнк повез нас к Шермерхорну, в Отделение моторных средств передвижения. Я видел, как Дэнни метнул быстрый взгляд на мальчишек из "Сары Дж. Хейл", играющих в баскетбол на другой стороне улицы, но теперь мы были с Минной, в миллионе миль от школы. Вы должны получить права водителей лимузинов, продолжал Фрэнк. Они стоят всего лишь на десять долларов дороже, а экзамены те же. Нечего ухмыляться, у вас совершенно придурковатый вид. У вас есть девушки? Ну конечно же нет! Да и кому нужна шайка приютских олухов? Кстати, Старая Печка умерла. Карлотты Минны не стало две недели назад, и Фрэнк сейчас улаживал все ее дела. Нам, разумеется, было интересно, что за дела, но спрашивать мы не стали. И еще, между прочим, Минна женился, решил он сообщить нам. Он с молодой женой переезжает в старую квартиру Карлотты, как только они ототрут со стен пятна соуса тридцатилетней давности. Мы, болваны, можем познакомиться с его женой, только если сначала подстрижемся. "Она из Бруклина?"– полюбопытствовал Тони. Не совсем, она выросла на острове. Нет, болваны, не на Манхэттене или Лонг-Айленде , а на настоящем острове. Мы познакомимся с ней. Разумеется, после того, как станем водителями, которые легко управляются с фотоаппаратами, магнитофонами и радиопередатчиком, после того, как приоденемся в костюмы, подстрижемся и нам на права наклеят фотографии, без этих наших дурацких улыбок. Короче, сначала мы должны стать парнями Минны, хотя никто не произнес этих слов вслух.
А вот здесь следует самое интересное. По словам Минны, "Автомобильное агентство "Л amp;Л" – это всего лишь вывеска, потому что на самом деле речь идет вовсе не об автомобильном бизнесе. "Л amp;Л" – это детективное агентство.
Анекдот, который Минна хотел услышать в приемном отделении Бруклинского госпиталя, – анекдот про Ирвинга, звучит так:
Одна еврейская мать – назовем ее миссис Гушман – заходит в бюро путешествий.
– Я хочу ехать в Тыбет, – говорит она.
– Слушайте, леди, поверьте моему слову, вы не хотите ехать в Тибет, – отвечает ей туроператор. – Зато у меня есть отличные туры во Флорида-Киз или, если хотите, на Гавайи…
– Нет, – упрямится миссис Гушман, – я хочу ехать в Тыбет.
– Леди, вы путешествуете в одиночестве? Тибет – это не такое место…
– Продайте мне билет на Тыбет! – кричит миссис Гушман.
– Ну хорошо, хорошо, – тушуется туроператор.
Миссис Гушман едет в Тибет. Выходит из самолета и обращается к первому попавшемуся человеку:
– Кто самый святой человек на Тыбете?
– Ну как… Разумеется, это Верховный лама, – отвечает человек.
– Именно его я и хочу видеть, – заявляет миссис Гушман. – Отведите меня к Верховному ламе.
– О нет, вы не поняли, миссис американка, наш Верховный лама живет на вершине самой высокой горы Тибета в полном уединении. Никто не может его видеть.
– Я миссис Гушман, я проделала длинный путь на Тыбет, и мне нужно увидеть Верховного ламу! – возмущается женщина.
– Нет, послушайте, это невоз…
– На вершине какой горы? – перебивает человека миссис Гушман. – Как туда попасть?
Словом, идет миссис Гушман в отель, расположенный у подножия горы, и нанимает провожатых, которые должны отвести ее на вершину. Всю дорогу они пытаются объяснить ей, что Верховный лама ни с кем не встречается, а его собственные монахи должны годами поститься и медитировать, прежде чем им дозволяется задать Верховному ламе хотя бы один вопрос. Миссис Гушман в ответ на это лишь машет руками:
– Я миссис Гушман, отведите меня на эту гору!
Когда группа подошла к монастырю, проводники стали объяснять монахам-стражникам, что одна сумасшедшая американка желает видеть Верховного ламу.
– Скажите Верховному ламе, что его хочет видеть миссис Гушман, – громко просит она.
– Нет, вы не поняли, мы никогда не…
– Просто скажите ему это! – кричит миссис Гушман.
Монахи уходят, но вскоре возвращаются, смущенно качая головами.
– Мы ничего не понимаем, но Верховный лама говорит, что соблаговолит принять вас. Да понимаете ли вы, какая честь…
– Да-да, – перебивает их миссис Гушман. – Ведите меня к нему!
И вот монахи ведут ее к Верховному ламе. Монахи шепотом о чем-то переговариваются, а когда открывают дверь в покои Верховного ламы, тот кивает, делая им знак оставить его с миссис Гушман. Верховный лама смотрит на миссис Гушман, а она и говорит:
– Ирвинг, когда же ты вернешься домой? Твой отец так беспокоится!
Вопросительный взгляд
Парни Минны носят костюмы, парни Минны водят машины. Парни Минны подслушивают телефонные разговоры. Парни Минны стоят у него за спиной, сунув руки в карманы, и выглядят угрожающе. Парни Минны носят деньги. Парни Минны собирают деньги. Парни Минны не задают вопросов. Парни Минны отвечают на телефонные звонки. Парни Минны принимают и передают пакеты. Парни Минны гладко выбриты. Парни Минны четко следуют указаниям. Парни Минны стараются быть такими же, как Минна, но Минна мертв.
Мы с Гилбертом уехали из госпиталя так быстро и ехали назад в таком оцепенении, что когда мы вошли в "Л amp;Л" и Тони сказал нам: "Ничего не объясняйте, мы уже слышали", я как будто бы внезапно вышел из ступора.
– От кого слышали? – спросил Гилберт.
– Не так давно сюда заходил черный коп. Рыскал тут, искал вас, – ответил Тони. – Вы разминулись с ним всего на несколько минут.
Тони и Дэнни, нервно куря сигарету за сигаретой, стояли у стойки "Л amp;Л"; их лбы покрылись испариной, их глаза затуманились, а взоры были обращены куда-то вдаль, они оба то и дело кусали губы. Выглядели они так, словно их только что отколошматили и они хотят сорвать злость на нас.
Офис на Берген-стрит пребывал в том же виде, в какой мы привели его пятнадцать лет назад. Помещение было разделено пополам широкой стойкой; телевизор с тридцатидюймовым экраном постоянно работал, здесь были телефоны, шкафы для каталогов и компьютер у дальней стены – под массивной освещенной картой Бруклина. На карте оставались пометки Минны, сделанные толстым черным маркером, показывающие расценки "Л amp;Л": поездка до района Хейтс стоила пять баксов, до Парк-Слоуп или Форт-Грин – семь, двенадцать до Вильямсбурга или Боро-Парка, семнадцать – до Бушвика. Доехать до аэропортов и Манхэттена стоило двадцать долларов и больше.
Пепельница на стойке была полна окурков, которые побывали в руках Минны, листки блокнота были испещрены заметками, которые он делал раньше, но в этот же день. На бутерброде, лежавшем на холодильнике, остались следы его зубов. Наша четверка лишилась сердцевинки, такой же важной, как глагол в предложении.
– Как же они разыскали нас? – спросил я. – Бумажник Минны у меня. – Открыв его, я вытащил пачку визитных карточек Фрэнка и сунул их в карман. Потом я бросил бумажник на стойку и ударил по ней пять раз, чтобы всего ударов было шесть.
Никто, кроме меня самого, не обратил внимания на этот стук. Мои старые приятели давно уж притерпелись к моим чудачествам. Тони пожал плечами и сказал:
– Думаешь, название "Л amp;Л" было последним, что он произнес перед смертью? Или у него в куртке нашли визитную карточку?! Может, Гилберт назвал наши имена, как последний идиот?! Нет, это вы скажите мне, как они нашли нас!
– Чего хотел коп? – сдерживая себя, спросил Гилберт. Он человек последовательный и будет решать проблемы по очереди, даже если их наберется целая куча – до самой луны.
– По его словам, вы не должны были уходить из госпиталя, вот что он сказал. Ты называл какой-нибудь медсестре свое имя, Гилберт?
– Твою мать! – бросил Кони. – Будь прокляты все эти черные копы!
– Что ж, ты сможешь передать ему свое мнение лично, потому что он обещал вернуться. Заодно тебе предоставится случай ему сказать: "Будь неладны все долбаные черные сыщики, расследующие убийства", потому что тебе придется иметь дело именно с ними. Но этот коп – умный малый. Поймешь это по его глазам.
"Убийщики", – хотелось добавить мне.
– Кто скажет Джулии? – спокойно спросил Дэнни. Он глубоко затянулся и выпустил облако дыма, скрывшее его лицо.
Вопрос остался без ответа.
– Что ж, меня здесь не будет, когда ваш черный красавчик вернется, – заявил Гилберт. – Я буду выполнять за него его же работу – искать того чертова ублюдка, который это сделал. Так что можете звонить гробовщику, потому что я найду его и прикончу.
– Успокойся, Шерлок, – проговорил Тони, протягивая ему сигареты. – Первым делом я хочу знать, как это произошло? Как вы оказались замешанными в это дело? Я думал, что вы занимаетесь слежкой.
– Так и было. Но потом подошел Фрэнк, – сказал Гилберт, безуспешно пытавшийся прикурить сигарету, щелкая сломанной зажигалкой. – Ему надо было в тот дом. Черт! Черт! – выкрикнул он.
Я так и представил, как в его памяти поочередно всплывают события и картинки минувшего дня: припаркованные машины, провода, огни транспорта, Брэйнум, цепочка ничем не примечательных событий, которая в конце концов привела нас к окровавленному контейнеру для мусора и к госпиталю. И теперь эта цепочка событий стала неподъемной якорной цепью нашей вины.
– Где это было? Где? – переспросил Тони, передавая Гилберту коробок спичек. Зазвонил телефон.
– Какое-то место, где занимаются кун-фу, – ответил Гилберт. – Спроси Лайнела, он все об этом знает.
– Не кун-фу, – заговорил я. – Медитация…
– Ты пытаешься сказать, что его убили с помощью медитации? – удивился Тони. Телефон зазвонил во второй раз.
– Да нет, мы видели, кто его убил… пироги Барнамума… польский амбал… барминум – барий… настоящий бегемот. Но мы видели его лишь со спины.
– Так кто же скажет Джулии? – снова спросил Дэнни. Телефон зазвонил в третий раз.
Я снял трубку и произнес:
– Автомобильное агентство "Л amp;Л".
– Мне нужна машина, – медленно проговорил женский голос. – Адрес: дом 188 по Уорен-стрит, угол…
– Машин нет, – по привычке отозвался я.
– Как, у вас нет машин?
– Нет. – Я сглотнул слюну. Меня трясло, тело пульсировало, как бомба с часовым механизмом.
– А когда они у вас появятся?
– Лайонел Смертоносец! – закричал я в мембрану.
У моей собеседницы хватило ума повесить трубку. Мои приятели, парни Минны, смотрели на меня молча. Сейчас и их тоже трясло, но не от Туретта – от горького отчаяния.
Настоящее автомобильное агентство, даже небольшое, обычно держит не меньше тридцати машин, работающих по очереди, и по крайней мере десять из них в любое время колесят по улицам. К примеру, "Элайт", наш ближайший конкурент, держит шестьдесят автомобилей, там работают три диспетчера и, вероятно, двадцать пять водителей в смену. В агентстве "Растиз", что на Атлантик-авеню, восемьдесят машин. В "Нью-Релампаго", агентстве, которое открыли доминиканцы в Вильямсбурге, сто шестьдесят автомобилей. Они специально укатили в пригород, что дает им огромную экономию. Машину можно вызвать только через диспетчера по телефону – закон запрещает водителям брать пассажиров на улице, если только на машинах нет специальных значков. Поэтому водители и диспетчеры где только можно оставляют свои визитные карточки – засовывают их в любую щелочку у подъездов многоквартирных домов, как засовывают рекламные проспекты китайских ресторанчиков, пачками выкладывают в горшки с растениями в больницах, суют пассажирам вместе со сдачей после каждой поездки. Рядом с платными номерами телефонов они приклеивают бумажки, на которых ярким маркером написаны их собственные бесплатные телефоны.
В "Л amp;Л" было пять автомобилей – на каждого из нас, но мы почти не ездили на них. Мы никогда и никому не давали своих визиток, никогда дружелюбно не разговаривали со звонившими, а пять лет назад и вовсе удалили наш номер телефона из справочника "Желтые страницы", а также убрали вывеску из витрины на Берген-стрит.
Несмотря на все эти усилия, наш телефон каким-то образом становился известным потенциальным клиентам, жаждущим проехаться на автомобиле, они звонили, а мы, снимая трубку, привычно отвечали: "Машин нет".
Я повесил трубку; Гилберт терпеливо излагал Тони и Дэнни все, что ему было известно о слежке, которую мы с ним вели. Красотой слога его рассказ не блистал, и слова он подбирал с трудом, будто английский не родной его язык, но говорил по делу. Пискнув: "Слежка-тележка", я замолчал, а мой страдающий мозг приказал мне заняться другим делом, которое я непременно должен был сделать тем же вечером. Оставив за спиной прокуренную контору, я вышел в холодную, омытую светом ночь. По Смит-стрит все еще брели прохожие, где-то внизу прогромыхал поезд "Ф"; в пиццерии, корейской бакалейной лавке и в казино было полно народу. Так было каждый вечер, так было и сегодня, и ничто на Смит-стрит не говорило о том, что Фрэнка Минны не стало. Я вернулся в машину и вытащил из бардачка записную книжку, изо всех сил стараясь не смотреть на заднее сиденье, заляпанное пятнами крови. Потом я стал думать о последней поездке Минны. Что-то я забыл. Заставив себя оглянуться назад, я увидел, что именно: часы и пейджер Минны. Выудив их из-под заднего сиденья, куда они завалились, я сунул и часы, и пейджер в карман.
Заперев дверь машины, я стал обдумывать, что мне теперь делать. Я мог сам по себе вернуться к "Йорквилл-Дзендо" и осмотреться там хорошенько. Я также мог разыскать чернокожего детектива по расследованию убийств, завоевать его доверие и поделиться с ним тем, что мне уже известно, не привлекая к делу остальных парней Минны. Я мог пройтись вниз до Атлантик-авеню, зайти в арабскую закусочную, где меня все знали и не стали бы глазеть на меня, и выпить там крошечную чашечку густого-прегустого черного кофе и заесть его куском пахлавы или десертом под названием "воронье гнездо"– горячий кофе и сладости умерили бы немного мое горе.
А еще я мог вернуться в офис. Что я и сделал. Гилберт подходил к концу своего повествования – в этот момент он рассказывал о том, как мы ехали к госпиталю, какого шуму наделали среди его персонала. Гилберт хотел, чтобы ребята знали: мы сделали все, что было в наших силах. Я положил блокнот на стойку и красным фломастером обвел слова: "женщина, очки, Ульман, деловая часть города". Это были новые игроки на нашей сцене. Но, какими бы зыбкими, нереальными и тонкими – в толщину листа бумаги – они ни были, в них было больше жизни, чем в Минне.
В моей голове теснились вопросы. О каком здании они толковали? Что за швейцар приставал ко мне? Кто та неизвестная женщина, над которой Фрэнк потерял контроль, а она сама жить не может без ее "рама-лама-динг-донга"? Передатчик?… Что, по мнению Минны, я мог услышать в наушники? Почему он просто не сказал, к какой именно части разговора мне надо прислушаться?
– Мы спрашивали его, когда он лежал на заднем сиденье, – говорил Гилберт. – Мы спрашивали его, но он ничего нам не сказал. Я не знаю, почему он предпочел хранить молчание.
– Но что, что вы у него спрашивали? – поинтересовался Тони.
– Спрашивали, кто его убил, – пояснил Гилберт Кони. – Я имею в виду, до того, как он умер.
Я вспомнил про Ирвинга, но ничего не сказал.
– Кто-то определенно должен пойти и рассказать все Джулии, – настаивал Дэнни.
Тут Гилберт заметил раскрытую записную книжку. Подойдя к стойке, он прочитал обведенные мною слова.
– Кто такой Ульман? – спросил он, взглянув на меня. – Это ты написал?
– Да, в машине, – утвердительно кивнул я. – Это заметки, которые я делал в машине. "К Ульману, в деловую часть города" – туда Фрэнк собирался ехать, садясь в машину. Тот парень в "Дзендо", с которым он разговаривал, – это он отправил Минну.
– Куда отправил? – спросил Тони.
– Это не важно, – ответил я. – Минна не поехал. Вместо этого здоровяк увел его и убил. Гораздо важнее, кто отправил Фрэнка – Фейли! Бакнимум! Чертвозьбейли! – в это место.
– Я не собираюсь сообщать все Джулии, – гнул свое Дэнни. – Кто угодно, только не я.
– И уж не я, – добавил Гилберт, услышав наконец-то слова Дэнни.
– Нам надо вернуться в Ист-Сайд – Чертов Дзендо! – и осмотреться там. – Я испытывал потребность в немедленных действиях, но Джулия не входила в число моих дел.
– Ну хорошо, хорошо, – кивнул Тони. – Мы, черт возьми, соберемся сейчас с мыслями и поломаем вместе головы.
При слове "головы" меня посетило внезапное видение: ушедший Минна, наши склоненные вместе головы пусты и легки, как лопнувшие шарики. Его смерть разлучит нас, и оставалось только гадать, какое еще время мы пробудем вместе, перед тем как разойдемся навсегда…