– Во-во! – кивнула Полина и выбила из моей пачки следующую сигарету. – Обязательно придется написать, что когда одни нехорошие люди пытались вас захватить, то нашлись другие, добрые, попытавшиеся вас отбить. У них это не получилось, но потом вас все-таки спасли, и именно люди Владимира Петровича, хотя на самом деле Петрович поставил этот спектакль условием снятия своих претензий к "Аккорду". – Полина сделала эффектную паузу и закончила как бы между прочим, обыденно: – Ну а потом в один прекрасный момент тебя, Оля, убьют, и ни у кого сомнения не возникнет, что это сделали по приказу руководства "Аккорда" и лично Александра Ивановича. Сашу в клетку на разборки, а Петрович тем временем тихо отожмет себе "Аккорд". Там, кстати, не один магазин, у "Аккорда" много чего есть…
Полина, словно потеряв интерес к разговору, замолчала, отвернулась и принялась сосредоточенно курить, давая мне возможность перевести дух и собрать мозги в кучу.
Я переглянулась с Маринкой, Маринка со мной, и мы обе уставились на Полину.
– Что, красивая комбинация? – спросила Полина. – Мне тоже понравилась. Когда мне Гоша все это растолковал, я сразу же бросилась сюда. Ждала-ждала, потом смотрю – мать моя женщина! Ты приезжаешь с Петровичем! Я от страха забралась на чердак вашего домишки, дверь там была открыта, ну я спряталась и пересидела. Перетрусила, конечно же, здорово. Если бы он меня здесь увидел – все, финал кролику. Пейзаж называется: картина Репина "Приплыли".
Глава 8
Полина ушла что-то около двух часов, пообещав вечерком обязательно перезвонить, но на прощанье дала совет: в случае чего звонить не Петровичу на сотовик, а прямо в милицию.
– Хотя это дело такое… можно ведь и не успеть, – резонно заметила она. – Но ты же журналистка, писать умеешь. Вот и написала бы письмо типа: в случае чего вскрыть и поступить, как там сказано. Ну сама знаешь: во всех фильмах про такие методы говорят. Кстати, действует отлично, иначе бы и не показывали, это же ясно. И хочу еще попросить: про меня не пиши ничего. Это вы, акулы пера, заметные личности на нашем небосклоне, а меня, незаметную, убить проще простого, как два пальца об асфальт…
Я обещала подумать и попрощалась со своей нежданной рыжей гостьей. Вернувшись в кухню, я наконец-то позвонила в редакцию и успокоила нашего славного Сергея Ивановича, сказав, что мы все живы и здоровы, чего и ему желаем.
– Оленька, ну нельзя же так! – чуть ли не прокричал он в трубку. – Мы тут с Ромой места себе не находим, не знаем даже, что и подумать, а вы там…
– Приезжайте, Сергей Иванович, ко мне домой, – пригласила я его, – вместе с Ромой, обсудим кое-что.
Маринка, еле дождавшись окончания моего разговора с Кряжимским, тут же спросила:
– Ну, ты идешь в ресторан с этим Петровичем, или как его там?
– Конечно, иду, – ответила я. – Иначе никак нельзя. Раз уж пошло такое дело, нужно его разгрести до конца. Представляешь, какая бомба? Этот репортаж на неделю как минимум, растянуть можно, даже на две, плюс резонанс по всей стране.
– Если выживешь, – мрачно пробурчала Маринка.
– Если выживу, – легкомысленно произнесла я, хотя этот тон вовсе не соответствовал моему настроению. Но нельзя же было показывать, что я думаю на самом деле.
Промурлыкав вполголоса "Безнадега, безнадега", Маринка стукнула кулаком по столу и твердо заявила:
– Я еду с тобой. Погибать, так с музыкой!
– Нет! – не менее твердо рявкнула я. – Со мной едет только Виктор и больше никто!
– Это почему? – ошалев от этой твердости, спросила подруга.
Ну что я могла ей ответить? Только неправду, конечно:
– Марина, послушай меня, – серьезно сказала я, – сама видишь, какое это сложное и опасное дело. Я даже не знаю, как Виктора брать… Ведь мы запросто можем оба не вернуться никогда.
Что-то во мне сыграло артистическое на слове "никогда", и я с удивлением услышала, как дрогнул мой голос.
"Во, блин! – удовлетворено подумала я. – Пойду в артисты, когда надоест этот гребаный журналистский бизнес. Я всегда знала, что талантлива…"
Мои размышления прервал крик Маринки, упавшей мне на грудь и пролившей слезу на плечо.
– Оленька! – шмыгнула она носом. – Оленька!..
В кухню заглянул Виктор и оценил обстановку.
– У нас все нормально, Виктор, – хладнокровно сказала я, – Маринка просто репетирует свою речь на моих похоронах.
– Пошла к черту! – заорала Маринка, отпрянув от меня. – Вечно ты все испортишь!.. – И она, последний раз угрожающе шмыгнув носом, помчалась заниматься макияжем, а я отправилась в ванную, о чем уже давно мечтала.
Я слышала через дверь, как приехали Сергей Иванович и Ромка, как они, громко разговаривая и перебивая друг друга, начали что-то обсуждать с Маринкой, но из ванной я не вышла: решила, что на сегодня разговоров уже было достаточно, позже будет – еще столько же, поэтому дала возможность вновь прибывшим узнать все без меня, а Маринке высказать весь набор своего негодования и прочих важных чувств.
Когда я вышла уже в макияже и с прической и вовсе не завернутая в полотенце – как вынуждала меня своим свиняческим поведением эта многословная швабра, – а в своей любимой шелковой пижаме лилового цвета, то весь наличный состав был не только в курсе всего, чего можно, но уже и кофе успел попить.
– Оля! – тревожно сказала Маринка, не дав мне даже дойти до кухни. Ее голос подсек меня как раз в одном шаге от дверного проема.
– Я – за, – осторожно призналась я, потому что Маринкин тон предвещал какую-то новую напористую ахинею и это нужно было встретить во всеоружии.
– Мы решили, что должны поехать все! – выпалила Маринка и даже не покраснела.
Я взглянула на Кряжимского.
– Вы поддерживаете это предложение, Сергей Иванович? – уточнила я.
– Это уж вам решать, молодые люди, – ответил он. – Но я думаю, что лично мне нечего будет делать в столь скоромном заведении, как "Фламинго". Если только знание интерьера пригодится для будущих описаний, что вряд ли.
– Сергей Иванович! – вскричала Маринка, с изумлением глядя на него. – Мы же с вами только что обо всем договорились!
– Я вообще-то слушал и помалкивал, – скромно признался Сергей Иванович. – Но я хотел бы обратить внимание на один момент, который мне никто не может объяснить…
– Какой же? – спросила я, заходя в кухню и ставя чайник на плиту. Маринка, обеспокоенная своим будущим отсутствием во "Фламинго", начисто забыла и про чай, и про кофе. Увлекающаяся натура!
– Этот Александр из "Аккорда", – продолжил Сергей Иванович излагать свою мысль, – если он дал себя уговорить на ваше пленение, то как же ему была объяснена причина, почему вас нужно держать взаперти? Мотив совершенно неясен.
– И я ничего не понимаю, – призналась я. – Но о чем тут долго думать? Оба же бандиты, что старый, что молодой, для них это все нормально и все резоны как-то сами собой понятны.
– Да, – задумчиво протянул Сергей Иванович. – Сидоров-то однозначно бандит, конечно, а вот Саша этот – пока еще бандитыш.
Я посмотрела на часы и решила, что можно наконец немного отдохнуть в кресле перед телевизором. Хоть и не выспалась я в холодном узилище на жестких нарах, а сейчас пытаться выспаться или прикорнуть на несколько часов было бы просто глупо – потом голова будет тяжелой и неудобной, будто не своя.
Маринка еще попыталась было сколотить против меня коалицию, целью которой явилось бы перетягивание моего решения в ее пользу, но ничего не вышло. Объединяться с ней против меня никто не захотел.
В десять минут восьмого, когда я уже успела переодеться и устала поочередно коситься то на часы, то на трубку телефона, молчавшего и притаившегося на диване, послышался звонок во входную дверь.
Виктор открыл ее, и Маринка, высунув нос в коридор, доложила, что пришел знакомый нам всем богатырь по имени Гоша.
– Вы готовы, Ольга Юрьевна? – спросил он.
– Не рановато ли, Гоша? – я задала вопрос по причине самой обыкновенной лени: слишком мягко и удобно сиделось мне в кресле, чтобы вот так запросто вскакивать.
– Владимир Петрович уже ждет вас в ресторане, – сказал Гоша. – Он приехал раньше и уже встретился с несколькими своими друзьями…
– И теперь подходит моя очередь? – весело спросила я.
– Да, – просто ответил Гоша.
Я вышла, оглянулась и, преодолев магнетическую силу расширенных Маринкиных глаз, спросила у Виктора:
– Ты поедешь со мной?
Виктор молча поднялся и пошел одеваться в коридор.
– Оля! – угрожающим тоном произнесла Маринка и схватила за руку Сергея Ивановича, надо думать, ожидая от него поддержки. Но добрейший наш Кряжимский только похлопал Марину по руке и пробормотал что-то вроде "а так оно, может быть, и лучше…", в результате чего Маринка осталась одна вместе со всеми своими претензиями.
Виктор накинул на себя куртку, помог мне надеть плащ, я вооружилась сумочкой и подмигнула Гоше:
– Ну что? Надеюсь, ты не сработаешь полупроводником?
– Каким полупроводником? – не понял он и заметно напрягся.
– Сусаниным, вот каким, – весело сказала я. – Проводник – это когда туда и обратно, а полупроводник – только в одну сторону. Мне бы хотелось попасть сегодня домой, хотя бы к позднему ужину.
– Надо, значит, попадете, – флегматично ответил Гоша и вышел.
Мы с Виктором двинулись следом.
На улице нас поджидал не утренний ширпотребный "Ниссан", а вполне приличный пятисотый "Мерседес" серебристого цвета. Это, конечно, не моя "ладушка", но прокатиться разок на нем было можно, не слишком сильно роняя свое журналистское и женское достоинство.
За рулем "Мерседеса" сидел шофер. Гоша открыл мне правую заднюю дверцу, я оглянулась на свой дом, махнула рукой своим окнам и села в салон. Следом за мной влез Виктор. Гоша захлопнул дверцу и сел рядом с шофером.
– Поехали! – скомандовал он.
Ну мы и поехали.
Ресторан "Фламинго" располагался рядом с тарасовским телецентром, и до сегодняшнего вечера я еще ни разу в этом ресторане не была. Не имела повода, а теперь вот он, появился.
Мы подъехали к высокому крыльцу в двадцать пять минут восьмого – я еще зачем-то посмотрела на часы, словно уже прокручивала в голове план будущей статьи. Гоша, соблюдая ритуал, наверное, положенный в таких случаях, выскочил наружу и, открыв дверцу, выпустил сначала Виктора, затем меня. Мне он даже подал руку, а вот с Виктором таких галантностей проделывать не стал.
В сопровождении Гоши мы прошли в ресторан, и никто на нас не обратил внимания – ни секьюрити, ни старушка-гардеробщица, словно мы все были в шапках-невидимках.
Оставив верхнюю одежду с краю на вешалке, мы продолжили наше путешествие в правый готический зал ресторана. И Владимира Петровича нашли в отдельном кабинете, втором слева; сидел он там один, равнодушно тыкая вилкой в салатик и одновременно разговаривая по сотовику. Увидев меня, он встал, закончил разговор и, буркнув "прошу", показал на стул напротив себя.
Оглянувшись, я увидела, что Гоша уже сажает Виктора за ближайший столик в общем зале и сам садится рядом с ним. Все было продумано и отработано заранее.
Я присела на стул, и тут же подскочил официант с меню. Я не стала делать глупостей и заказала кое-что несущественное, исключительно из уважения к хозяину, меня сюда пригласившему.
– Бережем фигуру? – понимающе хмыкнул Владимир Петрович. – Ну, это ваши женские примочки, а я, признаться, проголодался.
Решив, наверное, совратить меня пока только на пищевкусовом поле, он заказал для нас по полной программе набор местных фирменных блюд. Через пять минут, пока мы обменивались разного рода замечаниями, демонстрируя тягу к воспитанности, нам принесли телятину по-бургундски, жареную форель, по половинке омара, жареную картошку по-французски, лимонный пирог и кофе. Все это сопровождалось охлажденным сладким белым вином.
– Итак, Ольга Юрьевна, – деловым тоном начал Владимир Петрович, пододвигая ближе к себе тарелку с телятиной, – вам, наверное, не терпится узнать пружины и причины происшедших с вами неприятностей.
– Да, но и приятностей тоже, – сказала я и поторопилась разъяснить удивленно поднявшему брови собеседнику, что под словом "приятности" я подразумеваю исключительно свое сказочное освобождение.
– Ну, собственно, это я и собирался с вами обсудить, – негромко сказал Сидоров и предложил попробовать вина.
Пришлось уступить напору.
– Дело вот в чем, – продолжил Владимир Петрович, – у меня с Сашкой давние дела и не менее давние счеты. Он мне кое-что должен, и теперь пришло время подбивать бабки, а у него на этот счет оказались свои соображения. Саша решил, что возвращать долги не станет, и, хотя он прямо этого не сказал, все его поведение свидетельствовало только об этом. Ваше же похищение стало частью его плана. Вы видели, как нагло и открыто это было сделано.
– Конечно, – согласилась я, – это меня и удивило. Обычно похитители стараются спрятать свои лица, засекретить имена…
– Все верно, все так, но только в том случае, если заложник выходит на свободу. А в вашем случае расчет был не на выкуп, а на ваше, извините, убийство.
Владимир Петрович остановился и пристально взглянул на меня. К мысли об убийстве я уже успела как-то привыкнуть, тем более что опасность миновала, и поэтому ужасающего эффекта, как, наверное, ожидал Сидоров, эти слова на меня не произвели.
Владимир Петрович пожевал корочку хлеба и продолжал:
– Не получилось по его расчетам убить вас в тот же день – не такой был бы резонанс, как планировалось. Но через пару деньков это бы произошло, и тогда ваши трупы повесили бы на меня. Доказательная база была, конечно, слабовата, но, как говорится, осадок остался бы. А в нашем деле даже не намек, а тихонький слушок может стать решающим, чтобы запросто опорочить репутацию человека.
– Мы уже стали заботиться о репутации? – не подумав, ляпнула я и, поймав жесткий взгляд Петровича, поспешила объяснить, что я имею в виду. – Мне казалось, что сейчас только деньги имеют значение, а все остальное…
– Вы не правы, Ольга Юрьевна, – сухо, с достоинством произнес Владимир Петрович. – Одно дело – бандит с деньгами, к нему отношение настороженное. Его побаиваются, но не уважают и стараются с ним дел иметь поменьше, потому что психика такого человека настроена на простейшее решение проблем. Иное отношение к предпринимателю, для которого экономическая составляющая будет определяющей в его поступках, и в случае возникновения проблем, а они неизбежны, он будет стараться сначала их решить экономическими методами. Понятно, что такой человек предпочтительнее. Вы понимаете меня?
– Да, – я достала из сумки сигареты, – если бы прошел слух, что вы используете не те методы, то…
– Все верно, – сказал Владимир Петрович, не дослушав, и, склонившись над тарелкой, занялся омаром.
– Но пока я все-таки не понимаю, какое имею отношение ко всем этим делам, – заметила я. – Мы не публиковали репортажей ни о вас, ни об Александре, так что для меня – загадка все, что случилось…
– Все просто, но именно в простых решениях часто и заключена настоящая сила, сметающая все на своем пути, – сказал Владимир Петрович. – Произошло следующее: у меня пропала жена. С женой у меня отношения не всегда были безоблачными, но как-то мы ладили. Опять же действовала экономическая схема, о которой я вам только что говорил. Семья – это чисто экономический союз, и если иной раз он возникает как нечто романтическое, то в любом случае позже сходит на позиции, прописанные еще Марксом и Лениным. Помните насчет оплаты труда по политэкономии социализма? "От каждого по способностям, каждому – по труду". Это закон жизни, и не нам с ним спорить.
Я и не стала спорить, тем более что замужем еще не была, но мысль запомнила. Нужно будет как-нибудь спросить у Маринки, как она к этому относится. Наверное, она сначала покричит, что все это чушь собачья, а потом начнет думать. Может быть, что-то и надумает.
– Ну так вот, – монотонно продолжил Владимир Петрович. – У меня есть веские основания предполагать, что моя супруга не пропала неизвестно куда, а очень даже неплохо устроилась с помощью того же Саши, мать его за ногу! План у них был неплохой, но тут получилось, что на пути осуществления этого плана возникли вы, любезнейшая Ольга Юрьевна. По этой причине и пришлось Саше вас похитить, а мне понадобилось вас освободить, потому что вы стали крупной картой в этой игре.
– Не поняла? – честно призналась я.
– Сейчас объясню, – отозвался Владимир Петрович, но тут портьеры на дверях кабинета дрогнули, и вошел Гоша. Владимир Петрович удивленно взглянул на него, однако промолчал.
– Шеф, – быстро произнес Гоша, – тут приехали менты…
Гоша не успел договорить. Занавески раздвинулись, и в проходе появилась известная в нашем городе дикторша "Криминального Тарасова" Лилька Назарова, которую я немного знала, в сопровождении здоровенного дяденьки с включенной видеокамерой на плече.
Я замерла от изумления, Владимир Петрович медленно скривился и, сминая рукой салфетку, вытер ею рот.
Лилька, вздрагивая от профессионального рвения, не останавливаясь, продолжила проговаривать текст, начатый ею где-то за пределами видимости.
– …В отдельном кабинете за дружеской беседой мы встретили небезызвестного в нашем городе предпринимателя господина Сидорова, в некоторых специфических кругах имеющего прозвище Сидор. Необычно то, что находится он здесь не с каким-нибудь авторитетом или бригадиром, а вместе с не менее известной дамой, главным редактором газеты "Свидетель" Ольгой Бойковой. Газета госпожи Бойковой славится своей осведомленностью о самых разных аспектах жизни нашего города и власти, и вот, похоже, сейчас мы познакомились с одним из так называемых конфиденциальных источников, откуда госпожа Бойкова черпает наиболее ценную информацию. Здравствуйте, Ольга!
Я взглянула на Владимира Петровича. Он, пряча глаза, бросил салфетку на стол и, боком обойдя его, направился к выходу.
Нужно было срочно спасать ситуацию. Я оказалась в откровенно глупом и двусмысленном положении.
С одной стороны, мне нужно было убедить Петровича, что к этой провокации я не имею никакого отношения. С другой – мне необходимо было выглядеть более или менее сдержанно и прилично перед видеокамерой, потому что Лилька уже начала диктовать свои комментарии, и в каком ключе продолжатся разглагольствования, было уже ясно.
– Я не давала согласия на интервью, – внешне миролюбиво сообщила я, взглянув в камеру.
– Было бы странно, Ольга, если бы вы захотели его дать, находясь в таком обществе. Скажите, пожалуйста, каковы ваши отношения с господином Сидоровым? Вы обсуждали здесь, в этом интимном кабинете, при приглушенном свете какие-то деловые проекты? Если да, то какие именно? А если нет, то что вы здесь делаете?
Я видела, как Владимир Петрович, не оглядываясь, вышел из кабинета, Гоша, прикрывая ему спину, направился следом.
Не помню точно, что я сказала Лильке, но что-то ведь, конечно же, сказала, хотя, если честно, мне хотелось здорово врезать по ее радостной физиономии. Девочка сделала сенсацию, понимала это и светилась счастьем. Я же за успех коллеги вовсе не радовалась. Вот такая я эгоистка.