– Уверен, он недооценивает силы, которые здесь столкнулись. – Перси встал и принялся нетерпеливо ходить по комнате, ломая пальцы. – Вероятно, это иностранные шпионы, ведь на кону интересы сильных держав.
– Холмсу знакомы такие материи. Он часто представлял королевские дома Европы в делах столь щекотливых, что даже сейчас слишком опасно говорить о них.
– Возможно, в тех делах он служил интересам французов или русских, – мрачно сказал Фелпс.
– В первую очередь он неизменно служит интересам собственной страны, – мягко поправил его я. Уныние моего собеседника становилось утомительным. В тот момент я бы не отказался от дозы нежной доброты Мэри Уотсон. – Если Холмс в силах помочь иностранцу, не вредя Англии, он так и поступит: например, был один скандал, связанный с королем Богемии, когда ослепительная красавица И…
– Богемия – карликовое государство, созданное для спасения Австро-Венгрии, – раздраженно прервал меня Фелпс, – а украденный договор может привести в негодование могущественного русского императора и правящую династию Франции.
– Холмс служил особам столь же высокого положения, как и упомянутые тобой, – заметил я немного сухо, – хоть я и не могу назвать имен. Ты недооцениваешь и его, и меня, Фелпс. Я не только скучный лондонский доктор, но еще и помогаю самому знаменитому в мире детективу-консультанту, а кроме того, являюсь ветераном одного из жесточайших военных конфликтов за прошедшие десятилетия.
– Ты прав, прав! – жалобно воскликнул Фелпс, прижимая дрожащие руки к бледному лицу. – Прошу, прости меня. Я расстроен. Конечно, твой друг Холмс – моя единственная надежда! И само собой, ты просто великолепный товарищ, пришедший мне на помощь в трудную минуту! Но, Уотсон, не обессудь: в последнее время я слишком много всего пережил. Сейчас я просто не в состоянии слушать твои фронтовые байки.
– Понимаю. – Между прочим, я-то в течение дня достаточно наслушался его причитаний.
– Я не могу сконцентрироваться ни на чем тривиальном, когда сам запутался в столь серьезных делах. Куда делся договор? Кто его забрал таким поразительным образом? И что твой мистер Холмс делает в Уокинге?
Тривиальном?!
– Я просто пытаюсь тебя отвлечь, – как можно мягче объяснил я. – Поверь, лучше тебе на время забыть про теперешнюю загадку. Подобные бесполезные обсуждения только издергают тебя, да и меня тоже. Надо лечь в постель и постараться как следует выспаться, дорогой друг. Прошу тебя отдохнуть и ни о чем не думать. Утром мы узнаем больше.
Наконец я уговорил его лечь в свободной спальне, хотя было видно, что он по-прежнему на взводе. В ту ночь я и сам не мог отдаться объятиям Морфея. Мои попытки показать Фелпсу, что другие пережили обстоятельства такие же трудные, как и его, только разбередили мои немногочисленные воспоминания о Майванде и о лихорадке.
Левое плечо ныло; мне казалось, я вдыхаю наполненный пылью воздух Афганистана в разгар июля. Теперь стоял тот же месяц, но девять лет спустя. Фелпс провел в бреду девять недель. Женщина носит ребенка девять месяцев, прежде чем он рождается вполне сформировавшимся. На мгновение передо мной мелькнули фрагменты событий в Майванде, которые я раньше не помнил: лица раненых, просящих меня о помощи; неожиданная острая боль в плече; тряская поездка на вьючной лошади, которую вел преданный мне Мюррей; дни и ночи, когда я лежал пластом в бреду в каком-то временном лазарете и мне казалось, будто меня и моих товарищей на соседних койках обвивают ядовитые змеи.
Я знал, что совершил тяжелейший переход до Синджини, где после блокады Кандагара в конце августа пустили новую железную дорогу, но ничего об этом не помнил. Мои воспоминания о путешествии на поезде из Синджини до индийского Пешавара были более полными, хоть и малоприятными, особенно с точки зрения скудных санитарных удобств. Я, конечно, помнил повторную лихорадку по прибытии в Пешавар, где во всех напитках присутствовал горький вкус хинина.
Впервые с момента получения письма Фелпса я пожалел, что вмешался в дело об украденном договоре. И впервые со времени знакомства с Холмсом начал задумываться, не лучше ли доктору среднего возраста находиться дома со своей женой, чем нянчиться с неврастеничными приятелями, попавшими в переплет, и оживлять в памяти старые, давно минувшие и столь же давно забытые кампании.
Глава восемнадцатая
Третий мужчина
В огромной шумной столице с четырьмя миллионами жителей можно провести много лет, ни разу не пересекая некоторые улицы. В первый раз приближаясь к Бейкер-стрит, я не могла избавиться от ощущения, что ступаю на чужую территорию, которая однако прекрасно мне знакома. Даже присутствие в экипаже Годфри не могло меня успокоить.
Крепкие копыта нашей лошади цокали по мостовой; звук множился и походил на топот десятка скакунов. Окружающая атмосфера была пропитана смешанными запахами конского пота и жаркого летнего марева. Салон четырехколесного кэба, витрины магазинов и вывески, проплывающие за окнами, звуки и ароматы были знакомыми и привычными, как чашка чаю. И все же…
Бейкер-стрит.
Это название было неразрывно связано с главным событием в моей жизни – случайной встречей с Ирен Адлер около кондитерской "Уилсонз" в далеком 1881 году. Пусть тогда я была бездомной, голодной, безработной и одинокой. Возможно, бедственное положение только обострило мои чувства, потому что каждая деталь следующих двадцати четырех часов запечатлелась у меня в голове с невероятной четкостью. И главной в этой картине была Ирен во всем ее поражающем энергией великолепии – которое, как вскоре выяснилось, являлось лишь искусной имитацией, потому что она была не намного богаче меня. Но тогда она показалась мне величественной богиней, городской Титанией , спустившейся к ребенку, потерявшемуся в лесу большого города.
Как завороженная, я последовала за ней в мир страшных людей (достаточно вспомнить трагическую личность Джефферсона Хоупа, пр́оклятого убийцы и мстителя, который правил кэбом во время первой нашей с Ирен удивительной поездки) и предательства, сокрытого в невинных символах (взять хотя бы простое обручальное кольцо, единственный сувенир, оставшийся нам на память о том эпизоде).
Так я познала сумерки зловещего Лондона и очутилась в скромной, но эксцентричной квартирке, арендованной примадонной на Сеффрен-Хилл, в итальянском квартале, где воздух пропитался музыкальными ариями и пряными ароматами колбас. Я помню тот вечер и Ирен, подогревающую краденые булочки на решетке камина, ее красный шелковый восточный халат и бутылку вина, с легкостью открытую моей новой подругой.
Помню свое смущение, неловкость и неожиданную откровенность из-за вина, к которому я не привыкла. Помню облегчение оттого, что я попала в уверенные, пусть и несколько богемные руки хозяйки. А позже – колонку в газете, где сообщалось о смерти Джефферсона Хоупа. И стоял адрес: Бейкер-стрит, 221-б. Бейкер-стрит, где обитал детектив-любитель мистер Шерлок Холмс и куда всего за несколько дней до кончины мистер Хоуп послал приятеля, чтобы забрать несчастное обручальное кольцо именно у доктора Уотсона…
Итак, Бейкер-стрит. При первом же ее упоминании изменилась вся моя судьба, а также жизнь Ирен, а позже и Годфри. Мы все трое были безнадежно связаны с этим простым адресом и с человеком, живущим там. И теперь я здесь и могу все увидеть своими глазами.
Я улыбнулась, потому что Годфри глядел из окна экипажа с тем же напряжением, какое я всегда наблюдала у Ирен в процессе расследования. Казалось, он одержим непризнаваемым им самим любопытством по отношению к человеку, который вновь и вновь бросал вызов Ирен.
Сама Бейкер-стрит была обычным местом – ряд функциональных фасадов четырехэтажных зданий эпохи Георга; часть первых этажей на уровне улицы были заняты магазинами, другие служили входом в конторы или жилые помещения. Решетки чугунного литья закрывали фронтоны, ограждая двери и нижние окна, а также входы в лавочки, находящиеся в подвалах.
– Вон там! – немного напряженно сказал Годфри. Он нетерпеливо постучал тростью в потолок, давая понять кучеру, что пора остановиться. – Я хочу подойти ближе пешком.
Мы выбрались на мостовую, которую поддерживали в хорошем состоянии, и я с благодарностью взяла Годфри под руку. По определенным причинам я нуждалась в моральной поддержке. Мы влились в поток торопящихся прохожих. Латунные номера и буквы кинжалами врезались в мой мозг. Два. Два. Один. Б.
– Вот этот дом, – произнес Годфри, без необходимости понизив голос.
Мы прошли мимо абсолютно непримечательного входа: нас приветствовали две каменные ступени вверх, изящное крыльцо между литыми перилами и фонарь над дверью.
Всего через мгновение мы уже прошли мимо.
– Ну вот, – выдохнула я.
– Обычный адрес, – сказал Годфри.
– Не могу не согласиться. Что будем делать дальше?
Впервые на моей памяти адвокат выглядел неуверенно. Он осмотрел улицу впереди и у нас за спиной, а потом кивнул на заведение через дорогу:
– Вон чайная, Нелл. Мы вполне можем устроиться там и выпить чего-нибудь освежающего, а сами при этом будем следить за квартирой по адресу, который нас интересует.
– Пожалуй, от чая я бы не отказалась, – призналась я, – но будет ли нам хорошо видно?
– Вполне, – заверил он, ведя меня через улицу и стараясь, чтобы нас не задел проезжающий экипаж и чтобы мы не ступили в неизбежные отходы лошадиных двигателей.
Мы обосновались в чайной, где Годфри попросил, а вернее потребовал, столик у окна – у мужчин есть свои методы. В результате мы получили приличный вид на спешащие фигуры, мелькающие трости, крупы лошадей и, когда позволял проезжающий транспорт, на вход в квартиру дома 221-б по Бейкер-стрит.
В первый час наблюдений никто не входил и не выходил из квартиры, за которой мы следили. Наконец Годфри заявил, что ему необходимо срочно посетить портных на Риджент-стрит, поэтому следующие два часа я занимала место у окна в одиночестве, прилежно отмечая всех посетителей квартиры дома 221-б.
Сразу после ухода Годфри из квартиры вышла седая старая леди в фиолетовой, вышедшей из моды накидке и соломенной шляпе, крепко завязанной под широким подбородком. Памятуя, что тот господин однажды уже обманул нас обликом пожилого священника, я поставила слабый знак вопроса после описания старушки. Ирен меня предупреждала, что нельзя упускать ни единой мелочи, раз уж у нас в противниках личность такого калибра, как Шерлок Холмс.
Через двадцать минут прошел грубоватого вида мальчишка в твидовой кепке на несколько размеров больше, чем необходимо. Он позвонил в колокольчик, но без всякого результата, из чего я сделала вывод, что старая леди была домоправительницей, которая вышла по своим ежедневным делам. Парень переминался с ноги на ногу, вертел туда-сюда кепку и вообще нервничал, пока не стало очевидным, что он не получит ответа. Тогда он немного отошел от парадной двери, воровато оглянулся по сторонам, а затем натянул козырек кепки и, отклонившись назад, достал что-то из кармана и бросил в окно эркера на втором этаже.
Я не слышала удара, но увидела горсть мелких камешков, которая посыпалась обратно, отскочив со стекла.
– Хулиган! – пробормотала я, оглядываясь в поисках констебля.
Но никого похожего на полицейского вокруг не наблюдалось, а сорванец вскоре удалился, подбрасывая в воздух кепку и беспечно насвистывая.
Я сделала пометку о происшествии и оставила описание юного разбойника на случай, если позже на место преступления явится констебль.
– Ну, мисс, похоже, у вас тут много работы. – Девушка-официантка, принесшая мне чайник свежего чая, кивнула на мои записи.
Я осторожно убрала тетрадь из ее поля зрения:
– Просто стараюсь занести накопившиеся наблюдения в дневник.
Голубые глаза девушки расширились, будто блюдце из дельфтского фарфора под моей чашкой:
– Господи, мисс, какая у вас, должно быть, увлекательная жизнь, раз приходится так много о ней писать!
– Не жалуюсь, – коротко ответила я и многозначительно уставилась на официантку, пока она не сделала небрежный книксен и не отправилась восвояси.
Вскоре после этого подъехал элегантный экипаж, из которого вышла дама в густой вуали и летнем белом наряде, напоминающем подвенечный. "Невеста" остановилась на крыльце дома 221-б; маленькая рука в перчатке три раза позвонила в колокольчик. Дверь осталась столь же безучастной к этой загадочной фигуре, как и к предыдущей. Дама вернулась в экипаж и почти скрылась из виду, когда снова появилась старая леди, неся несколько перевязанных веревкой бумажных пакетов.
Я также записала этот факт и мои догадки о содержимом этих пакетов. Лимонный творог для тарталеток, решила я, и, возможно, нитки для вязания. Мне сразу же захотелось очутиться дома с чашечкой чаю и своим привычным вязаньем, пусть даже рядом будут Казанова и Люцифер.
Я начала беспокойно оглядываться в ожидании Годфри. Мы не были в Лондоне больше года, и мне совсем не хотелось потерять своего спутника. Именно в эту минуту на другой стороне мостовой появился экипаж, закрывая мне обзор. Я в нетерпении прихлебывала "эрл грей", а экипаж все торчал около двери, будто огромный блестящий черный жук, слишком ленивый, чтобы шевелиться.
Тем временем кучер наклонился за платой, и кэб двинулся дальше, после чего стали видны двое джентльменов у дверей. На обоих были мягкие сельские шляпы, но один выглядел несколько бледным и слабым. Второй оказался крепким мужчиной с усами. Старая леди, теперь уже без шляпки, накидки и пакетов, открыла дверь, и они исчезли внутри. На этом все закончилось. Мне подумалось, что слежка бывает очень скучным занятием.
Проглотив бесконечное количество чайных кексов, я наконец убрала пенсне и посвятила весь следующий час беспокойному ожиданию.
– Ну, Нелл! – Раскрасневшийся Годфри в цилиндре и с тростью прибыл в четыре тридцать. – Кажется, после моего отъезда транспорта стало больше. Что удалось заметить?
– Ничего особенного, – сказала я, раскрывая дневник.
Он нахмурился, читая заметки:
– Никто из посетителей не похож на мистера Холмса. Значит, ты его не видела?
– В его настоящем обличье – точно нет. Но он же консультирующий детектив и, вероятно, нечасто покидает свой дом.
– Тем не менее ему вполне удалось добраться в Сент-Джонс-Вуд, – с сожалением произнес Годфри. – Итак, никого не впускали, кроме двух мужчин… В твоих записках выражено сомнение по поводу старой леди и юного хулигана.
– Оба могут оказаться лишь маскировкой, потому что подобные персоны обычно не привлекают внимания и не вызывают подозрений.
Годфри рассмеялся, попивая чай, который девушка-официантка принесла ему почти мгновенно. Мужчины, даже самые лучшие, обычно даже не замечают, что их обслуживают особенно старательно.
– Ты говоришь, как Ирен, – заметил он.
– На этом все сходство и заканчивается, – заявила я. – Хотя я выпила четыре чайника "эрл грей" и употребила такую же гору кексов, какую Ирен когда-то похитила в кондитерской "Уилсонз", чтобы заменить ими ланч, обычное состояние моих наблюдательных способностей не пострадало. Ирен ни за что не вытерпела бы столь монотонную последовательность событий.
– Значит… – адвокату пришлось проглотить остаток чая и встать, чтобы отодвинуть мой стул, – надо ускорить дело.
Пока Годфри отошел оплатить счет, официантка подскочила ко мне и нагнулась с заговорщицким видом.
– Теперь я вижу, почему вам приходится столько писать в дневнике, – прошептала она многозначительно, показывая взглядом на Годфри.
По непонятной причине я покраснела, хотя у меня уже был опыт по этой части и я знала, когда действительно следует краснеть. Вскоре мы опять стояли на Бейкер-стрит перед фасадом загадочной квартиры 221-б.
– Я полагал, что к известному детективу ходит больше людей, – заметил Годфри. – Если тебе надоела слежка, остается лишь одно средство. Надо поинтересоваться, кто там внутри.
– И что же, мы просто позвоним в колокольчик? – спросила я недоверчиво.
– Да, Нелл, просто позвоним, – печально подтвердил он. – Я понимаю, что Ирен никогда не прибегла бы к столь убогой тактике, но, в конце концов, я же адвокат и привык выбирать прямой путь.
Однако меня терзали сомнения. Никогда дверь в квартиру дома 221-б не казалась столь запретной; никогда я не чувствовала себя столь беззащитной. Тем не менее мы подошли ближе к двери. Годфри позвонил отрадно решительным жестом.
Нам открыла полная седовласая женщина:
– Да, сэр?
Годфри одарил эту бесхитростную душу обворожительной улыбкой:
– Мы ищем квартиру, где проживает доктор Уотсон.
– Несколько месяцев назад вы обратились бы по адресу, но после женитьбы доктор поселился в Паддингтоне. Возможно, вместо него вы хотите увидеть мистера Холмса?
– Нет, – твердо сказала я, пока Годфри не успел произнести обратное. – У нас медицинский вопрос.
– Вы говорите, Паддингтон, – вежливо добавил Годфри, и в ответ старушка тут же сообщила нам новый адрес доктора.
Мы удалились, бормоча благодарности.
– Что ж, – сказал Годфри, когда мы прошли десяток шагов по Бейкер-стрит. – Я и не рассчитывал, что доктор будет здесь.
– Тем лучше для нас. Мы сможем разузнать напрямую о его прошлом, не боясь, что вмешается известный нам господин.
– Но…
– Годфри! Признайся, ты околдован им не меньше Ирен. Скажи спасибо, что мы можем вести расследование, не рискуя столкнуться с мистером Холмсом.
– Ты действительно думаешь, что она околдована им, Нелл?
Я вздохнула:
– Это просто такое выражение, Годфри. Ты же знаешь, что Ирен предана тебе всем сердцем. Прямо-таки до безумия.
– Правда?
Похоже, тема его очень интересовала, но ее развитие не продвинуло бы наше расследование. Было уже слишком поздно для визита к доктору Уотсону в Паддингтон, поэтому Годфри сразу поймал экипаж и всю обратную дорогу до отеля "Браун" был любезен, но молчалив. Однако по прибытии нас ожидал еще один сюрприз этого дня.
В ответ на привычный вопрос у стойки по поводу поступившей корреспонденции нам передали адресованное мне письмо на бледно-голубой пергаментной бумаге, написанное торопливой рукой. В качестве обратного адреса значился Гросвенор-сквер.
– Отлично! – рассмеялся в лифте Годфри, разглядывая послание.
Я же постаралась сосредоточиться на непосредственной опасности – мы находились внутри богато декорированного движущегося стенного шкафа.
В одном Годфри был прав: нам требовалось укромное место, чтобы уточнить и сравнить записи – или, по крайней мере, их просмотреть. Было понятно, что моя гостиная идеально подходит для этой миссии.
– Ну?
– Пожалуйста, прояви терпение, Годфри. Дай хотя бы снять перчатки и эту дурацкую вуаль, пока я в ней не задохнулась окончательно.
Но моего спутника охватил такой азарт, что он схватил шляпную булавку, которую я только что вытащила, и принялся рвать ею конверт.
– Там есть нож для открывания писем, – сообщила я, относя поврежденную корреспонденцию к маленькому секретеру.