– Да… но к твоей я привыкла, и в конце концов, это были только усы. Ох, что же скажет Ирен? – Я неожиданно вспомнила об интимном эффекте усов и ужасно покраснела.
– Выясним, когда вернемся в Париж. А пока могу поздравить себя с этой идеей. По крайней мере, я достаточно изменил свое обличье, чтобы обмануть Шерлока Холмса, если мы его встретим, хотя сомневаюсь, что он вообще обратил внимание на мою внешность, – сухо добавил Годфри.
– Ты собираешься встречаться с этим человеком? Если честно, Годфри, у меня нет ни малейшего желания снова к нему приближаться. Он меня просто пугает.
– Человек, с которым я собираюсь встречаться, – это доктор Уотсон, которого я никогда не видел даже краем глаза и в чьем существовании и точной связи с Холмсом даже ты не можешь быть уверена. Возможно, он лишь плод воображения Ирен или ширма, которую Холмс использует для удобства, когда дает объявления в колонке происшествий, как знать?
– Третий мужчина, который сопровождал мистера Холмса и короля в Брайони-лодж, вполне мог быть…
– "Мог быть" – не доказательство. Придется проникнуть на Бейкер-стрит, чтобы проверить нашу теорию, и мы должны быть готовы обвести вокруг пальца хозяина-детектива. Теперь, когда ты надела шляпку с вуалью, а я избавился от усов, мы перестали походить на себя, верно? – Годфри наклонился так, что наши с ним лица отразились в зеркале.
– Я выгляжу как ее величество в трауре, – недовольно пробормотала я из-под слоев вуали, – а ты… – теперь, когда Годфри был чисто выбрит, меня вдруг поразило такое сходство, – … ты куда красивее Шерлока Холмса.
Годфри отшатнулся, будто его укусила змея, посчитав такое сравнение слишком обидным. Однако оба они были ростом более шести футов, темноволосыми и одного возраста. Если бы оба надели цилиндры, то хватило бы художника со средними способностями, чтобы заострить нос Годфри, сделать погуще брови и достоверно воспроизвести выражение лица знаменитого детектива, – и тогда из адвоката вышел бы отличный Шерлок Холмс! Я не смогла удержаться от улыбки, заметив неудовольствие Годфри. Он частенько безобидно подтрунивал над моими строгими нравственными принципами, пусть теперь сам помучается из-за того, что я обнаружила его определенное сходство с человеком, соперничающим с Ирен в профессиональном плане.
Я отдала Годфри записку, адресованную супругам Стенхоуп с Гросвенор-сквер, и одарила его самой открытой улыбкой:
– Ну что, теперь можно отправляться?
Годфри подал мне руку, и мы спустились в холл, по пути заглянув в его номер, чтобы забрать шляпу, трость и перчатки. Человек за стойкой заверил нас, что записка будет доставлена до полудня. Я с сожалением проследила, как она уплывает у меня из рук. Невинное послание могло привести в движение многие скрытые механизмы. Возможно, Квентин не желает, чтобы его семья знала о его возвращении. Или, возможно, ему не хочется, чтобы они знали о нас. Но, по крайней мере, без Ирен мы с Годфри действовали последовательно и логично, а не бросались головой в омут под влиянием одних лишь инстинктов и бравады.
Вдруг я с некоторым удивлением услышала, как Годфри называет кучеру адрес:
– Музей восковых фигур мадам Тюссо на Мэрилебон-роуд.
– Годфри, почему мы едем в это ужасное место?
– Музей недалеко от Бейкер-стрит и до недавних пор находился в доме по этой улице, – ответил он.
– Полагаю, можно найти множество похожих, но менее мерзких заведений.
– Но ни одно из них не привлекает столько туристов. Посещение этой достопримечательности позволит нам осмотреть окрестности, прежде чем мы сконцентрируем внимание на нашей цели в доме двести двадцать один "бэ". Подозреваю, даже великий Холмс сначала пошел на разведку в постоялый двор на Серпентайн-авеню, когда шпионил за Ирен.
– Годфри, мне казалось, что тебе он тоже не нравится.
– Так и есть. Как он мне может нравиться? Он пытался выманить у Ирен ее единственное средство защиты от короля; потом он вместе с Вильгельмом хотел ее найти, несмотря на все ее попытки избежать встречи. В дополнение ко всему, вопреки твоему мнению, подозреваю, он знал о Бриллиантовом поясе и надеялся его заполучить. Не могу вспомнить ни одного хорошего поступка, совершенного этим человеком, за исключением того, что после объявления о нашей смерти он промолчал о нашем с Ирен спасении. Но даже тогда он мог иметь какой-то корыстный мотив. В конце концов, он работает за деньги. Ирен же предлагает свои… исследовательские услуги бесплатно.
– Ты действительно немного ревнуешь, как обмолвился еще в Монте-Карло!
– Серьезное обвинение, и не над чем здесь смеяться, Нелл, уверяю тебя. – Годфри рассеянно постучал концом своей трости по деревянному полу экипажа. – Лучше сказать, что мне не по себе. Мы на самом деле не знаем, на какой стороне окажется этот Холмс, когда дело коснется тайного знания и выгоды.
– Вот почему я испытываю облегчение от того, что Ирен осталась за границей, – вставила я. – Меня беспокоило, что она не устоит перед искушением снова сразиться с противником такого калибра. Она обожает бросать вызов, – признала я, – не оценивая опасности. Мистер Стенхоуп точно мог бы назвать Ирен любительницей приключений, хоть и не видел ее в деле.
– Надеюсь, что и не увидит, так как сбежал из Парижа. И надеюсь, что зловещий капитан Морган тоже покинул Францию. Мне не по душе оставлять Ирен, когда этот человек бродит рядом с ней. Пожалуйста, Нелл, не считай мою озабоченность еще одним проявлением ревности. Я как муж имею право волноваться.
– Это совершенно естественно, Годфри. Я не представляю большей удачи в жизни, чем однажды найти человека, который будет обо мне волноваться.
– Помимо волнения, в браке есть и другие эмоциональные вершины, моя дорогая Нелл.
– Какие же?..
Годфри уже собирался что-то сказать, но потом покачал головой:
– Некоторые вещи каждый должен открыть для себя сам. Посмотри на очередь! Мы приехали к храму мадам Тюссо.
Удивительно, что столько людей готовы стоять в очереди, чтобы увидеть манекены для портных, подумала я, пока Годфри помогал мне вылезать из кэба и расплачивался с кучером. Когда мы попали в сумрачное здание, настроение у меня изменилось. Вероятно, дело было в удачном освещении, но многие восковые фигуры казались невероятно реальными, особенно те, что были выставлены в жуткой витрине "Комнаты ужаса".
Наконец мы с Годфри, моргая, вырвались на дневной свет, и впервые после возвращения Лондон показался мне привлекательным в своей чистоте и ясности.
– Как замечательно видеть улицы, заполненные экипажами и лошадьми, омнибусами, торговцами и пешеходами! – воскликнула я. – Не понимаю, зачем увековечивать в воске такое количество ужасающих исторических событий. Те сцены с гильотиной…
Годфри кивнул:
– По этой причине я и хотел осмотреть экспозицию. В истории, куда мы вмешались, на кону стоят жизни. Кто может точно сказать, что на самом деле произошло в Афганистане много лет назад? Однако я верю Квентину, когда он говорит, что Маклейн был убит и столь жестоко оклеветан после смерти, что собственная жизнь Стенхоупа уже никогда не станет прежней и что сегодня по меньшей мере еще один невинный человек находится в опасности из-за последствий предательства, совершенного близ Майванда.
– Когда ты формулируешь все таким образом, я понимаю, что глупо мне рассчитывать на роль в столь серьезной драме.
– Ты действительно ведешь себя глупо. – Годфри выглядел таким серьезным, каким я никогда его не видела. – Как и Ирен, как и я. Опасность буквально бурлит вокруг нас. Твое давнее знакомство с Квентином Стенхоупом – и тем более неожиданная новая встреча с ним – низринули нас в страшный котел, в котором мы продолжаем вариться. Помни об этом в ближайшие дни. Один из нас постоянно должен быть настороже. Нет ничего опаснее старых секретов, которым не помеха любые границы.
– По твоему мнению, наш мир столь же уродлив, каким мы его видели в "Комнате ужасов" Музея восковых фигур?
Адвокат кивнул:
– Иногда, Нелл, он именно таков. Чаще он показывает свою светлую сторону, но нельзя позволить благостному облику затуманить нам взор.
– И что теперь?
– Теперь мы достаточно оценили серьезность нашей задачи, – объявил Годфри, останавливая кэб поднятой тростью, – и отправляемся на Бейкер-стрит по следу загадочного доктора Уотсона.
Глава семнадцатая
Больной друг Уотсона
– В чем дело, Джон, дорогой?
– Боюсь, это дело для Холмса.
– Боишься? Когда возникает потребность в талантах мистера Холмса, ты обычно бываешь заинтригован, а не испуган.
Я протянул супруге письмо над подносом с сэндвичами. Мэри взяла листок бумаги со своей обычной грацией, стараясь не задеть кружевным рукавом пеньюара топленые сливки в кувшинчике и не отрывая взгляда от письма в руке.
– О, какая жалость! – воскликнула она, прочитав его.
Оценка Холмса природы письма и манеры изложения оказалась бы куда жестче, но сочувственные слова Мэри были созвучны моей собственной непосредственной реакции. Я помнил автора послания со времен нашей учебы в школе: Перси Фелпс, более известный под фамильярным прозвищем Головастик. Он был талантливым, но немного изнеженным юношей, блестяще отучившимся в Кембридже, а затем назначенным в Министерство иностранных дел, в то время как я все еще валялся с брюшным тифом в Индии.
– Воспаление мозга в течение шести недель! – Мэри покачала головой. – Бедняжка.
Женское сострадание – удивительная вещь. Нет ни одного мужчины, даже закаленного жизненными испытаниями и тяготами, который не вызвал бы сострадания у какой-нибудь женщины, когда он по-настоящему несчастен и отвержен.
– Я тоже могу ему посочувствовать, – мрачно добавил я, вспоминая собственные месяцы лихорадки и заброшенности около девяти лет назад.
– А что за несчастье он упоминает в письме? – поинтересовалась Мэри; ее большие голубые глаза были полны заботы.
– Это только Фелпс может объяснить или, вернее, только Холмс в состоянии расследовать.
– Да, ты должен немедленно сообщить мистеру Холмсу об этом деле! Никто лучше него не умеет распутывать всякие необычные загадки.
– Ты уверена, что не будешь возражать, если я уеду на целый день, Мэри? Фелпс дал свой адрес в городке Брайарбре, что близ Уокинга, а Уокинг находится далеко от городской суеты.
– Глупости! Бедняга попросил тебя о помощи. Я не помню случая, чтобы ты кому-нибудь отказывал. Кроме того, поездка за город пойдет тебе на пользу.
Благословен мужчина, которого судьба соединила с понимающей женщиной! Я поцеловал Мэри на прощание и через двадцать минут уже направлялся на Бейкер-стрит. Если общество супруги было для меня бальзамом, то компания Холмса однозначно представлялась терпким лекарством. И об этом я сразу же вспомнил, застав по приезде своего друга за одним из его химических экспериментов.
– А, Уотсон, наш примерный семьянин! – приветствовал он меня без всякого удивления.
И сразу же, без перехода, сообщил, что если его химический раствор окрасит лакмусовую бумагу в красный цвет, то он мог стоить человеку жизни. Едва Холмс сунул полоску бумаги в пробирку для анализов, как она мгновенно приобрела темно-малиновый цвет.
Следующие несколько минут Холмс был занят тем, что составлял телеграммы для посыльного.
– Весьма тривиальное маленькое убийство, – прокомментировал он, прежде чем усесться в свое любимое кресло и уделить мне все свое внимание.
Я показал загадочное письмо с легким сомнением. Дилемма Фелпса казалась мелкой по сравнению с убийством, даже с самым тривиальным. Действительно, Холмс не нашел в послании ничего интересного, если не считать того факта, что на самом деле, по мнению моего друга, оно было написано женщиной – женщиной с неординарным характером, как с легкостью заявил детектив без дальнейших объяснений.
Однако даже столь слабого и неясного следа было достаточно для духа настоящей гончей, что постоянно жил в сердце моего друга. К тому же, вопреки его собственным заявлениям, он все-таки обладал толикой человеческой доброты, так что вскоре мы уже отбыли на вокзал Ватерлоо, а через час шли по Уокингу в направлении большого дома с роскошным участком, где жил мой бывший однокашник.
Фелпс выглядел очень бледным, несмотря на потоки яркого летнего солнечного света из окна, выходящего в сад. С ним была его невеста Энни Харрисон, красивая невысокая женщина с глазами мадонны и блестящими черными локонами театральной примы.
Рассказ Фелпса прояснил детали. Его дядя, министр иностранных дел, попросил его скопировать оригинальный текст секретного договора между Англией и Италией, за содержание которого, по словам моего приятеля, французы или русские заплатили бы огромную сумму денег.
Фелпс отправился в свою контору и задержался там допоздна, чтобы выполнить задание без лишних глаз. В какой-то момент он вышел, чтобы справиться у швейцара о чашке кофе, которую просил принести, и обнаружил, что старый вояка уснул на своем посту.
В этот момент звякнул колокольчик в том самом помещении, которое бедный Фелпс оставил без присмотра.
Он бросился в кабинет; при этом по пути туда и обратно он никого не заметил в холле или в пересекающих его коридорах. Однако на месте Фелпс обнаружил, что оригинал договора исчез. Осталась лишь его копия – он успел переписать одиннадцать из двадцати шести страниц.
За прошедшие после трагедии два с лишним месяца не появилось ни единого намека, что договор попал в нежелательные руки, будь то французские или русские, но для моего друга это служило слабым утешением. Его абсолютно подкосила произошедшая кража, и только теперь он, слабый и измученный, стал поправляться после недель лихорадочного бреда, проведенных в спальне на первом этаже дома в Брайарбре, которую из-за его неожиданной болезни вынужден был ему уступить Джозеф, брат мисс Харрисон. Невеста Фелпса приехала в Брайарбре в сопровождении своего брата, чтобы встретиться с родителями жениха, но тут и случилась трагедия. Хотя каждый уголок комнаты больного благодаря заботливым рукам мисс Харрисон был украшен божественными букетами; однако, хотя ее брат Джозеф проявлял жизнерадостный оптимизм, я видел, что единственная вещь, которая подняла настроение Перси, – вмешательство моего друга Холмса.
Впрочем, детектив во время беседы с Перси и мисс Харрисон не стал внушать ложные надежды, заявив, что дело действительно очень неприятное. Мы вернулись в Лондон. Посещение инспектора Скотленд-Ярда Форбса не указало определенного направления к раскрытию тайны. Но знаменитый дядя Перси, лорд Холдхерст, министр иностранных дел с Даунинг-стрит, подтвердил, что Франция и Россия уже предприняли бы какие-то действия, завладей одна из стран текстом договора.
Представьте досаду Холмса, когда на следующий день, вновь приехав в Уокинг, мы выяснили, что прошлой ночью Фелпс видел человека, залезшего в окно дома. Дело становилось еще более запутанным. Холмс велел выздоравливающему Перси ехать с нами в город. На железнодорожном вокзале в Уокинге действия сыщика приняли еще более странный оборот: он отправил нас с Фелпсом в Лондон, а сам остался, сославшись на весьма туманные обстоятельства.
Со времен нашего знакомства я редко бывал так зол на Холмса. Мне пришлось провести целый день с Перси, обычно довольно славным парнем, но нынче находящимся в чрезвычайно нервном состоянии.
– Если твой мистер Холмс остался в Уокинге, чтобы поймать грабителя, залезшего прошлой ночью, то его усилия напрасны, – сообщил мне Фелпс, пока мы ехали по направлению к Лондону.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я уже покинул Брайарбре. Ой, не надо смотреть на меня с таким подозрением, Уотсон; ты никогда не умел притворяться, даже в школе, но поверь, я еще не выжил из ума. Говорю тебе, человек, залезший прошлой ночью в дом с большим ножом, не был обычным грабителем. И если я – цель этого маньяка, то теперь, когда я оставил Байарбре, там не случится больше никаких инцидентов.
– Обычно действия Холмса основываются на здравом смысле.
– Он недооценивает политическую глубину заговора.
– Возможно, – мягко произнес я, – но почему ты стал центром такого грандиозного плана? Зачем кого-то посылать, чтобы тебя уничтожить?
– Не знаю, – подавленно ответил Фелпс, погружаясь в молчание, которое еще сильнее выдавало его нервозность: его руки и ноги ни на минуту не оставались в покое.
В конце дня мы вернулись на Бейкер-стрит, откуда я отправил сообщение Мэри, что останусь на ночь с больным другом. Она была женой врача и привыкла к моим долгим отлучкам. Мы с Перси разделили один из сытных обедов миссис Хадсон – ростбиф, – после чего наступил полный тревог вечер. Я постарался отвлечь моего подопечного от дел, которые его расстраивали:
– Должен сказать, Фелпс, что, хоть наши дороги и пересеклись нынче в недобрый час, я сталкивался с более страшными обстоятельствами и пережил их.
– Ты, Уотсон? – Приятель нервно потирал лицо, озаренное светом газового рожка. – Что может быть страшнее пятна на репутации? Я даже не помню, как провел последние девять недель: карьера пошла прахом, и мне остается только ждать ужасного разоблачения, чтобы завершить падение. Мою невесту, самую очаровательную женщину на свете, ожидают лишь позор и поругание за преданность мне…
– Ты еще не умер, дружище! И Холмс тебе обязательно поможет. И я готов помочь, ведь мне знакомы такие примеры еще по Майванду.
– По Майванду? – Фелпс был явно сбит с толку. С таким же успехом я мог бы упомянуть Катманду.
– Ну да, битва при Майванде в Афганистане в восьмидесятом. Я получил назначение помощника хирурга в Нортумберлендское стрелковое подразделение, но к моменту моего прибытия в Индию афганцы начали наступление, поэтому я был приписан к Шестьдесят шестому Беркширскому в Кандагаре под командованием бригадного генерала Барроуза. При Майванде я получил крупнокалиберную пулю в плечо…
– Ты был ранен, Уотсон?
– Я редко рассказываю об этом, но меня чуть не убили, Фелпс, а потом я слег на много недель с брюшным тифом во время всей многомесячной осады Кандагара, пока к нам на помощь не пришли войска под командованием Робертса. Тогда мы развернули контратаку и отогнали людей Аюб-хана обратно в афганские горы. Так что, как видишь, я знаю о лихорадке куда больше, чем мог бы подтвердить мой медицинский диплом.
– Ты тоже все забыл во время болезни?
– Мой добрый друг, сказать по совести, я даже не помню, как получил второе ранение в ногу, если бы не этот необъяснимый шрам, который каждый дождливый день напоминает мне о себе, хотя в последнее время стал меньше меня беспокоить.
– Я никогда не имел дело с военной службой, Уотсон, – произнес Перси со слабой улыбкой. – И мне трудно даже представить тебя в столь удручающем состоянии. В наши дни мало слышно о приключениях в Афганистане. Я вовсе забыл о той войне.
– Как и большинство прочих. Не думаю, что во время тех суровых событий кому-либо удалось упрочить свою военную репутацию. Конечно, я, парень двадцати с лишним лет, просто выполнял свой долг, но и хотел посмотреть мир. А в той части земного шара можно увидеть массу экзотических явлений, Фелпс: тут тебе и заклинатели змей, и танец живота, и некоторые поразительные брачные ритуалы…
Неожиданно Фелпс закрыл рот рукой:
– Как думаешь, чем Холмс занимается целый день в Уокинге?
– Гуляет? – предположил я.