- Бедный Бентон. Сначала он мне казался таким милым, но потом я поняла, что, кроме чтения книг, он больше ни на что не способен. Он же совершенно беспомощный. Мне никогда не приходила в голову мысль стать его женой.
- Может быть, вы предпочли бы стать женой его отца?
Она повернулась и окинула меня презрительным взглядом.
- Запомните раз и навсегда, мистер Джонс, что я не собираюсь выходить замуж - ни сейчас, ни когда-либо впредь.
Она тронула поводья, быстро поскакала вперёд, и мы с Мадрином остались вдвоём.
- Вы произвели на неё впечатление, - заметил Мадрин. - Она родилась на ферме и привыкла уважать мужчин за то, что они что-то умеют делать. Конечно, она не могла влюбиться в Бентона, потому что он проповедует Евангелие от Роберта Оуэна, но не может даже запрячь лошадь. Вы - совсем другое дело. Вы приехали из Лондона и сразу обнаружили вещественные улики. Смотрите, как бы Мелери Хьюс не заставила вас забыть не только об уликах, но и обо всём на свете. Она ведь удивительно красива.
- Много лет назад, - улыбнулся я, - друг и помощник Шерлока Холмса влюбился в молодую женщину, связанную с делом, которое они расследовали. После этого он стал другим человеком - так утверждает Шерлок Холмс. У меня прививка против любовной лихорадки, Мадрин, когда речь идёт о клиентках.
Мадрин весело расхохотался.
- Ваш шеф с таким же успехом мог сделать вам прививку против удара молнии. Если она попадёт в вас - значит, так тому и быть.
Я тоже посмеялся вместе с ним. Я знал, что не смог бы жить на ферме с красивой и умной Мелери, как и она, очевидно, не смогла бы жить со мной в Лондоне.
- Между прочим, - вспомнил я, - мистер Сандерс упоминал, что вы тоже были влюблены в Мелери. Любовная лихорадка?
Он опять рассмеялся, но уже не так весело.
- Мы были почти детьми. Но она уже хорошо знала, чего хочет. Мне кажется, она вряд ли годится в жёны человеку, который пишет стихи. А как по-вашему?
- По-моему, тоже, - подумав, согласился я.
Спускаться вниз было гораздо труднее, чем подниматься, и я мысленно поблагодарил Мадрина за то, что он надел на моего пони седло.
После спуска мы ехали несколько минут молча.
- Мне трудно поверить, - произнёс вдруг Мадрин, - что нашёлся человек, способный убить Глина Хьюса. А вы вот утверждаете, что их было даже двое.
- Ничего. Сколько бы их ни было, мы их все равно найдём, потому что, как сказал один английский бард, "прочие грехи только говорят, но убийство вопиет".
- Существует валлийская пословица: "Злое дело откроется". И ещё: "Тайна то, что знают лишь двое". Если убийцы ни с кем больше не связаны, то вы вряд ли их найдёте. Но если у них имеются сообщники, то кто-нибудь из них обязательно проговорится.
Мы двигались теперь вдоль берега озера, возвращаясь той же дорогой.
- Наверное, нам следовало бы нанести визит Кайлу Коннору, - обратился ко мне Мадрин. - Но являться без приглашения невежливо.
- Конечно, - согласился я. Сейчас меня интересовало только одно - как бы поскорее найти сапожника Айфана Вогана.
На противоположном берегу озера, там, где была усадьба с зелёной лужайкой перед ней, от деревянных мостков отчалила лодка; когда она отдалилась от берега, с неё опустили в воду человека.
- Слуги помогают Кайлу Коннору купаться в озере, - пояснил Мадрин. - Он это делает каждый день.
- Вода, наверное, очень холодная? - полюбопытствовал я.
- Наверное. Но Коннору это нипочём.
- Почему бы нам тоже не искупаться? - предложил я.
- Ни один валлиец не войдёт в это озеро, - заявил Мадрин так, словно речь шла о святотатстве.
- Почему? - настаивал я.
- Потому что в водах озера живёт чудовище, похожее на лошадь. Его зовут в народе Водяная лошадь.
- Видимо, Кайл Коннор не очень-то боится вашего чудовища, - заметил я, глядя, как он плавает в озере.
В ответ Мадрин пробормотал что-то по-валлийски.
Мы снова оказались в тесной расщелине, где шумела речушка, и, свернув на дорогу, вскоре добрались до Пентредервидда.
Дом Вогана стоял на краю деревни. Он был, как и почти все дома в деревне, двухэтажным. На первом этаже располагалась мастерская, второй этаж был жилой. Нам пришлось ждать хозяина - он работал в огороде. Я потом узнал, что, независимо от своего главного ремесла, все мужчины здесь умели подоить корову, приготовить обед и многое другое.
Наконец к нам вышел совершенно лысый пожилой мужчина с начинающими седеть усами, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками. Когда мы подъехали к деревне, Мадрин сказал мне, что Воган и Глин Хьюс были приятелями, и посоветовал рассказать ему все без утайки. Если бы мы попытались что-то разузнать у него, не раскрывая свои карты, то о нашем визите к нему вскоре знала бы вся деревня.
Он изъяснялся по-английски неплохо, только очень медленно. Мадрин представил меня, и мы пожали друг другу руки. Не дожидаясь, когда он задаст вопрос о моих валлийских предках, Мадрин сразу рассказал о нашей поездке на место убийства и о том, что мы там обнаружили.
Воган очень разволновался и долго рассматривал мои рисунки следов от деревянных башмаков. Я думаю, он догадался, какова цель моего приезда в Пентредервидд. Показав рукой на след от круглых носов, он заявил:
- Самые обычные башмаки. Я делаю такие же.
- По моему мнению, они новые. След от подковок очень резкий. На других башмаках подковки, видимо, уже стёрлись. Кто-нибудь покупал у вас деревянные башмаки за последние два месяца?
- Я даже не припомню, скольким людям я сделал такие башмаки, - махнул он рукой. - А ведь их делают и в Лланидло…
- …и в Ньютауне, - подхватил Мадрин, - да и вообще по всему Уэльсу.
- А такие вот башмаки, - указал Воган пальцем на след от квадратных носов, - мы делаем редко. Они нужны тем, кто стоит на коленях, когда работает.
- На коленях?.. - переспросил я.
- Те, кто работает в рудниках, иногда на фабриках. Квадратные башмаки удобнее.
- Значит, человека в таких башмаках можно было бы заметить, например, в Пентредервидде, - предположил я.
- Мало кто смотрит на башмаки, - ответил Воган, - но я бы заметил. Я всегда смотрю, кто во что обут.
- Припомните, пожалуйста, вы никого не видели в таких башмаках примерно месяц назад, когда был убит Глин Хьюс?
- Самое интересное, что видел.
Я с трудом сдерживал рвущуюся из груди радость. Нешуточное дело - в первый же день отыскать улики и, можно сказать, выйти на след преступника.
- Как выглядел человек, у которого были такие башмаки?
Воган почесал в затылке, потом провёл широкой ладонью по лысине.
- У вас-то нарисованы подошвы башмаков, а я, конечно, видел их сверху. А вот лицо этого человека я не рассмотрел. Я смотрю вниз, ведь мне интересно, кто во что обут.
10
Как я ни бился, он мне больше ничего не смог сообщить. Тут только я понял, что значит стоять на узкопрофессиональной точке зрения.
- Вы могли бы узнать эти башмаки, если бы увидели их снова? - спросил я.
- Само собой, - заверил он. - На кожаном верхе была необычная вышивка. Я бы этих рыбок узнал сразу.
Воган объяснил, что вышивка - это своего рода подпись мастера на изделии. Каждый старается придумать что-нибудь особенное. Конечно, делают башмаки и без вышивки - для работы и обихода, а с вышивкой - это вроде как модельные башмаки.
Я просил его последить, не появится ли опять человек в таких башмаках. Если бы сапожник встретил его - не важно где, на улице или в таверне, - он должен был запомнить, как тот выглядит, и выяснить, кто он такой. А Мадрин дал ему понять, что наш разговор надо хранить в секрете.
Я заказал Вогану башмаки, чем страшно его обрадовал. Он снимал мерку с ноги с той же тщательностью, с какой я измерял следы башмаков, и обещал приступить к работе уже сегодня.
Мы выехали на деревенскую улицу, и мне пришлось вытерпеть церемонию знакомства хотя бы с такими важными местными лицами, как булочник, кузнец, столяр, и другими.
- Все они, - объяснил Мадрин, - хорошо владеют английским, потому что, во-первых, выполняют заказы хозяина Тромблей-Холла, а во-вторых, изредка и гостей поместья. Важно и то, что в церковной школе дети обязаны говорить по-английски. Учитель высмеивает тех из них, кто отваживается пользоваться валлийским языком. Кроме этой школы, существует ещё школа-пансионат, которая содержится на средства, вносимые родителями учащихся. Она не зависит от школы при церкви. Но принятый в тысяча девятьсот втором году закон о школах привёл к обострению обстановки.
- Насколько я помню, - подхватил я, - по этому закону все церковно-приходские школы должны были содержаться на средства, получаемые от налогов. Не так ли?
- Так, но этот закон требовал также, чтобы учителя частных школ исповедовали англиканскую веру и чтобы епископат взял на себя контроль над частными школами, - мрачно констатировал Мадрин.
Я ненадолго задумался. Наше дело принимало совершенно новый оборот.
- Очевидно, Эмерик Тромблей, приверженец англиканской церкви, горячо поддержал этот закон?
- Конечно.
- А его слуги и арендаторы?
- Сделали вид, будто согласны с ним. Боятся, что их уволят или сгонят с участка.
- Глин Хьюс, истинный патриот Уэльса, конечно, протестовал против этого закона?
- И очень горячо.
- Значит, между ним и хозяином Тромблей-Холла существовали трения по вопросам школьного образования.
- Они возникали по любым вопросам, потому что Глин Хьюс был богатый фермер и не зависел от Эмерика Тромблея, и тот не мог с ним ничего поделать.
- И Тромблею не оставалось ничего другого, как убрать его. Не так ли? - предположил я.
Мадрин пожал плечами и недовольно поморщился.
- Мне всегда казалось, что Эмерик Тромблей в глубине души очень уважал Глина Хьюса и даже испытывал к нему симпатию.
- Вы помните, Веллинг, его управляющий, сказал, что мне надо обязательно выучить валлийский, если я хочу работать у мистера Тромблея. Получается какая-то неувязка?
- Всё дело в том, что очень многие арендаторы и почти все рабочие рудников и шахт говорят только по-валлийски, так что члены администрации должны владеть этим языком, чтобы их понимали те, кем они управляют и кто обязан выполнять их приказы. Что же касается школ, то мистеру Тромблею очень бы хотелось, чтобы в перспективе каждый житель Уэльса знал английский. Вот почему он поддерживает закон о школах. Смешно, но сам он страшно гордится тем, что немного говорит по-валлийски, и даже хотел дать своему поместью валлийское название. Веллинг отсоветовал ему это делать, потому что боялся протестов среди населения.
Первыми, с кем я познакомился, были булочник Эван Джонс, очень обрадовавшийся тому, что встретил живущего в Лондоне однофамильца, и кузнец Дейвид Беван. Когда мы вошли в кузницу, он бил молотом по раскалённому куску железа, лежавшему на наковальне. Увидев нас, он отложил молот и поздоровался. У этого могучего человека оказались тихий голос и мягкие манеры.
Потом мы завернули к столяру Артуру Причарду. Он, очевидно, только что сделал грабли и держал их перед собой, любуясь своей работой. В мастерской находились два книжных шкафа и два буфета, украшенные резьбой; гроб, поскольку Причард был ещё и деревенским гробовщиком, и, конечно, стулья, табуретки, скамейки, тарелки, ложки и кувшины. Последние были сработаны из смоковницы, дерево которой не трескалось, побывав в воде. В чистом и светлом помещении приятно пахло древесной стружкой.
За столярной мастерской последовала лавка, далее - почта. С владелицей почты, крупной добродушной женщиной, мне предстояло познакомиться в будущем поближе, поскольку я собирался ежедневно отправлять свои рапорта Холмсу. Интересно, подумал я, имеет ли она обыкновение делиться с соседями сведениями относительно адресов, обозначенных на конвертах?
Над заведением, к которому мы потом подъехали и которое, судя по всему, было таверной, красовалась вывеска с надписью на валлийском языке.
- Название означает "Водяная лошадь". Та самая, из-за которой боятся купаться в озере, - пояснил помрачневший Мадрин. - Элинор Тромблей надеялась таким путём уменьшить число посетителей. - И добавил: - Святотатственная попытка борьбы с пьянством.
- Как странно! - удивился я. - При чём тут борьба с пьянством?
- В нашей деревне, - принялся растолковывать мне Мадрин, - работали четыре таверны. В каждой имелись свои завсегдатаи. Были, конечно, и такие, кто переходил из одной таверны в другую, пока не напивался допьяна. Пользуясь тем, что её муж владел тремя из них, она отобрала у кабатчиков разрешения, и таверны закрылись. Осталась лишь та, что не принадлежала Эмерику Тромблею. Она называлась просто "Старая таверна". Когда три другие таверны были закрыты, то народ пошёл в "Старую таверну", но, как ни странно, число пьяных и потребление спиртных напитков возросло. Почему здесь пьют - понятно: люди живут тесно и скученно, и иногда хочется - мужчине, конечно, - пойти куда-нибудь, где относительно чисто и светло, чтобы потолковать с приятелями за кружкой пива. Странно только, что при одной таверне пить стали больше.
- Элинор Тромблей была умная женщина, - продолжил свой рассказ Мадрин, - и поняла свою ошибку. Одну из трёх таверн переоборудовали в кафе, где была запрещена продажа спиртных напитков. Кафе стало популярным, туда стали приходить и женщины, в основном служанки. При кафе миссис Тромблей даже организовала читальню. Поскольку кафе называлось "Сказочная корова" - она в валлийских сказаниях напоила молоком всю страну, - то миссис Тромблей потребовала от владельца "Старой таверны", чтобы он сменил название. Тот не пожелал ссориться с её мужем - он ведь мог добиться, чтобы у кабатчика отобрали лицензию, - и сменил вывеску. Таверна стала называться "Водяная лошадь".
- Она, наверное, думала, что поступает очень умно. "Сказочная корова" против "Водяной лошади", - прокомментировал я.
- Англичане только и делают, что умничают, - съязвил Мадрин. - Им кажется, будто они борются с суевериями, называя словами из валлийских сказаний кафе и таверны: на самом деле это выглядит надругательством над многовековой валлийской культурой.
- Вы говорили, что "Водяная лошадь" - это чудовище?
- Это красивая лошадь, которая позволяет человеку оседлать себя, а потом бросается в воду и тащит за собой человека на дно, где и пожирает его.
- Миссис Тромблей, очевидно, придавала такому названию таверны символическое значение, - предположил я.
- Англичане воображают, будто разбираются в наших символах, - проворчал Мадрин.
Таверна "Водяная лошадь", которую все называли по-прежнему "Старой таверной", была одноэтажным, покрытым черепицей каменным зданием с большими окнами. Когда мы вошли в зал, я обратил внимание на свежепобеленные стены, которые приятно контрастировали с тёмно-коричневыми потолочными балками. Если бы не огонь в камине, здесь было бы прохладно, несмотря на солнечный июньский день. На полках стояла старинная оловянная и медная утварь, отполированная до блеска, так что она казалась золотой и серебряной. С потолка свисали копчёные окорока и связки лука.
Мадрин познакомил меня с хозяином таверны Ллойдом Хьюсом, не родственником, а всего лишь однофамильцем Брина и Глина. Когда он полюбопытствовал, не собираюсь ли я остаться в Уэльсе навсегда, я ответил, что мне сначала надо решить вопрос о работе. Нам принесли по кружке пива. К сожалению, оно больше походило на то, о котором так красноречиво писал Борроу, чем на прекрасное пиво, которое мы пили в Ньютауне.
Мы вышли из таверны и двинулись дальше.
- Что теперь будем делать? - спросил я Мадрина без всякого энтузиазма, потому что не видел смысла во встречах с людьми, которые ни на йоту не приближали меня к разгадке убийств. Ведь никто из этих людей ни за что не решился бы отправиться в котловину, где находился источник со святой водой. Кроме того, все они так или иначе зависели от Эмерика Тромблея и никогда бы не рассказали мне ничего предосудительного о нём.
- Поедем к миссис Уильямс, - сообщил он. - Йола Уильямс - повивальная бабка.
Я решил, что он шутит, но я до того уже упал духом, что не поддержал шутку, а только вяло проговорил:
- Если вы считаете, что это даст материал для разгадки преступления, то я, конечно, готов обратиться к повивальной бабке.
- Это весьма интересно, - ответил Мадрин. - Она ведь предсказала смерть Глина Хьюса.
- Действительно, интересно. Когда это было?
- За неделю до убийства.
- Как это ей удалось? Наверное, с помощью кофейной гущи или слюны после голодания?
Мадрин взглянул на меня с удивлением. Ведь он, конечно, не знал о сэре Джоне Прайсе, который приглашал колдунью из Чешира, чтобы та с помощью слюны воскресила его жену.
- Она сама сейчас все расскажет, - холодно сказал Мадрин.
Мы свернули с улицы в проулок и стали подниматься вверх по холму. Миссис Уильямс жила в крошечном коттедже, который прятался за большим домом. Все её лицо покрывали морщины, но она была сухая и жилистая, двигалась проворно, и в глазах её блестел молодой огонёк.
Мадрин обратился к ней по-валлийски и объяснил, что приехавший из Лондона кузен Айори хочет, чтобы она рассказала ему о виденных ею "огоньках смерти". Женщина пригласила нас в дом, и мы устроились втроём в кухне, служившей одновременно гостиной. Быстро заварив чай, она разлила его в чашки и угостила нас овсяным печеньем. Потом села на краешек кресла и начала рассказ, а Мадрин переводил его мне.
Об "огоньках смерти" я читал у Борроу, который записал рассказы тех, кто их видел. Этот неяркий голубоватый огонёк перемещается над землёй и всегда связан с чьей-то смертью, он будто бы даже указывает дом, где будет покойник. Всякому, кто сталкивается с "огоньком смерти", грозит гибель.
По словам миссис Уильямс, дело было так. Прибежали дети и позвали её к роженице, которая жила в доме на склоне холма над долиной, где расположена ферма Глина Хьюса "Большие камни".
Роженице только что исполнилось шестнадцать лет, это была её первая беременность. Схватки начались ещё утром; муж женщины ушёл на рынок в Карно, чтобы продать яйца и кусок масла. На обратном пути он собирался зайти к её родителям. Миссис Уильямс пришла к ней уже после полудня. Бедняжка мучилась весь день. Когда стемнело, миссис Уильямс начала бояться за её рассудок и с нетерпением ждала, когда же вернётся муж женщины: повитуха считала, что это поможет роженице успокоиться и придаст силы. Миссис Уильямс несколько раз выходила из дома посмотреть, не идёт ли он.
Тогда-то она и увидела этот "огонёк смерти". Он появился над вершиной холма со стороны котловины или Ллангелина, но она не подумала об этом, а считала, что он движется к женщине, которая мучается родами. Но огонёк стал вдруг перемещаться в сторону фермы "Большие камни" и затем проник в дом Хьюса. Утром родился мальчик, и она, усталая, отправилась домой. О том, что видела, она рассказала соседям. Через неделю Глин Хьюс был убит, и его тело действительно доставили домой тем маршрутом, который указал "огонёк смерти".
- Почему вы не предупредили Глина Хьюса? - воскликнул я.
Миссис Уильямс воздела к небу руки. Откуда ей было знать, что "огонёк" предвещает именно его смерть. Он мог предвещать смерть слуги или гостя, остановившегося в доме.
- Вы рассказали об этом соседям. А говорили ли они ещё кому-нибудь?