Миссис Уильямс ответила в том смысле, что на чёрный рот не навесишь замок. Кроме того, они сами не видели "огонька смерти" и могли болтать, что им вздумается.
Я вопросительно посмотрел на Мадрина.
- Слух о том, что кто-то должен умереть на ферме "Большие камни", переходил из уст в уста по всей деревне. Но, разумеется, никто не догадывался, чья это будет смерть, - сказал Мадрин.
Миссис Уильямс что-то добавила, и Мадрин перевёл мне:
- Глин Хьюс был обречён, и ничто уже не могло его спасти.
Поблагодарив миссис Уильямс за чай и беседу, мы простились с ней.
- Не пришло ли вам в голову, - обратился я к Мадрину, - что убийцам был на руку этот слух?
- Вы ведь собираете факты, - ответил Мадрин. - Слух - это тоже факт.
- "Огонёк смерти", который видела миссис Уильямс, - факт?
- Конечно.
- Что-то она видела, будем считать это фактом. Но какое это имеет отношение к смерти Глина Хьюса?
- Просто примите это как факт, - посоветовал Мадрин.
Он мог позволить себе вольно обращаться с фактами, потому что не прошёл школы Шерлока Холмса и ему не предстояло писать отчёты о проделанной работе.
В этот момент мы поравнялись с церковью. У ворот к церковной ограде была привязана прекрасная гнедая лошадь, на седле её была выгравирована золотая буква "Т". Мадрин даже не взглянул на лошадь, но я не удержался и остановился, чтобы полюбоваться красивым животным.
Из церкви стремительно вышел пожилой джентльмен в безупречном чёрном костюме, держа в левой руке чёрную шляпу. Ветерок шевелил его редкие седые волосы; покрытое сеткой морщин лицо и наметившийся животик говорили о том, что джентльмену не меньше шестидесяти лет. Судя по упругой, твёрдой походке и самоуверенному виду, он явно относился к числу тех господ, что заседают в Палате лордов или в Верховном королевском суде. Странно было видеть его выходящим из бедной деревенской церкви.
Заметив меня, он кивнул. Потом легко вскочил в седло, тронул поводья и, подъехав к Мадрину, сказал:
- Привет, Дафидд. Я собирался заехать к вам домой. Я возобновляю наши субботние вечера. Вы не могли бы написать стихотворение, посвящённое памяти Элинор?
- Конечно, - ответил Мадрин. - Позвольте представить вам, мистер Тромблей, моего кузена Айорверта Джонса из Лондона.
- Из Лондона? - переспросил Эмерик Тромблей, известный мне по рассказам Сандерса и Хьюса как дьявол в человеческом образе. У него был приятный, чистый голос, в глазах светился ум. - Вы там родились? Чем вы занимаетесь?
- Я работаю клерком в конторе адвоката, - без смущения соврал я. Я знал - Шерлок Холмс договорился с одной частной конторой; в случае запроса они ответили бы, что я у них действительно работаю, и вдобавок дали бы мне хорошую рекомендацию.
- Вы говорите по-валлийски, мистер Джонс?
- Знаю два-три слова, - улыбнулся я. - Ведь я только вчера приехал.
- Когда как следует освоите валлийский, непременно приходите ко мне. Для меня вы бесценная находка, потому что знаете английские законы.
- Буду это иметь в виду, сэр, - ответил я. - Вчера я встретил в Ньютауне мистера Веллинга, и он мне сказал почти то же самое.
- Вот как? - обрадовался мистер Тромблей. - Между прочим, Веллинг - блестящее подтверждение тому, что валлийцы обладают способностями, которых нет даже у англичан. Итак, выучите валлийский и приходите ко мне. - Он повернулся к Мадрину. - Я жду вас в субботу в обычное время. Вместе с вашим кузеном, конечно.
Едва он скрылся за поворотом, я соскочил с пони.
- Куда вы? - спросил удивлённый Мадрин.
- Желаю удовлетворить своё любопытство, - сказал я.
Я привязал пони у ворот и пошёл в церковь. Мадрин последовал моему примеру.
Я прошёл в правый придел. На мраморной плите с именем Элинор Тромблей лежал букет простых полевых цветов.
11
В деревню мы возвращались опять по кружной тропе.
- Было ли настоящим чувство, соединявшее их? - спросил я Мадрина.
- Не берусь судить, - ответил он. - Ведь я видел их лишь по субботам, когда они занимались в основном гостями. Мне казалось, они были очень предупредительны друг с другом.
- Что собой представляют субботние вечера?
- Два раза в месяц по субботам в Тромблей-Холл приезжают гости и остаются потом ночевать. Все они принадлежат к одному кругу, и, хотя живут в Уэльсе не одно поколение, никто из них не знает ни слова по-валлийски. Меня приглашали, чтобы я читал свои стихи. Мистер Тромблей любит порисоваться перед своими гостями знанием валлийского языка. Кроме меня на вечерах бывали также другие поэты и музыканты, играющие на народных инструментах.
Я задумался. Что, если возобновление вечеров - своего рода знак для Мелери? Мол, траур сэра Эмери закончился и он готов жениться на ней? Ну а стихи, заказанные Мадрину, должны убедить всех в том, что он всё ещё скорбит по умершей жене.
- Видимо, мистер Тромблей, - усмехнулся я, - относится к поэтической музе так же, как к любой служанке. Он платит вам, Дафидд?
- Да, и очень хорошо, - подтвердил Мадрин. - В давние времена в свите каждого феодала был свой бард. Думаю, мистер Тромблей знает об этом, и его самолюбию льстит, что и в его поместье есть собственный маленький бард. Откровенно говоря, мне противно читать стихи перед англосаксами, которые ни бельмеса не смыслят в валлийском языке. Но людей, покровительствующих поэтам, мало, и приходится принимать их такими, какие они есть. Слава Богу, что нашёлся человек, который платит мне за стихи.
- Которые он вам заказал, - уточнил я.
Помрачневший Мадрин кивнул головой.
- Как бы там ни было, благодаря барду из Тромблей-Холла я получил приглашение в дом, куда мне необходимо попасть. Каковы требования к одежде приглашённых? Надо ли мне брать напрокат фрак?
Мадрин покачал головой:
- Поскольку он всё-таки считает вас валлийцем, он очень бы удивился, если бы вы явились к нему во фраке. И как бы вы ни были одеты, вас все равно посадят за стол вместе с прислугой.
Мадрин, как и в первый раз, нежно обнял и поцеловал жену. Девочки бросились ему на шею, словно он отсутствовал целую неделю. Даффи был очень горд тем, что отец поручил ему отвести пони в сарай и дать им сена.
Мадрин попросил жену рассказать, какие события случились в его отсутствие.
- Кадану Моргану почудилось, будто он видел, как по дороге проезжали "ребекки", - сообщила Мервин. Её английский был не таким беглым, как у мужа.
Мадрин рассмеялся, но потом нахмурился:
- Где он их видел?
- На дороге, когда возвращался ночью из Карно. Их было пятеро, - ответила Мервин.
- Вы знаете о "ребекках"? - обернулся он ко мне.
- Конечно, - ответил я. - Но я не думал, что они когда-нибудь появятся вновь.
В книге Борроу Холмс отметил то место, где рассказывалось о беспорядках в Уэльсе, происходивших шестьдесят лет назад и получивших название "Восстание "ребекк"". Сто лет назад в Уэльсе было невозможно проехать даже десять миль, не заплатив за проезд специальным сборщикам. Все дороги в Уэльсе являлись частными владениями, и такая система надоела наконец и богатым и бедным. Однажды ночью на дорогах появились всадники, переодетые в женское платье - отсюда название "ребекки", - и начали жечь сторожки сборщиков и ворота, преграждающие проезд по дороге. Восстание приняло такой размах, что в Лондоне забеспокоились и сделали проезд по дорогам бесплатным.
- Кадан Морган утверждает, что они вновь появились. Впрочем, он часто возвращается домой навеселе - он работает у своего дяди в таверне, - и мог видеть даже зелёного змия.
- Он видел их до или после убийства Глина Хьюса? - полюбопытствовал я.
- Вы считаете, что "ребекки"… - Мадрин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
- Пока речь идёт только о фактах, - сказал я. - Мне надо знать, когда он их видел в первый раз.
- Я поговорю с ним, - пообещал Мадрин.
Мы прошли в дом, сели за стол на кухне, и Мервин угостила нас чаем с овсяным печеньем. Девочки улыбались, поглядывая на меня, но, видимо, стеснялись заговорить, потому что плохо знали английский. Я тоже улыбнулся им.
Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему Мервин впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.
Наконец супруги замолчали, видимо, почувствовав неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.
- Этот человек, оказывается, старый друг священника, - сказала Мервин уже по-английски. - Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.
- Дядя Томос и его жена, - пояснил Мадрин, - попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.
- Когда появился этот барышник?
- Вчера.
- Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?
- Вы имеете в виду, не обращался с просьбой об аренде пастбища?
- Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где происходит торг лошадьми. Непонятно, зачем барышнику арендовать пастбище в стороне от ярмарок?
Мадрин рассмеялся.
- Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник - старый друг священника, именно он посоветовал барышнику обратиться к дяде Томосу и тётушке Хафине.
- Кто-нибудь видел его раньше у священника?
- Понятия не имею. - В голосе Мадрина мне послышалась ирония. - Вы, как всякий сыщик, берете все под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?
- Меня настораживает, - пояснил я, - странное совпадение по времени. - Я повернулся и обратился к Мервин: - Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?
- На ферме у Парри живёт мальчик, - ответила она. - У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.
- Этот мальчик англичанин?
- Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.
- Давно он здесь живёт?
- То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.
- Сколько ему лет?
- Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.
- Как он выглядит, этот мальчик?
Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.
- Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.
Я вскочил из-за стола, секундой позже то же самое сделал Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.
- Вы думаете, это тот самый юноша? - спросил Мадрин.
- Совершенно уверен, а барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?
- Скоро стемнеет, - сказал Мадрин, - и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?
- Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.
- Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?
- Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.
- Летти Хоуэлл? - Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.
Та кивнула.
- Она ночует дома? - спросил Мадрин.
- Сейчас она живёт у дочери, - ответила Мервин.
- Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать, - и Мадрин решительно направился в спальню.
После споров и препирательств с Мадрином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати - они бы устроились на полу в кухне, - я добился их согласия на то, что буду спать в сарае на чердаке. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.
Дом священника стоял позади церкви. Вероятно, он был построен одновременно с ней. К несчастью, священника не оказалось дома, как и его гостя, мистера Батта. Все это нам сообщила экономка, тощая пожилая женщина. Мадрину удалось разговорить её, и она сказала, что мистер Батт, несмотря на своё ремесло барышника, чистоплотен, аккуратен и вежлив, как настоящий джентльмен. Он уехал сегодня рано утром и обещал вернуться дня через два.
Когда, явившись к Летти Хоуэлл, мы заговорили с ней об Элинор Тромблей, она заплакала. Прошло уже три месяца после смерти её хозяйки, но бедная женщина все ещё не могла оправиться после пережитого ужаса. Она ведь дни и ночи сидела у постели умирающей. К чести Эмерика Тромблея, он отпустил служанку отдохнуть - пожить у дочери, - по-прежнему выплачивая ей ежемесячное содержание.
После того как она немного успокоилась, я сообщил, что у меня самого недавно умерла мать, и описал симптомы отравления мышьяком: спазмы в желудке, рвота и понос.
- Особенно ужасно было видеть её судороги, - сказал я.
Бедная женщина опять заплакала.
- Я не могла спокойно смотреть на её мучения, - пожаловалась она сквозь слёзы.
Конечно, я спросил Летти Хоуэлл, как вёл себя во время болезни жены Эмерик Тромблей. По её словам, не было человека заботливей и нежнее его.
Мы долго молчали, выйдя из дома, где жила Летти Хоуэлл. Мадрина, очевидно, потрясла моя ложь. Ему было известно, что моя мать преспокойно живёт в Лондоне и, хотя у неё парализованы ноги, она не думает умирать. Меня же одолевали сомнения насчёт того, что Эмерик Тромблей мог отравить мышьяком жену. После рассказа Летти Хоуэлл и встречи с ним мне казались неубедительными обвинения мистера Сандерса и Брина Хьюса. Но если не он, то кто же?
Наконец Мадрин нарушил молчание.
- Я никогда бы не смог поступить, как вы, - сказал он. - Вы были так естественны, словно хороший актёр, вжившийся в роль.
- Чтобы добыть необходимые сведения, приходится иногда лгать и изворачиваться, - объяснил я. - Я бы не остановился даже перед взломом квартиры, если бы это помогло изобличить преступника.
- Теперь вы уверены, что Элинор Тромблей была отравлена?
- Все симптомы говорят об этом. Но, к сожалению, они совпадают с симптомами холеры и других эпидемических заболеваний, так что только эксгумация трупа и лабораторный анализ могли бы подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Поскольку она не опровергнута, приходится подозревать, что Эмерик Тромблей виновен в отравлении жены, хотя он производит впечатление любящего и заботливого супруга. Многие, правда, считают его дьяволом в человеческом образе.
По дороге мы зашли в таверну и выпили по кружке пива. Я надеялся поговорить с кем-нибудь из слуг, работающих в поместье. Но никого из них там не оказалось: они ещё не вернулись домой, ведь путь из Тромблей-Холла до Пентредервидда был неблизкий.
Дома наш ждал обильный ужин. Лица детей заметно оживились, когда Мервин поставила на стол жареную баранину. Очевидно, они редко ели мясо. Я понял, что Артур Сандерс не поскупился, и это значительно улучшило питание семьи Мадрина.
После ужина я написал письмо Шерлоку Холмсу, адресовав его, как мы условились, в адвокатскую контору, в которой я фиктивно работал. Даффи с радостью согласился отнести его на почту.
Потом я отправился на сеновал и едва залез под одеяло, как сразу же заснул.
Меня разбудили лошадиный храп и голоса людей. Было светло, и мне показалось, будто уже утро, и только потом я сообразил, что это взошла луна. Я выглянул из чердачного окна. По тропе, огибающей деревню, ехали всадники в женской одежде. Я ясно слышал мужские голоса и, догадавшись, что это "ребекки", стал быстро одеваться. Оседлав своего пони, я отправился в погоню за всадниками.
Когда я выбрался на тропу, они уже скрылись из виду. Я нагнал их там, где тропа сворачивала на дорогу, ведущую из деревни. Сообразив, что следовать за ними по дороге опасно, я поехал по тропинке, уходящей вверх и то приближающейся, то отдаляющейся от дороги. Эта тропинка была мне незнакома, но обстоятельства не предоставляли мне другого выхода. Миновав пастбище, потом какие-то ворота, я остановился и подождал, пока "ребекки" покажутся внизу, на дороге. Они ехали шагом, и я спешился и повёл пони за собой. Наконец "ребекки" достигли места, где дорога соединялась с тропой, идущей к ферме Мелери Хьюс "Большие камни". Здесь моя тропа разветвлялась на две: одна взбиралась вверх, другая опускалась вниз. Я выбрал вторую и опять опередил всадников. Остановившись в небольшой рощице, я стал поджидать их.
Приглядевшись, я заметил фигуру, примостившуюся на большом камне у края дороги. Когда всадники поравнялись с камнем, фигура поднялась, и всадники остановились. Поговорив о чём-то, они поехали дальше. Человек, сидевший на камне, ехал теперь на лошади позади одного из верховых.
Я привязал пони к дереву и спустился на дорогу. Стараясь держаться в тени кустов, я шёл за "ребекками". Впереди была узкая расщелина между холмами, и мне следовало подождать, пока они минуют её, иначе меня могли заметить.
Потом, пройдя по камням на другой берег речушки и бегом проскочив расщелину, я оказался у озера. От дороги к Тиневидду, дому Кайла Коннора, двигалась одинокая фигура; всадники ехали по направлению к роще слева от озера. Когда они исчезли за деревьями, я тоже пошёл к дому. Тот, кого я преследовал, сел на камень в тени стены, окружавшей дом. Я спрятался в кустах неподалёку, держа под наблюдением сидевшего и рощу, где скрылись "ребекки".
Так прошёл час, потом другой. Человек, сидевший у стены, то и дело разминался, чтобы не заснуть. Я тоже клевал носом. Всё оставалось по-прежнему ещё с полчаса.
Вдруг тишину нарушил странный звук. Я понял, что это сигнал: очевидно, "ребекки" возвращались. Луна зашла, и начало светать. В сером утреннем свете было плохо видно, но всё же я мог бы поклясться, что на всадниках теперь была мужская одежда.
Человек возле дома замахал руками. Кто-то из верховых помахал в ответ. Всадники приближались. Человек, за которым я наблюдал, прошёл мимо меня, и я узнал его: это был Олбан Гриффитс, юноша-блондин, которого я уже встречал в Лондоне и Ньютауне. Когда один из входивших поравнялся с ним, юноша вскочил на лошадь позади всадника. Верховые скрылись в расщелине. Я спустился за ними. Переехав речушку, всадники выбрались на дорогу, а юноша стал карабкаться вверх, туда, где на вершине холма стоял небольшой каменный дом.