Молчание Апостола - Анонимный автор 2 стр.


Сейчас почти весь зал приветствовал его стоя. Почти, но не весь. Кто-то был занят тем, что рылся в своих сумках и студенческих наплечных рюкзачках, лежавших у них на коленях. Однако на некоторых лицах из числа сидевших виднелась гримаса если не брезгливости, то, во всяком случае, отторжения.

Лонгдейл автоматически выловил эти лица, зная, что задача его сразить и победить именно их: скептиков, "непереубедимых". Священников, однако, среди них не было. Жаль. Этих он особенно любил "размазывать по стене".

– Благодарю вас, леди и джентльмены! – уже вслух, подойдя к микрофону, бархатным баритоном проговорил Лонгдейл. Он демонстративно посмотрел на часы. – Думаю, нам пора начинать. Спасибо всем еще раз, и прошу садиться.

Слушатели, все еще гудя и переговариваясь, устроились на своих местах.

– Итак!.. – он вскинул руку к экрану. – Иммануил Великовский. Почему я говорю о Великовском, спросите вы? Ведь союзником для нас, убежденных атеистов, он никогда не был, верно? Увы, увы, увы… Но он был человеком, все-таки пытавшимся ломать преграды тысячелетней давности! И делал это, вооруженный прежде всего наукой, что, как вы знаете, есть и наше оружие. Наше единственное оружие в познании этого мира.

Лонгдейл нажал клавишу компьютера. На экране появилось схематическое изображение Солнечной ситемы.

– Вам, думаю, известно, что в своих трудах – "Миры в столкновении", "Эпохи хаоса" и других – Великовский утверждал, что космические катастрофы происходили уже в историческое время, то есть, время, когда человечество, или хотя бы его часть на письме могла фиксировать происходящее. Что значит по Великовскому: не миллионы лет назад, не сотни тысяч, а всего лишь тысячи лет, что на космогеологической шкале практически равно нулю. Мы помним, о каких катастрофах он говорит: об опасном приближении Венеры к Земле, вследствие чего наша планета сбилась с привычной орбиты, что, в свою очередь, вызвало целый ряд катаклизмов…

– А как же Марс-Юпитер?

Оратора перебил тощий очкарик, как максимум второкурсник. Лонгдейл снисходительно улыбнулся.

– Взгляните еще раз на схему, уважаемый коллега. – При слове "коллега" студентик зарделся и уставился на картину Солнечной системы.

– Вы видите, – продолжал профессор, – что и Марс, и тем более Юпитер находятся гораздо дальше от Солнца, чем Земля, не говоря уже о Венере.

– Я имел в виду, – не сдавался студент, – что есть ряд теорий о том, что между Марсом и Юпитером существовала планета, которая была разрушена или ударом сверхкрупного астероида, или столкновением с кометой… В результате и появился ныне существующий между Марсом и Юпитером пояс астероидов…

– Благодарю вас, коллега. Вы несколько меня опередили. Я собирался говорить о том же. Именно в результате этой суперкатастрофы Венера сбилась с верного пути, то есть, со своей нормальной орбиты. И здесь возникает вопрос, уважаемый профессор Великовский (он сделал жест в сторону экрана, хотя портрета Великовского там уже не было): Если Библия зафиксировала факт изменения орбиты Венеры, ее резкое приближение к Земле, то, что вызвало земные катализмы – так почему же Библия ничего не говорит о катастрофе гораздо более мощной, уничтожившей целую планету? Ее невозможно было не увидеть с Земли! Так почему же?

Напряженное молчание в зале.

– Я скажу вам, почему. Потому что рассматривать Библию, или же любую другую из "священных книг" (говоря "священных", Лонгдейл пальцами обозначил кавычки), набитых суевериями, в качестве источника истины – тотально, непозволительно и абсолютно бессмысленно. Да простит меня Великовский.

Со своего места поднялся человек с выразительным, скульптурно вылепленным лицом.

– Прошу прощения, профессор, вы хотите сказать, что все, написанное в Библии – не имеющая отношение к истине сплошная бессмыслица и чушь?

– Да мы уже десятилетиями твердим это. И наука убедительно это доказала.

– То есть, наука доказала и то, что вера в Бога, основанная на Священном Писании, и в события, о которых в нем говорится – чушь и бессмыслица?

– Простите, но мне пришлось бы повторяться.

– Однако миллиарды людей по-прежнему верят в Высшее Существо. И каким образом наука, занимающаяся материальным миром, может доказать или опровергнуть что-либо, относящееся к миру духовному, то есть, по определению не– или внефизическому? Ведь изучая зоологию позвоночных, наука не пользуется достижениями и инструментарием астрономии или квантовой физики?

– Да, очень многие верили в "священный бред" Библии, Корана и Аллах ведает чего еще. Увы, и до сих пор еще верят. Отчасти, может быть, потому, что человеком движет страх смерти. Пугающая мысль: "Неужели это всё? И там, за гробом, больше ничего не будет?" Однако меня больше убеждает тезис, развитый Альпером в его труде "Научная интерпретация человеческой спиритуальности и Бога". Но понимаете ли, для спора на таком уровне помимо знакомства с работой Альпера необходим некий минимум образования. Вы, насколько я понимаю, верующий христианин, вот только я не убежден, что вашего образования достаточно для того, чтобы понять книгу такого уровня. А жаль.

В зале зашептались. Это был удар ниже пояса. Но оппонент Лонгдейла ничуть не смутился.

– Что ж, давайте по пунктам. Зовут меня Дэвид Берлински, и я не христианин, а еврей, но еврей секулярный, что значит, по синагогам я не хожу, обрядов и предписаний иудаизма не придерживаюсь. Далее. У меня докторская степень по математике, физике и философии, и еще не так давно я преподавал философию и математику в университете Сан-Франциско. Сейчас тоже преподаю, но лишь математику, в университете Парижа. Я противник любой навязываемой мне религии, и в том числе и той, которую вы, Докинз и иже с вами пытаетесь сделать из науки. При этом силясь научно обосновать то, что предметом науки являться попросту не может. Что касается нейротеологии вообще и аспиранта Альпера – да, уж вы-то знаете, что эту книжонку он написал, будучи аспирантом – ее основной посыл: "Мозг запрограммирован под Бога, под религиозность". Поверим Альперу, но… а кто же был программистом?

– Хорошо, – Лонгдейл начинал нервничать, – вы что, хотите доказать существование Бога?

– И не хочу, и не смогу, даже если бы захотел. Нет, и никогда нет. Я агностик. А вы, я полагаю, можете доказать Его несуществование? Научно. Без аспирантских брошюрок?

– Нет. Конечно нет.

– Впервые за сегодняшний вечер я услышал от вас слова правды. Благодарю, профессор.

Зал гудел как потревоженный улей. Многие принялись доставать из своих сумок и рюкзачков книги и передавали их Берлински, надеясь что он услышит в этом гуле их просьбу: "Автограф! Пожалуйста!" Берлински, нимало не смущаясь учиненным беспорядком, подписывал свой бестселлер "Дьявольская иллюзия: Атеизм и его претензии на научность", причем делал это с явным удовольствием.

– Господа! – возвысил голос Лонгдейл. – Будем считать наш обмен любезностями с почтенным профессором Берлински непредвиденным отступлением от темы лекции. Продолжим, господа.

Однако происходящее уже больше напоминало неуправляемый и гневный спор, а не структурированную лекцию. Из аудитории неслись вопросы типа: "А как же быть с тем, что упоминание о всемирном потопе мы находим и в священных книгах, и в преданиях самых разных народов?" или "Чем по-вашему являются НЛО?" или "Почему последовательность сотворения Богом жизни согласно Библии совпадает с данными эволюции?"

Лонгдейл кое-как отбивался, шутил и иронизировал, его сторонники довольно агрессивно пытались заткнуть любопытствующих критиканов, и в результате через полчаса "лекция" окончательно превратилась во всеобщее препирательство.

– Господа! Господа! – Лонгдейл еще не кричал, но его охрипший голос почти срывался на крик. – Минуту внимания, леди и джентльмены! Конец этому спору и всем подобным наступит завтра, в этом же зале. Я готовлюсь сделать заявление, которое положит конец всем претензиям и всем сказкам организованной религии! Я нимало не шучу. Завтра я предложу вам – и миру – бомбу, мегатонную бомбу, нет, бомбу гигатонную, которая навсегда разрушит власть религии над умами и, более того, не оставит камня на камне от самой Церкви. Сейчас я не могу сказать, в чем эта бомба, но завтра… Завтра вы станете свидетелями того, как развеется многовековой дурман, и услышите истину, которая встряхнет мир. Кстати, я очень хотел бы видеть здесь и вас, профессор Берлински!

Тот, не отрывая глаза от книги, которую подписывал, коротко кивнул.

– Задайте им, профессор, задайте! – истошно вопила мужеподобного вида девица, потрясая сжатым кулаком.

– Я им не задам, я просто их раздавлю, – с брезгливой улыбкой бросил Лонгдейл и быстрым шагом направился за кулисы.

Берлински поднялся с кресла и невольно улыбнулся, увидев выходящую пожилую пару и услышав недоуменный вопрос мужа:

– Да, но при чем же здесь Великовский?!

Кстати, подумал Берлински, этот вопрос был совсем не лишним.

Глава 3

Секретарь в строгой темной сутане распахнул перед кардиналом дверь, и тут же, выскользнув наружу, бесшумно закрыл ее за собой, успев мельком бросить слегка удивленный взгляд на черные шелковые перчатки на руках кардинала. Могущественный генерал ордена Иисуса, Адольфо Николас, стоявший у распахнутого окна главной комнаты служебного помещения на втором этаже храма Святейшего Имени Иисуса, штаб-квартиры иезуитов в Риме, подставив лицо лучам зимнего солнца – фасад храма выходил на солнечную сторону, все-таки услышал движение у двери, закрыл окно и повернулся, мягко ступая навстречу кардиналу Кшыжовскому.

– Ваше Высокопреосвященство!

– Монсиньор! Слава Иисусу Христу! – произнес кардинал.

– Во веки веков! Аминь! – ответствовал генерал иезуитов.

Прелаты церемонно обнялись. Две маленьких шапочки едва не коснулись друг друга: красная кардинальская и лиловая шапочка архиепископа.

– Прошу садиться, Ваше Высокопреосвященство, – сказал Николас, отодвигая высокий стул, стоявший напротив его генеральского кресла. Потом, обойдя стол, сел на свой "трон".

– Итак?

– Contento de verle en buen estado de salud, Монсиньор, – с улыбкой, давшейся ему нелегко, произнес Кшыжовский. Он знал, что генерал-испанец любит, когда к нему обращаются на его родном языке, и хотел чуть подсластить пилюлю, которую предстояло выложить на стол. Очень горькую пилюлю.

– Тадеуш, – улыбнувшись и наклонившись вперед, обратился к кардиналу глава ордена. – Сколько лет мы знакомы? И сколько лет ты тайно состоишь в наших рядах, Ad majorem Dei gloriam? Неужели ты рассчитываешь на то, что проницательность генерала иезуитов можно так легко усыпить? Что стряслось? И прошу тебя: без предисловий.

– Что ж, Монсиньор… Плохие новости из Греции. С Патмоса. Очень плохие. Врагу удалось жесточайшим образом убить двенадцать человек, судя по всему, из числа своих – и исчезнуть.

– И что же в этом плохого? Пусть бы перебили друг друга до единого. Нам ли о них плакать?

– Но есть опасность того, что в руках врага оказался "Кρύφιος"… Ведь мы предполагали, что "Кρύφιος" укрыт где-то на Патмосе. А неизвестные грабители проникли в храм Пещеры и похитили икону "Святой Иоанн Богослов в молчании".

Ноздри генерала раздулись и слегка подрагивали. Опершись локтями в колени, он положил подбородок на ладони и покачал головой. Видно было, что Адольфо Николас едва сдерживается.

– "Крифиос"?! Тебе ли не знать, что будет, если правда выплывет наружу? И на что пришлось идти верным слугам Церкви, чтобы этого не произошло? О, ты знаешь, Тадеуш, конечно знаешь. Или забыл? Ну что ж. Освежить память в любом случае не помешает.

Он встал и принялся расхаживать по комнате вдоль длинного стола, заложив руки за спину.

– Страшная и опаснейшая тайна уже едва не была раскрыта и обнародована. Дважды. Что я говорю – трижды! Первый раз ее хотел поведать Urbi et Orbi "народный папа", Иоанн Павел I. Чистейшей души человек. Но… Известно ведь, самая чистая вода – дистиллированная. Вот она, самая чистая, а пить бесполезно, жажды не утолит. Всюду есть грань, предел, финальная, наиглавнейшая цель. Для всех нас – это Церковь, ее непоколебимость, ее влияние.

Подойдя к одному из портретов, висящих вдоль длинной стены, он поклонился и быстро, одним движением, перекрестился.

– Генералом ордена тогда был Педро Аруппе, мой выдающийся земляк, пусть и баск, но великий христианин. Я никогда не видел, чтобы ему не удалось переубедить кого угодно, сделать своим сторонником. Но… Папа… Он был слишком популярен у "простецов". И явно искал популярности еще большей. Ты скажешь, что грешно обсуждать и тем более осуждать поступки святого – но мы-то с тобой давно не дети в Ватиканском мирке. И понимаем, что канонизирован – еще не значит свят. Так что даже таланты монсиньора Педро не помогли.

– Помогли знатоки ватиканской медицины? – с кривой усмешкой спросил кардинал.

– А кто и что выше – папа или Церковь? Тридцать три дня на троне… Ну что сказать, немного. Нам с тобой, сам понимаешь, и этого не видать. Тридцать три дня. Зато – и любовь народная, и смерть мгновенная, инфаркт, я полагаю, и скорбь вселенская, и канонизация…

– Адольфо, если уж о том речь зашла, с русским то же было? Так же, то есть? И если да, то зачем?

– С русским? Ах, с митрополитом, главой их делегации, которого на церемонии интронизации Иоанна Павла Первого, инфаркт угробил, сразу и на месте? Нет, мы здесь ни при чем совершенно. Тем более, что был митрополит Никодим человеком полезным и понятливым. Таких нам не убирать, а подбирать надо.

Главный иезуит снова сел в кресло и поднял указательный палец.

– Это был раз. Потом, когда давление на папский престол по поводу Третьего секрета Фатимы возросло и извне, и изнутри, в 2000-м году мы накормили и прессу, и клир, и народ такой несусветной чушью…

– Помню, – сказал кардинал. – Якобы в предсказании речь шла о покушении на понтифика. Оно действительно произошло, только на девятнадцать лет раньше. Хороша цена такому предсказанию.

– Хороша ли, плоха ли, – генерал пожал плечами, – а многие рты мы заткнули. Твой земляк, да молится он за нас на лоне Авраамовом, поначалу тоже порывался раскрыть тайну, о которой речь. Но когда все-таки понял, что это значило бы для Церкви, для веры христианской… А тут и братья-евреи помогли, поприжали слегка, пояснили, он же с ними заигрывал, хороводы водил, старшими братьями звал…

– Адольфо! – кардинал с такой силой хлопнул ладонью по столу, что Николас вздрогнул, а Кшыжовский поморщился от боли. – Только не о нем. И не в таком тоне. Ты все-таки о святом Вселенской Церкви говоришь.

– Да мы и прежде о святых говорили, – с усмешкой заметил генерал. – Или просто кровь польская в голову бросилась?

– То, что он, как и я, был поляком, никакого значения не имеет. Но к чему ты евреев приплел, Адольфо? Они-то к нашей тайне каким боком относятся?

– Тадеуш, дорогой, удивляюсь я, как ты до высот таких добрался, до шапочки красной, до одного из высочайших мест в иерархии и Ватикана, и иезуитов, хотя о последнем не многие знают. Ведь задача с евреями – проще таблицы умножения.

– И? Ну уж сделай скидку на мое славянское тугодумие.

– Представь себе, что всплывет наша тайна, откроется. Что это для Церкви значит, объяснять не надо. Рассыплется вся веками складывавшаяся структура, как карточный домик. А помимо того? Война. Война на Ближнем Востоке, неизбежно. И для Израиля – война на выживание. Значит, в ход пойдет все, чем они там располагают. Вот тебе и Армагеддон. Кто выживет? Кто нет? Ты можешь сказать?

Кардинал потер виски руками и отрывисто кивнул.

– Ты прав, Адольфо. Об этом я, по правде говоря, не думал.

Генерал-иезуит поднял два пальца.

– Вот тебе два. Но ведь и в третий раз опасность нарисовалась. Новый папа, Бенедикт, уперся – не сдвинуть. Израиль ему не страшен, у них счеты давние, тут никаких контрдансов не было бы. Да и смерти старик не боялся. Восемьдесят семь лет, пожил. Чем напугаешь? Ну что? Чем?

– У вас всегда есть "чем", – хмуро отозвался Кшыжовский.

У нас! – резко, звенящим голосом поправил его глава иезуитов. – Есть, всегда есть, а не было бы, кто на страже Церкви и веры стоял бы?

– Вера не есть ли правда? – тихо спросил кардинал. – Или… – Резким жестом он выставил вперед ладони в черных шелковых перчатках. – Вот: вера. А какая правда за ней стоит, мы знаем.

– Ну вот, все, как видишь не так уж сложно. Есть вера и вера, есть правда и правда. Сегодня мы свои проблемы спокойнее решать можем. Ибо впервые на папском троне – иезуит. За все века. Свой.

Хлопнув ладонями по подлокотникам кресла, он пружинисто встал.

Назад Дальше