С трудом заставил себя оторваться от горестных воспоминаний. Время подпирает, расслабляться не только вредно, но и опасно. Если не для меня лично, то для общего дела.
- Слишком долго идет консультация, господин терапевт… Давай - по делу… Что же касается погибшего Пашки, его убийцу все равно отыщу. Неделю, месяц буду копаться, а до подонка дороюсь! - Я передохнул, утихомиривая неожиданно возникшую сердечную боль, и продолжил: - Что удалось установить о Никите-банкире?
- Немного. С известными нам криминальными структурами не повязан. Если и есть что-то - тщательно законспирировано. Внешне - чист. Сейчас копаем по линии клиентов его банка… Женат. Двое детей. Алкоголем почти не балуется, рестораны посещает редко. По части баб, похоже, - импотент, любовниц не выявлено. Охраняют банкира пятеро - целая гвардия. Живет в коттедже под Москвой, в городе квартиры не имеет… Пожалуй, все.
- Ничего не скажешь, успели наворочать… Почему лег лечиться в затрапезную больничку да еще в общую палату? На солидного банкира не похоже…
- По сведениям, полученным от жены, из всех врачей Москвы доверяет только Федору Ивановичу. Ни профессоров, ни лауреатов не признает…
- Может быть… А по части отдельной палаты на одного человека?
- Дескать, скучно лежать одному, не с кем поболтать, позлословить…
Походит на правду. Есть такие оригиналы, особо из "народных" капиталистов, берущих свое начало от деревенского корня.
- Ладно, пока поверим. Что нового узнал о моих однопалатниках?… Чуть не сказал - сокамерниках…
Гошев заглянул во всезнающий блокнот. Насколько я его знаю, всегда полагался на тренированную память, но в особо ответственные моменты сверял ее с записями.
- Куряка однозначно отпадает. Мерзкий тип, конечно, садист, глупец, зацикленный на добывании денег, но в преступники явно не годится… С вашим соседом, водителем грузовика Трифоновым, дело посложней. Несколько раз задерживался ГАИ при перевозках… оружия. "Заказчик" - в кабине, два "помощника" - в кузове. Естественно, всех троих - в следственный изолятор. Водителя проверяют, подельщиков, похоже, прокурорский следак, отпустит. Да и водитель - та ещё штучка с ручкой. Говорит, решил подработать, о содержимом ящиков ничего не знал. Сделали вид - поверили. Всего находился под следствием с год. В последнее время контролируется наружкой. Пока - безрезультатно.
Вот и все.
- Штришок немаловажный… А что - Фарид?
Я вкратце передал Гошеву исповедь азербайджанца. Как говорится, от "А" до "Я". Николай старательно записывал. Будто пятерочник в школе под диктовку учителя… С детства терпеть не могу пятерочников. На мой взгляд, они ничем не отличаются от гобсеков - копят богатство, в данном случае - пятерки. Нисколько не заботясь о знаниях, которые пытаются вдолбить им в головы педагоги. Главное - "отлично", в крайнем случае "хорошо".
А вот манеру Николая фиксировать в блокноте самые интересные, на его взгляд, сведения уважал. Ибо это вам не пятерки в журнал - пополнение знаний, опыта.
- Все, что сообщил вам азербайджанец, стыкуется с нашими данными. Ухаря мы знаем, но задержать никак не можем. Никаких преступлений он не совершил, все делается шестерками по его указке и разработанным им же планам. Они-то, эти несчастные шестерки, попадают в тюрьмы и на зоны. Ухарь - чист, будто новорожденный младенец, еще не накопивший грехов… К тому же у него столько квартир в Москве и в Подмосковье, что блокировать их не хватит внутренних войск, не говоря уже о милиции… Вот и разгуливает вор в законе на воле… Пока Дума не примет соответствующих законов… А вот то, что Ухарь появился в больнице - очень важно. Узнаем, кого из женщин он навещал… Спасибо, Семен Семенович.
- Не мне спасибо - Фариду. Причем за "спасибо" ни колбасы, ни яиц не продадут. Поэтому расплатишься с Фаридом другим.
- Коньяком? - пошутил Николай.
- Разговор серьезный, оставь свои шуточки до дружеского застолья… Прошу взять под охрану невесту Фарида - Мариам. Можешь считать эту просьбу "приказом" отставного генерала…
- Будет выполнено, - серьезно ответил Гошев…
Итак, Фарид - вне подозрений. Если, конечно, не считать удивительной его силы - гвозди из стены пальцем выдергивает. Но это - скользкая версия, не прочная, как бумажный шпагат: потянешь - порвется.
Алексей Федорович тоже ангелочек, но без крылышек, поскольку имеет сволочной характер. Ночная встреча с Нефедовой могла иметь совершенно иную окраску: соскучился куряка по женскому обществу, вот и решил порезвиться…
Трифонов замешан в перевозках оружия. Серьезная новость! Но причастность падкого на левые заработки водителя к другим преступлениям еще нужно доказать. А что касается бандитской внешности, то, помню, лет двадцать тому назад довелось работать вместе с одним сыщиком, честнейшим, между прочим, человеком с внешностью заурядного убийцы и насильника…
Гена? Однозначно отпадает. И по логике, и по поведению. Вор в законе - волевая личность, организатор, идеолог, повелитель банды. А о какой силе воли можно говорить применительно к калеке с наивными взглядами на жизнь?
Кто же остается? "Такелажник"! Но он едва передвигается, и нанести удар заточкой с богатырской силой явно не способен…
Появляется новый "персонаж" - банкир Никита. Не он ли? Но, во-первых, "колбасник" лежит в другой палате, а, по сведениям Гошева, и по рассказу Фарида, искомый вор в законе находится именно в моей… Да и Павлик утверждал: в остальных палатах - чисто…
Впрочем, сыщики - не боги, они тоже ошибаются. А Фарид с перепугу мог не понять Ухаря…
Когда я вышел из кабинета, рядом на кушетке, будто птички на ветке, сидели Галина и… Никита. Сидели и щебетали друг другу разные разности.
Я обомлел. Сейчас вскроется мое получасовое сидение у "терапевта" и вытечет наружу наивный обман. А если парочка умудрилась еще и подслушивать - катастрофа, катаклизм!
- Ну, как терапевт, знающий? - обшаривая меня взглядом, закудахтала Нефедова. - Наши врачи не заслуживают никакого доверия. Вот я и подговорила Никиту Дмитриевича проконсультироваться со знающим специалистом. Небось, такого солидного человека, как вы, не пошлют к коновалу…
Смотри, смотри, хоть глаза сломай - не страшно!
Я неторопливо застегнул молнию на спортивной куртке, подтянул штаны. Дескать, раздевался да вот не успел привести себя в порядок.
Банкир молчал.
- Стоит ли время терять? - подкинула мне идейку женщина. - Одеваться, раздеваться? Может, там доктор типа нашего Феди?
- Терапевт отличный, - солидно отрекомендовал "доктора". - Вот только времени v него нет для осмотра незапланированных пациентов. Боюсь, откажется.
Из двери выглянул Николай. В белом халате, в белой шапочке с медицинской принадлежностью на груди.
- Вы ко мне?
- К вам, к вам, - подскочила Галина, толкнув в бок Никиту. - Уж вы примите нас, пожалейте…
- А где истории болезней? Без них не стану терять времени…
- Истории? - растерянно огляделась женщина, будто злополучные папки лежали наготове в углу. - Сейчас скажу медсестре!
Крутанулась, и исчезла, оставив запах духов и… опасности.
Гошев нырнул в кабинет, будто золотая рыбка в море, и вынырнул уже без белого халата и шапочки, с дипломатом в руке.
- Не забыли, Семен Семенович, моих советов? - с напускной важностью обратился он ко мне, игнорируя присутствие банкира. - Что касается медикаментозного лечения - записал в лист назначений истории болезни… Сердечко у вас, прямо скажем…
И пошел по коридору, выстукивая каблуками модных туфель, независимо помахивая дипломатом… Артист высшего класса!
21
Мы с Никитой медленно пошли к лестнице, словно два приятеля на прогулке. У одного в голове - панические мысли о возможном провале, а что у другого? Тоже - паника, только в другом ракурсе? Или - глубоко спрятанная насмешка над раскрытой уловкой сыщиков.
- Терпеть не могу глупых баб, - в меру насмешливо, в меру раздраженно проинформировал банкир. - Только вышли покурить - тут как тут. Дескать, новый врач появился, специалист, самой трудной профессии, к нему направляют больных, установить диагноз которым не удаётся. И потащила, бестия, ухватив за руку. Будто пацана на разборку к строгому папаше… А мне, к примеру, Федор больше по душе. Знающий, культурный…
Я думал не о "Федоре", и даже не о Нефедовой, с ней все ясно. Наступил удобный момент разобраться в непонятном банкире, попытаться "провентилировать" его внутренности.
Но как же не хочется заниматься этим "просвечиванием"! Память о погибшем Павлушке - живая еще не затянувшаяся рана, ноющая, посылающая в импульсы гнева и жажды мести… Да, да, мести! Сыщики, внешне суровые и хитроумные на самом делеглубоко ранимы и зачастую руководствуются в подобных делах, помимо законов, обыкновенным человеческим чувством справедливости.
- Врачи в отделении подобрались хорошие, - равнодушно отреагировал я на торжественный гимн, исполненный Никитой в адрес веснушчатого начальника отделения. - Простите, я что-то плохо себя чуствствую…
- Да, да, - заторопился Никита, - понимаю. Идите отдыхать. А я подамся на шестой этаж - там, говорят, телефон установили и очереди - никакой. Мобильник не срабатывает, вот и приходится пользоваться обычной связью. Нужно, знаете ли, провентилировать некоторые финансовые проблемы…
Расстались мы с ним на площадке третьего этажа. Пока я одышливо преодолевал одну за другой ступеньки, банкир птицей взлетел наверх.
На "курительной" площадке нашего родного этажа меня подстерегала Нефедова. Прижалась в углу рядом с окном, словно охотник в засаде, выставив перед собой горящую сигарету.
Почему разбитная бабенка прихватила с собой к кабинету терапевта именно банкира? Мало ли шатается по коридору мужиков? Могла бы, к примеру, отбуксировать для проверки подозрительного старичка того же Фарида. Или - Трифонова, который нет-нет, да и выйдет прогуляться на "проспект".
- Долгонько изучал вас терапевт, - смеется женщина, но в глазах - холодок. - Уж не завелась ли болячка… по мужским делам?
- Тогда осматривал бы не терапевт, а мужской гинеколог, - плоско пошутил я. - А вы куда исчезли? Врач ожидал историю болезни, даже нервничал… Например, как сейчас, нервничаете вы.
Фраза - с подтекстом, рассчитанная на откровенный обмен мнениями. Типа ударов на ринге. Своеобразный вызов на поединок. Дескать, хватит вертеться-крутиться, давайте - напрямую. Что вам нужно от тяжело больного мужчины преклонных лет? Почему ходите вокруг него, как кошка вокруг блюдца с молоком?
Вызов не был принят.
- Откуда вы взяли, что я нервничаю?
- Как откуда? Небось, третью пачку сигарет доканчиваете. Только одно это доказывает - нервничаете…
- Настроение скверное, оттого и нервничаю, - изобразила максимально грустную гримасу дамочка. - Во-первых, Павлик пропал… Сбежал женишок, а я столько надежд питала… Кстати, вы его не видели? Заглянула в палату - нет, говорят, вышел и не вернулся. Медсестра молчит, только глазами - луп-луп…
- Нет, не видел… А - во-вторых, что?
- Говорят, в нашем отделении ночью человека убили… зарезали…
- Разве по ночам тоже оперируют? - по-идиотски вылупил я максимально глупые глаза.
- Да не на операции, - отмахнулась Нефедова, просверливая в моем лбу громадную дыру. - Ножом или… заточкой…
Пришлось изобразить ужас. Даже пару раз ойкнул. Галина присоединилась…
22
Десять утра. Посетителей еще нет.
Гена по-прежнему смотрит в потолок. Алексей Федорович курит. Трифонов разглядывает очередной журнал. Фарида в палате нет - бегает по коридору, выглядывая свою Мариам. Петро совершает очередной моцион - медленно бродит по палате.
Заняв привычно горизонтальное положение, я исподволь наблюдаю за "такелажником". Придерживаясь за спинки кроватей, он осторожно передвигает ноги. Вторая рука - на пояснице. Поддерживает больную ногу. Шаг - отдых, второй шаг - передышка.
Мне кажется, что осторожность вымышлена, наиграна. Петро явно демонстрирует слабость, дрожь в коленях. Слишком цепко хватается рукой за кровать, будто боится упасть. Но не качается, на лице не написан испуг, на лбу не видно пота…
- И давно он так? - трогаю за локоть соседа.
- С полчаса… придуряется, - оторвавшись от картинок в журнале, шепотом отвечает тот. В голосе - неприкрытая насмешка. - Есть предложение, - переворачивается на бок водитель. - Ты, батя, истошным голосом заори: "Пожар!", я рвану в дверь. Ручаюсь, этот придурок меня обгонит. И про моционы позабудет.
Монолог густо пересыпан матом. Будто мясо перцем. Но предложение - высший класс. И я, возможно, согласился бы проделать этот эксперимент - удерживает безногий. Ведь у него со страху инфаркт может приключиться…
- Беру на заметку, - туманно обещаю я. - Сценка получится в стиле американских комедий. Вы, случайно, режиссером никогда не работали?
- С малолетства кручу баранку… А что?
- Здорово получается придумывать разные смешные ситуации…
Мы шепчемся, до предела понизив голоса, и все же "такелажник" почуял, что разговор идет о нем. Злобно сверкнул глазами, добрался до своей кровати и свалился на нее, отирая со лба мнимый пот.
- Потрудился - вира, пора и помайнать, - сообщил он, не глядя по сторонам. - Скоро выписка, нужно потренироваться…
- Вот тебе, батя, и режиссер и актер…
К одиннадцати часам палата преображается. Алексей Федорович тихо беседует в своем закутке с сыном и невесткой. Невестка, совсем еще девочка, пугливо оглядывает палату, будто попала в зверинец, наполненный зверьми-уродами. Особое внимание к Гене. Наталкиваясь взглядом на место, где у нормальных людей находятся ноги, испуганно моргает и отводит глаза.
Петро бережно усадил рядом с кроватью старушку-мать. Она, поминутно вытирая слезящиеся глаза, заботливо оглаживает сына ласковыми словами, стыдливо подсовывает шоколадку.
К моему соседу заявились друзья. Судя по разговору, такие же шоферюги. Мат сыплется ливнем. Из карманов выглядывают горлышки плохо спрятанных бутылок. Насильно уводят его в холл, откуда доносятся полутрезвые их голоса, взрывы хохота. К Гене никто не пришел. Ни жена, ни брат. Все понятно - родня носится по городу и области в поисках богадельни или пансионата для увечных, им сейчас не до свиданий. Подпирают сроки. До выписки, обещанной начальником отделения, остается меньше недели.
Калека лежит на спине и грустно разглядывает потолок. Улыбка, добрая, наивная слиняла с его лица, обнажив болезненную бледность. Нос заострился, бесцветные глаза тускло поблескивают, пальцы рук нервно перебирают край одеяла.
Ко мне тоже никто не пришел. Наташе вход в больницу строго заказан. Гошев появиться не может. Его трансформация в невропатолога, потом терапевта в перспективе - в "племянника" равнозначна окончательному провалу. Если он уже не произошел с подачи Нефедовой…
Белой птицей радостно влетает Мариам. При виде пустой койки Фарида недоуменно оглядывается. Где же парень? Почему его нет ни на месте, ни в коридоре?
Разминулись бедные влюбленные…
- Чего оглядываешься? - фырчит Алексей Федорович, нагло держа на виду горящую сигарету. Дескать, ничего со мной не сделаешь, поскольку - суббота, посетителей постесняешься. - Ищет тебя Фаридка, ног язвенных под собой не чует. Небось, побежал к воротам, оглашенный… Ну, что за народ пошел, скажи на милость…
- Точно, - отрывается от беседы с матерью разнеженный Петро. - Все - майна да майна…
- Фариду нельзя много ходить, - пытается объяснить свое беспокойство девушка. - Ноги у него больные…
- А у меня, что, здоровые? - откидывает одеяло куряка. - Почему-то никто обо мне не заботится… Вишь, сынок, какое у нас в больнице равноправие? Аж тошнит! Одному - бублик, другому - дырка от бублика… Кто это сказал? - Ничем не заполненная пауза. - Бревно ты неошкуренное, сынок. Маяковский выразился. Кормил-поил дурака, а он ни внука сделать, ни поэзию запомнить…
В палату заглядывает Фарид. При виде девушки на его губах расцветает радостная улыбка.
- Вот ты где! Как же мимо меня проскользнула? Я спускался в вестибюль, всех спрашивал…
- Над твоей головой пролетела, - тоже смеется Мариам, - возьми передачу… подарок…
Фарид принимает из рук девушки аккуратно перевязанный розовой ленточкой пакет, жмурится от удовольствия. Не стесняясь окружающих, обнимает медсестру. Не страстно, не крепко - бережно. Словно она не человек, а распустившаяся роза, которая при грубом обращении потеряет свои лепестки.
Мариам смеется, вырывается из объятий парня, часто-часто колотит кулачками по его широкой груди.
- Как тебе не стыдно… Люди смотрят… Отпусти, слышишь? Немедленно отпусти!
- Зачем стесняться, да? - не выпускает ее Фарид. - Зачем притворяться? Они все знают, я рассказал…
- Отпусти!
Это уже не игра - Мариам всерьез рассердилась. Растерявшийся парень выпускает ее из объятий.
- Что рассказал? - подбоченясь, спрашивает она. - Говори - что?
В вопросе звучит обида и недовольство. Дескать, знаем мы вас, мужиков, все друг другу выкладываете, бесстыжие, и то, что было, и то, чего не было. А ты потом - красней, оправдывайся.
Я понимаю Мариам. Во все времена любовь касается только двоих, вход остальным запрещен. Во всяком случае, противопоказан. Даже в молодости возмущался трепачами, слюняво повествующими о своих победах над женщинами. Теперь, на склоне лет, - тем более.
- Как, что рассказал? - удивляется Фарид нелепому, по его мнению, вопросу и, не выдержав серьезного тона, хохочет, закинув назад кудрявую голову. - Поженимся, сказал, пацанят заведем… Разве неправда, а? Зачем стесняешься, почему краснеешь? Любим друг друга, разве стыдно?… Лучше признайся, - понижает голос парень, не совсем, а так, чтобы мы слышали каждое слово. - Может, уже первый пацаненок зашевелился, а? Признайся, пожалуйста, порадуй…
Лицо Мариам не просто краснеет - багровеет. Даже шея, выглядывающая из-под воротничка блузки, покрывается пятнами. Она смущенно улыбается, и я вижу в этой улыбке радость и счастье. Еще бы - она любит и любима!
- Отстань! Как тебе не стыдно…
- Не отстану! - уже в полный голос восклицает Фарид. - Никогда в жизни не отстану, вот умру, тогда - пожалуйста…
Я спохватился. Сцена любви и преданности на какое-то время заслонило главное: кто же в палате воровской авторитет?
Бегло огляделся.
Гена все так же смотрит в потолок. По-моему, за время нахождения в палате он изучил каждую трещину, с каждым пятном завел дружбу. Калека не грустит и не радуется, происходящее в палате проходит мимо его сознания. Единственное, что его тревожит - почему не пришла жена.
Куряка жадно поедает яблоки. Сын и невестка маются, не решаясь уйти и не зная, о чем говорить с родителем.
Петро… Вдруг я перехватил взгляд "такелажника", нацеленный на счастливых влюбленных. Всегда тусклый и мутный, а сейчас в нем - злой, насмешливый огонек. Любитесь, облизывайтесь, недолго вам остаётся радоваться… Так не вяжется злобная насмешка с болезненным, страдающим человеком, что я поневоле вздрогнул. Кажется, Петро почувствовал мое удивление. Тут же перевел взгляд на мать, что-то заботливо спросил. Та ответила…
Сергей все еще веселился с друзьями-собутыльниками в холле.