Оливер просмотрел огромное количество аккуратно подписанных катушек с пленкой, которые лежали на полке, и обнаружил среди них бесчисленные выпуски немецкой кинохроники за период с 1933 по 1945 год, записи речи Геббельса во Дворце спорта, фильмы об Имперском съезде НСДАП в Нюрнберге, фильмы Лени Рифеншталь "Триумф воли", "Бури над Монбланом" и прочий раритет, за который коллекционеры заплатили бы целое состояние. Боденштайн выключил кинопроектор.
- Очевидно, он просматривал эти фильмы со своими гостями. - Пия указала на три использованных бокала, две пустые бутылки из-под вина и переполненную пепельницу, которые стояли на столике между рядами.
Она осторожно взяла бокал и стала его внимательно рассматривать. Ее предположение подтвердилось: остатки жидкости на дне бокала еще не высохли. Боденштайн вернулся в холл и позвал сотрудника службы по сохранности следов в подвал, затем последовал за Пией в следующее помещение. Его обстановка на пару секунд лишила их дара речи.
- О господи! - с отвращением выдавила из себя Пия. - Это декорации фильма?
Это было помещение без окон, которое из-за имитации деревянных балок на потолке и темно-красного коврового покрытия казалось еще ниже, чем оно было в действительности, а доминировал здесь массивный письменный стол из темного красного дерева. До потолка возвышались книжные стеллажи, стояли шкафы для документов, тяжелый сейф, а на стенах висело знамя со свастикой и множество фотографий в рамках с изображением Адольфа Гитлера и других нацистских бонз. В отличие от верхней части дома, которая казалась безликой и необжитой, здесь царили следы и свидетельства долгой человеческой жизни. Пия рассмотрела повнимательнее одну из фотографий и содрогнулась.
- На этой фотографии есть личная дарственная надпись Гитлера. Мне кажется, что я нахожусь в бункере под Рейхсканцелярией.
- Осмотрите получше письменный стол. Если мы и найдем какую-то зацепку, то именно здесь.
- Слушаюсь, мой фюрер! - Пия встала навытяжку.
- Оставьте шутки.
Боденштайн осмотрелся в переполненном различными предметами, мрачном помещении, которое вызывало у него клаустрофобические ощущения. Сделанное Кирххоф сравнение с бункером не было таким уж далеким от истины. В то время как Пия, сев за письменный стол, начала с отвращением выдвигать один ящик за другим, Боденштайн брал без разбора с полок толстые папки и фотоальбомы и листал их.
- Боже мой, что это? - В комнату вошел Крёгер из отдела криминалистической техники.
- Жуть, да? - Пия мельком взглянула на него. - Вы не могли бы упаковать весь этот скарб, чтобы взять его с собой, если уже все сфотографировали? У меня нет желания дольше, чем нужно, оставаться в этой дыре.
- Для этого нам нужен грузовик. - Крёгер без особого восторга огляделся и скорчил гримасу.
Во втором ящике сверху Пия наткнулась на тщательно подшитые выписки со счетов различных банков. Герман Шнайдер исправно получал пенсию, но, кроме того, выписки швейцарского банка свидетельствовали о том, что на его счет регулярно поступали платежи в размере пяти тысяч евро в месяц. Актуальная сумма на данном счете составляла 172 тысячи евро.
- Шеф, - сказала Пия, - кто-то каждый месяц переводил ему пять тысяч евро. KMF. Что это может означать? - Она подала ему одну из распечаток.
- Министерство военных дел во Франкфурте, - предположил Крёгер.
- Счет моего фюрера, - пошутил его коллега.
Боденштайн почувствовал, как усилилось неприятное ощущение, которое он испытывал внутри себя, так как связь между двумя событиями больше не вызывала сомнений. Приглашение, найденное наверху, в кухне, платежи от KMF, роковое число, которое преступник оставил и на одном, и на другом месте преступления. Настало время нанести визит весьма уважаемой даме, даже если все окажется чистой случайностью.
- КМФ означает "Кальтензее - машиностроительный завод", - сказал Оливер Пие, понизив голос. - Шнайдер был знаком с Верой Кальтензее. Как и Гольдберг.
- Очевидно, что у нее были достаточно богатые друзья, - ответила Пия.
- Но мы абсолютно не знаем, были ли они действительно ее друзьями, - высказал свои сомнения Боденштайн. - Вера Кальтензее пользуется безупречной репутацией, в ее непогрешимости вообще нет никаких сомнений.
- Репутация Гольдберга тоже была безупречной, - сказала Пия невозмутимо.
- Что вы хотите этим сказать?
- То, что не все бывает так, как это кажется на первый взгляд.
Боденштайн задумчиво смотрел на выписки со счета.
- Я боюсь, что в Германии есть еще тысячи людей, которые в юности симпатизировали нацистам или сами были ими, - сказал он. - Все это было всего лишь шестьдесят лет назад.
- Это ничего не оправдывает, - ответила Пия и поднялась. - И этот Шнайдер был не просто приверженцем. Он был настоящим нацистом. Посмотрите только вокруг.
- Но мы не можем автоматически исходить из того, что Вера Кальтензее тоже знала о нацистском прошлом двух своих знакомых, - сказал Боденштайн и вздохнул. Его переполняло мрачное предчувствие. Даже если репутация Веры Кальтензее безупречна, но, как только пресса свяжет ее имя с "коричневой чумой", к ней неизбежно прилипнут соответствующие ярлыки.
Он вышел из автобуса в Кёнигштайне на Паркплатц и не спеша побрел по пешеходной зоне. Это было приятное чувство - осознавать, что у тебя есть деньги. Роберт Ватковяк с удовлетворением смотрел на свое отражение в витринах. На деньги дяди Германа он решил в первую очередь вылечить зубы. С новой стрижкой и в костюме он больше не выделялся из общей массы. Никто из прохожих не оборачивался на него, качая головой. Это было еще более радостное ощущение. Если говорить честно, то жизнь, которую Роберт в большей или меньшей степени был вынужден вести, ему опостылела. Ему нужны были постель, душ и комфорт, в котором он жил раньше, и ему было омерзительно пристраиваться у Мони. Вчера она опять подумала, что он будет просить ее дать ему место для ночлега в ее квартире, но ошиблась. И хотя она была лживой подстилкой, которая за деньги готова предоставить каждому свои услуги, она хотела стать лучше. Надо согласиться, что она неплохо выглядела, но когда она открывала рот, сразу было понятно, что это неотесанная баба, особенно если напивалась. Пару недель назад она спровоцировала его таким образом в подобном притоне перед приятелями, и он ей как следует врезал. Тогда она наконец заткнулась. После этого Роберт каждый раз прибегал к кулакам, если ему что-то приходило на ум, а иногда даже вовсе без причины. Ему нравилось иметь над кем-то власть.
Ватковяк свернул в сторону курортного парка и, пройдя мимо виллы Боргнис, пошел в направлении ратуши. Какое-то время он использовал пустой дом возле киоска лото в качестве пристанища. Владелица молча терпела его присутствие.
Правда, там все в пыли и грязи, но было электричество туалет и душ - все лучше, чем спать где-нибудь под мостом.
Вздохнув, Роберт растянулся на матраце в комнате на верхнем этаже, сбросил с ног обувь и достал из рюкзака банку пива, которую опустошил в два приема, после чего громко рыгнул. Затем опять влез в рюкзак и улыбнулся, когда его пальцы коснулись холодного металла. Старик не заметил, как он сунул его в рюкзак. Пистолет наверняка стоит целое состояние. Настоящее оружие времен Второй мировой войны продавали по бешеным ценам. Были чудаки, которые за оружие, которым уже был кто-то убит, легкомысленно выкладывали двойную или тройную цену. Роберт достал пистолет и стал его задумчиво рассматривать. Он просто не мог устоять. В некотором смысле у него было уверенное чувство, что в его жизни постепенно все изменится к лучшему. Завтра он получит деньги по чекам и пойдет к стоматологу. Или послезавтра. А сегодня вечером пойдет в этот притон. Может быть, там будет тот тип, который торгует всякими военными причиндалами.
В Фишбахе Боденштайн свернул на перекрестке направо и поехал по трассе В455 в направлении Эппштайна. Он решил сразу поговорить с Верой Кальтензее, прежде чем его шеф по каким-нибудь тактическим соображением сможет этому воспрепятствовать. По дороге он думал о женщине, которая, несомненно, относилась к самым влиятельным особам в их регионе, и одно ее присутствие повышало престиж любого мероприятия. Вера Кальтензее была урожденной баронессой Цойдлитц-Лауенбург и в далекие времена лишь с одним чемоданом и младенцем на руках бежала из Восточной Пруссии на Запад. Там она спустя некоторое время вышла замуж за предпринимателя из Хофхайма Ойгена Кальтензее, и они вместе превратили машиностроительный завод Кальтензее в концерн мирового уровня. После смерти мужа Вера взяла на себя руководство предприятием и одновременно стала принимать участие в различных благотворительных организациях. Как великодушный спонсор и организатор сбора пожертвований она снискала большое уважение не только в Германии. Ее фонд "Ойген-Кальтензее" проводил спонсорскую работу в области искусства, культуры, защиты окружающей среды и памятников искусства, оказывал помощь нуждающимся людям своими многочисленными социальными проектами, которые большей частью она разрабатывала сама.
Мюленхоф, родовое поместье семейства Кальтензее, скрывался в долине между Эппштайном и Лорсбахом, за густой живой изгородью и высоким черным железным забором с заостренными наконечниками золотистого цвета. Боденштайн свернул к въезду. Двустворчатые въездные ворота были широко раскрыты. Вдали среди похожего на парк сада располагался жилой дом, а слева от него - историческое здание мельницы.
- О, можно только позавидовать! - воскликнула Пия при виде зеленых газонов, кустарников с опорами и тщательно ухоженных цветников. - Как только это у них получается?
- С помощью многочисленных садовников, - ответил сухо Боденштайн. - Я не думаю, что по этим газонам разрешается бегать какой-нибудь живности.
Пия ухмыльнулась. У нее дома в Биркенхофе животные постоянно бродили там, где им не следовало быть: собаки - в пруду, где плавали утки, лошади - в саду, утки и гуси - на ознакомительной прогулке по дому. После последней экскурсии ее стада в перьях Пие пришлось всю вторую половину дня потратить на то, чтобы ликвидировать серьезные последствия их присутствия в комнатах. Хорошо хоть, Кристоф не особенно капризен в этом отношении.
Боденштайн остановился перед наружной лестницей в дом. Когда они вышли из машины и осмотрелись, из-за дома вышел мужчина. У него были седые волосы и длинное узкое лицо. Пия сразу обратила внимание на его меланхолические глаза отшельника. Очевидно, он был садовником, так как на нем был комбинезон на бретелях, а в руках он держал ножницы для подрезания роз.
- Чем я могу вам помочь? - спросил он, смерив их недоверчивым взглядом.
Боденштайн предъявил свое полицейское удостоверение.
- Мы из уголовной полиции Хофхайма и хотели бы поговорить с госпожой Кальтензее.
- Понятно. - Мужчина деловито покопался в нагрудном кармане своего комбинезона и, достав очки для чтения, стал внимательно изучать удостоверение Боденштайна. Затем на его лице появилась вежливая улыбка. - Я здесь сталкиваюсь с самыми невообразимыми вещами, если сразу не закрою ворота. Многие люди думают, что это гостиница или гольф-клуб.
- Я этому не удивляюсь, - ответила Пия, глядя на цветники с цветущими кустарниками и розами и на искусно обрезанную изгородь из самшита. - Именно так это и выглядит.
- Вам нравится? - Мужчине это явно польстило.
- О да! - кивнула Пия. - Вы все это делаете один?
- Иногда мне помогает сын, - скромно признался он, наслаждаясь восхищенными отзывами Пии.
- Скажите, где нам найти госпожу Кальтензее? - прервал Боденштайн свою коллегу, прежде чем она смогла пуститься в профессиональную дискуссию об удобрениях или уходе за розами.
- О, конечно. - Мужчина улыбнулся извиняющейся улыбкой. - Я сейчас же ей сообщу. Как, вы сказали, ваше имя?
Боденштайн дал ему свою визитную карточку, и мужчина исчез в направлении входной двери.
- В отличие от парка дом довольно обветшалый, - констатировала Пия.
С близкого расстояния он не выглядел таким роскошным, как издали. Покрытая пятнами штукатурка была повреждена и отслоилась, на многих участках была видна каменная кладка.
- С исторической точки зрения дом не имеет такого значения, как другие постройки здесь, - пояснил Боденштайн. - Это владение известно прежде всего своей мельницей которая впервые упоминается в документах в тринадцатом веке, если я не ошибаюсь. До начала двадцатого века она принадлежала семье Штольберг-Вернингероде, которая также владела замком Эппштайн, прежде чем в 1929 году она подарила его городу Эппштайн. Кузен Вернингероде женился на дочери из семейства Цойдлитц, и таким образом это поместье перешло во владение Кальтензее.
Пия обескураженно смотрела на своего шефа.
- Что такое? - спросил он.
- Откуда вы все это знаете? И какое отношение эти Верниге… короче, эти люди и Цойдлиц имеют к Кальтензее?
- Вера Кальтензее - урожденная Цойдлитц-Лауенбург, - проинформировал Боденштайн свою коллегу. - Я забыл вам это сказать. Все остальное - просто знание краеведения.
- Ну, понятно, - кивнула Пия. - Такие фундаментальные подробности обладатели "голубых кровей", вероятно, заучивают наизусть одновременно с Готским альманахом.
- Я слышу в ваших словах саркастические нотки, - сказал Оливер и ухмыльнулся.
- Я вас умоляю!.. - Пия подняла обе руки. - А, вот уже идет холоп милостивой госпожи. Как следует его поприветствовать? Сделать книксен?
- Вы невыносимы, фрау Кирххоф.
Марлен Риттер, урожденная Кальтензее, рассматривала скромное золотое кольцо на безымянном пальце своей правой руки и улыбалась. У нее все еще кружилась голова от того стремительного темпа, с которым ее жизнь за последние недели и месяцы в корне изменилась к лучшему. Собственно, после развода с Марко она смирилась с тем, что до конца своих дней останется одинокой. Она унаследовала от своего отца коренастую фигуру, и еще ужаснее для любого потенциального поклонника была ее ампутированная голень. Но не для Томаса Риттера! В конце концов, он знал ее с детства и пережил всю драму вместе с ней: запрещенная любовная связь с Робертом, несчастный случай с тяжелыми последствиями, страшный скандал, который глубоко потряс всю семью. Томас навещал ее в больнице, возил ее на приемы к врачу и на физиотерапию, когда у родителей не было времени. Он всегда находил для несчастной полной девушки, каковой она была, утешительные и взбадривающие слова. Да, несомненно, Марлен уже тогда была в него влюблена.
Когда она случайно встретила его в декабре прошлого года, он явился ей как Божий знак. Томас плохо выглядел, казался почти опустившимся, но был, как всегда, очень предупредительным и обаятельным. Он ни разу не сказал ни одного плохого слова в адрес ее бабушки, хотя у него были все основания ее ненавидеть. Марлен точно не знала, что именно после восемнадцати лет привело к разрыву Томаса с ее бабушкой - об этом в ее семье строили лишь тайные догадки, - но она очень сожалела об этом, так как Томас был совершенно особенным человеком. Именно с бабушкой и их отношениями было связано то, что у него больше не было ни малейшего шанса получить во Франкфурте приличную работу, которая соответствовала бы его квалификации.
Почему он просто не уехал из города, чтобы начать все сначала где-то в другом месте? Вместо этого Томас еле сводил концы с концами, работая свободным журналистом. Его маленькая квартира в жилом блоке в районе Франкфурта Нидеррад была производившей удручающее впечатление дырой. Марлен настаивала на том, чтобы он переехал к ней, но он возражал, так как не хотел сидеть у нее на шее. Это ее очень умиляло. Ее не волновало, что у Томаса практически не было ничего, кроме того, что было на нем. Это была не его вина. Она любила его от всего сердца, любила находиться с ним рядом, спать с ним. И она радовалась их будущему ребенку. Марлен не сомневалась в том, что ей удастся опять примирить между собой Томаса и бабушку. В конце концов, Вера ей еще никогда ни в чем не отказывала.
На ее мобильнике прозвучал специальный сигнал, который означал, что это был Томас. Он звонил минимум по десять раз в день, чтобы поинтересоваться, как у нее дела.
- Как у тебя дела, дорогая? - спросил он. - Чем вы оба занимаетесь?
Марлен улыбнулась при намеке на дитя в ее животе.
- Мы лениво валяемся на диване, - ответила она. - Я хочу немного почитать. А что делаешь ты?
В редакции газеты в праздничные дни тоже работали. Томас добровольно вызвался работать первого мая вместо своего коллеги, у которого была семья и дети. Марлен считала это характерной чертой его характера. Томас был чутким и бескорыстным человеком.
- Мне здесь нужно сделать еще пару важных дел, - вздохнул он. - Мне очень жаль, что я оставил тебя сегодня в одиночестве на весь день, но зато в выходные я буду свободен.
- Не беспокойся обо мне. У меня все в порядке.
Они поговорили еще некоторое время, но потом Томас был вынужден закончить разговор. Испытывая радостное чувство, Марлен вновь стала рассматривать кольцо на своем пальце. Потом откинулась назад, закрыла глаза и подумала о том, как она счастлива с этим человеком.
Доктор Вера Кальтензее ожидала их в холле. Это была ухоженная дама с белыми, как снег, волосами и живыми голубыми глазами на загорелом лице, на котором долгая жизнь оставила сетку глубоких морщин. Она держалась очень прямо. Единственной уступкой ее возрасту была трость с серебристой ручкой.
- Входите. - Ее улыбка была искренней, а низкий голос слегка дрожал. - Мой дорогой Моорманн сказал мне, что вы хотели поговорить со мной по какому-то важному делу.
- Да, это правда. - Боденштайн подал ей руку и ответил на ее улыбку. - Оливер фон Боденштайн, уголовная полиция Хофхайма. Моя коллега Пия Кирххоф.
- Так вы достойный зять моей дорогой подруги Габриэлы? - констатировала она и стала его испытующе рассматривать. - Она расхваливает вас на все лады. Я надеюсь, что мой подарок к рождению вашей малышки вам понравился?
- Разумеется. Огромное спасибо. - Боденштайн при всем своем желании не мог вспомнить про подарок Веры Кальтензее к рождению Софии, но предполагал, что Козима по достоинству оценила его в благодарственном письме.
- Добрый день, фрау Кирххоф, - Вера Кальтензее повернулась к Пие и подала ей руку, - рада с вами познакомиться. Она немного наклонилась вперед. - Я еще никогда не встречала такую симпатичную женщину-полицейского. Какие же у вас красивые голубые глаза, моя дорогая!
Пия, которая, собственно, всегда с недоверием относилась к комплиментам, невольно почувствовала себя польщенной и смущенно засмеялась. Она предполагала, что эта всем известная и очень богатая женщина отнесется к ней с пренебрежением или вовсе не обратит на нее никакого внимания, и была приятно удивлена, насколько Вера Кальтензее была обычной и непретенциозной дамой.