- Да, спасибо. Я понаблюдаю, - ответил Новак с отсутствующим взглядом. "Что я должен ответить на эсэмэс? Просто проигнорировать? Выключить мобильник и напиться со старыми приятелями?" Он сидел как парализованный на скамье, обхватив рукой бокал с согревшимся за это время пуншем, неспособный ясно мыслить.
- Это только мое предположение. Так, между нами, раз уж мы друзья, - пробормотал Витхёльтер, опрокинул кружку пива и, залпом выпив ее, громко рыгнул.
- Ты прав. - Новак встал. - Я пойду, поищу ее.
- Да, давай, старина…
Тина никогда и ни за что не связалась бы с Хайко Шмидтом или с кем-нибудь еще, к тому же Маркусу это было совершенно безразлично, но он воспользовался возможностью, чтобы покинуть компанию. Он пробирался через толпу вспотевших тел, постоянно кивая кому-то из знакомых и надеясь, что не попадет в объятия своей жены или какой-нибудь из ее подруг. Когда он понял, что больше не любит Тину? Маркус сам не знал, что изменилось. Должно быть, дело было в нем, так как Тина оставалась такой же, как и прежде.
Новак незаметно вышел из шатра и пошел более коротким путем через пивную, которая принадлежала спортивному обществу. Когда он понял, что допустил ошибку, было уже поздно. Его отец, который сидел со своими приятелями за стойкой, как, впрочем, почти каждый вечер, уже его заметил.
- Эй, Маркус! - Манфред Новак тыльной стороной руки вытер с усов пену от пива. - Иди сюда!
Маркус почувствовал, как в нем все сжалось, но последовал призыву. Он понял, что его отец уже изрядно пьян, и внутренне приготовился. Бросил быстрый взгляд на часы, висевшие на стене, которые показывали половину двенадцатого.
- Кружку пшеничного пива для моего сына! - распорядился его отец гремящим голосом, затем обратился к другим пожилым мужчинам, которые все еще ходили в спортивных костюмах и кроссовках, хотя их скромные спортивные достижения были сделаны еще несколько десятков лет назад: - Мой сын стал знаменитостью! Он восстанавливает Старый город во Франкфурте, дом за домом! Вас это удивляет, не так ли?
Новак-старший хлопнул Маркуса по спине, но в его глазах не было ни одобрения, ни гордости, а лишь чистая насмешка. Он таким образом продолжал издеваться над ним, и Маркус не вымолвил ни слова, что еще больше разгорячило отца. Мужчины ухмылялись. Они прекрасно знали о банкротстве строительной фирмы Новака и об отказе Маркуса принять предприятие, так как в таком местечке, как Фишбах, ничего нельзя было скрыть, тем более такое серьезное поражение. Официант поставил пиво на стойку, но Маркус к нему не прикоснулся.
- За здоровье! - крикнул отец и поднял бокал.
Все выпили, кроме Маркуса.
- В чем дело? Ты считаешь себя выше того, чтобы с нами выпить, так, что ли?
Маркус разглядел вспыхнувшую от выпитого алкоголя ярость в глазах своего отца.
- У меня нет желания слушать дальше твои идиотские разглагольствования, - сказал он. - Расскажи это своим друзьям, если тебе так этого хочется. Может быть, тебе кто-нибудь поверит.
Долгое время сдерживаемая злоба его отца вылилась в попытку дать своему младшему сыну пощечину, как часто бывало раньше. Но алкоголь замедлил его движения, и Маркус уклонился от удара, не прилагая особых усилий. Без капли сочувствия он смотрел, как его отец, потеряв равновесие, вместе с табуретом с грохотом повалился на землю, и прежде чем тот поднялся на ноги, вышел на улицу. За дверью пивной он глубоко вздохнул, быстрыми шагами пошел через парковочную площадку, сел в автомобиль и, взвизгнув шинами, дал газу. Но не проехал и двухсот метров, как его остановила полиция.
- Ну как, полицейский посветил ему в лицо карманным фонариком, - хорошо "встретили май"?
Вопрос прозвучал язвительно. Он узнал этот голос. Зигги Нитшке играл за спортивное общество Руппертсхайна в первой команде, когда Маркус уже в течение нескольких лет был лучшим бомбардиром окружной лиги.
- Привет, Зигги, - сказал он.
- А, смотри-ка, Новак. Господин предприниматель. Пожалуйста, права и документы на автомобиль.
- У меня их с собой нет.
- Ах, какая досада, - издевался Нитшке. - Тогда выходите.
Маркус вздохнул и послушно вышел из машины. Нитшке никогда его не любил - главным образом потому, что как футболист он был классом ниже. Его задержание, должно быть, вызывало в Нитшке чувство глубокого удовлетворения.
Маркус беспрекословно смирился с тем, что с ним обращаются как с преступником, совершившим опасное преступление. Они проверили его на алкотестере и, очевидно, были разочарованы, когда на дисплее прибора появился нуль.
- Наркотики? - Так легко Нитшке не собирался его отпускать. - Что курили? Или нюхали?
- Хватит нести чушь, - ответил Маркус, который не хотел затевать скандал. - Я этим никогда не занимался. Ты это прекрасно знаешь.
- Попрошу без фамильярностей. Я при исполнении. Для вас я полицейский Нитшке, понятно?
- Да пусть едет, Зигги, - сказал вполголоса его коллега.
Нитшке свирепо посмотрел на Маркуса и стал напряженно размышлять, как еще он мог бы взять его в оборот. Такой возможности, как эта, он ждал бы всю свою оставшуюся жизнь.
- Завтра, не позднее десяти утра, вы должны предъявить моим коллегам в отделении полиции Келькхайма ваши права и документы на автомобиль, - сказал он наконец. - Давай, убирайся отсюда. Тебе повезло.
Не сказав больше ни слова, Маркус сел в автомобиль, завел мотор, пристегнул ремень и тронулся с места. Все благие намерения растворились в воздухе. Он взял свой мобильник и написал короткий ответ: Я еду. До скорого.
Вторник, 1 мая 2007 года
Пальцы Боденштайна нетерпеливо барабанили по рулю. В Эппенхайне был обнаружен труп мужчины, но единственная улица, которая вела в отдаленную часть города, была перекрыта полицией. Участники велогонки "Вокруг башни Хеннингер" второй раз за это утро пытались взять крутой подъем, ведущий из Шлоссборна в Руппертсхайн. Сотни людей собрались на обочине дороги и перед видеоэкранами на узком повороте у Цауберберга. Наконец показались первые велогонщики. Лидер просвистел мимо, как пурпурное облако, затем появилась основная группа гонщиков в костюмах всех цветов радуги. Между ними, рядом и позади группы плотно двигались автомобили обеспечения, а в воздухе кружил вертолет гессенского телевидения, транслировавший в прямом эфире всю гонку.
- Я не могу себе представить, что это здоровый вид спорта, - сказала Пия Кирххоф, сидевшая рядом, на месте пассажира. - Они ведь едут в облаке выхлопных газов от сопровождающих их автомобилей.
- Спорт - это убийство, - подтвердил Боденштайн, у которого спортсмены-профессионалы вызывали почти такие же чувства, как и религиозные фанатики.
- Во всяком случае, велосипедисты. И в первую очередь - мужчины. Я недавно где-то читала, что мужчины, которые часто ездят на велосипеде, становятся импотентами, - сказала Пия и без всякой связи добавила: - Коллега Бенке, впрочем, занимается велоспортом в обществе "Йедерменнер". Как-никак он проезжает стокилометровые дистанции по горам.
- Как я должен это понимать? Вы владеете инсайдерской информацией о состоянии здоровья Бенке, которую от меня скрываете? - Боденштайн не мог подавить веселую ухмылку. Отношения Пии Кирххоф и Бенке все еще не были абсолютно безоблачными, хотя, начиная с минувшего лета, открытая враждебность постепенно сменилась коллегиальным признанием.
Только сейчас Пия поняла, что она сказала.
- Ради бога, ничего подобного, - она смущенно засмеялась. - Дорога свободна.
Никто из тех, кто был знаком со старшим комиссаром Оливером фон Боденштайном, не мог бы и предположить, как он в глубине души был падок на любого рода сплетни и пересуды. Чисто внешне шеф Пии, всегда носивший костюмы и галстуки, производил впечатление беспристрастного мужчины, который с аристократической вежливостью игнорировал частную жизнь других людей. Но это было заблуждением. В действительности его любопытство было прямо-таки неутолимым, а память - блестящей. Возможно, комбинация этих двух свойств характера делала Боденштайна блистательным сотрудником уголовной полиции, каким он, несомненно, и являлся.
- Пожалуйста, только не говорите это Бенке, - попросила Пия. - Он не сможет правильно понять.
- Я должен еще раз хорошо это обдумать, - сказал Боденштайн, ухмыльнувшись, и его "БМВ" взял курс на Эппенхайн.
Маркус Новак ждал в машине, пока его семья выйдет из дома и уедет - сначала его родители, потом его брат с семьей и наконец Тина с детьми. Насколько он знал, они все вместе поедут сейчас на велогонку, то есть будут какое-то время отсутствовать, и это было ему на руку. Они никогда не пропускали велогонку, даже если веселились до зари - надо было сохранять видимость приличий.
Сегодня утром Маркус уже пробежал двенадцать километров, свой обычный маршрут через Райс до имения Боденштайн, вверх в направлении Руппертсхайна и, сделав большую дугу через лес, назад. Бег обычно расслаблял его и делал голову ясной, но сегодня Маркуса мучили угрызения совести, и он не мог избавиться от сильного чувства вины. Он опять сделал это, хотя точно знал, что за это будет гореть в самом страшном аду.
Маркус вышел из машины, открыл входную дверь и помчался вверх по лестнице в свою квартиру на втором этаже. Одно мгновенье он стоял с опущенными руками посреди гостиной. Все выглядело как всегда ранним утром. Стол после завтрака еще не был убран, кругом валялись игрушки. При виде хорошо знакомой обстановки у него на глазах навернулись слезы. Это был уже не его мир, и никогда им больше не будет! Откуда так внезапно возник этот неясный порыв, это желание недозволенного? Тина, дети, друзья и семья - почему он все это поставил на кон? Неужели все это больше не имело для него никакого значения?
Новак вошел в ванную и испугался, когда увидел в зеркале свое ввалившееся лицо и налитые кровью глаза. Существовал ли для него еще путь назад, если никому не было известно то, что он сделал? А хотел ли он вообще вернуться в прошлое? Раздевшись, Маркус встал под душ и открыл воду. Его пронизал холод. Ледяной холод. Расплата должна прийти. Он с трудом переводил дыхание, стиснув зубы, когда ледяная струя коснулась его разгоряченной кожи. Он не мог избавиться от мыслей о событиях прошлой ночи. Как он стоял перед Маркусом и смотрел на него с удивлением… нет, с испугом! Потом, не отводя взгляда, медленно опустился перед ним на колени, повернулся к нему спиной и, дрожа, стал ждать, когда… Зарыдав, Новак закрыл лицо руками.
- Маркус?
Он испуганно вздрогнул, когда через мокрое стекло увидел расплывчатую фигуру своей бабушки. Поспешно закрыл воду и обмотал бедра полотенцем, которое висело на стеклянной двери душевой кабины.
- Что с тобой? - спросила озабоченно Августа. - Что-нибудь случилось?
Он вышел из душевой кабины и встретился с ее испытующим взглядом.
- Я не хотел больше этого делать, - выкрикнул он в отчаянии. - Правда, бабушка, но… но я…
Маркус замолчал, напрасно пытаясь найти объяснение. Старая женщина обняла его. Сначала он воспротивился ее объятиям, но потом прислонился к ней, вдохнув ее хорошо знакомый запах.
- Зачем я это делаю? - прошептал он в отчаянии. - Я просто не знаю, что со мной произошло! Я не в себе?
Августа взяла его лицо в свои мозолистые руки и озабоченно посмотрела на него на удивление молодыми глазами.
- Не мучай себя так, мой мальчик, - сказала она тихо.
- Но я сам себя больше не понимаю, - ответил он сдавленным голосом. - И если кто-нибудь об этом узнает, то…
- Как об этом может кто-то узнать? Ведь тебя там никто не видел, не так ли? - Ее голос звучал заговорщически.
- Я… я думаю, нет. - Маркус покачал головой. Как могла бабушка с пониманием относиться к таким его поступкам?
- Ну вот. - Она отпустила его. - А сейчас одевайся и потом спускайся ко мне, я сделаю тебе какао и нормальный завтрак. Ты наверняка еще ничего не ел.
Маркус невольно улыбнулся. Это был рецепт его бабушки на все случаи жизни: еда всегда помогала. Когда он смотрел ей вслед, почувствовал, что немного успокоился.
Дом Германа Шнайдера был импозантным, но довольно старым бунгало с четырехскатной крышей, располагавшимся прямо на краю леса и окруженным довольно неухоженным садом. Труп был обнаружен гражданским дежурным Мальтийской службы помощи, который каждое утро навещал пожилого господина. Боденштайн и Пия Кирххоф пережили страшное дежавю. Мужчина стоял на коленях на плиточном полу в холле своего дома. Смертельная пуля пронзила его затылок. Все это очень напоминало казнь, как и в случае с Давидом Гольдбергом.
- Убитый - Герман Шнайдер, родился 2 марта 1921 года в Вуппертале. - Молодая веснушчатая девушка-полицейский, которая со своими коллегами первой прибыла на место преступления, уже получила достаточно основательную и объемную информацию. - После смерти жены, которая умерла пару лет назад, он жил здесь один, три раза в день его посещала служба по уходу, еду ему доставляли.
- Вы уже опросили соседей?
- Разумеется. - Старательная девушка бросила на Боденштайна немного недовольный взгляд. Как и везде в жизни, внутри полиции также существовало противостояние. Патрульные считают, что люди из уголовной полиции слишком высокого мнения о себе и смотрят на остальных свысока и в принципе, они не так уж и не правы.
- Соседка, которая живет прямо напротив, видела двоих мужчин, которые приходили к Шнайдеру около половины девятого. Примерно в начале одиннадцатого они ушли, при этом довольно громко шумели.
- Кто-то нацелился на пенсионеров, - заметил ее коллега. - Уже второй за неделю.
Боденштайн пропустил мимо ушей грубое замечание.
- Есть следы взлома?
- На первый взгляд нет. Похоже, что он сам открыл дверь своему убийце. В квартире тоже нет никакого беспорядка, - ответила девушка-полицейский.
- Спасибо, - сказал Оливер. - Удачной работы.
Пия и он натянули латексные перчатки и склонились над трупом старого мужчины. В сумеречном свете 40-ваттного светильника на потолке они одновременно увидели, что внешняя повторяемость событий - не случайность: в брызгах крови на обоях с цветочным узором кто-то написал пять цифр. 16145. Боденштайн посмотрел на свою коллегу.
- Этого, - сказал он решительно, - я не отдам.
В этот момент появился врач. Пия узнала его. Это был "гном", который полтора года тому назад производил осмотр трупа Изабель Керстнер. Гном, очевидно, тоже вспомнил то первое дело об убийстве, которое Пия и Боденштайн расследовали вместе, и изобразил на лице кислую улыбку.
- Позвольте, - промычал он не особенно вежливо. Или это был его склад характера, или он был злопамятен. Оливер высказал ему тогда свое мнение о его равнодушии довольно откровенно.
- Будьте осторожны и не уничтожьте следы, - ответил главный комиссар столь же невежливо и встретил в ответ на это свирепый взгляд. Кивком головы он показал Пие, чтобы она следовала за ним в кухню. Там спросил, понизив голос. - Кто его вызвал?
- Я думаю, коллеги из группы немедленного реагирования, - ответила Пия.
Ее взгляд остановился на маркерной доске рядом с кухонным столом. Она подошла ближе и взяла открытку из бумаги ручной выделки, которая была прикреплена к корковой панели среди квитанций, рецептов и нескольких почтовых открыток. На ней было написано "Приглашение". Она развернула открытку и от удивления присвистнула.
- Вы только посмотрите! - Она передала своему шефу открытку с приглашением.
Бунгало, сооруженное в начале семидесятых годов прошлого века, вобрало в себя всю стилистическую безвкусицу той эпохи, отразившуюся и в старомодной обстановке, констатировала Пия, обойдя дом. Гостиная отделана шпоном дуба в деревенском стиле, на стенах - безликие пейзажи, которые не позволяли сделать вывод о вкусе хозяев. Цветочный узор настенной плитки в кухне раздражал глаза, туалет для гостей был полностью выдержан в блекло-розовом цвете. Пия вошла в по-спартански обставленную спальню. На тумбочке рядом с кроватью Шнайдера стояли несколько флаконов с медикаментами, рядом лежала открытая книга. Это был зачитанный экземпляр собрания текстов графини Марьон Денхофф "Имена, которые больше никто не назовет".
- Ну как? - спросил Боденштайн. - Нашли что-нибудь?
- Ничего. - Пия пожала плечами. - Ни кабинета, ни письменного стола.
Труп Германа Шнайдера отправили в Институт судебной медицины, и сотрудники отдела криминалистической техники уже упаковывали свои инструменты; врач измерил ректальную температуру убитого и на основании полученных данных определил время наступления смерти - примерно час ночи. После этого он тоже удалился.
- Может быть, кабинет находится в подвале, - предположил Боденштайн. - Давайте спустимся вниз.
Пия последовала за своим шефом вниз по лестнице, ведущей в подвал. За первой дверью находилась котельная с современной установкой для отопления жидким топливом. В подвале рядом, на полках, стояли картонные коробки с аккуратными надписями, у другой стены в деревянных ящиках размещались бутылки с вином. Боденштайн внимательнее рассмотрел бутылки и одобрительно свистнул.
- Здесь хранится маленькое состояние.
Пия подошла к следующей двери. Она включила свет и в изумлении остановилась.
- Шеф! - крикнула она. - Вы должны это увидеть!
- Что там? - Боденштайн остановился позади нее в дверном проеме.
- Это похоже на кино. - Кирххоф рассматривала обтянутые темно-красным шелком стены, три ряда по пять удобных плюшевых кресел и закрытый черный занавес на другом конце на удивление большого помещения. У стены рядом с дверью стоял старомодный кинопроектор.
- Ну что ж, поглядим, что за фильмы смотрел старина в тихом уголке. - Боденштайн подошел к проектору, в который была вставлена катушка с пленкой, и нажал наугад пару кнопок.
Пия включила несколько переключателей рядом с дверью, и внезапно занавес стал смещаться в сторону. Оба испуганно вздрогнули, когда из невидимых динамиков раздались звуки ружейно-пулеметного огня и маршевая музыка. Они смотрели на экран. Танки двигались по заснеженной местности, в мерцании черно-белого изображения - ухмыляющиеся лица молодых солдат, которые расположились у зенитных пушек и пулеметных установок. На фоне серого неба - самолеты.
- Кинохроника, - сказала Пия удивленно. - Здесь, в своем частном кинотеатре он просматривал кинохронику? До чего надо было для этого дойти?
- Тогда он был молодым. - Боденштайн, который опасался найти здесь порноархив, пожал плечами. - Может быть, он просто любил вспоминать о том времени.