- Он не всегда разрешает. Смотря какой врач просит. А Михаилу Федоровичу никогда не отказывает.
- Значит, все они записаны по просьбе Ягодкина?
- Да.
С выписками из лечебных карточек поликлиники мы уезжаем. Улов невелик, но существен. Все пятеро выбраны Ягодкиным или по материальным соображениям, или с какой-то другой, пока еще неизвестной целью. Ее-то и необходимо выяснить. Как? Об этом мы размышляем уже на работе.
- Немцову, думаю, пока не беспокоить. Сначала выясним кое-какие детали ее биографии за последний год, - предлагает Жирмундский, - ее поведение на работе, область ее работы, близость к руководству или к секретным материалам института и, главное, что ее связывает с Ягодкиным. Роман или деловое сотрудничество?
- Резонно, - соглашаюсь я, - а Лаврову вызовем?
- Девчонка, фифочка. Может и проболтаться, - сомневается Саша.
- Опять резонно. Вопрос о Лавровой пока отложим.
- А трое мужчин - Челидзе, Шелест и Ермаков? Может быть, поискать их среди аристократов филателии? Передадим-ка розыски Чачину.
Мне не хочется засвечивать Чачина. Ведь любая, даже не официальная, справка его в канцелярии Общества филателистов может вызвать ненужное любопытство и разговоры. А задача у Чачина другая: незаметно вживаться в круг собирателей, стать в нем своим, примелькавшимся парнем, нащупать подходы к Ягодкину и вдруг да и найти что-то постороннее, не имеющее отношения к страсти коллекционера в его практике собирательства.
- Нет, - говорю я, - Чачина трогать не будем. Справимся об этих троих сами в канцелярии общества.
Нахожу телефон. Звоню. Отвечает женский голос. Прошу передать трубку кому-нибудь из руководителей общества.
- А никого нет. Я тут одна за всех и две девочки из типографии. Просматриваем эскизы новых марок, - отвечает тот же вежливый голос. - Что вы хотите?
- У вас есть под рукой список всех московских членов общества?
- Он у меня в столе.
- Запишите три фамилии, только не повторяйте их вслух, - диктую я, - и посмотрите, нет ли их в вашем списке. Я подожду у телефона.
Из положенной секретарем трубки доносится чуть приглушенный расстоянием другой женский голос: "Кто это говорит и чего ты мечешься?" - И тут же первый голос: "Отстань, не твое дело". Минуту спустя тот же голос адресуется уже ко мне.
- Есть все три ваши фамилии. А вы откуда говорите? - наконец-то интересуется девушка.
- Из газеты, - говорю я. - Есть задача: рассказать нашему многомиллионному читателю о филателистах. Очень он исстрадался без этого, многомиллионный читатель.
- Действительно важная задача, - смеется девушка.
Задача и вправду важная - наша задача, - но до ее решения пока далеко. Еще только формируются ее условия. Что дано и что надо найти. Мы знаем или, вернее, предполагаем, что надо найти, но дано нам для этого еще очень мало. Наблюдением за Ягодкиным установлено, что в пятницу он ездил на станцию технического обслуживания, где встречался с механиком Родионовым, потом толкался среди собирателей марок в магазине на Ленинском проспекте и заехал так часам к пяти в кафе "Националь" пообедать. Обедал он не один, а с молодым грузином или армянином, чем-то похожим на майора Томина из телевизионных "Знатоков". За столом они ничего друг другу не передавали, просто обедали, равнодушно, пожалуй, даже лениво переговариваясь. А в ночь с пятницы на субботу Ягодкин ночевал в доме номер один на улице Короленко.
Именно в этом доме, как выяснилось сегодня, живет Немцова Раиса Яковлевна.
12
Чачин вышел из дому, уже чувствуя себя в новой роли, но все же с волнующим и чуточку пугающим ощущением ее новизны.
Московское летнее утро всегда чудесно. Улицы чисты - только что прошли поливные машины, и асфальт, впитавший влагу, чуть потемнел, лакированные корпуса автомобилей сверкали на солнце всеми цветами спектра, прохожие не спешили - работа уже началась, и толкотня мешала только на перекрестках, и даже цветастые летние платья женщин казались Чачину почему-то ярче обычного, а запах цветущей липы вопреки законам природы будто отметал все запахи улицы.
Чачину недавно позвонил полковник Соболев и уточнил задание. Есть три человека - он назвал их, указав имена и возраст: Иван Сергеевич Ермаков, сорока пяти лет, Шелест Яков Ильич, двадцати девяти, и Челидзе Георгий Юстинович, которому уже перевалило за тридцать. Все трое - члены Общества филателистов, и все как-то связаны с Ягодкиным. Задача, как сформулировал ее Соболев, установить характер этих связей. Лучше всего для этого личное общение, но в крайнем случае пригодится информация и от других лиц, если таковые найдутся. Основная цель остается прежней: искать подходы к Ягодкину, возможность знакомства с ним и, если удастся, проникнуть в окружающую его компанию. Если будут интересоваться, где Чачин работает, следует отвечать, не вдаваясь в подробности, что служит, мол, секретарем у одного профессора из "почтового ящика". На придирчивые вопросы можно назвать и профессора. Это Никонов Иван Константинович, он депутат Верховного Совета СССР. К его работе в научно-исследовательском институте не имею никакого отношения, даже названия института не знаю, но охотно использовал возможность стать его секретарем в делах, связанных с депутатской деятельностью. Академик уже предупрежден, и на любой проверяющий звонок в его депутатскую канцелярию ответят, что такой-то Чачин действительно работает депутатским секретарем академика и сейчас находится в очередном отпуске. Вот тут и есть смысл прихвастнуть, что после отпуска шеф якобы обещал ему устроить туристскую поездку за границу.
Что увлекало Чачина в этом задании? Оперативная самостоятельность, возможность импровизации и поиска собственного решения в любой непредвиденной ситуации и - не исключено, - риск, риск, риск.
Чачин знал, куда идти. По Калининскому проспекту через Арбатскую площадь к колоннам Ленинской библиотеки, где на втором этаже в двух больших залах была развернута выставка лучших советских коллекций марок. Там нашлось место и для чачинского картона с полной серией, посвященной спасению челюскинцев, с портретами первых Героев Советского Союза, с марками, выпущенными в честь перелетов Чкалова и Громова из Москвы через полюс в Соединенные Штаты. А начинали картон несколько дореволюционных земских марок, считающихся особенно ценными у филателистов-любителей. Чачин не стремился лицезреть коллекцию, он видал и перевидал ее за время многократных посещений выставки и очень жалел, что задание полковника Соболева было получено почти накануне ее закрытия, а не перед вернисажем, где он сразу же встретил бы всех московских любителей почтовой марки и, вероятно, даже самого Ягодкина.
Ягодкин собирал все связанное с полярной темой, начиная с первых исследований Арктики и Антарктики, с экспедиций Пири и Нансена, Амундсена и Нобиле. Собирал он и почтовые штемпеля русского севера, и образцы полярной авиапочты. Имелся у него и знаменитый папанинский блок, посвященный советской дрейфующей станции "Северный полюс". Блока этого у Чачина не было, и он с удовольствием выменял бы его у Ягодкина: у такого коллекционера наверняка имелись и дубликаты. "Вот и подходящий случай для знакомства, - думал Чачин, - а если повезет, то и для дальнейшего общения, даже если обмена не будет".
Посетителей на выставке было мало, знакомых среди них Чачин не нашел, но внизу в курилке сразу же встретил двоих с кляссерами - Верховенского и Находкина.
Особого восторга коллеги не проявили, но поздоровались по-дружески.
- Тыщу лет! Где пропадал?
- В Москве. Где ж еще.
- И пустой пришел. Ничего нет для обмена?
- Он на свою коллекцию полюбоваться пришел.
- Моя коллекция висела и висит. Я на другие любуюсь. Мне папанинский блок покоя не дает. У вас нет случайно?
- Чего нет, того нет.
- У Ягодкина под стеклом красуется, - вздохнул Чачин. - Может, и дубликат есть. Сменять бы!
- Нашел у кого. Корифеи с нашим братом не меняются. Он свои марочки по заграницам ищет. Привозят ему.
- Пижоны, - сказал Чачин. - Какой любитель, если он настоящий, а не пижон, будет для чужого стараться? Я через месяц-другой поеду, так прежде всего для себя поищу что получше.
- Куда поедешь?
- В Стокгольм или в Западную Германию.
- Лихо! В командировку?
- Профессор путевку обещал.
Удивление в глазах обоих собеседников.
- Какой профессор?
- Я его секретарем работаю.
- Только тебе-то за границу зачем? Ты же русские марки собираешь.
- А для обмена?
- Тебя надо с Яшкой Шелестом познакомить. У него для обмена михельсоновский кляссер.
- Какой кляссер? - не понял Чачин.
- Есть такой здоровенный том. Михельсон: "Русская мысль и речь". Такой же толстенный кляссер у Шелеста. По всей Европе марок набрал.
- Только Шелест сейчас в одесском порту сидит. Ему со всего Средиземноморья марки везут, - сказал Находкин.
Чачин умышленно не проявил интереса к Шелесту.
- Если найду что-нибудь стоящее в поездке, сам подыщу, с кем махнуться.
- Его бы с Жоркой свести, - предложил Верховенский. - У него нюх на туристов в капстраны. Знаешь Жорку Челидзе?
- Не знаю, - сказал Чачин, насторожившись: в первый же день повезло.
- Да ты его, наверно, сто раз видел. Этакий Томин из "Знатоков". Его даже гаишники не штрафуют - так похож.
- А где ж я его найду?
- Угостишь пивом в Цепекио - сведем. Он днем всегда там торчит.
В пивном баре Центрального парка культуры и отдыха было, как всегда, людно. Но свободный столик нашелся. Именно там и сидел похожий на артиста Каневского невысокий плотный грузин.
- Знакомьтесь, - сказал Находкин. - Жора Челидзе - Сережка Чачин. Коллеги-марочники.
- Гоги, - поправил его Челидзе, - хотя меня все здесь почему-то Жорой зовут. Я уже привык.
Говорил он по-русски чисто, без акцента, как коренной москвич.
- Я видел вашу коллекцию на выставке, - сказал он, пронзив Чачина чуть-чуть прищуренными глазами. - Ценные у вас эти земские марочки. Дорого платили, не секрет?
- Он по году на марку наскребал, - хохотнул Находкин. - Ты лучше скажи ему, где в Западной Германии марки покупать.
- Почему в Западной Германии? - поинтересовался Челидзе. Особого удивления он при этом не проявил.
- Так он как раз туда собирается.
Ничего, кроме вежливого интереса, Чачин не заметил.
- В командировку?
- Нет, простым туристом.
- А когда?
Чачин ответил, как и час назад Находкину.
- Через месяц-другой. Когда группа оформится.
Челидзе вежливо улыбался, не проявляя, впрочем, особого любопытства к беседе. Но ответить на вопрос Находкина он все же счел нужным:
- Марки в Западной Германии можно покупать где угодно. Почтовые в любом газетном киоске, а коллекционные в специализированных магазинах. В каждом городе найдется магазинчик, рассчитанный на филателистов. Ну а более точные адреса найдем, когда выяснится ваш маршрут. Они есть и в каталогах, и в специальных журналах. Время терпит.
- Почему это оно терпит? Или у вас его слишком много? - послышался позади грудной женский голос.
К столу подходила девушка с оттенком явно не русской, скорее цыганской прелести в худощавом лице, с коротко подстриженными волосами и большими гранатовыми серьгами в ушах.
- Что-то вас слишком много, мальчики, - сказала она, протискиваясь между стульями.
Челидзе встал.
- Самое главное, я здесь, Лялечка. И давно жду.
Чачин тоже встал, пропуская девушку на место рядом с Челидзе. На своих очень высоких каблуках она была ниже его всего на несколько сантиметров, а он измерялся ста восьмьюдесятью с гаком.
- Познакомьтесь, - сказал Челидзе, - Лялечка. Она же Оля. Фамилия несущественна, место работы тоже несущественно, а существенны только ее внешность и острый язык, с которым вы сейчас познакомитесь.
- А что у вас существенно? - отпарировала она. - Жорку я знаю: он немногого стоит. А вы кто? Верховенский. Что-то из Достоевского?
- Я только однофамилец его героя, синьора. Скромный однофамилец.
- Инженер, наверно?
- Угадали.
- А я маляр, - сказал Находкин. Он был художником-плакатистом в одном из больших московских кинотеатров.
- Ну, это уже интереснее. Когда-нибудь я приглашу вас побелить потолок у меня на кухне. А вы что молчите? - обернулась она к Чачину.
- Вы не спрашиваете.
- А если спрошу?
- Разве это существенно, Лялечка? Кто есть кто. Здесь собрались рыцари одной страсти, поклонники одной богини, которой на Олимпе не было.
- Это почтовой марки, что ли? Тоже мне богиня! Неужели нет на свете ничего интереснее?
- Многое есть, Лялечка. Например, девушки. Утренние рассветы на университетской набережной, когда любимая рядом. Томление чувств. Трепет желаний. Хочется, хочется голубых лугов. Хочется, хочется стать быстрей постарше. Рано или поздно приходит к нам любовь, но лучше все-таки, если бы пораньше.
- Пошловато. Ваше?
- Нет, это я позаимствовал из популярной песни.
- А поп-музыку любите?
- Не очень. Я любитель старомодной классики.
- Тогда мы вас перевоспитаем, - оживилась Лялечка. - Правда, Жора, его стоит перевоспитать?
- Отчего же нет? Попробуем.
- Ну а теперь начнем треп, мальчики, - резюмировала Ляля, явно считая молчание Челидзе знаком согласия с чачинским перевоспитанием. - Просто треп. За жизнь. Начали.
И все начали. За жизнь так за жизнь. Ни о марках, ни о "закрытых компашках", ни о музыкальной старомодности Чачина. Никто его ни о чем не спрашивал, и он никого ни о чем не спрашивал. Просто смеялся, острил, читал Евтушенко и Ахмадулину, с удовольствием внимал комплиментам Ляли по адресу его голубых джинсов со звездно-полосатой нашлепкой на кармане, хохотал над анекдотами Находкина и даже с Жорой в общении был уже на "ты".
А в душе его пела сказочная жар-птица удачи. Голоса ее за столом в пивном баре никто не слышал, но он непременно достигнет полковника Соболева, потому что удачу эту полковник предвидел и запрограммировал, выбрав именно Чачина для такого задания. В том, что есть все-таки великий бог телепатии, старший лейтенант уже не сомневался.
13
Великий бог телепатии, однако, на этот раз промолчал. Об удаче Чачина я узнал от него самого вечером на квартире у Саши Жирмундского. Мы слушали внимательно, не перебивая, а старший лейтенант все рассказывал и рассказывал - оживленно, несбивчиво, даже с какой-то подчеркнутой красочностью. Я замечаю иногда, как Жирмундский настораживается: видимо, о чем-то хочет переспросить, но сдерживается, позволяя Чачину без помехи закончить повествование.
- Ты в университетской самодеятельности никогда не участвовал? - спрашивает Жирмундский.
- Нет, а что? - удивляется Чачин.
- Занятно рассказываешь. Профессионально. Вылитый Ираклий Андроников.
- Смеетесь, Александр Михайлович, - смущается Чачин. - Рассказал как рассказалось. А вы почему улыбаетесь, Николай Петрович?
- Твоей удаче, Сережа, - говорю я. - Твоему умению ее использовать, ну и, твоей способности так картинно о ней рассказать. Теперь все видно, что ясно и что неясно.
- Прежде всего ясно, что Ягодкин за границу не ездит, - уточняет Жирмундский. - За границей обменивают марки его контрагенты. Что стоит провезти в бумажнике десяток новеньких или гашеных марок? Невинная вещь. Как значки - никакая таможня не придерется. Но в таком случае марки могут играть и другую роль. Это может быть и обмен информацией, специально закодированной, конечно. Во-вторых, за границей у них есть и адресат для обмена. Так?
Чачин подтверждает:
- Так. Челидзе обещал сообщить мне адрес, как только поездка будет оформлена.
- Значит, Ягодкин может клюнуть на байку о поездке. Тут даже не возможность, а вероятность.
- По-моему, Челидзе уже клюнул. Он словно подсчитывал, стоит ли использовать меня в этой поездке или не стоит. Оттого он сразу и не сообщил "обменного" адреса. Ждет визы Ягодкина.
- Во-первых, интерес твоего Жоры мог тебе и почудиться. А во-вторых, если ты прав, Ягодкин может и не завизировать, - размышляет Жирмундский. - Зачем приобщать к игре новичка, когда есть игроки проверенные?
Я тут же подключаюсь к разговору.
- А почему бы и не приобщить, если новичок полезен? Чачина они, конечно, проверят, но проверка нам не страшна: он надежно прикрыт. Обрати внимание на то, что Чачина уже "перевоспитывают". Лялечке он понравился.
- Джинсы мои ей понравились. Спецпошив к двухсотлетию Америки. Приятель в подарок привез. Так и сказала: они ей импонируют.
- Ты ей импонируешь, мужичок. Не скромничай. Симпатичных молодых людей в этой компании, полагаю, не так уж много. С одним Челидзе не развернешься. Может быть, Шелест еще? Все равно мало! А Лялечка молодая. Ей "умные" разговоры в застолье скучны.
- Так Шелест в Одессе сейчас.
- Откуда знаешь?
- Верховенский или Находкий, словом, кто-то из них сказал, что Шелест сейчас в одесском порту со всего Средиземноморья обещанных марок ждет.
- Значит, это надо понимать так: Шелест, мол, ждет возвращения из средиземноморского рейса советского судна, на котором кто-то из команды или пассажиров привезет ему какие-нибудь марки. И может статься, что не для себя он ждет этих марок. Не только для себя. Особой уверенности в этом у меня, конечно, нет, но возможность такая не исключается. Вполне допустимо, что в Черноморском пароходстве найдется один-другой филателист, который не сочтет для себя трудным делом оказать столь пустяковую услугу Ягодкину. Ну, отвез новые советские марки, обменял их в каком-нибудь филателистическом магазинчике на марки Замбии или Гвинеи - плевое дело. Одолжение за одолжение. Ягодкин ведь не останется в долгу. Ну а у Ягодкина, как и положено, количество переходит в качество: чем больше контрагентов и чем чаще их сменяют, тем меньше опасность провала.
- Кстати, как фамилия Лялечки? - интересуется Жирмундский. - Не Лаврова ли?
- Ее зовут Ольга, но фамилии я не знаю, хотя и обменялся с ней телефонами.
Когда Жирмундский, проводив Чачина, возвращается в комнату, я говорю:
- Лаврову пока проверять сами не будем. Лучше всего поручить это Чачину. Особенно если зовут ее Ольга Андреевна. С Чачиным она будет откровеннее. Пусть Чачин к ней присмотрится. А начнем с Ермакова.
- Может оказаться и так, что его отношения с Ягодкиным исчерпываются всего парой пластмассовых челюстей.
- Может. Тем лучше и для него и для нас. А заводил прибережем напоследок.
- Челидзе и Немцову?
- Немцова может быть ключевым свидетелем: больно уж ее институт заманчив для любой иностранной разведки. Шелест, пожалуй, только комиссионер в марочном "бизнесе". А Челидзе и Родионов - это явные приближенные Ягодкина. Его фавориты. Я лично думаю, что к деятельности обоих примешивается уголовщина.