Вот и будь недовольным, ворчи после этого на "бесплатные" дела - те, что сваливаются на нашу юрконсультацию по назначению суда, а потом с помощью Розанова расходятся по адвокатам, работающим здесь. Клиентура все-таки вещь полезная. И мне очень повезло, что у меня есть талант производить на женщин приятное впечатление…
Однако же хватит думать о пустяках, пора и делом заняться. Но вместо этого я уставился в одну точку и замер.
В голове было, что называется, шаром покати - пусто. Казалось, я даже не способен был ни о чем думать. Но я не прогонял это ощущение - по своему опыту знаю, что раз на меня такое накатывает, это неспроста. Для меня это своего рода непроизвольная медитация. Мозг что-то себе соображает и не успевает формулировать словами. Анализирует информацию, раскладывает по полочкам. Видимо, из этого-то процесса и возникает то, что я склонен называть интуицией - ответы на вопросы впоследствии могут прийти будто бы сами собой, на самом деле являясь результатом такого вот мыслительного процесса. Единственная проблема вот в чем: я понятия не имею, какую именно информацию анализирует в данный момент мое неугомонное серое вещество - может, это история, рассказанная только что Еленой, а может, например, и какой-нибудь ничего не значащий случай, как, например, сбитая сегодня моей машиной Юлия. Или вовсе случайно услышанный разговор в той же булочной. Поэтому я и не даю себе расслабиться подобным образом очень уж надолго - жаль времени на то, что может и не пригодиться. Хотя, не спорю, вполне возможно, что разговор в булочной тоже может вдруг оказаться полезным для дела. Неисповедимы пути господни… Все это может пригодиться и не прямо сейчас, а лет так через десять, допустим.
Однако же действительно хватит сиднем сидеть. И, словно услышав мои мысли, раздался телефонный звонок.
- Гордеев, - машинально ответил я, хотя звонок был местный, не городской.
- Тебя там случайно бандиты не убили? - раздался в трубке вкрадчивый голос Розанова. - Или ты от жары приклеился к кожаному креслу?..
Как я мог забыть?! Я же должен был быть у Розанова уже час, нет, даже два часа назад.
- Извини, - ответил я. - Тут возникло одно неотложное дело. Ко мне посетитель приходил.
- Ну тогда ладно. Но ты все же зайди, если не очень торопишься.
- О‘кей, - ответил я и положил трубку. Потом снова поднял ее и позвонил в прокуратуру, надеясь договориться о встрече с этим самым Ковалевым. Но линия была занята. Ну что ж, пойду к Розанову.
Розанов мне, правда, ничего особенно важного не сказал. Поинтересовался, что за посетитель ко мне приходил. Подмигнул, узнав, что посетитель относится к прекрасной половине человечества. Пожелал удачи в ведении дела. Я недоумевал:
- А зачем я был нужен-то?
- А-а! - махнул рукой Розанов. - Еще тебе дело хотел предложить. Но, смотрю, у тебя и без него проблем хватит. Так что иди. Считай, что тебе повезло. Кто там у нас еще в отпуск не ушел… Евсеенко? Вот пусть и займется. - Последние фразы уже были предназначены скорее не мне, а самому себе, поэтому я почел за лучшее раскланяться. В фигуральном, конечно, смысле.
Услышав слова об отпуске, я на мгновение почувствовал запах моря - даже и неважно, какого именно, Черного, Средиземного, Мертвого, Красного или даже Белого, - и чуть ли не услышал крики чаек и шум людских голосов на пляже, но только вздохнул и решил утешиться мыслью, что по крайней мере мое новое средство передвижения не позволяет на себя жаловаться.
Сегодня у меня неприемный день, так что пусть вас не удивляет, что я до известной степени был свободен в своих передвижениях или бездеятельном на первый взгляд просиживании на одном месте.
Я опять набрал номер Дорогомиловской прокуратуры. К счастью, Ковалев Александр Васильевич оказался на рабочем месте. Мы договорились о встрече, я сел в машину, не забыв включить вентиляцию, и поехал на Бережковскую набережную, дом 14, встречаться со следователем.
8
Мало-помалу в камере Аслана стали принимать за своего. Услужливый Баклан шепотом доложил, что на самом деле злосчастный ларек не очень-то и сгорел, а только успел обгореть. Пожарники его слишком быстро потушили. "Сгорел" хозяин ларька, когда следствие не обнаружило следов пропавшего товара. Ни жестяных коробок, ни стеклянных флакончиков! А там было французской косметики на такие фантастические бабки! И не сосчитаешь! Хозяин ларька частично получил страховку за ларек, за само строение. А товар не был застрахован. Так что… Тот лох, который отдал ему товар на реализацию… Словом, хозяину ларька самое милое дело теперь отсидеться. Хоть бы и в Бутырке.
Так же и с шапками. Тот мужик ведь не только шапку "подобрал". Но еще и сумку с кошельком и сотовым телефоном, перчатки с рук, сапоги с ног "подобрал"… Зимой. Бедная девушка босиком по снегу за милицией бежала. А этот, когда вещи у нее "подбирал", впопыхах сломал несчастной несколько ребер.
- Здоровый пердак, - ябедничал Баклан, - а на девчонку кулаки поднял.
- Да, я понимаю. - Аслан сторонился его, не желая даже слушать о чужих секретах, ввязываться во все эти уголовные разборки.
Ему было совершенно достаточно и того, что земляки чеченцы, промышлявшие в Москве "незаконным бизнесом", а проще говоря - воровством и рэкетом, помимо воли своими разговорами впутывали его в собственные темные и скользкие дела.
Но от их заступничества, от помощи и подкормки Аслан не отказывался. Во-первых, потому что не хотел открытой конфронтации, а во-вторых, потому что просто не выжил бы без этой подмоги. Но дистанцию держал - вы "воры", а я "мужик".
Другие заключенные тоже пробовали наладить отношения с Асланом, видимо надеясь таким образом приблизиться к обособленной чеченской группировке. Но он не пошел на контакт. Болтливый и смешной Баклан все время лез к нему со своими "секретными" сведениями и откровенными сплетнями. И тоже безрезультатно.
Ближе всего Аслан сошелся со стариком. "Сын полка", может быть и заслуженно, считал себя народным, почтенным мудрецом, поучал всех и каждого прописными, банальными истинами. Чеченцы из уважения к его возрасту и званию покорно кивали, слушая старика. Все остальные сокамерники молча терпели его байки.
А он попал сюда за благородный поступок.
Кто-то из полевых командиров, рассказывая иностранцам перед телекамерами об удивительной судьбе старого ветерана, щедро приписал ему сорок лет антисоветского подполья. Журналюги фотографировали легендарного старика у него дома. И опубликовали в журналах. На весь мир ославили!
Дело в том, что за месяц до этого старик спас от расстрела троих русских солдатиков. Пожалел голодных, измученных мальчишек. Они попали в плен, потому что двое из них были ранены, истекали кровью. А третий, тощенький и слабенький, отстреливался до последнего, но так и не смог защитить товарищей. Чтобы не возиться с ними, не лечить, полевой командир распорядился сопляков пристрелить и закопать. Старик выпросил их себе якобы для ухода за коровами. Старуха и дочка с невесткой жалостливо ухаживали за ранеными, немного откормили их. Ну, естественно, эти ребята, поднявшись на ноги, помогали как могли в хозяйстве. А как иначе, если ты живешь в этом доме? Пронырливые иностранные корреспонденты нагло, без приглашения ворвались в дом - как раз тогда, когда солдатики чистили хлев. Обычная крестьянская работа. Женщины обед готовили. Старик косу точил. Пацаны хлев чистили.
Во всех репортажах старика обзывали рабовладельцем. Помещали фотографии с подписями типа: "Бывший фронтовик заботится о своих белых рабах!"
Еще и прислали ему домой несколько таких лощеных журналов!
Собрал он своих солдатиков и, на собственный страх и риск, повез их в Россию, по домам. Хотел матерям вернуть. Но их арестовали в Ростове-на-Дону. Ребята стояли за него горой, написали собственноручные признания и показания, как и что было на самом деле. Это не помогло. Их, как дезертиров, отправили обратно - в свои воинские части. Для расследования происшествия. А старика, конечно, не стали судить на месте. Не было даже повода для задержания. Но почему-то переправили в Москву. На доследование.
- Наверное, хотят мне какое-нибудь преступление приписать, - вздыхал старик, лежа на нарах. - Это у них запросто. Тут посидишь, такого наслушаешься…
- Учитель, - сказал ему Аслан, - вы герой настоящий. Вы от Гитлера спасли не только Россию, но и весь мир. Пусть теперь и пишут. Это уже неважно. Вы уже совершили свой подвиг.
- Надоело мне все это, - закашлялся смущенный старик. - Все вы мне льстивые слова говорите. Ты бы лучше про себя рассказал.
- Да мне и похвастать-то нечем.
- Пока тебя на допросы не таскают, время есть. Расскажи, сынок, - попросил старик. - И сам жизнь свою обдумаешь, и нам полезно послушать.
- Не томи, - подталкивал его и седой, - рассказывай. Со всеми подробностями.
- Родился в Грозном, - начал вспоминать Аслан, - в самом прекрасном месте! В самом сердце города!
Он огляделся и увидел, что практически вся камера приготовилась слушать.
- Давай рассказывай. Все именно так и было! - подбадривал Баклан.
- У тебя кто родители? - Здоровенный амбал протиснулся в первые ряды слушателей.
- Папа, - задумался Аслан, - был ученым. Он физиолог. Много книжек написал про то, как устроен человеческий организм.
- Открыл чего-нибудь? - поинтересовался Баклан. - Разрабатывал лекарства?
- Нет.
- Зря ты так! - обиделся за папу Баклан. - Обязательно нужно сказать, что папа что-то важное изобрел! Академии наук все равно, а нам было бы очень приятно!
- Замолчи, - шикнул на него седой. - Он правду говорит, а тебе только всякие враки слушать!
- Они познакомились с мамой в университете. Вместе учились. Ну и…
- Понятное дело! Молодежь! Наверное, в общежитии жили? - комментировал неугомонный Баклан. - Там без этого невозможно! Обязательно нужно кого-нибудь поиметь.
- Заткнись! - рявкнул на него амбал. - А то я тебя сейчас… поимею!
- У нас тоже без этого никак нельзя, - хохотнул наверху писклявый голосок.
Аслан помолчал немного и продолжил рассказ:
- Поженились, свадьбу сыграли. Меня родили. Работали. Я вырос. И пошел в школу.
- Ну! - не унимался Баклан. - Ты давай с подробностями. Чтобы интересно было.
Амбал замахнулся было на Баклана, но сдержал удар:
- Прав Баклашка! Как ясный пень! Ты давай поподробнее. Чтоб не скучно было.
- Это же долго, - замялся Аслан. - Да и неинтересно. Все обычно. Как у всех.
- Ты давай рассказывай, - подначивал Баклан, - а уж мы сами решим, что у тебя получилось здорово, а что надо заново рассказать. Правда, братаны?
- Не тяни резину! - кричали с разных нар. - Начинай! Крути кино!
- Помню, как в самом раннем детстве мы с родителями ездили на Каспийское море. Стояла тогда пыльная и ветреная погода. По волнам бегали барашки. А в песке прямо под ногами попадались такие красивые круглые раковинки. Ребристые. Солью пахли. А у мамы платье крепдешиновое. Развевалось на ветру.
- А под платьем! - захихикал писклявый голосок. - Папаня небось задрал мамане платьишко да и… Ты уж все рассказывай.
Никто не оборвал охальника. Аслан помолчал немного и спокойно продолжил:
- Отец у меня был здоровым и крепким. Так что маму мою… он не обижал. Не волнуйся за нее! Уверен, что мало ей никогда не было. Я вам свою жизнь рассказываю. А дрочить ты будешь на фотографию из газеты "Спид-инфо", понял?
- Еще что-нибудь вякнешь, - обернулся к писклявому амбал, - я тебя сам надрочу. От лысины до жопы. Сечешь, падла?
- Молчу, молчу. Больше ни за что! Гад буду.
- Пусть все помолчат! - крикнул кто-то сверху. - Давайте так. Час парень рассказывает, мы молчим. Потом задавайте вопросы, комментируйте как хотите.
- А он успеет за час?
- Завтра продолжит. Или ты завтра откидываешься?
- Тоже мне сказал! - засмеялся от дурного предположения Баклан.
И снова все обернулись к Аслану: мол, мы за тебя все решили, так что давай исполняй!
- Первый раз в первый класс, - задумался Аслан и сделал внушительную паузу.
Все хором вздохнули, и каждый вспомнил свой исторический момент.
- Желтые листья, синее небо, фиолетовые астры в букете, учительницы добрые и красивые.
- Можно я про платья спрошу? - снова не утерпел писклявый. - Только одно уточнение. А то он пропустит важную подробность…
- Молчать! - гаркнул амбал. - Настроение портишь.
- Ну ладно, я потом…
Аслан, уже не обращая внимания на споры и пререкания, засмотрелся в мутное окошко и полностью погрузился в воспоминания…
- Первый раз я влюбился в первом классе, - мечтательно произнес Аслан.
- Молодец! - похвалил его Баклан шепотом. - Правильно заводишь!
- Это была девушка из десятого класса! Нас, первачков, десятиклассники за ручку провели в класс. Меня вела самая красивая девушка в школе! Все смотрели только на нас! Потом целый год я на каждой перемене обязательно бегал к дверям десятого класса смотреть на нее. У нее был парень, с которым она дружила. Он меня не ревновал. А один раз они взяли меня с собой на новогодний вечер. В нашей школе. У нас же, у малышей, был только утренник, а у них настоящий новогодний бал. Мы вместе пришли в школу… Только меня не пустили. И они повели меня обратно, домой. До сих помню, как весело мы шли по бульвару. На самом деле мне от школы до дома только трамвайные пути на улице Красных Фронтовиков перейти. Но мы-то шли самыми долгими окольными путями! Сидели в беседке. Ее парень все время что-то смешное рассказывал. Я просто по земле катался от смеха! Домой меня привели всего грязного! Я мечтал вырасти поскорее. Чтобы снова встретиться с ней. И вырос…
- А она постарела! - обрадовался такому финалу Баклан.
- Не очень, - смутился Аслан. - Но… У нее своя семья, куча детишек, наверное.
- Так ты ее больше не видел? - поразился седой.
- Говорят, что она с мужем и с родителями уехала в Турцию.
- Да поможет ей Бог! - заключил рассказ старик.
С этого дня Аслан стал регулярно рассказывать о своей счастливой довоенной жизни. О друзьях-товарищах, о мальчишеских проделках, о семейных поездках к старикам в деревню. О похоронах дедушки и бабушки. О старой учительнице музыки, которая так и не сумела выучить маленького Асланчика игре на пианино. Камера слушала с интересом. Все было уже переговорено, рассказано… Поэтому новый человек воспринимался как кладезь информации.
- Асланчик упрямый, как ослик, - горестно приговаривала она. - Легче собаку научить разговаривать, чем заставить его выучить гаммы. Не зря говорят, что в музыканты нужно выбирать только еврейских детей. Они исполнительные и послушные! Не то что вы, чеченцы!
Аслан рассказывал, словно перелистывал давно потерянный старый альбом с фотографиями.
9
Ковалев оказался молодым человеком высокого роста, с семитской внешностью, лет этак на семь старше меня и не очень походил на следователя. Хотя кто знает, как должен выглядеть следователь? Не всем же быть похожими, к примеру, на моего друга Александра Борисовича Турецкого. Ковалев обладал типичной внешностью "ботаника", чему немало способствовали его очки. Именно не профессора там, не академика, не просто умного человека, а "ботаника", что у любого нормального человека вызывает легкое и необъяснимое отвращение. Вот и этот - вроде и придраться не к чему: и выглядит прилично, и сам из себя не убогий, не хромой, а все равно я почувствовал некоторое внутреннее напряжение.
- Здравствуйте, - улыбаясь, протянул мне руку Ковалев.
Пришлось пожать. Впрочем, может, я зря так? Внешность - она обманчива. Посмотрим.
- Здравствуйте, - произнес в ответ я, ничем не выдав свое к нему первоначальное отношение. - Я по делу Магомадова.
- Конечно, я помню, вы звонили. Я так понял по нашей с вами телефонной беседе, что вы всерьез полагаете защищать Магомадова?
Я искренне удивился:
- Да, вы правильно поняли. Я же его адвокат.
Он покивал:
- Конечно, конечно. Только неужели вы думаете, что сумеете доказать его… - Ковалев помялся, - невиновность?
- Это моя работа, - пожал я плечами.
- Однако, несмотря на вашу и ваших коллег работу, по закону… м-м… "преступник должен сидеть в тюрьме".
- Суда еще не было, - сухо возразил я. - А потому Магомадов не преступник.
Я не понимал, почему Ковалев играет со мной в кошки-мышки, к чему все эти прописные истины. Нам обоим вроде не по двадцать лет.
"Ну-ну, - подумалось мне. - Попробуй догони".
- Ну, суд как раз не проблема, - усмехнулся Ковалев.
- И доказательств у вас опять же нет.
- И доказательства будут, - с легкостью возразил Ковалев. - Вы же отлично понимаете… м-м… что доказать в наше время можно все что угодно. Что небо черное, а земля белая, и наоборот. Все зависит только от желания.
- Чьего желания?
- Желания того, кто имеет власть.
- Марченко, например, - брякнул я наугад, чтобы окончательно проверить свою пока единственную версию. И не промахнулся.
- Марченко, например, - повторил Ковалев, но уже с утвердительной и несколько издевательской интонацией.
Ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним.
- То есть вы даже и не скрываете, что дело сфальсифицировано? - Я даже не очень удивился его наглости. Такие мне уже попадались. К сожалению, чаще, чем хотелось. Уверенные в собственной силе индюки. Правда, из-за этого-то индюки и попадают обычно в суп. Не все, к сожалению…
- Ну вы же неглупый человек, - ответил Ковалев, хотя вряд ли он на самом деле так считал. - Рано или поздно сами бы догадались.
- Тем не менее я бы хотел ознакомиться с материалами дела.
- Пожалуйста, - пожал плечами Ковалев, вытаскивая из ящика письменного стола папку.
Я открыл ее и углубился в чтение.
С самого детства Саша Ковалев испытывал ко всем окружающим его людям какую-то необъяснимую легкую брезгливость. Сам же патологически стремился к абсолютной чистоте и аккуратности - причем не только в собственном внешнем виде. Все, что он делал, также должно было отличаться абсолютной законченностью, завершенностью. Может, с точки зрения общепринятой морали не все его поступки были правильны и кристально чисты, но они вели прямой дорогой к его цели. Цель эта формулировалась поначалу довольно просто - выбиться в люди. Выбраться из подмосковного Серпухова, где никогда и ничего не произойдет, выбраться из своей нищей семьи, где спивающаяся мать и двое младших сестер-двойняшек, а про отца никто и никогда не вспоминал. Ну а советская школа в те времена легко открывала дорогу тем, кто был согласен на любые средства в достижении цели. А Саша Ковалев был согласен.
Он старательно учился и, разумеется, был отличником. Принимал активное участие в пионерской, а потом и комсомольской жизни, ездил на районные олимпиады и на некоторых даже побеждал. Но, несмотря на всю его старательность и отличную учебу, его не слишком жаловали учителя, не говоря уж об одноклассниках. Те поначалу даже подкарауливали его в темных углах, чтобы как следует избить. Но после этого Ковалев не менее жестоко мстил им, благо он был и сам не слаб. И к тому же злопамятен. Так что через какое-то время избиения прекратились и одноклассники просто старались держаться от него подальше. Ковалев, правда, не слишком страдал от этого бойкота.