В десятом классе он похоронил мать - с некоторым облегчением даже: ее пьянство и, скажем так, не самый достойный образ жизни портили Александру Ковалеву репутацию в комитете комсомола. Сестер он пристроил в швейное училище, так как никаких особых надежд они не подавали.
На мехмат в МГУ он поступил с первого раза - и золотая медаль помогла, и рекомендации от райкома комсомола. Но, проучившись один курс, вдруг понял, что ничего особенного из него не выйдет: одной старательности и аккуратности без каких-либо сногсшибательных способностей не хватит, чтобы стать кем-то в математике. Он отслужил в армии - по счастью, попал в ГДР. В Германии он почувствовал запах денег - но только почувствовал: по-настоящему прикоснуться к более или менее крупным суммам ему не довелось. Вернувшись в Москву, Ковалев перевелся с мехмата на юрфак и благополучно его закончил. Он, однако, так и не успел добиться хоть какой-то ощутимой власти - началась перестройка, и кому-то из его бывших одногруппников, державших на него зуб, вспомнились его комсомольские заслуги.
Да и самому Ковалеву расхотелось стремиться куда-то, ловить журавлей в небе. Он понял, что при умелом ведении игры, будучи и обыкновенным следователем, он сможет заработать достаточно. Так что хоть уважения со стороны коллег он не добился, но расположение начальства завоевать сумел.
- Значит, Аслан Магомадов отрицает свое участие в операциях бандформирований?
- Естественно, - усмехнулся Ковалев, - это его единственный шанс - отрицать все подряд.
- А если это правда?
Ковалев покачал головой:
- Нет, это неправда. Магомадов был активным участником банды Бараева.
- У вас есть доказательства?
- Я представлю доказательства этого, не волнуйтесь.
- Значит, вы считаете, что дело моего подзащитного практически заранее проиграно? - Я решил косить под дурачка.
- Абсолютно, - с непоколебимой уверенностью кивнул Ковалев. - За одно только участие Магомадова в банде полевого командира Бараева ему не поздоровится.
- А если все-таки Магомадов будет оправдан? - зачем-то продолжал настаивать я, хотя давно было пора заканчивать эту бессодержательную беседу, больше похожую на бессмысленное переливание из пустого в порожнее.
- Это слишком невыгодно всем остальным, тому же Марченко. Никто не захочет вместо Магомадова оказаться на скамье подсудимых. Так что забудьте и думать об этом, - сухо и высокомерно ответил Ковалев, давая понять, что этот разговор надоел не только мне, но и ему тоже.
Что ж, думал я по дороге домой, в принципе наш разговор бесполезным назвать никак нельзя. Я еще раз взвесил в уме все, что мне удалось узнать.
Во-первых, я подтвердил свою версию, что во всем этом замешан Марченко, муж Елены. Вот до чего может довести ревность высокопоставленных мужей! Будем надеяться, я не перейду дорогу подобному ревнивцу, хотя, конечно, вероятность, наверное, велика.
Вторая важная вещь, которую удалось узнать, - они могут сфабриковать доказательства того, что Магомадов служил у полевого командира Бараева. Значит, они как-то связаны с этим человеком.
Честно говоря, я не слишком много о нем слышал - не хватает времени следить за событиями в Чечне. Мне было известно, что Мамед Бараев - довольно известный бывший полевой командир. Значит, надо узнать о нем побольше.
Я проехал еще пару кварталов, и глаза мои наткнулись на киоск "Крошки-картошки" - один из тех, что появились в Москве года два назад. Я их, правда, открыл для себя совсем недавно, но с тех пор пристрастился.
Припарковавшись возле тротуара, выстоял небольшую очередь (не только у меня это блюдо, оказывается, пользуется популярностью), заказал себе две, нет, кивнул я продавщицам, лучше три штуки, с грибами, с сыром и с сосисками, чуть поболтал с девушками, ожидая, пока картошка будет готова, и с удовольствием принялся за еду.
Небо вокруг незаметно приобрело сине-фиолетовый оттенок. В московском небе опять сгущались тучи.
10
Сокамерники стали заметно лучше относиться к Аслану. И поговорят приветливо, и угостят с каждой передачи.
Больше всего Аслана печалило то, что Елена не приносила передач. Дело даже не в продуктах, которые составляли тут для всех основную часть ежедневного рациона. Аслан рассуждал так: если она не носит передачи и не ходит на свидания, значит, не хочет с ним иметь никаких дел. Значит, забыла. Значит, зря он ехал в Москву…
Собственно говоря, не только Аслану - и старику никогда не приносили передач. Таких в камере было около трети. То есть человек двадцать. Те, кто входил в какую-то группу, занимал там какое-то важное место, те получали от щедрот, а прочие…
Рассказы Аслана как-то смягчили тюремные нравы. Продуктами стали делиться все. Естественно, никто из криминалитета не превратился в розовых мотыльков, но агрессивности и напряженности заметно поубавилось.
Каждый вечер, как на мексиканский сериал, все собирались слушать Аслана. До этого главным рассказчиком в камере был изобретательный и остроумный Баклан. За что его и подкармливали. Сперва он довольно-таки ревниво отнесся к возрастающей популярности Аслана, но потом роли их как-то удобно распределились, и все успокоилось. Баклан развлекал всех днем, а Аслану выделялся час вечером.
- Учился я в пединституте на инязе, - в очередной вечер рассказывал Аслан. - Хотел поступать, естественно, в самый престижный институт - в МИМО, но, как говорится, мимо прошел… Пролетел! Как фанера над Парижем. Случайно пошел в пединститут имени Ленина на консультацию по языку - и обомлел от удивления! Одни девчонки! Да еще какие!
- Сейчас начнется, - хихикал от предвкушения подробностей писклявый. - Ничего не пропускай! Не отвлекайся!
- Самые красивые девочки со всей страны! А парней всего несколько человек. Во всех пединститутах парни на вес золота! Сразу приняли! И стал я там круглым отличником!
- Ясный пень, - пожал плечами амбал, - с твоей золотой медалью!
- Задавали нам чертову пропасть всяких заданий! И письменно, и устно! Продохнуть некогда! Обязательную для чтения литературу мы мерили рулеткой! Стопку в библиотеке выкладывали и мерили. Ну, например, по английской литературе - два метра! Представляете себе стопочку? А по диалектологии - полтора метра! По русской литературе - три с половиной! Каждый год! Ни минуты свободного времени не должно оставаться! А мы? Вечером обязательно на танцы! Или собираемся у кого-нибудь из москвичей дома, когда родителей нет. Винца возьмем, музыка, девчата! А какая у нас была общественная жизнь! Всякие там экскурсии по музеям, поездки в разные исторические города. По Золотому кольцу! Так интересно! Столько спортивных секций! Соревнования каждое воскресенье! Я занимался фехтованием, стрельбой из лука, греблей, плаванием… И еще спортивным ориентированием!
- Это я знаю, - вставил Баклан, - надо бегать в лесу с компасом.
- Точно, - кивнул Аслан. - Правда вот, на дельтаплан меня не взяли… А еще был у нас в институте КВН! Ну вы, наверное, по телевизору видели? Так вот мы все время всех побеждали! И несколько раз подбирались к финальным отборочным играм, чтоб в эфир попасть. Но… Интриги, козни завистников, взятки на продажном телевидении… Вот мы и не прославились. Увы.
- Ты про девок хотел поподробнее рассказать, - напомнил писклявый. - Вступление окончено! Приступай к главной теме!
- Да… Каждую осень мы всем курсом ездили в подмосковный колхоз на картошку. Жили в деревне в большом таком сарае, переоборудованном под общую спальню. Нам, пацанам, только уголок занавеской отгородили, там мы и прозябали вчетвером. А вокруг - бабье царство!
- Во дает! - амбал от восхищения выпучил глаза. - Молодец!
- Какая была жизнь! - причмокивал от восхищения писклявый.
- Девки нас совершенно за живых людей не считали. Нахально переодевались прямо при нас, будто мы и не мужчины, - рассказывал Аслан.
- А вы? - заволновался седой.
- Ты не поверишь, - разочарованно махнул рукой рассказчик, - мы с ними… совсем и не мужчины. Ну как с сестрами чувствуешь себя. Никак не интересно. Вот они только что прямо перед тобой лифчиками менялись, сиськами трясли, колготки примеряли… Ну и что? А ты к ней подходишь - и что? Давай в кусты полезем? Засмеют. Они все такие нахальные, когда кучей соберутся. Когда одна - сердце останавливается! А когда их сотня - ноль эмоций!
- Это точно! - взвился писклявый. - Клянусь, это правда! Так и есть! Когда они соберутся кучей, то могут любого мужика задолбать!
- Ясный пень! Похожий случай был у нас во Владимирском централе, - перебил его амбал, - один жулик пробрался на бабскую сторону! Так они его провели в барак, затолкали под нары! И трахали по очереди каждую ночь! Пока он, горемыка, не умер!
- Они его хоть кормили? - всхлипнул писклявый.
- Они его трахали насмерть! По десять раз за ночь!
- Изверги, - улыбаясь, мечтательно прищурился седой. - Я представляю себе, на что способна женщина, отсидевшая без мужика годика полтора!
- А ты на что похож, когда отсидишь годиков пять?
- Мужик - дело совсем другое! Тут настрой важен! И ежедневный тренинг! Нужно тонус поддерживать в рабочем состоянии! А то будет простатит.
- Грамотеи, - скривился седой. - Тупые и бестолковые, как обезьяны!
- Да, - встрял в разговор Аслан. - Чтоб сдержать это бабское царство, нам всегда присылали курс из университета. С физмата. Одни парни! Человек сорок. Крепкие такие, симпатичные физики с гитарами. Наши девки просто из трусов сами выпрыгивали. Когда их видели. А у них три девчонки. Так себе, замухрышки в толстых очках. И в глазах ничего, кроме формул. Не то что наши красавицы… Так вот нам своих не надо! А из-за чужих уродин дрались!
- В чужих руках и собственный хер толще кажется, - изрек житейскую мудрость старик из темноты. - Давно подмечено.
- Завтра будет продолжение этой темы, - объявил писклявый.
Но на следующий вечер добрались до службы в армии.
- После института я должен был сразу же вернуться домой, меня распределили в Грозный, - рассказывал Аслан. - Ну, понятное дело, национальный кадр. И отец, конечно, помог. Но я домой не попал! Меня в институте в тот же день после получения диплома вызвали в отдел кадров и вручили повестку в военкомат. Я думал, что это нужно, чтобы сняться с воинского учета, чтоб домой ехать… А меня упекли в армию.
- У них план горел, - сразу определил амбал. - Я точно знаю. Всегда гребут кого только ни попадя. Им бы только поголовье насчитать.
- Летом, в июле! Вот, - Аслан причесал ладонью растрепавшиеся волосы, - и оказался я в глухом лесу в ближнем Подмосковье. Зеленая деревянная казарма, разделенная на две части. Слева дивизион, справа станция слежения и наведения. Войска противовоздушной обороны страны. Так и назывались. Служба была нетяжелая, но противная. Потому что у нас была самая настоящая дедовщина. В первый же день мы увидели, как старослужащие солдаты посылают матом молодого лейтенанта, а тот только хмыкает и ответить ничего не может.
- Ясный пень! - комментировал амбал, будто на диване перед телевизором. - У нас на флоте совсем другой расклад. Каждый спец должен подготовить из салаги себе замену. И на дембель только тогда уходит, когда салага классность подтвердит. Ну вот и получается, что старикам приходится каждому своего салагу тащить, чтоб тот не скурвился на зачете.
- Какой еще дембель… - подхватил Баклан. - Демобилизовать могут только по болезни или из-за увечья.
- Умница! Приедешь домой, возьмешь с полки пирожок, - отмахнулся от него седой. - А теперь заткни свой хлебальник! Дай послушать человека!
- Ну каждый сам понимает, что такое армейская служба. - Аслан задумался. - В первый год чуть не сдох… А после армии, через год или два… Вспоминается только самое смешное. И приятное. Как мы с друзьями сбежали на полигон. Купили в деревне самогона, выжрали в лесу… А потом нас искал весь полк. Нашли. Дали по пять суток губы!
- По пять суток? - не поверил Баклан.
- Полковник распорядился, - уточнил Аслан. - А вот был еще случай. У нас совершенно секретная часть. Так называемый кадрированный полк. Так вот на территории самых тайных, самых секретных подразделений деревенские бабки повадились грибы собирать. А там мало что секретные пусковые ракетные установки, так еще и радиоактивным окислителем баки заправляют. Грибов там развелось! Больше, чем травы! Да все крупные такие! Но эти грибы… в темноте светятся!
- Правда? - вытаращил глаза седой.
- Ну почти что светятся, - сбавил немного Аслан. - Счетчик Гейгера аж трясется от писка! Наш полкан каждое утро начинает с раздолбона всем нарядам: "Никаких старух на территории части! Стреляйте на месте! Тому, кто мертвую старуху в штаб притащит, сразу же билет домой! На десять суток, не считая дороги!"
- Ну тут, поди, и перестреляли всех старух, к чертовой матери? - догадался амбал.
- Никак нет. - Аслан продолжил рассказ. - Старушки эти не просто так попадали на грибные места. А за определенную мзду. Они солдатам приносили все, что запрещено. Самогон, например. Или вот, к примеру, отправляешься ты на дембель. Или в запас, как тут правильно подсказывает товарищ Баклан. Тебе обязательно нужен дембельский альбом. Как без него? А в этом альбоме, ясное дело, нужны фотографии. Где ты изображен в бравом виде с боевыми товарищами на фоне секретного объекта. А как ты такую фотографию сделаешь без фотоаппарата?
- У нас тоже в части были запрещены и радиоприемники, и фотоаппараты, - сообщил Баклан. - Вплоть до трибунала.
- Давай дальше, Аслан, рассказывай.
- Ну… То ли бедная старушка что-то не то сказала, то ли еще чем солдатика обидела… Но один наш черпак под стволом притаранил старуху в штаб. Вместе с грибной корзинкой. Ну тут, кончено, слетелись все офицеры, стали бедняжку стыдить, что она по секретным объектам шастает, объяснили ей популярно, что грибы радиоактивные, даже счетчик Гейгера ей продемонстрировали для наглядности. И тут, вынимая из корзинки грибы для показательного замера… получилось так, что вывалился у бабушки фотоаппарат! Так и… обалдели мужики! Друг на дружку смотрят, разинув пасти. Все понимают, что старуха фотик солдатам несла для дембельских альбомов, а сделать уже никто ничего не может. Ведь настучат командованию! Каждый на всех! Вот и пришлось им вызывать военных дознавателей. А пока заперли горемычную старушенцию… в секретной части вместе с картами. С перепугу. Перестарались.
- Где? - спросил амбал.
- В штабе есть такая совершенно неприступная комнатка. С решетками, с железной дверью. Где хранятся самые секретные документы, карты расположения всех самых важных объектов… Называется такая комнатка - секретная часть, - пояснил Аслан. - Не в чулане же со швабрами преступницу запирать. Это не солидно.
- А вместе с картами?
- То-то и оно. Фотоаппарат ей бы еще простили. А то, что она в самом сердце всех военных тайн сидела почти целые сутки… Короче, больше эту старушку никто не видел. Отвезли ее, как говорили, в Главную военную прокуратуру.
- Пошла старуха по этапу.
- Покушала светящихся грибочков старая карга! Теперь будет рубать урановую руду в заполярном карьере!
- Да нет, если такие важные карты были, то будет в одиночке пожизненно сидеть, - рассудил Баклан. - Ей же недолго мучиться. Год-полтора… Помогут добрые военные врачи. Подсадят на наркотики. Скрасят пребывание и сократят срок. Одновременно.
- А солдат?
- Полковник сдержал слово. Отпустил его на десять суток домой. Только и он к нам больше не вернулся. Перевели его от греха подальше. То ли в Североморск, то ли на остров Врангеля. За особые заслуги, - закончил рассказ Аслан. - Многие мои однополчане хотели ему задницу прострелить. Жалко бабульку-то.
Больше рассказывать об армии не хотелось.
Потому что с каждым случаем он становился все ближе и ближе к главному событию не только своей срочной службы, но, может быть, и всей своей жизни. Личной… А она и так одна - с любой стороны только и есть, что личная.
Ведь там, будучи серым и незаметным солдатом, одним из сотен в общем строю, Аслан и встретил свою любовь. И она, вот что особенно удивительно, заметила его…
Армия, службу в которой он всегда считал тяжким проклятием, неожиданно стала для него источником счастья всей жизни.
Чтобы не расчувствоваться до слез, Аслан запретил себе вспоминать Лену. И то, как они впервые встретились в солдатской чайной. И как потом гуляли за мастерскими авточасти, скрываясь от патруля. Как Аслан помогал ей готовиться к экзамену по английскому языку. Часто бывал у них дома. Ее родители до поры до времени относились к нему с доверием. А он… Это получилось само собой. Да и не могло быть без этого.
- Мы же честно хотели расписаться, - шептал, засыпая в свою очередь на нарах, Аслан. - Это же они вдруг стали против…
…Не хотел будущий тесть офицерскую честь заместителя командира по тылу пошатнуть, чтоб его единственная дочь с простым солдатом расписывалась. Да еще чеченцем…
Дождались весеннего увольнения.
Помчался Аслан к родителям. И застал больного отца, совершенно беспомощную мать. Отец не писал сыну о ее болезни в армию, чтоб не волновать напрасно, как он объяснил. От внезапно обрушившейся неизлечимой болезни мать превратилась в совершенно неузнаваемого человека - этакая сморщенная старушка, лишь отдаленно похожая на ту красивую, полную женщину, которую Аслан привык видеть. Отец тоже тяжело болел, но пока держался.
Маму выписали из больницы. Она знала, что умирает.
- Я понимаю, сынок, как тебе больно и страшно видеть меня, - говорила она сквозь слезы. - Но ты не переживай. Женщины, которая родила тебя, больше нет. Раньше ты мог бы гордиться и любоваться своей матерью! А теперь от нее ничего не осталось. Только одно больное сердце, которое все еще по-прежнему любит тебя. Как и в первый день, когда ты только что появился… Я так боюсь умирать! Не боли боюсь, не смерти. Мне страшно оставлять вас одних. Отец очень страдает. Мы же всегда были рядом! Только один раз он попытался поехать в Дербент один, без меня и без тебя. Доехал до Махачкалы и тут же примчался обратно! Кричал, ревновал, ругался, чтобы скрыть свою привязанность к тебе, ко мне. Помнишь, мы потом вместе поехали к морю?
- А ты была в крепдешиновом платье.
- Мальчик мой, ты помнишь такие детали?
- Очень красивое платье - красные и оранжевые цветы на желтом фоне. А на ощупь материал такой приятно шершавый…
- Помогайте друг другу. Не ссорьтесь. Отец очень любит тебя, но не показывает своих чувств. Он считает, что отец должен быть строгим и суровым. Как жаль, что не приехала твоя Лена. Мне так хочется перед смертью увидеть ее…
И в эту ночь Аслан висел на телефоне, стараясь дозвониться в часть, поговорить с Леной, упросить ее приехать, чтобы повидаться с умирающей матерью. Но связи не было. Какой-то обрыв на линии…
На следующее утро отец нашел мать мертвой…
Это оборвало и его жизнь.
Пока она болела, он еще хлопотал вместо нее на кухне, готовил ей какие-то протертые кашки, варил кисель из калины, готовил самодельный творожок…
А когда заботы отпали - и он раскис, опустил руки.
После похорон отец почернел и осунулся, потерял интерес к жизни. И превратился в неряшливого старика. Мог часами сидеть неподвижно на кухне, не сводя глаз с одной точки.
- О чем ты думаешь? - Аслан пытался его расшевелить.