– Максим Никитич. Во избежание дальнейших неясностей я хотел бы знать границы моей осведомленности. О чем я имею право знать, а о чем лучше даже не спрашивать.
– Спрашивать можно, и даже нужно обо всем, Охотник. Если информация особо секретная и не предназначена для рядовых бойцов, ты ее просто не получишь.
– "Стерх" – большая команда?
– По списку – сорок человек. Я, мой заместитель, майор Александр Игоревич Скачко по прозвищу Бритва, доктор Семен, он же – Доктор Спирт, и четыре группы по девять ребят в каждой. Командир и восемь бойцов.
– Получается тридцать девять.
– Сам… он тоже "стерх". Первый номер, – как показалось Славе, – с некоторой толикой высокомерной профессиональной иронии сообщил Шелестов. Мол, чем бы дитя ни тешилось. Как-никак Хозяин. Пусть утолит тщеславие.
– Максим Никитич. Для меня это не имеет значения, просто для сведения… "Стерх" – это Чека или армия?
– Ни то и ни другое. Мы сами по себе и вне политики. Так что к армии, конечно, ближе.
– Кто такой Сам? – рискнул, не сдержавшись, Слава.
Ответом было молчание, едва различимый слухом скрип кожи сиденья и равномерный гул автомобильного мотора. Как и следовало ожидать, тема личности куратора спецгруппы являлась табу.
– Кроме поездок на "дачу", другой отдых предусмотрен? Я имею в виду отпуск и все такое?
– Разумеется, как же иначе. Все мы не железные, – с готовностью ответил Шелестов. – Примерно один раз в полгода каждое отделение выезжает на отдых. Дней на пять-семь. Или к морю, или в горы, в походный лагерь. Для всех окружающих мы в это время – команда. Сборная РСФСР по спортивному пятиборью.
– А… поодиночке? Каждый – куда хочет? – заранее зная ответ, без малейшей надежды на чудо уточнил Слава.
– Это исключено, – резко качнул подбородком подполковник. – Категорически.
– Выходит, ни у кого из бойцов, до тех пор пока не придет время "зачехлять стволы", не может быть никакого гражданского "прицепа" – ни личной жизни, ни друзей, ни семьи, ни детей? Только база отряда, спец-операции и девочки на "даче".
– Никакой, – глядя в покрытое каплями дождя стекло, не поворачивая головы, металлическим голосом отсек подполковник. – Все "стерхи" – личная собственность государства. Страны. Родины. Ее надежный щит и карающий меч. Ее секретное оружие. А у оружия не может быть никакой личной жизни. До тех пор, пока металл не состарится, не сломается, не потеряет свои боевые характеристики и его не спишут – либо в переплавку, либо в музей. Так что забудь и смирись, Охотник… О семье будешь думать после окончания службы. А сейчас не время. Европа на краю новой большой войны. Нужны упреждающие контрмеры… Я чувствую: из тебя получится отличный боец, Слава. Интуиция меня еще никогда не подводила. Тебе будет хорошо с нами, а твоим родителям не будет за тебя стыдно. Они будут гордиться тобой.
– Отец и мать погибли, – сглотнув подступивший к горлу ком, хрипло сказал Слава.
– Даже на том свете, – вздохнул подполковник и, подавшись вперед, легонько тронул за плечо сидящего за рулем, казалось, безразличного ко всему, кроме педалей, ветрового стекла и ручки переключения передач, широкоплечего громилы в чуть мятом цивильном костюме, сидящем на его атлетическом торсе как на корове узкое седло:
– Мастер, останови возле ближайшего гастронома. Я на минутку выйду, куплю Семену минеральной воды и бубликов с маком. Он просил. Тебе чего-нибудь захватить?
– Леденцы, мятные, если будут, – довольно растянул пухлые губы водитель и с хрустом провел ладонью по колючему, как наждачка, бритому почти под ноль затылку. Только сейчас Слава заметил, что на правой руке лихо управляющегося с баранкой шофера не хватает двух пальцев – указательного и среднего, от чего обезображенная двумя бугристыми шрамами и следами сильного ожога морщинистая розовая ладонь очень напоминала крабью клешню. Или трехпалую лапу птицы, журавля-стерха.
С такой грабкой можно вести автомобиль, но нельзя жать на спусковой крючок пистолета. Если только… не принимать во внимание тот факт, что любой из "стерхов" наверняка был виртуозом в плане обращения с оружием и мог свободно стрелять с обеих рук.
"Видимо, в группе Хозяина это, как пить дать, полученное при выполнении задания уродливое увечье и называется "выход на почетную пенсию?"– с давящей теснотой в груди подумал Слава. На мгновение в голове даже промелькнула коварная мысль: а может, подождать, пока Шелестов зайдет в магазин, дать этому пернатому бегемоту хорошенько по затылку, вырубить, выскочить из машины и бегом – куда глаза глядят? К чертям собачьим этот секретный отряд, со всеми его спецзанятиями, поездками по глобусу, блядскими дачами и диверсионными операциями на благо Родины? Но Слава тут же прогнал ее, как не соответствующую ранее поставленной цели. Выбрасывать на ветер два года напряженной подготовки, засветив новое имя и похоронив старательно отшлифованную на воровские деньги легенду, снова ударяться в бега – глупо и не рационально. В конце концов, пока все идет по плану. А загадывать наперед глупо и вредно. Как любят говорить мудрые китайцы, это – веселить дьявола. Кто знает, что произойдет завтра, через час, через минуту? Никто.
Жаль, предупредить Леонида Ивановича не удалось. Хоть мельком. Так, мол, и так, я в порядке. Угодил в спецгруппу. Не беспокойся. Поставив себя на место профессора, легко предположить, что не получивший вовремя весточки сэнсэй теперь наверняка будет думать, что его, Славу, чекисты все-таки разоблачили, арестовали и бросили в застенки Чека, ждать расстрельной стенки.
Держись, Иваныч. Я жив. И я найду способ дать тебе знать о себе.
Глава 19
Приказ от Хозяина пришел вечером, когда их находящийся на суточном дежурстве по отряду первый взвод "стерхов" имел пару часов на безделье после ужина. Кто-то играл в шахматы, кто-то наблюдал за партией в качестве зрителя, громко комментируя ходы и их возможные тяжкие последствия, кто-то читал, кто-то спал, тихо похрапывая, а Лис и Дятел боролись на руках, грозя сломать жалобно скрипящую тумбочку-подставку. Слава же просто лежал на кровати прямо в обуви поверх одеяла, подложив руки под голову и глядя в потолок, размышляя обо всем понемногу и ни о чем конкретно. В голове, как это часто бывает, роился клубок из самых разных мыслей, он дергал первую попавшуюся, пробегался по ней поверхностно и перескакивал на следующую…
Четыре месяца в отряде пролетели как одно мгновение. Скучать, как и обещал подполковник, Охотнику не пришлось. Занятия по топографии и психологии сменялись рукопашным боем, тот, в свою очередь, уступал место языкам, тут же срывались на трехдневный марш-бросок по лесам и болотам, к условной точке и обратно, затем следовал курс огневой подготовки, школа радиста, занятия по минному делу и медицине, плавно перемежающиеся регулярными – трижды в неделю – прыжками с парашютом, плаванием, бегом в полной выкладке по пересеченной местности и варварскими тренировками по выносливости и закаливанию. От последнего деревенели мышцы, сводило судорогой челюсти, а мошонка приобретала размеры грецкого ореха и приходила в нормальное состояние лишь после хорошей пробежки и русской бани с веником, когда вся поверхность тела напоминала покрытый огромными красными пятнами мухомор…
Поблажек новичкам не было. Слава сразу влился в общий режим подготовки, кроме лишь боевых дежурств, вместо которых следовали дополнительные занятия с целью устранения отставания от общего уровня подготовки группы. К некоторым из спецдисциплин, вроде минно-саперного дела, Слава был равнодушен, впитывая необходимый объем знаний уверенно, как губка, но без огонька, другие – например, радиодело и психология – даже нравились. Только здесь, на базе, он узнал, как правильно нужно вести диалог с незнакомым человеком, в зависимости от обстоятельств и конечной цели, будь то сведение "случайного" знакомства, деликатное, незаметное выуживание интересующей тебя информации или грубое психологическое давление, призванное сломать собеседника морально, подавить его волю, подчинить… Последнее в большей степени касалось допросов, и здесь в ход шли все доступные средства – от дозированных ударов "копьем" по болевым точкам, отлично известным Славе еще по ниндзюцу, и угрозы выкалывания глаз до забивания иголок под ногти и отрезания ушей и пальцев. Отдельной строкой шли лекции по технологии сокрытия трупов и использования экстремального рациона питания. Во втором случае проводились практические занятия, на которых "стерхи", под внимательным присмотром инструктора, поедали сырых улиток, грибы, дождевых червей и прочую гадость, пили теплую кровь только что убитых животных и мутную, пахнущую гнилью воду из грязной канавы, предварительно бросая во флягу особую обеззараживающую таблетку. От которой двое суток ныла изнасилованная печень…
Дать весточку Сомову, сообщить, что с ним все в порядке, так и не получилось, о чем Слава, уже окончательно привыкший откликаться на прозвище Охотник, жалел больше всего. Иногда ночами снилась мама. Она пекла пироги с капустой и рассказывала про пестрый город детства – Шанхай…
Текущая неделя была для Славы последней перед окончательным вливанием в боевой состав "стерхов". Послезавтра утром, на политинформации, он должен будет подписать какой-то особый документ и де-юре поставить крест на своей условно-свободной жизни вольного гражданского человека. Отныне он – бездушная боевая машина. Обязанная выполнить любой приказ Хозяина, даже ценой собственной жизни…
Подполковник Шелестов, именуемый в группе просто и без затей – Батя, вошел в просторную комнату-казарму первого взвода, гулко стуча ботинками по полу, и все голоса сразу же стихли. Подполковник щелкнул пальцами, бойцы молча поднялись, вышли на середину, построились в одну шеренгу. Девять пар глаз внимательно следили за выражением лица командира и уже понимали, что сейчас последует приказ на сборы. Они вообще хорошо друг друга понимали, без слов. Достаточно было одного взгляда. Остальное – технические детали.
– Внимание! Командованием поставлена срочная задача, – заложив руки за спину, сухим голосом сообщил Батя. – Прибыть в указаный квадрат, совершить марш-бросок, занять позиции возле дороги и ждать автомобиль с нашим секретным агентом. Срок ожидания – максимум шесть часов. Если контакта не произойдет – отход. В случае встречи принять от агента ценный груз, в целости и сохранности доставить в точку и на том же самом самолете отбыть обратно. Агенту предоставлен выбор по обстоятельствам – или оставаться, или возвращаться вместе с группой… Задача не слишком масштабная, поэтому полетят только три человека. Этого хватит.
Шелестов внимательно обвел строй взглядом и сказал:
– Пойдут Лис…
– Есть. – Вперед вышел высокий, сухопарый, жилистый боец с рыжими волосами. Вечно не унывающий Толик Веригин слыл в отряде весельчаком и балагуром.
– Скрипач…
– Есть. – Вторым оказался молчаливый, невысокий крепыш Жора Меер. Когда-то в детстве, в Одессе, почтенные родители-евреи насильно водили сына в музыкальную школу, где он старательно делал вид, что учится играть на виолончели. И вот что из этого получилось.
– И… Охотник. – Командир повернулся к Славе. – Хватит за партой и в спортзале х. ем "груши" околачивать. Не у тещи на блинах. Пришло время служить Родине. Не слышу ответа, Охотник!
– Есть! Я готов, Максим Никитич.
Слава ощутил, как в висках дробью застучали молоточки. Сделал шаг вперед, вытянулся по стойке "смирно". Ну, вот ты и дождался боевого крещения, рядовой Корнеев. Страшно? Нет. А то что под ребрами сосет и холодит, спасу нет – так это, брат, нормально. Так всегда бывает перед броском в неизвестность. Хоть с крыши сарая в крапиву, хоть из самолета в морозную ночную бездну, с оружием – без разницы.
– Расслабься, не на параде, – чуть заметно растянув уголки губ, вскинул левую руку подполковник. Взглянул на часы. Сообщил: – Время – двадцать два ноль семь. Через тринадцать минут быть готовыми по форме три-один-девять. Самолет на полосе. Через полчаса вылет. Старшим группы назначаю Лиса. Вопросы? – Шелестов, игнорируя гораздо более опытных бойцов, внимательно глянул на Славу, которому предстояло отправиться на свое первое "не слишком масштабное" боевое задание.
Шифр три-один-девять означал, что: первое – группа отправится на задание с полным боекомплектом, второе – с самым минимальным запасом воды и продуктов, третье – и главное – в форме германской регулярной армии. Десантироваться и выполнять задание придется в тылу потенциального противника.
Словно читая мысли Ярослава, подполковник сообщил:
– Летите в Восточную Пруссию. На побережье. К границе с Литвой.
– Характер груза? Приблизительный вес? – уточнил назначенный старшим тройки Лис.
– Не указывается, – хмуро покачал головой Шелестов.
Он тоже привык уделять особое внимание столь важным "деталям". Но сейчас сообщить бойцам хоть что-то конкретное не мог – не имел права. Поэтому ограничился шуткой:
– Слон из зоопарка. Редкой голубой породы. Контрабанда. Вот и не хотят заранее пугать. Но, в любом случае, доставить тварь без единой царапины. В первозданном виде. Со всем дерьмом. Потеряете хоть одну лепешку – шкуру спущу.
– Есть, – вздохнул Лис. – Сработаем, товарищ командир.
– Куда ты денешься, – хмыкнул Батя. – Сама разденешься. Еще вопросы есть? Нет? Тогда я вас больше не задерживаю. Осталось одиннадцать минут на сборы. Шагом марш в каптерку и арсенал. Время пошло! Лис!
– Я, – обернулся метнувшийся было к двери рыжий.
– Подойдешь за дополнительным инструктажем, – многозначительно сдвинул брови Шелестов.
Лис кивнул и вслед за остальными направился экипироваться. Как и в любой особо секретной операции, кое-какие вводные доверялись только старшему…
Собирались молча, быстро, сосредоточенно. Натянув немецкое нижнее белье и не слишком новую, специально подготовленную для такого рода операций очень удобную и носкую форму десантников гитлеровской армии: Лис – лейтенантскую, Скрипач и Слава – рядовых, – направились в арсенал за оружием. Здесь же получили аптечки, часы и сухпаек – галеты, масло, шоколад. Все, кроме швейцарских часов, исключительно немецкого производства. С таким расчетом, чтобы даже при обнаружении трупа враг не смог опознать в мертвеце русского диверсанта. Последними получили из спецканцелярии идеально подделанные документы. На каждого из "стерхов" их там имелось с дюжину, в зависимости от цели и места выполнения задания. Закончив сборы, вышли из казармы на воздух, к поджидающей снаружи машине, которая должна была доставить группу на аэродром. Сверили время. Уложились за девять минут. Батя с непокрытой, несмотря на десятиградусный мороз, головой уже ждал на крыльце, курил. Кивком головы позвал Лиса, и они не спеша прогулялись до угла дома и обратно. С каждым из бойцов Шелестов прощался за руку, крепко стискивая ладонь. Погрузились в покрытый выцветшим брезентом кузов грузовика, задернули полог. Скрипач постучал ногой по борту. Взревев мотором, машина тронулась, вскоре притормозив возле КПП части. В кузов запрыгнул дежурный из взвода охраны, осветил троицу фонариком, узнал каждого в лицо и пожелал удачи. С тихим скрипом отъехали в сторону автоматические железные ворота базы. Перевалив через специальные волнообразные бугры, именуемые "лежачий часовой", грузовик прибавил ход и помчался по колдобистой дороге, вскоре сменившейся укатанной грунтовкой. Минут через пятнадцать прибыли на КПП аэродрома. Здесь никакой проверки не было, машину уже ждали. Пробежав с километр по идеально разметенной бетонке, грузовик остановился.
– Прибыли, – сказал Лис и первым спрыгнул на землю.
Самолет – зеленый, маленький, без каких бы то ни было опознавательных знаков на фюзеляже и крыльях – уже ждал пассажиров. Заметив бойцов, летчик запустил двигатель, винты дрогнули, завертелись, подняв с бетонного покрытия клубы мелкой снежной пыли.
– Ну что? – хлопнув Славу по спине, натянуто улыбнулся Скрипач. – Как самочувствие, Охотник?
– Нормально. Сколько нам на этой колымаге лететь до места?
– Эта колымага, Слава, нами любовно обзывается "пчелка", и, случись нужда, от германского истребителя по прямой в отрыв, конечно, не уйдет. Но дури в ней – боже ж ты мой, – сообщил новичку Жора. – Так что часа через два с половиной, бог даст, будем на точке.
– Ты веришь в Бога, Скрипач? – хмыкнул Слава. – В какого, в отца из Торы или в сына из Библии?
– Я верю в судьбу, – серьезно ответил бывший виолончелист. – Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Судьба – это тот же самый бог. Если на роду написано, то дергайся не дергайся – один хрен. Так что в этом отношении я – философ. Поэтому и спокоен, словно удав. Берегу силы для работы.
– Кончай лясы точить, грузимся, – скомандовал Лис.
По короткой откидной лестнице из четырех ступенек забрались в тускло освещенное нутро дрожащего от вибрации самолета, сели на скамейки вдоль борта. Лис – с одной стороны, Слава и Скрипач – напротив. Второй пилот поднял трап, захлопнул дверь, вопросительно взглянул на Веригина. Рыжий показал кулак с вытянутым вверх большим пальцем – все путем, командир, поехали. Пилот улыбнулся в ответ и скрылся в кабине. Тут же заработала громкая связь:
– Ориентировочное время прибытия в квадрат выброски – час сорок пять. Так что есть время подремать, мужики, если что. Когда еще выспитесь…
– Трогай, извозчик! – крикнул Лис. Он был сосредоточен и хмур. Видимо, – после той информации, которую на правах старшего узнал от Бати.
Самолет задрожал сильнее, качнулся и плавно покатил по аэродрому. Развернулся, остановился на исходной и начал быстро набирать скорость. Момент отрыва Слава ощутил по едва заметному изменению звука работающих моторов. Отдернув матерчатую шторку на иллюминаторе, новобранец спецгруппы "Стерх" по прозвищу Охотник взглянул вниз, на быстро уменьшающиеся в размерах и уходящие в сторону огни военного аэродрома. Вокруг взлетной полосы во все четыре стороны простирался черный ночной лес.
– Сейчас пялься сколько угодно, пока над Родиной летим, – предупредил Лис. – Как будем приближаться к границе, крылатый даст команду к полной светомаскировке.
– Вас понял, товарищ старший лейтенант, – фыркнул Слава, задернул шторку и поудобнее устроился на жесткой скамейке. Внимательно посмотрел на Толика. Такие младенческие подробности мог бы и не повторять. Лис явно нервничает, волнуется, хоть и пытается скрыть свое состояние под маской холодной решимости и безразличия.
– Ты чего Охотника таблице умножения учишь, старшой? – словно прочитав Славины мысли, спросил Скрипач. – Не в духе?
– Будешь тут… – огрызнулся Лис. Помолчав, зыркнул глазами по наморщившему лоб Жорику. И вдруг неожиданно его тонкие, плотно сжатые в прямую линию губы поползли в сторону. Старлей улыбался. – Будешь тут не в духе… – повторил он и на сей раз закончил фразу, – когда в животе после этого проклятого горохового супчика с копченостями – настоящая революция. Наши того и гляди Зимний возьмут. А до ближайших кустов – два часа лету и ночной прыжок!