- У него может находиться, - коротко пояснил я, - то, ради чего был разгромлен этот дом.
- Это то, о чем вы говорили мне?
Я кивнул.
Робби придвинул к себе телефон, сверился с записной книжкой, которую достал из кармана, и набрал какой-то номер. Он обзвонил одного за другим четырех абонентов, но наконец отодвинул телефон и удовлетворенно кивнул.
- Билл Робинсон работает в гараже Ригли и живет где-то на Экснинг-Роуд. У него хобби - он механик по мотоциклам марки "Харлей-Дэвидсон".
- Отлично, - сказал я.
- Но, - возразил О'Хара, - что у всего этого общего с нашим фильмом?
- Ножи, - ответил я, - и то, что Валентин Кларк знал Джексона Уэллса.
- Удачи вам в возне с дерьмом, - пожелал Робби.
Босс оказался вислоносым тощим бизнесменом несколько старше сорока лет, не имевшим ни малейшего желания даже взглянуть на увеличивающиеся стопки коробок с отснятой пленкой. Он сказал, что не смотрит кино. Он презирает киноактеров. Он думает, что режиссеров следует подпускать к финансам только в наручниках. Его поле деятельности - это рискованные вложения капитала с гарантией размещения. Не то поле, подумал я.
Он потребовал немедленно представить ему отчет за каждый цент, истраченный с первого дня основных съемок, в результате чего производственный отдел О'Хары потратил целый день, записывая по пунктам такие вещи, как продовольствие, транспорт, плата грумам, губная помада и электрические лампочки.
Мы сидели вокруг обеденного стола в номере О'Хары, я уже сходил в свои апартаменты и переоделся. Поверх зашитой раны Робби наложил тугую повязку. Я по-прежнему чувствовал легкую дрожь, но был вполне в состоянии не выдать ее. Я сосредоточился на обсуждении поездки Зигги в Норвегию; обсуждение шло под минеральную воду и бренди.
- Дикие лошади! - негодующе воскликнул босс, обращаясь к О'Харе. - У вас не было разрешения на то, чтобы ввозить лошадей из Норвегии! Их нет в сценарии.
- Они есть в воображении повесившейся женщины, - ровным голосом объяснил О'Хара. - Ее воображаемая жизнь - это то, что компания считает лучшим в замысле фильма, и то, что должно быть на экране. Норвежские кони будут чудесным штрихом для рекламы и принесут больше денег, чем будут стоить нам.
Ответ О'Хары заставил босса замолчать; он хмурился, но, видимо, осознавал, что если будет чрезмерно мешать продюсеру высокого класса, то тот попросту уйдет из проекта, и весь замысел рухнет. В любом случае он обуздал свои агрессивные порывы и, читая отчет об уплате жокею-победителю, всего лишь чуть поморщился.
Счета были проверены, и босс желал поговорить о Говарде.
Я не желал.
О'Хара не желал.
На счастье, Говарда не оказалось в отеле, и разговор отпал сам собой. Я откланялся под предлогом своих ежевечерних совещаний с Монкриффом, и босс на прощание сказал, что верит в то, что мы в дальнейшем будем избегать "инцидентов", и заявил, что завтра утром должен будет увидеть съемки.
- Конечно, - легко согласился О'Хара, подмигнув мне. - График предусматривает диалоги, крупные планы и несколько сцен с людьми, входящими и выходящими из помещения весовой Хантингдонского ипподрома. Никаких сцен с толпой, они уже отсняты. Жокеи тоже завершили работу. Лошади будут перевезены обратно завтра после полудня. Благодаря отличной погоде и разумному руководству Томаса мы закончим съемки на ипподроме на день раньше.
Босс выглядел так, словно его укусила оса. Уходя, я гадал, может ли его хоть что-нибудь порадовать.
На мое совещание с Монкриффом заявились сразу Нэш и Сильва, каждый хотел продолжить практику частных репетиций. Нэш принес распечатку своей роли. На лице Сильвы не было косметики, зато было выражение ярой феминистки. Я попробовал представить, как она и О'Хара выглядят вместе в постели; это ни на дюйм не продвинуло мою работу, но поделать с этим я ничего не мог.
Мы просмотрели сцены. Монкрифф и Нэш обсуждали освещение. Сильва вскинула свой божественный подбородок, и, к ее удовольствию, Монкрифф оценил ее лицевые кости в терминах светотени.
Я самоотверженно пил бренди с болеутоляющим: возможно, с точки зрения медицины это плохое сочетание, но не беда. Когда все ушли, я занял полусидячее положение на кровати и не мог заснуть еще долгое время, дрожа и размышляя, и наконец решил, что в ближайшем будущем у меня за спиной всегда должна быть какая-нибудь стенка.
О'Хара своим звонком пробудил меня от тревожного сна в половине восьмого. Что-то поздновато.
- Как ты? - спросил он.
- Отвратительно.
- На улице дождь.
- Да? - Я зевнул. - Это хорошо.
- Монкрифф звонил синоптикам. После полудня должно подсохнуть. Так что мы можем взглянуть на хантингдонские сцены сегодня утром, когда фургон вернется из Лондона.
- Да… Я думал, босса это не волнует.
- Он сам уезжает в Лондон. Он не собирается ждать поездки в Хантингдон до вечера. Он сказал мне, что с фильмом, на его взгляд, все в порядке и он доложит об этом.
- Здорово!
О'Хара хихикнул.
- Он считает тебя деловым человеком. В его устах это самая высокая оценка. Он сказал, что я могу возвращаться в Лос-Анджелес.
- О! - Я был удивлен тем, насколько меня это расстроило. - И ты уедешь?
- Это твой фильм, - ответил он.
- Останься.
После паузы он сказал:
- Если я уеду, это покажет, что ты действительно у руля. - Снова пауза. - Подумай над этим. Мы все решим после просмотра. Жду тебя в одиннадцать в проекторной. Ты в состоянии?
- Да.
- Хотя не должен бы… - сказал он и отключился.
К девяти часам я решил отказаться от грандиозного британского завтрака и нашел на карте города гараж Ригли; к четверти десятого мой шофер нашел его на местности. Поверх бензонасосов был натянут навес - укрытие от дождя.
Билл Робинсон оказался обладателем длинных волос, кучи прыщей, сильного восточноанглийского акцента, короткой куртки из черной кожи, усеянной множеством золотых заклепок, и тяжелого инструментального пояса, болтающегося вокруг его тощих бедер. Он принял во внимание тот факт, что у меня был шофер, и выказал должное уважение.
- Чем обязан? - спросил он, жуя жвачку.
Я усмехнулся.
- Мисс Доротея Паннир считает тебя отличным парнем.
- Да-а? - Он с довольным видом кивнул. - Она тоже неплохая старушенция.
- Ты знаешь, что она в больнице?
Улыбка с его лица исчезла.
- Я слыхал, что какой-то ублюдок порезал ее.
- Я Томас Лайон, - представился я. - Она сообщила мне твое имя.
- Да-а? - Он насторожился. - Вы не от ее сынка? Сынок у нее просто засранец.
Я покачал головой.
- Ее брат Валентин оставил мне по завещанию все свои книги. Она сказала, что доверила их тебе на сохранение.
- Не отдавать их никому, вот что она сказала. - Он выдул из жвачки пузырь, который с громким хлопком лопнул, и выжидающе уставился на меня. Я рассудил, что было бы ошибкой предложить ему деньги, что в современном мире придавало ему статус святого.
- Что, если мы позвоним ей? - сказал я.
Он не имел ничего против, так что я воспользовался своим мобильным телефоном и дозвонился до госпиталя, а после целой серии щелчков и соединений - до самой Доротеи.
Билл Робинсон, одетый в черную кожу с заклепками, говорил с ней, и его лицо сияло детской радостью. Надежда на то, что добрые старые времена не совсем минули.
- Она говорит, - сказал он, сунув мне обратно телефон, - что задница ваша сверкает подобно солнцу и что книги принадлежат вам.
- Отлично.
- Но они не здесь. В гараже у меня дома.
- Когда я смогу забрать их?
- Я могу явиться домой во время ленча. - Он бросил взгляд в сторону чудовищного сверкающего мотоцикла, скованного тяжкими цепями, дабы расстроить планы возможных похитителей. - Обычно я не прихожу, но, в общем, могу.
Я предложил купить час его времени у его начальства немедленно и не ждать ленча.
- Не выйдет, - с трепетом сказал он. Но его начальник был реалистом и потому с готовностью принял и предложение, и деньги. Билл Робинсон поехал к себе домой на моей машине в радостном настроении.
- Откуда ты знаешь Доротею? - спросил я по дороге.
- Моя девчонка живет рядом, - просто объяснил он. - Мы иногда помогаем старушенции. Приносим ей покупки, и все такое. Она сует нам конфетки, как малышне.
- Э… - сказал я, - а сколько же тебе лет?
- Восемнадцать. Как вам мой мотор?
- Я тебе завидую.
Его улыбка стала самодовольной, но в этом не было ничего плохого. Когда мы добрались до его дома ("Ма днем на работе, ключ в той штуке, похожей на камень"), Билл отпер висячий замок на тяжелой двери кирпичного гаража и обнаружил свое истинное призвание - ремонт и конструирование мотоциклов.
- Я покупаю разбитые вдрызг и собираю заново, - объяснил он, пока я стоял в гараже, разглядывая колеса, педали, изогнутые трубки, блестящие детали. - Они у меня выходят как новенькие, и я их продаю.
- Отлично, - искренне отозвался я. - Ты хочешь попасть в фильм?
- Куда?
Я объяснил, что всегда ищу интересный фон для сцен. Как он смотрит на то, чтобы вытащить какие-нибудь части мотоциклов из гаража на подъездную дорожку к своему дому и поковыряться в них, когда мы будем снимать, как Нэш Рурк в задумчивости бродит по улицам?
- Никаких диалогов, - сказал я, - просто Нэш будет брести мимо и остановится на секунду или две, чтобы взглянуть, как идет работа. Персонаж, которого он играет, гуляет по Ньюмаркету, пытаясь размышлять кое о чем. Я ищу настоящий ньюмаркетский фон.
- Нэш Рурк? Вы меня разыгрываете.
- Нет. Ты с ним встретишься.
- Миссис Паннир говорила, что вы тот человек, который делает фильм. Про это писали в "Барабанном бое".
- Тиран и невежда? Да, это я.
Он широко улыбнулся.
- Ваши книги вон в тех коробках. - Он указал на ряд разнокалиберных картонных коробок, изначальным содержимым которых, судя по надписям, когда-то были телевизоры, электронное оборудование для офиса, микроволновые печи и мини-пекарни. - Тонна бумаги, я чуть не надорвался. Все утро в субботу паковал и перебрасывал их сюда, но для миссис Паннир не жалко времени, она хорошая бабка.
Это было скорее даже согласие, чем намек. Я сказал, что вывихнул плечо и не могу поднимать коробки, и попросил Билла перетащить столько, сколько возможно, в багажник машины. Он выразительно посмотрел на дождь, но все же сделал несколько рейсов туда и обратно. К нему после некоторых колебаний присоединился мой шофер, плотно застегнувший куртку и поднявший воротник.
В машину, включая переднее пассажирское сиденье, влезла половина коробок. Я спросил Билла, как же он перевозил их в субботу.
- На старом пикапчике моего папаши, - ответил он. - Сделал три рейса. На неделе па ездит на нем на работу, поэтому до вечера я не смогу взять его.
Он согласился погрузить и привезти остальные коробки потом на пикапе, в бодром расположении духа доехал с нами до отеля и помог перетащить там коробки в вестибюль.
- Вы не забудете, что хотели взять меня в фильм? - спросил он по пути обратно в гараж Ригли. - И… когда!
- Может быть, завтра, - ответил я. - Я извещу тебя. Обговорю это с твоим начальством, и за твое участие в съемках кинокомпания тебе заплатит.
- Отпад, - заулыбался он.
Нэш, Сильва и Монкрифф присоединились ко мне и О'Харе, чтобы посмотреть сцены, отснятые в Хантингдоне.
Даже без громкого звука толпа на экране выглядела как нормальные зрители на скачках, а сам заезд мог бы украсить состязания самого высокого класса. Он был успешно снят пятью камерами и наполовину успешно - остальными. Было довольно легко выбрать кадры, чтобы составить из них полную картину, от которой участится пульс и у людей, никогда не видевших скачек вблизи. Даже у Сильвы во время показа одной из сцен перехватило дыхание, а Нэш смотрел задумчиво. Монкрифф ворчал о тенях в ненужных местах, которых никто другой не замечал.
Крупные планы с диалогами демонстрировали Сильву во всем ее очаровании. Я оценил ее исполнение, а не вид, и она понимающе кивнула в ответ. Результат двухдневной работы был достоин затраченных на это усилий.
После всех сцен на пленке появилось отснятое Монкриффом изображение фотографии, которую принесла Люси: два лица крупным планом, резко, в фокусе.
- Кто это? - изумленно спросил О'Хара.
- Девушка слева - это Ивонн, - ответил я. - Точнее, Соня Уэллс, та, которую нашли повещенной. Настоящая.
- Боже! - отозвался О'Хара.
- А мужчина? - спросил Нэш.
- Его зовут Свин. Я думаю. - Я объяснил про фотографию. - Я обещал Люси, что Ивонн не будет похожа на Соню.
У девушки на экране были вьющиеся русые волосы, а не зеленый "ежик" или что-нибудь в том же роде. Наденем на Ивонн длинный белокурый парик и будем надеяться на лучшее.
Экран опустел. Мы зажгли свет, поговорили о том, что видели, и, как всегда, вернулись к работе.
Позже, в Хантингдоне, фотограф, нанятый компанией для предоставления рекламному отделу фотографий текущих событий, принес на просмотр О'Харе пачку снимков размером восемь на десять дюймов. О'Хара и я забрали их в весовую и уселись там за стол, рассматривая снимки под увеличительным стеклом.
Ничего полезного мы не увидели. Там были фотографии Нэша, раздающего автографы. Фото Говарда, с самодовольным видом расписывающегося на своей книге. Сильва, очаровательная, как и положено кинозвезде. Грег, подписывающий программку. Фото, где мы с О'Харой стоим рядом. Каждый раз камера фокусировалась на лице главного объекта; люди вокруг были видны, но нерезко.
- Нам нужны общие планы толпы, - сказал О'Хара.
- Нам все равно не удастся получить отчетливое изображение "Гнева".
Он мрачно согласился, но все равно заказал общие планы.
Больше не всплыло никаких ножей - ни в телах, ни просто так. Мы отсняли сцены ухода и отправили лошадей. Привели все вокруг в полный порядок, поблагодарили руководство Хантингдонского ипподрома за их любезность и вернулись в Ньюмаркет чуть позже шести вечера.
В моей гостиной нетерпеливо мигал огонек автоответчика - пора бы уже к этому привыкнуть. Робби Джилл желал, чтобы я немедленно перезвонил ему. Но я тоже наткнулся у него на автоответчик: он должен был освободиться в семь часов.
Чтобы убить время, я открыл несколько коробок с книгами Валентина, которые занимали большую часть места на полу, поскольку я специально попросил не ставить их одну на другую. Я, конечно, не забыл, что наклоны тоже задействуют грудные мускулы, поэтому опустился на колени и стал обозревать свое наследство.
Книг было слишком много. После первых трех коробок, в которых, как оказалось, была часть коллекции биографий и истории скачек, после того, как я, преодолевая боль, поднял каждый том и перетряхнул его в поисках закладок, а потом положил на место, я понял, что мне нужна помощь секретаря, который бы делал записи в портативном компьютере.
Люси, подумал я. Если бы я жил в мире фантазии, я мог бы материализовать ее прямо в моей гостиной, как Ивонн - своих призрачных любовников. Люси знает, как работать с компьютером.
Импульсивно я позвонил в дом ее отца и попал как раз на Люси.
- Ты говорила мне, что закончила школу и собираешься поступить на бизнес-курсы. Что ты думаешь насчет временной двухнедельной работы в Ньюмаркете? - Я объяснил ей, что мне требуется. - Я не собираюсь соблазнять тебя. Можешь привезти с собой компаньонку, можешь остановиться здесь где угодно, можешь каждый день ездить домой в Оксфордшир, если предпочитаешь. Я честно заплачу тебе. Если ты не хочешь заняться этим, я найму кого-нибудь другого.
Она сказала, чуть задыхаясь:
- А я увижу Нэша Рурка снова?
Усмехнувшись, я пообещал:
- Каждый день.
- Он… он…
- Да, - согласился я, - и он женат.
- Да нет, это не то, - сказала она с отвращением. - Он просто… милый.
- Верно. Как насчет работы?
- Я могу приступить завтра.
До завтра коробки подождут, подумал я.
В семь часов я снова позвонил Робби Джиллу и сразу попал на него.
- Что вы хотите услышать сперва, - спросил он, - хорошие новости или ужасные?
- Хорошие. Я устал.
- Вы меня не удивили. Хорошая новость - это список экспертов по ножам. Три в Лондоне, два в Глазго, четыре в Шеффилде и один в Кембридже. - Он прочитал весь список и услышал негромкий вздох, который я смог выдавить с учетом треснувшего ребра.
Я слабым голосом попросил:
- Повторите, кто в Кембридже?
Он отчетливо прочитал:
- Профессор Мередит Дерри, специалист по истории средневековья, преподавал в Тринити-колледже, сейчас на пенсии.
Дерри. Ножи…
- Вы хотите услышать ужасную новость? - напомнил Робби.
- Полагаю, мне от этого не уклониться?
- Боюсь, что так. Убит Пол Паннир.
ГЛАВА 13
- Убит? Где? И… э… как?
Мои вопросы были почти риторическими, но голос с шотландским акцентом проинформировал меня:
- Он был убит в доме Доротеи… ножом.
Я вздохнул; вместо вздоха получился стон.
- Доротея знает?
- Полиция послала в больницу сотрудницу.
- Бедная, бедная Доротея!
Он резко сказал:
- Больше он не будет портить ей жизнь.
- Но она любила его, - возразил я. - Она любила ребенка, которым он был когда-то. Она любила своего маленького сыночка. Она будет горевать.
- Навестите ее, - сказал Робби. - Вы, кажется, понимаете ее. А я никогда не мог понять, как она терпит его.
Ей нужно сочувствие, подумал я. Надо, чтобы кто-то обнимал ее, пока она будет плакать. Я спросил:
- А что жена Пола, Дженет?
- Полиция сообщила ей. Я думаю, она едет сюда.
Я посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Я был болен и голоден, я должен был обсуждать завтрашние съемки с Нэшем и Монкриффом. И все же…
- Робби, - произнес я, - там указан адрес профессора Дерри?
- Только номер телефона. - Он продиктовал номер. - А как насчет Доротеи?
- Я сейчас еду к ней. Подъеду к больнице примерно через сорок минут. Можете вы устроить, чтобы меня пропустили к ней?
Он мог и собирался это сделать. Я спросил, кто обнаружил тело Пола.
- Я, черт бы все это побрал! Около трех часов дня я поехал забрать свою записную книжку, которую оставил на кухне у Доротеи прошлой ночью. Я снова заехал за ключом к ее подруге Бетти, но Бетти сказала, что ключа у нее больше нет, потому что сегодня рано утром она отдала его Полу. Я перешел через дорогу к дому Доротеи и позвонил в дверь - будь проклято это тихое "динь-дон", - но никто не открыл, поэтому я обошел дом и подергал кухонную дверь, и она оказалась открытой. - Он помолчал. - Пол лежал в холле почти на том же самом месте, где Бетти нашла Доротею. Хотя крови не было. Он умер мгновенно и был мертв уже несколько часов. Он был убит большим кухонным ножом, возможно, взятым в этом же доме. Нож остался в теле, он был вогнан глубоко в грудную клетку сзади и сбоку, почти под самым правым локтем…
- Робби!.. - промолвил я; язык мне не повиновался.