- Да. Почти в то же самое место, что и у вас. Рукоять торчала наружу. Обычная рукоять кухонного ножа, ничего особенного. Не "Гнев". Я позвонил в полицию, и они продержали меня под стражей в этом доме до вечера, но я не смог сказать им, зачем Пол пришел сюда. Откуда мне было знать? Я не мог сказать им ничего, кроме того, что, судя по всему, нож достиг сердца и вызвал его остановку.
Я прочистил горло.
- Вы не сказали им… обо мне?
- Нет. Вы ведь не хотели этого?
- Не хотел.
- Но теперь все иначе, - с сомнением сказал он.
- Не все, если, конечно, полиция найдет убийцу Пола.
- У меня создалось впечатление, что они не знают, где искать. Однако они собираются проводить расследование. Вам лучше быть готовым к этому, потому что вы были в этом доме после того, как случилось нападение на Доротею, и у них есть ваши отпечатки пальцев.
- Верно, есть. - Я немного подумал и спросил: - Это нарушение закона - не сообщать, что тебя пырнули ножом?
- По правде сказать, я не знаю, - ответил Робби, - но зато я знаю, что нарушение закона - иметь при себе в общественном месте такой нож, как "Гнев", а именно это сделал О'Хара, когда вы двое забрали этот нож с собой прошлой ночью. Он может быть привлечен к ответственности и посажен на шесть месяцев.
- Вы шутите?
- Ничуть. Сейчас действуют строгие законы касательно ношения опасного для жизни оружия, а представить себе что-либо более опасное, чем "Гнев", трудно.
- Забудьте, что вы вообще видели его.
- Постараюсь.
Накануне вечером мы замели следы в кухне, побросав защитные жилеты, мою рубашку, свитер и использованные медицинские принадлежности в мешок для мусора; мешок мы взяли с собой и при первом же удобном случае отнесли его к куче таких же мешков на задворках "Бедфорд Лодж", откуда специальная машина ежедневно вывозила отходы и пустые бутылки.
На прощание Робби снова сказал, что он велит медсестрам пропустить меня к Доротее, и попросил позже позвонить ему еще раз.
Пообещав это, я распрощался с ним и набрал номер профессора Мередита Дерри, который, к моему облегчению, подошел к телефону и дал согласие уделить полчаса на исследование ножа, особенно если я заплачу ему как консультанту положенный гонорар.
- Конечно, - охотно согласился я. - Двойной, если проведете исследование сегодня вечером.
- Приезжайте в любое время, - сказал профессор и сообщил мне адрес вместе с указанием, как проехать.
Горе Доротеи было столь глубоким и сокрушительным, что я испугался. Едва она увидела меня, как из ее глаз потекли слезы, бесконечные безмолвные слезы, без рыданий или стонов: это была уже не боль, а безграничная скорбь, скорбь как по прошлым, так и по нынешним потерям.
Я ненадолго приобнял ее, а потом просто взял ее руку и сидел так, пока она не нашарила другой рукой лежавший на кровати платок и не утерла нос.
- Томас…
- Да, я знаю. Мне так жаль.
- Он хотел мне только хорошего. Он был добрым сыном.
- Да, - ответил я.
- Я не всегда понимала его…
- Не вините себя, - сказал я.
- Но я виню. Я ничего не могу поделать. Я должна была позволить ему увезти меня сразу же после смерти Валентина.
- Нет, - сказал я. - Перестаньте, милая Доротея. Вы ни в чем не виноваты.
- Но почему? Почему кому-то понадобилось убивать моего Пола?
- Полиция выяснит это.
- Я не могу перенести это. - Снова потекли слезы, не давая ей говорить.
Я вышел из палаты и попросил медсестер, чтобы Доротее дали успокоительное. Ей уже давали, и больше нельзя без разрешения врача, ответили они.
- Тогда спросите у доктора, - раздраженно потребовал я. - Ее сын убит. Она чувствует себя виноватой в этом.
- Виноватой? Почему?
Это было слишком трудно объяснить.
- К утру ей будет очень плохо, если вы не сделаете что-нибудь.
Я вернулся к Доротее, думая, что зря потратил на них слова, но десять минут спустя в палату быстрым шагом вошла одна из медсестер и сделала Доротее укол, от которого та почти тут же уснула.
- Это удовлетворит вас? - спросила меня медсестра с оттенком сарказма.
- Как нельзя лучше.
Я покинул больницу и помог своему шоферу отыскать дорогу к дому профессора Дерри. За вечернюю работу водителю платили полторы ставки, и он сказал, что не будет торопить меня с возвращением домой.
Ушедший на пенсию профессор Дерри отнюдь не купался в роскоши. Жил он на первом этаже многоэтажного дома, поделенного по горизонтали на множество квартир. Сам он, как оказалось, занимал квартиру, состоявшую из рабочего кабинета, спальни, ванной и кухоньки в отделенном ширмой алькове; все было маленьким и мрачным из-за обилия темного дерева, этакая келья ученого старца, живущего на скудные средства.
Профессор был сед, сутул и хрупок, но его глаза и его мышление были пронзительно ясными. Он жестом пригласил меня в свой кабинет, усадил на деревянный стул с подлокотниками и спросил, чем может быть полезен.
- Я пришел за сведениями о ножах.
- Да-да, - перебил он, - вы это сказали по телефону.
Я оглянулся, но в комнате телефона не увидел. Телефон - платный - был установлен в подъезде, и профессор делил его с верхними жильцами.
Я спросил:
- Если я покажу вам изображение ножа, сможете ли вы рассказать мне о нем?
- Попытаюсь.
Я достал из кармана куртки сложенный листок с рисунком найденного на Хите ножа, и протянул его профессору. Тот развернул его, разгладил и положил на стол.
- Я должен сказать вам, - произнес он, часто и мелко шевеля губами, - что со мной недавно уже консультировались по поводу такого ножа.
- Вы известный эксперт, сэр.
- Да. - Он изучал мое лицо. - Почему вы не спрашиваете, кто консультировался со мной? Вы нелюбопытны? Я не люблю нелюбопытных.
- Я полагаю, что это были полицейские.
Он издал хриплый смешок.
- Кажется, мне придется произвести оценку с другой стороны.
- Нет, сэр. Это я нашел нож на Ньюмаркетском Хите. Полиция взяла его как вещественное доказательство. Я не знал, что они консультировались с вами. Меня привело сюда именно любопытство, сильное и неослабевающее.
- Что вы заканчивали?
- Я никогда не посещал университет.
- Жаль.
- Спасибо, сэр.
- Я собирался выпить кофе. Вы хотите кофе?
- Да. Спасибо, сэр.
Он деловито кивнул, скрылся за ширмой и вскипятил в своей крошечной кухоньке воду, насыпал в чашки растворимого кофе и спросил, не надо ли сахара или молока. Я встал и помог ему; эти маленькие домашние хлопоты были с его стороны сигналом к готовности поделиться сведениями.
- Я не предлагал кофе двум молодым полицейским, которые приходили сюда, - неожиданно сказал он. - Они называли меня дедулей. Покровительственно.
- С их стороны это было глупо.
- Да. Оболочка изнашивается, но интеллектуальное содержимое - нет. А люди видят оболочку и называют меня дедулей. И голубчиком. Как вам это нравится - голубчик?
- Я убил бы их.
- Совершенно верно. - Он снова хихикнул.
Мы взяли по чашке кофе и вернулись в кабинет.
- Нож, который полицейские приносили мне, - сказал он, - это современная копия армейского ножа - такими пользовались американские солдаты во Франции во время первой мировой войны.
- Вау! - сказал я.
- Не произносите этого дурацкого слова.
- Хорошо, сэр.
- Полицейские спрашивали, почему я думаю, что это копия, а не оригинал. Я посоветовал им разуть глаза. Им это не понравилось.
- Ну… э… как вы это узнали?
Он хихикнул.
- На металле было выбито: "Сделано в Тайване". Ну, продолжим?
Я сказал:
- Во время первой мировой Тайвань не назывался Тайванем.
- Правильно. Он тогда был Формозой. И на тот момент истории он не был индустриальной страной. - Профессор сел и отхлебнул кофе, который был таким же жидким, как и мой. - Полиция хочет знать, кому принадлежал этот нож. Откуда я могу это знать? Я сказал, что в Англии ношение такого ножа в общественном месте является правонарушением, и спросил их, где они нашли его.
- Что они ответили?
- Они не ответили. Они сказали: "Это вас не касается, дедуля".
Я рассказал ему в подробностях, где полиция раздобыла этот трофей, и он произнес, передразнивая меня:
- Вау!
Я уже начал привыкать к нему и к его тесной комнате: стены, увешанные книжными полками, как у Валентина, заваленный бумагами антикварный стол орехового дерева, латунная лампа под металлическим зеленым абажуром, дающая неяркий свет, ржаво-зеленые бархатные занавески, прицепленные к большим коричневым кольцам, надетым на деревянный карниз, неуместно смотрящийся современный телевизор рядом со старой пишущей машинкой, засушенные поблекшие гортензии во французской вазе и бронзовые часы с римскими цифрами, отсчитывающие уходящее время.
Комната, опрятная и старомодная, пахла старыми книгами, старой кожей, кофе и трубочным дымом - жизнью старого человека. Несмотря на холодный вечер, отопление не работало. Старый трехрядный электрический камин стоял холодный и темный. Профессор был одет в свитер, потертый твидовый пиджак с заплатами на локтях, в домашние брюки из коричневой в клетку шерстяной материи, шею он обмотал шарфом. На носу его сидели бифокальные очки, щеки и подбородок были тщательно выбриты: он мог быть стар и стеснен в средствах, но марку держал по-прежнему.
На столе в серебряной рамке стояло поблекшее старое фото - сам профессор, еще молодой, стоит под руку с женщиной, оба улыбаются.
- Моя жена, - объяснил он, увидев, куда я смотрю. - Она умерла.
- Простите.
- Это случилось давно, - сказал он.
Я допил свой безвкусный кофе, и профессор деликатно поднял вопрос о гонораре.
- Я не забыл, - ответил я, - но есть еще один нож, о котором я должен вас спросить.
- Какой нож?
- На самом деле два ножа. - Я сделал паузу. - У одного рукоять из полированного дерева с разводами - я полагаю, это может быть розовое дерево. Эфес у него черный и черное обоюдоострое лезвие в дюйм шириной и почти в шесть дюймов длиной.
- Черное лезвие?
Я подтвердил это.
- Это прочное, смертоносное и красивое на вид оружие. Можете вы узнать его по описанию?
Он осторожно поставил свою пустую чашку на стол и забрал мою тоже. Потом сказал:
- Самые известные ножи с черными лезвиями - это ножи британских коммандос. Предназначались для того, чтобы снимать часовых ночью.
Я едва не сказал "вау" снова, не столько из-за содержания этой "справки", сколько из-за подтверждения им того, что назначением этих ножей было нести смерть.
- Их обычно держат в ножнах из ткани цвета хаки, - продолжал он, - с петлей для ремня и шнурками - чтобы привязывать ножны к ноге.
- Тот, который я видел, был без ножен, - ответил я.
- Жаль.
- Был он настоящий или копия?
- Не знаю.
- Где вы видели его?
- Его подарили мне в коробке. Я не знаю, кто передал его, но я знаю, где он находится. Я поищу на нем клеймо "Сделано в Тайване".
- Во время второй мировой войны их выпустили тысячи, но теперь они все коллекционные экземпляры. И, конечно, в Британии никто больше не может продавать, рекламировать или даже дарить такие ножи после постановления уголовного суда от 1988 года. Коллекция может быть конфискована. Никто из владельцев коллекций в наши дни не держит их на виду.
- В самом деле?
Он сумрачно улыбнулся моему удивлению.
- Где вы были, молодой человек?
- Я живу в Калифорнии.
- А-а… Тогда понятно. В Соединенных Штатах разрешено носить любые ножи. А помимо того, есть клубы для коллекционеров, ежемесячные журналы, магазины и выставки, и каждый может заказать, чтобы ему изготовили практически какой угодно нож. - Он помолчал. - Я мог бы предположить, что нож, который показывали мне полицейские, был нелегально привезен из Америки.
Я подождал несколько секунд, обдумывая ситуацию, а затем сказал:
- Я хотел бы изобразить еще один нож, если у вас найдется листок бумаги.
Он протянул мне блокнот, и я нарисовал "Гнев", подписав также и его имя.
Дерри долго смотрел на рисунок со зловещим спокойствием, а потом спросил:
- Где вы видели это?
- В Англии.
- Кто его владелец?
- Я не знаю. Я думал, вы можете знать.
- Нет, я не знаю. Как я уже говорил, любой, кто владеет такими вещами, держит их спрятанными, в секрете.
Я вздохнул. Я надеялся, что от профессора Дерри узнаю больше.
- Нож, который вы изобразили, - сказал он, - называется "Армадилло". "Гнев" - это марка производителя. Он сделан из нержавеющей стали в Японии. Это дорогостоящее, тяжелое, необычайно острое и опасное оружие.
- Хм-м… - Я помолчал, а потом спросил: - Профессор, какой тип людей может владеть такими игрушками, пусть даже тайно? Или в особенности тайно?
- Почти любой, - ответил он. - В Соединенных Штатах такой нож можно легко купить. В мире сотни тысяч любителей ножей. Люди коллекционируют ружья, коллекционируют ножи, они любят ощущение силы… - Голос его прервался на грани личного откровения, и он опустил взгляд на рисунок, как будто не хотел, чтобы я видел его глаза.
- А у вас, - осторожно спросил я, не желая показаться настырным, - есть коллекция? Быть может, она осталась у вас с тех времен, когда это еще было легально?
- Вы не можете спрашивать об этом, - сказал он.
Молчание.
- "Армадилло", - произнес он, - держали в ножнах из плотной черной кожи, застегивавшихся на кнопку. Ножны были приспособлены для ношения на поясе.
- Тот, который я видел, был без ножен.
- Это небезопасно - носить такие ножи без ножен.
- Я думаю, что о безопасности заботились в последнюю очередь.
- Вы говорите загадками, молодой человек.
- Вы тоже, профессор. Сплошные намеки и недоверие.
- Я не могу быть уверен, что вы не сообщите в полицию.
- А я не могу быть уверен, что не сообщите вы.
И вновь молчание.
- Я скажу вам кое-что, молодой человек, - наконец произнес Дерри. - Если вам каким-то образом угрожает человек, владеющий этими ножами, будьте крайне осторожны. - Он пояснил свои слова: - Обычно такие ножи должны храниться взаперти. Я нахожу очень тревожащим тот факт, что одним из этих ножей воспользовались на Ньюмаркетском Хите.
- Может ли полиция выследить его владельца?
- Весьма сомнительно, - отозвался он. - Они не знают, с чего начать, и я не могу им помочь.
- А владельца "Армадилло"?
Он покачал головой.
- Таких ножей тысячи. Я полагаю, что у ножей "Армадилло-Гнев" есть серийный номер. По нему можно установить, когда данный нож был изготовлен, и можно даже вычислить его первого владельца. Но с тех пор он мог быть продан, украден или передарен несколько раз. Я полагаю, что если бы по тем ножам, которые вы видели, можно было бы установить личность их владельца, они никогда не всплыли бы на свет.
Невеселая картина, подумал я.
Я попросил:
- Профессор, пожалуйста, покажите мне вашу коллекцию.
- Я этого не сделаю.
Пауза.
- Профессор, я скажу вам, где я видел "Армадилло".
- Тогда скажите.
Его морщинистое лицо было непроницаемым, глаза не моргали. Он не обещал ничего. Мне этого было мало.
- Сегодня был убит человек, которого я знал, - начал я. - Он был убит в одном из домов Ньюмаркета обыкновенным кухонным ножом. В доме своей матери. В прошлую субботу в том же самом доме его мать была тяжело ранена ножом, но оружие не было найдено. Она выжила и сейчас выздоравливает в больнице. На Хите, как я рассказывал вам, намечалось убийство, жертвой которого, как мы полагаем, должен был стать наш ведущий актер. Полиция расследует все три этих случая.
Он пристально смотрел на меня. Я продолжил:
- На первый взгляд кажется, что нет никакой связи между сегодняшним убийством и нападением на Хите. Я не уверен, но думаю, что связь есть.
Он нахмурился.
- Почему вы так думаете?
- Предчувствие. Слишком много ножей одновременно. И… ну… вы помните Валентина Кларка? Он умер от рака неделю назад.
Взгляд Дерри стал еще более цепким. Не дождавшись ответа, я пояснил:
- Женщина, которую ранили в прошлую субботу, - это сестра Валентина, Доротея Паннир, жившая в одном доме с ним. Дом был разгромлен. Сегодня ее сын Пол, племянник Валентина, пришел в этот дом и был убит там. Так что в округе действительно бродит кто-то опасный, и если полиция найдет его - или ее - быстро… это будет хорошо.
Несколько долгих минут профессор размышлял о чем-то своем. Наконец он сказал:
- Я начал интересоваться ножами, когда был мальчишкой. Кто-то подарил мне швейцарский армейский нож со множеством лезвий. Я дорожил этим ножом. - Он коротко улыбнулся, губы его слегка дрожали. - Я был одиноким ребенком. Нож позволял мне почувствовать себя в этом мире более уверенно. И, понимаете, я думаю, именно так многие люди начинают коллекционировать оружие, тогда как кто-то мог бы пользоваться им, если бы был… смелее или, быть может, порочнее. Оружие - это поддержка, это тайная мощь.
- Понимаю, - сказал я, когда он сделал паузу.
- Ножи пленили меня, - продолжал Дерри. - Они были моими товарищами. Я носил их повсюду. Я прикреплял их к лодыжке, к предплечью под рукавом. Я носил нож на поясе. Я чувствовал тепло и доверие к ним. Конечно, это было ребячество… но когда я стал старше, я собрал еще большую коллекцию. Я рационализировал свои чувства. Я был ученым, проводящим серьезные исследования, или, по крайней мере, я так считал. Это продолжалось многие годы, это было в некотором роде самоутверждение. Я стал признанным экспертом. Я, как вы знаете, давал консультации.
- Да.
- Медленно, несколько лет назад, мой интерес к ножам угас. Можно сказать, что к шестидесяти пяти годам я наконец повзрослел. Но я все равно постоянно пополнял свои познания в этой области, поскольку гонорары за консультации, хотя и нечастые, бывают весьма полезны.
- Хм-м…
- Я по-прежнему владею коллекцией, как вы догадались, но я редко смотрю на нее. Я завещал ее музею. Если бы эти молодые полицейские узнали о ее существовании, они имели бы право конфисковать ее.
- Не могу в это поверить!
С терпеливой улыбкой наставника, обучающего невежественного студента, он выдвинул один из ящиков своего стола, покопался в нем и извлек оттуда отчетливую фотокопию какого-то документа, которую протянул мне.
Я прочел заголовок: "ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ПРОФИЛАКТИКЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ. 1953 год. ОРУДИЯ НАПАДЕНИЯ".
- Возьмите и прочтите попозже, - посоветовал профессор. - Я даю ознакомиться с этим всякому, кто спрашивает о ножах. А теперь, молодой человек, расскажите мне, где вы видели "Армадилло".
Я честно платил долги. Я сказал:
- Кто-то воткнул в меня этот нож. Я видел его после того, как его извлекли.
Дерри открыл рот. Я действительно удивил его. Он немного опомнился и спросил:
- Это была игра?
- Я думаю, меня хотели убить. Нож попал в ребро, только поэтому я здесь.
- Господи Боже! - Он подумал. - Так теперь у полиции в руках и "Армадилло"?
- Нет, - ответил я. - У меня есть причины не сообщать в полицию. Так что я доверяю вам, профессор.