Я заговорщически подмигнул Марше Роуз и пошел следом за деловитой миссис Доув по широкому коридору. С каждой стороны коридора виднелось множество маленьких кабинетов, в большинстве своем пустых. Она проследовала сквозь толстую противопожарную дверь в конце коридора в галерею, опоясывающую внутреннее пространство главного фабричного здания, где, собственно, и производили корма.
С земли почти до уровня галереи поднимались огромные смесительные баки, внутри них вращались лопасти, приводимые в движение свисающими сверху механизмами. Слышались жужжание, стук и шелест; воздух был полон частичек злаковой пыли; и я подумал, что все это выглядит как пивоваренный завод, да и пахнет так же, разве что нет запаха брожения. Миссис Доув с облегчением передала меня человеку в коричневом комбинезоне-спецовке, который оглядел мою темную одежду и спросил, не желаю ли я накинуть халат.
– Не особенно.
Он терпеливо поднял брови и жестом пригласил меня следовать за собой, что я и сделал; мы спустились на один этаж по железной лестнице, прошли по другой галерее и наконец оказались в рабочего вида маленьком кабинете со скользящей стеклянной дверью, которую мои провожатый задвинул за нами. Я высказался относительно контраста с административным зданием.
– Олухи и бездельники, – отозвался он. – То, что там, – это для показухи. То, что здесь, – это для работы.
– Я вижу, – уважительно сказал я.
– Ну, приятель, – произнес он, окинув меня взглядом с головы до пят и не впечатлившись, – что вам надо?
Он не собирался тратить время на болтовню о фермере. Я выдал ему краткую версию объяснения и вынул лист бумаги, на котором были выписаны результаты анализа кусочков корма из Комб-Бассет и из "Лендровера", и спросил его, является ли это формулой корма "Топлайн". Он прочитал по бумаге то, что я уже заучил наизусть:
Пшеница, кормовой овес, райграс, солома, ячмень, кукуруза, черная патока, соль, льняное семя.
Витамины, селен, медь, другие элементы и, возможно, антиоксидант "этоксиквин".
– Где вы это получили? – спросил он.
– У фермера, я говорил вам.
– Этот список не полон.
– Нет... но его достаточно?
– Здесь не указан процентный состав. Я не смогу сравнить его с образцами наших продуктов. – Он сложил лист и отдал его обратно. – Это может оказаться подкормкой для лошадей, не получающих травы. Вы знаете что-нибудь о лошадях?
– Мало.
– Так вот, чем больше им дают овса, тем больше у них энергии. Скаковым лошадям нужно больше овса. Я не смогу с уверенностью сказать, были ли это пищевые добавки для тренируемых скаковых лошадей, пока не буду знать процент содержания овса.
– Это были не тренируемые скаковые лошади.
– Тогда для вашего друга-фермера нет ничего лучше нашей смеси "Свитфилд". Она содержит все, что есть в вашем списке.
– А корма других фабрик отличаются от ваших?
– Существует не особо много производителей таких кормов. Мы, вероятно, стоим на четвертом месте, но ожидаем, что после этой рекламной кампании поднимемся повыше. Новое руководство метит на самый верх.
– Но... хм... достаточно ли у вас места?
– Емкости?
Я кивнул. Он улыбнулся.
– У Оуэна Йоркшира есть планы. Он говорит с нами по-мужски. – Его голос и лицо выражали одобрение такой политики. – Он возродил старое место к новой жизни.
– Миссис Доув, как мне показалось, весьма боится его гнева, – безобидно заметил я.
Вилли Парот засмеялся и подмигнул мне в знак мужской солидарности.
– У него взрывной характер, у нашего Оуэна Йоркшира. Но это только делает его еще больше мужчиной.
Я рассеянно поглядел на несколько карт, прибитых к стене.
– Откуда он родом? – спросил я.
– Понятия не имею, – бодро ответил Вилли. – Он чертовски много знает о питании. Он коммивояжер, и именно это нам нужно. У нас есть пара уродов в белых халатах, которые работают над тем, что мы засыпаем во все эти чаны.
Он презирал ученых так же, как и женщин. Я повернулся спиной к картам на стене и поблагодарил его за то, что он уделил мне время. Очень интересная работа, сказал я ему. Видно, что он занят важным делом.
Он принял комплимент как должное и избавил меня от необходимости задавать вопросы, преложив мне пройти вместе с ним, поскольку его следующей задачей на сегодняшний день была проверка только что поступившей пшеницы. Я воспринял это с энтузиазмом, польстившим ему. Люди, хорошо выполняющие свою работу, часто любят внимание, не был исключением и Вилли Парот.
Он выдал мне коричневую спецовку большого размера, чтобы надевать ее поверх одежды, и сказал, чтобы я прикрепил идентификационную карточку поверх комбинезона, как носил он сам.
– Секьюрити не дремлет, – сказал он мне. – Оуэн всех построил по линеечке. Он велит нам не допускать чужаков к смесительным чанам. Я не могу позволить вам подойти ближе. Наши конкуренты не смогут подбросить чужеродные предметы в корм и убрать нас с дороги.
– Вы хотите сказать?.. – с жадным видом переспросил я.
– Следует быть особо осторожным с кормом для лошадей, – заверил он меня, откатывая стеклянную дверь, когда я был готов. – Например, нельзя смешивать корм для крупного рогатого скота в тех же самых чанах. Можно занести в него то, что предназначено для скаковых лошадей. Можно обнаружить следы посторонних веществ в корме для лошадей даже тогда, когда просто работал на том же оборудовании, даже если думаешь, что отчистил все кругом.
Последовал известный пример из жизни скаковых лошадей, когда тренер хлебнул неприятностей, по незнанию дав своим подопечным корм с посторонними примесями.
– Впечатляет, – сказал я.
Я подумал, что, возможно, перестарался, вкладывая во взгляд максимум изумления, но он воспринял это с одобрением.
– Здесь мы не делаем ничего, кроме конских кормов, – разъяснял Вилли. – Оуэн обещал, что, когда мы расширимся, будем делать корм для рогатого скота и цыплят, и все такое прочее, но я останусь здесь. Оуэн говорит, буду заправлять "конским" отделом.
– Важная работа, – с уважением произнес я.
– Лучшая, – кивнул он.
Мы прошли по галерее и подошли к другой противопожарной двери, которую он отворил.
– Все эти внутренние двери теперь запираются на ночь, и у лас есть охранник с собакой. Оуэн предусмотрительный мужик. – Парот посмотрел назад, убедился, что я иду за ним, затем остановился там, откуда нам были видны упаковки с изображением красного кленового листа, которые ехали наверх на транспортере с бесконечной чередой ячеек как раз под размер упаковки, а наверху их подхватывали и уносили двое спокойно работающих мускулистых грузчиков.
– Я полагаю, вы заметили двух охранников на входе, в холле? – спросил Вилли Парот: тема секьюрити еще не исчерпала себя.
– Они обыскали меня. – Я усмехнулся. – Я полагаю, это уж слишком.
– Это личные телохранители Оуэна. – Вилли Парот произнес это со смесью трепета и одобрения. – Это настоящие крутые парни из Ливерпуля. Оуэн говорит, они нужны ему на случай, если конкуренты попытаются убрать его.
Я недоверчиво нахмурился:
– Конкуренты не убивают людей.
– Оуэн говорит, что не может рисковать, поскольку он определенно пытается вытеснить остальные фирмы из дела, если посмотреть с этой стороны.
– Так вы думаете, он прав, что обзавелся телохранителями?
Вилли Парот повернул лицо ко мне и сказал:
– Это не тот мир, в котором я был рожден, приятель. Но мы должны жить в этом новом мире, так говорит Оуэн.
– Полагаю, это верно.
– С такой позицией вам далеко не уйти, приятель. – Он указал на поднимающиеся упаковки. – В этом году пшеница идет прямо из прерии, Оуэн говорит, что в торговой войне хорошо только самое лучшее.
Он прошел к находившимся поблизости бетонным ступеням и шагнул в еще одну противопожарную дверь, и я осознал, что мы находимся на нижнем уровне, за стеной центрального пространства. С удовлетворенной улыбкой он открыл еще одну дверь, и мы оказались между огромными смесительными чанами – пигмеи в окружении гигантов. Он наслаждался выражением моего лица.
– Внушительно, – промолвил я.
– Вам не нужно возвращаться наверх, чтобы выйти, – сказал он. Дверь на двор вот здесь, внизу.
Я поблагодарил его за советы касательно корма "для лошадей фермера" и за то, что он показал мне все вокруг. Я провел здесь полчаса и не имел веских причин оставаться дольше, но на половине моей фразы он посмотрел поверх моего плеча, и лицо его изменило выражение с начальственного на подобострастное.
Я обернулся, чтобы посмотреть, что вызвало такую трансформацию, и обнаружил, что это не царственная особа, а высокий человек в белом рабочем комбинезоне, сопровождаемый несколькими озабоченными людьми в синем, привычно державшимися позади.
– Доброе утро, Вилли, – сказал человек в белом. – Все идет хорошо?
– Да, Оуэн. Прекрасно.
– Славно. Канадская пшеница прибыла из доков?
– Ее сейчас разгружают, Оуэн.
– Хорошо. Мы должны поговорить о планах на будущее. Приходите в мой новый кабинет сегодня в четыре часа дня. Вы знаете, где это, – верхний этаж, от лифта повернуть направо, как в моей старой конторе.
– Да, Оуэн.
– Хорошо.
Взгляд бизнесмена мимолетно и безразлично скользнул по мне. Я был одет в коричневый комбинезон, с личной карточкой, и выглядел как любой из персонала. Персонала невысокого ранга – комбинезон собрался у колен гармошкой, а рукава закрывают руки до кончиков пальцев. Вилли не стал объяснять моего присутствия здесь, за что я был ему признателен. Он и так едва не падал перед Оуэном на колени.
Оуэн Йоркшир, несомненно, впечатлял. Чуть выше шести футов, он был широк, но не толст. Тяжелые мускулистые плечи и аккуратное подтянутое брюшко. Блестящие волнистые волосы падали на воротничок, в прядях, зачесанных от висков назад, пробивалась седина. Эта прическа в своем роде так же подчеркивала его положение, как вихры Джонатана. Оуэн Йоркшир намеревался не только править, но и запоминаться.
Его акцент был не совсем ливерпульским и не совсем лондонским, но говорил он властно и уверенно. Голос его безошибочно был инструментом для выражения превосходства. Можно было действительно вообразить, что его гнев сотрясает все здание. Можно было посочувствовать его подпевалам. Вилли еще несколько раз произнес: "Да, Оуэн". Я подумал, что "мужские" отношения, которые так превозносил Вилли, не шли дальше обращения по имени. Действительно, манеры Оуэна Йоркшира в разговоре с Вилли соответствовали руководящему принципу "мы все здесь заодно" и, казалось, пробуждали в хорошем человеке все самое лучшее; но я мог представить, как босс также находит способ избавиться от Вилли Парота: печально пожмет плечами и: "Вы же знаете, как это делается в наши дни, нам больше не нужен начальник производства на участке конских кормов; ваша работа компьютеризована, а должность упразднена. Выходное пособие? Конечно. Зайдите к моему секретарю. Никаких обид".
Я надеялся, что с Вилли такого не случится. Оуэн Йоркшир со своими спутниками прошествовал дальше. Вилли Парот смотрел ему вслед с гордостью, слегка оттененной волнением.
– Вы работаете завтра? – спросил я. – Открыта ли фабрика по субботам?
Он неохотно оторвал взгляд от удаляющегося Йоркшира и начал думать, что я здесь как-то подзадержался.
– Мы открыты по субботам со следующей недели, – ответил он. – Завтра они снимают рекламный фильм. Всюду будут кинокамеры, и в понедельник тоже. Мы не сможем заняться ничем полезным до вторника. – Он был преисполнен недовольства, но было ясно, что он готов вынести все это. – Идите уже, приятель. Пройдете к холлу и оставите комбинезон и карточку там.
Я снова поблагодарил его и на этот раз вышел в центральный двор, который со времени моего прихода наполнился фургонами и грузовиками с телевизионщиками и рекламщиками. Контингент телевидения был из Ливерпуля. Творцы рекламы, согласно надписям на их фургончиках, были из "Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд".
Один из шоферов "Интрамайнд" с бездумностью, свойственной его профессии, затормозил и остановился под углом к другим машинам. Я подошел туда, где он все еще сидел в своей кабине, и попросил его передвинуть свой фургон.
– А что? – враждебно спросил он.
– Я работаю здесь, – несмотря на инструкции Вилли Парота, я все еще был в коричневом комбинезоне и не собирался возвращать его. – Меня послали попросить вас. Тут ездят грузовики. – Я указал на разгружавшиеся платформы. Водитель проворчал что-то, запустил двигатель, развернул свою машину, выключил мотор и спрыгнул на землю радом со мной.
– Пойдет? – саркастически спросил он.
– У вас, должно быть, интересная работа, – с завистью сказал я. Вы видите всех этих кинозвезд?
Он фыркнул.
– Мы делаем рекламные фильмы. Конечно, иногда мы снимаем знаменитостей, но по большей части нам достаются вещи.
– Какого рода вещи?
– Спортивное снаряжение, часто обувь.
– И конский корм?
У него было время побездельничать, пока остальные разгружали оборудование. Он был не прочь слегка порисоваться.
– Они привлекли кучу ведущих жокеев к рекламе конского корма.
– Да? – заинтересованно спросил я.
– А почему не тренеров?
– Жокеев публика знает в лицо. Я знаю, о чем говорю. Я сам любитель футбола.
Я с благодарностью понял, что мое собственное лицо ему ни о чем не напоминает, поскольку годы прошли с тех пор, когда оно часто появлялось на страницах национальных спортивных газет.
Кто-то отозвал его, а я пошел прочь, проскользнул к своей собственной машине и беспрепятственно выехал через неохраняемые внешние ворота. Удивительно, подумал я, что помешанный на безопасности Оуэн Йоркшир не оснастил ворота электронным шлагбаумом и зловещими регистраторами имен. И единственной мыслимой причиной такого упущения я счел то, что ему не всегда хотелось, чтобы в записях оставались имена посетителей.
Слепая страна, думал я, ей нравится, когда с черного хода к великим проникают разнообразные Индии Кэткарт, узнают о тайных визитах и разоблачают пороки.
Быть может, черным ходом к Оуэну Йоркширу был лифт на пятый этаж.
Возможно, миссис Зеленый Джемпер и охранники в синем знали, кого пропускать без обыска.
Возможно то, возможно это. Я видел общую расстановку и был возле силы, ведущей свои дела, но в целом, не считая разведки, сделал мало.
Я остановился на общественной автостоянке, снял коричневый комбинезон и решил отправиться в Манчестер.
Путешествие было довольно коротким, но почти столько же времени у меня заняли поиски "Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд", которая, несмотря на то что располагалась на задворках, была куда более солидным предприятием, чем я рисовал себе. Я сбросил дорожную куртку, убрал ливерпульский акцент и вошел в приемную в деловом костюме и деловой ауре.
– Я прибыл от "Топлайн фудс", – сказал я. – Я хотел бы поговорить с тем, кто у вас отвечает за дела в этой области.
Назначена ли мне встреча? Нет, это личный вопрос.
Я обнаружил, что если кто-то достаточно хорошо притворяется власть имущим, то двери перед ним открыты, как было и в "Интрамайнд имейджинг".
Мистер Кросс готов принять меня. Электронный замок на двери зажужжал, и я прошел через вестибюль во внутренний коридор, экономно выкрашенный кремовой краской и не застеленный ковром. Показуха осталась вовне.
Мистер Кросс находился за "третьей дверью слева". На двери мистера Кросса была табличка с его именем и обращением: "Ник Кросс: какую рекламу вы хотите?" Ник Кросс окинул меня взглядом.
– Кто вы, черт побери? Вы не из шишек "Топлайн фудс" и к тому же слишком хорошо одеты.
Сам он был одет в черную атласную рубашку, щеголял длинными волосами и золотой серьгой. Сорок пять лет, плавно переходящие в пятьдесят, подумал я, и все еще цепляется за извращения ушедшей молодости. Однако не слабак.
Жесткие черты молодого-старого лица.
– Вы делаете рекламу для "Топлайн", – сказал я.
– Ну и что? А если вы один из их нытиков-бухгалтеров, присланных попросить о лучших условиях, то ответ таков. Это не наша вина, что вы не можете получить выгоду от этих фильмов, потратив на них миллионы. Во всех них лучшие исполнители, бриллианты. Так что возвращайтесь к своему мистеру Оуэну жмоту Йоркширу и скажите ему, что так дела не делают. Нечего скупердяйничать. Если он хочет получать серии о жокеях по той же цене, что и раньше, то пусть присылает чек каждую неделю. Каждую неделю, или мы выкинем эти серии, ясно?
Я кивнул. Ник Кросс продолжал:
– И скажите ему, чтобы он не забывал, что в рекламе вся магия заключается в монтаже, а монтаж делается последним. Нет чека – нет и монтажа.
Нет монтажа – нет магии. Нет магии – нет поступлений. Нет поступлений значит, мы с тем же успехом можем свернуть все прямо сейчас. Вы это поняли?
Я снова кивнул.
– Тогда уматывайте обратно в "Топлайн" и скажите им, что не будет чека – не будет монтажа. А значит, не будет и кампании. Ясно?
– Да.
– Чудно. Выметайтесь.
Я покладисто убрался, но, не видя срочной необходимости уходить совсем, от его кабинета я направился в противоположном выходу направлении и стал слоняться между техническими отделами.
Я прошел в открытую дверь, сквозь которую виден был экран. На нем мелькали начальные кадры ролика, в настоящее время пожинавшего хвалы критиков и феноменальные успехи в области распродажи. Это был взрыв картинок протяженностью в три секунды, за которым следовал более длинный интервал черноты. Три секунды действия. Десять секунд мрака.
Я остановился, глядя на экран. В поле моего зрения появился мужчина и тоже увидел меня.
– Да? – спросил он.
– Вы что-нибудь хотели?
– Это одна из реклам горного мотоцикла? – спросил я, кивая на экран.
– Будет, когда я ее смонтирую.
– Потрясающе, – сказал я и осторожно сделал полшага за его порог.
– Могу я посмотреть на это немного?
– Кто вы, вообще-то?
– Из "Топлайн фудс". Приходил к Нику Кроссу.
– А. – В этом единственном слоге крылся целый мир понимания; понимания, которое я решил немедленно переместить из его мозга в свой.
Он был моложе Ника Кросса и не одевался вызывающе, как рокзвезда. Его уверенность сплеталась из сумасшедшего мелькания трехсекундных кадров и остроумной неслучайности их наложения; ему не нужно было цеплять серьги.
Я процитировал лозунг мотоциклетной кампании:
– Каждый ребенок младше пятидесяти лет хочет к Рождеству горный мотоцикл.
Он поколдовал с кадрами и бодро сказал:
– Теперь у меня раскошелятся даже дьяволы из ада.
– Вы работаете и для рекламы "Топлайн"? – спокойно спросил я.
– Нет, слава Богу. Там работают мои коллеги. Восемь месяцев блестящей работы, достойной премии, бездельно валяется в коробках на полках. Никаких премий нам, а ваши боссы совсем в дерьме сидят, верно? Деньжата истрачены, и все псу под хвост. И все потому, что какой-то мелкий урод жизни подвел под арест самого козырного мэна за то, чего тот не делал.
У меня перехватило дыхание, но парень не имел ни малейшего представления о том, как выглядит этот "урод жизни". Я сказал, что лучше, пожалуй, пойду, и он рассеянно кивнул, не отрывая глаз от своей работы.