- Нет… то есть, да, напомнил, что всегда поможет в случае чего. Кряхтел: "Ты не на молодых рассчитывай - они и сами горазды… попользоваться. Помни, старый Шах о любви трепаться не будет, но в беде выручит, пусть и не за просто так". Он всегда дурочку валял поначалу, для тех, кто не знал его… А телефон свой давно дал, но на вокзале опять напомнил. Я еще удивилась - душевный дядька. Позвонила. Приехал он сразу. И действительно помог. Ночью вдвоем спустили Рубена к Шаху в машину. Он уже закоченел. Куда Шах его отвез - не знаю. Я дома осталась. Вы мне не поверите, конечно. Вот и Шах говорил, что сидеть мне за армянина - официантка видела, как мы вдвоем ушли. Она меня знает как облупленную. А блатным и вовсе доказательств не надо. Просто пришьют, на всякий случай. А вдруг он своей смертью умер или траванулся еще у себя, в Армении? Говорил, что на день приехал: утром с самолета, вечером на поезд. Смеялся: назад авиарейса нет подходящего. А на Ереван у нас каждый вечер самолет. Я ему еще сказала шутя - пусть не думает, что я дурочка, не надо мне лапшу на уши вешать. Он улыбаться перестал, посмотрел волком и буркнул, что не рискует по два раза на дню самолетом летать, боится.
- Досмотра он боялся, а не случая. А зря. В камере все-таки лучше, чем в морге. Труп Кутузьяна нашли в овраге лесопарка. Весной, как снег сошел. Таких у нас называют "подснежники". Содержание двойной соли таллия в тканях тела было таково, что нужно было всего несколько часов, чтобы он подействовал. Так что не в Ереване его отравили, а полагаю, за вашим столом в ресторане. Проводили в "Счастливый путь". Шах все предусмотрел. От себя удар отвел, а на вас петлю одел, Татьяна Дмитриевна. Да и кто бы доказал, чьей рукой всыпан яд в тарелку? Потому и не трогали Юрия Семеновича, ждали, когда оступится. А он сразу рухнул.
- Точно, это солянка. Рубен ел ее один - проголодался с дороги. Шах ходил в буфет за "боржоми", мог и на кухню заглянуть. Официантка сразу солянку и принесла. Шах еще спрашивал у Рубена, не переперчена ли? Тот, дурень, отвечает: "Кавказцы любят острое".
- Такую приправу, как "клеричи", кавказец не осилил. И каких же услуг потребовал потом Шах за молчание?
Букова, похоже, непритворно всплакнула. Косметика разом поплыла.
- Ну, ничего преступного я не делала. Но противно… Нет, не могу!
- Не стесняйтесь. Мы откровенность поощряем. Вот Пугеня выпустили, и Рухлядко уже в "Интуристе" кофеем балуется.
Танечка досадливо скривилась. Кукольное личико стало отталкивающим.
- Не знаю, чем и с кем там Шурик балуется. Не до ревности. Жрать захочешь - из ржавой миски похлебаешь. Лишь бы с голоду не преставиться.
- Не жалуете вы вашего возлюбленного, Татьяна Дмитриевна. Неужто не найдется для него доброго слова?
- Откуда оно, доброе? Я таких не слыхала.
- И никто на свете вам даже не симпатичен?
- Никто. А действительно люблю я только маму. Не предаст, спасет, поможет. На кого еще положиться?
- Не сомневаюсь, что она - достойнейшая женщина. Как вы понимаете, по долгу службы я познакомился с вашими родными и близкими. Первых оказалось немного - собственно, кроме вас с мамой, остальные живут за тысячи километров.
- И Нонна нездешняя, тоже с Урала сюда занесло. А мы из Инты, знаете ведь. Решили с Севера на Большую землю перебраться. Меня - в университет, не в Сыктывкаре же учиться или Воркуте. Там если не за бутылку водки зарежут, так за то, что юбку недостаточно быстро задрала. Все по-простому, это здесь уголовники с образованием, богатенькие, на бутылку не сшибают. И внешне все так прилично. Маме моей Шах так просто понравился - деловой, обстоятельный…
- Вы, простите, в качестве жениха его с мамой знакомили? Он вроде бы ей почти ровесник, - майор пошевелил листки в папке, остановился на нужном, прочел скороговоркой: "Букова Ася Марковна, 1934 года рождения, проживает… работает в кооперативе "Свет"… Трудится мама, стаж у нее - вам могла бы половину отдать. А вот у Шаха, который младше ее на два года, трудового стажа без конвоя только и наберется, что около трех лет. И то с тех пор, как кооперативы в ход пошли. О-о, так они с Асей Марковной еще и сослуживцы!
- Ну, я их познакомила, а как же. Мама мне уши прожужжала, что скучно ей на пенсии. Она бы до сих пор работала, да у них в конторе строго - каждый спит и видит, как продвинуться. Мама еще старшим мастером была - хватало желающих подсидеть. Шах как-то в разговоре с Шуриком: "Кооператив открываем, а кто работать будет? Что разворуют - не боюсь, за это головы поснимаю. А просто, как везде у нас, - что не пропьют, то испоганят". Я обычно молчала, при серьезных разговорах меня просто отсылали, а тут ляпнула: "Вы мою маму возьмите. Ей интересно, вам - польза. У нее на заводе сто человек подчиненных было, а уж ваши…". Видела я их производственные мощности. Туда больше десятка народу боком не запихнешь. Вот и взяли. Только название - кооператив, втроем какую-то дребедень красили. Зашли как-то с Шуриком - вонища, потеки краски, обрезки ткани везде валяются. А маме хоть бы что. Еще и смеется: "Теперь я кооператор, нэпманша". Платил ей Шах, вроде, около тысячи, точно не знаю. Для нее это - деньги, но чего Юрий Семенович об это дело марался? Я же видела, какие налоги Шурик собирал. А Шах всему этому хозяин.
- На всех-то вы злитесь, Татьяна Дмитриевна. А вот на меня не надо. Нам еще встречаться много. Лучше уж по-хорошему. Чтобы я не ошибся относительно вашей невиновности…
- Не рано выпустили Букову, Павел Михайлович? - Родюков искренне недоумевал. - Могла ведь и она, с нее станется…
- Как и другие двое. То, что Рухлядко оставил Шаха в кресле перед экраном живым, пока тоже под вопросом. Просто он похитрее этой искательницы приключений. Вот и выбирается сухим из воды. И Нонна эта - личность покрупнее, чем мелкая шлюшка, трепещущая перед своим "котом". По сути, кто был Шах? Уголовник, умело пользовавшийся людскими слабостями, подчинявший себе до мозга костей шлюх обоих полов. Таких волков овцы не убивают.
- Не помешало бы за Пугенем установить наблюдение.
- Думаю, и не помогло бы. Разве что из соображений его безопасности.
- Считаете, ему что-то угрожает?..
- Возможно. Во всяком случае, в него уже стреляли. То, что Пугень "не видел", кто стрелял - чушь. Сам хочет посчитаться. Или урвать кусок. К убийству Пугень непричастен. Такой, конечно, мог бы приколоть и двух Шахов. Но не через двери же, запертые на засов. Не думаю, чтобы у него был сообщник в квартире. Такой, чтобы впустил и выпустил.
Перейдя работать на другую сторону пестрой, пыльной, ведущей к центру города улицы имени верного ленинца Якова Свердлова, Андрей Георгиевич Морсков проиграл немного. А пожалуй, и выиграл. После того, как он сошелся с сослуживицей - миловидной, стройной особой, никогда и не подумаешь, что эта женщина строгий судья, - и об этом прошел слух, Морскова вызвали в кадры. Нестарый, с мягкими, точными движениями генерал, соратник его отца, по-дружески предложил ему перевод с повышением заместителем прокурора Ленинского района. Вокзал, Центральной рынок, парфюмерная и кондитерская фабрики предавали району специфический аромат. Народ на местах здесь "работал" опытный, со стажем, прерываемым только в случае острой необходимости недолгими отсидками. На судьбу никто не сетовал. Понимали, что и милиция должна предъявлять результаты своей деятельности распоясавшейся в последнее время не на шутку общественности. "Гонял", "кукольников" и прочих разномастных аферистов знали наизусть. "Работать" сколько-нибудь продолжительное время на горячих, а значит, прибыльных точках вслепую было немыслимо. Этой истины не знали лишь те, кто с разбегу, без замера температуры совами свой нос в кипящий бульон блатной жизни. Таких и отдавали на откуп властям.
А в пережившем второе рождение мире азарта лихим одиночкам тем более делать нечего. Фарт рисковым - детская чушь. Как и легенды об автономности бесшабашных наперсточников и прикрытых фиговыми листками центров НТТМ уличных лотерей. Миловидные девочки зазывали ошалевших от вокзально-базарной сутолоки и жары небритых, измятых торговцев и проезжих - рискнуть помятыми рублевками. Организационные вопросы девочек не волновали. У каждого лотерейного "станка" лениво отирались крепкие брюнеты с короткими спортивными стрижками, в адидасовской "лайкре" на широких покатых плечах. При взгляде на них у патрульных, вооруженных рацией и с недавних пор дубинками, не возникало желания вмешиваться. На всякий случай лотерейные боссы подкармливали "своих" патрульных кое-какими крохами.
В тридцать лет Андрей Георгиевич с уверенностью продвигался в элиту городской юстиции. На мелочи не разменивался. Если кого и прикрывал, то по-крупному, надежно, дело имел с людьми проверенными. Перемещение в новый район было только на руку из-за обилия "сладких" объектов.
С лотерейной мелкотой Морсков связываться бы сроду не стал, карьера была дороже, но просто физически не мог допустить в районе существования подобного, не обложенного данью, браконьерства. И коллеги Андрея, также шитые не лыком, не плошали. Что с Шахом можно иметь дело, было известно. Однако с его смертью ломались отлаженные связи, иссякали уже ставшие привычными источники доходов. Это не могло понравиться никому. Не говоря уже о въедливости начальства, требующего раскрытия убийства. Любое дело можно спустить на тормозах, только не труп.
Особо мудрствовать Морсков не стал. Одного звонка было достаточно, чтобы, не дожидаясь громыхания сапог участкового с повесткой, Нонна Золочевская, татарин Короб и Пугень собрались в кооперативной "Фантазии". Угловой затененный столик был навечно зарезервирован для своих. Открыто явиться на свидание с рафинированными, но все же уголовниками, Морсков не побоялся. Не в обкоме, чай, работа - на всякие контакты идти приходится ради дела.
Либеральничать с вызванными для собеседования Андрей Георгиевич не намеревался. Был не без оснований уверен, что руку, которая кормит, время от времени следует не то чтобы укусить, но пожать посильнее - эдак начальственно, давая понять, чья в конце концов власть, - и тем самым удержать еще крепче. Так что был он сух, холоден и смахивал скорее на посла недружественной державы, объявляющего войну. Впрочем, все здесь были настроены серьезно. Утратив привычный лоск, Нонна одну за одной курила "Беломор". Поначалу попробовала было привычно:
- Андрей Георгиевич, миленький, отец родной…
Но это не тронуло неподкупного прокурора. Он и еженедельные конверты принимал чопорно, с таким видом, словно это осточертевшие служебные записки либо повестки.
- Шутки в сторону, Нонна… Александровна. Дело касается вас, а следовательно, и меня. В разной степени, но исход может быть одинаков.
- Нам-то не привыкать, - Короб, ненавидящий милицию до истерики, свои чувства скрывал с трудом. Как же - "нахлебники", "захребетники"!
Освободившись в очередной раз год назад, Короб решил, по возможности не поступаясь убеждениями, не вовзвращаться за решетку. Работе "по специальности" предпочел сотрудничество с наперсточным концерном Шаха. Со своим авторитетом Короб мог не опасаться, что его обнесут долей пирога. На безбедную жизнь этого хватало, однако вынужденное общение с недостойной, с его точки зрения, публикой коробило щепетильного "законника".
Морсков поморщился, но счел не своевременным обострять ситуацию, отметив про себя, что пора бы и окоротить расходившегося уголовника. Тем временем Короб думал о том же, только в несколько иных выражениях.
- Итак, коль мы в одной упряжке, давайте не тянуть в разные стороны. Иначе покатимся под гору. Моей вины в этом нет. Ваши выбили у нас почву из-под ног. Не знаю уж, чего вам загорелось убирать Шаха… Остынь, Леша, я ни о чем не спрашиваю. Под тебя, между прочим, крючки основательно роют. И выроют, но не через меня. Знать ваших дел я не хочу, разбирайтесь сами. Лишь бы на меня не вышли. Честно скажу, за себя - боюсь. Вот не хочется мне в тюрьму, и все тут. Понимаю, думаете: сам сколько народу туда засадил… Тем не менее - не хочу. Так вот - чтобы нас оставили в покое, нужно куда-то отвести напор. Сами подумайте куда, не маленькие. Подставляйте кого хотите. Я здесь ничего не смогу, надо мной тоже есть кое-кто, им жить надо. Не надо ухмыляться. Если полагаете, что я всю долю себе оставляю - ошибаетесь. Сами, наверное, заметили - люди подключены серьезные, работаете без "подъемов". А я пока еще не генерал. Нашкодили, а ведь про дела Шаха все, кому надо и не надо, знают. Предупредили: пока убийство не будет раскрыто, вам работать на дадут. Нигде. Почему? Очевидно, боятся, чтобы убийства не продолжились, не началась "война в мафии"… Не могу же я им от вашего имени пообещать - мол, все, больше не повторится. Пока что приказано гнать лотерейщиков с вокзалов, вообще отовсюду, не говоря уже о наперстках. Так что не обессудьте. За нас уже решили.
На помощь "пожилых ленинцев", как именовал Строкач тружеников соответствующего райотдела, он рассчитывал не особенно. Об интересующих его личностях можно было почерпнуть информацию в достаточном количестве и в картотеке родного Управления. Да и от прокурора многого ожидать не приходилось - Морскова перевели в район всего год назад. Но и корифеи розыска среди множества причин, по которым Шаха могла подкараулить смерть, не могли назвать главной.
Рассказывали много, но в основном про лотерейно-наперсточные эпизоды, о деятельности покрасочного кооператива "Свет", втихую "варившего" джинсы для неугомонного Шаха. Все это было малоинтересно.
- Да все буквально знают, что это его кооператив. Шах там и официально командовал. Местечко подобрал подходящее. Давно бы уже снести эти трущобы. В центре города торчит какой-то бидонвилль. И как санстанция разрешает здесь кооперативы размещать? Вернее, за сколько?
Строкач рассеянно слушал громогласного участкового. Район он знал не намного хуже его властителя - румяного Валентина Ивановича. И тоже немало дворов излазил, благо обитатели давали достаточно пищи для любопытства. Нет, наверное, в мире таких афер - от банальных "кукол" до перекачивания безналичных денег на счета лжепредприятий с их мгновенной материализацией в купюры, - которые не были бы в ходу в окрестностях рынка, нет изделий легкой и пищевой промышленности, которых бы не освоили хитрые, толковые организаторы с их хмельными, но наделенными золотыми руками мастерами. От фигурных, подозрительно ярких леденцов и соевых "шоколадок" до "фирменных" джинсов и "саламандровской" обуви.
Продукция Шаха, однако, и среди здешнего невзыскательного покупателя расходилась туго. А через короткое время - расползалась по швам. В связи с особым качеством и совершенной технологией.
За названием "Свет" скрывалось перегороженное пополам помещение бывшего жэковского мусоросборника. В меньшей части дворники продолжали держать производственный инвентарь. Сквозь щели дощатой постройки торчали не то редкие прутья метел, не то усы любопытных крыс. И то, и другое не привлекало внимания даже вездесущих базарных мальчишек. Подержанные метлы спросом не пользовались, а крыс хватало везде. Практичная молодежь конца двадцатого столетия не была склонна к бескорыстному баловству.
Сам по себе кооператив "Свет" назвать молодежным не рискнул бы при всем желании даже самый отважный комсомольский работник новой формации. Два пенсионного возраста мужичка неторопливо полоскали отрезы белесо-синей ткани. Корытообразный, намертво вбетонированный в пол чан, накрытый напоминающей гигантскую кухонную терку решеткой, издавал тяжкое зловоние. Когда Строкач, изучая производственные аспекты жизни покойного Юрия Семеновича, оказался здесь, желание выйти на свежий воздух возобладало у него над всеми остальными.
Готовые куски материи занимали внутренний периметр комнаты, в свою очередь источая красильные ароматы. Недолгие разъяснения одним из рабочих особенностей технологии лишь укрепили майора в решении до появления никем еще не виданных цивилизованных кооператоров пользоваться исключительно продукцией государственных предприятий.
Нечего было и удивляться качеству изделий. Однако Строкач не стал изображать из себя госприемку. Вряд ли Шаху столь жестоко отомстил оскорбленный в лучших чувствах потребитель его продукции. Да и неразговорчивые работяги отвечали односложно и неопределенно.
За перегораживающей и без того тесное помещение кооператива стеной, к которой глыбой притулился красильный чан, строгая, со следами былой красоты дама углубленно изучала увязанные в стопки раскроенные комплекты. Следовало признать, что на исходе шестого десятка она сохранила обаяние под стать дочери, младшей ее втрое - пепельные кудри, высокая грудь, ослепительные зубы.
Но и здесь Строкач результатов не добился. Ничего нового о председателе кооператива.
- Да не знаю я Шаха как следует. Какой он там человек - бог весть. Администратор… Хозяин, вернее. Слушались его. Думаю, и побаивались. Знаете, это как-то по взглядам, интонациям видно. Я ведь двадцать лет с людьми работаю. А тут всего трое. Не завод. И деньги мешками гребут не здесь. Я сама раньше наслушалась о кооперативах… Юрий Семенович, по-моему, все это затеял, чтобы при деле быть. Для статуса, что ли. Он человек, видно, состоятельный. И здесь за прибылью не гнался. Видела раз, как просили его швейники, что за джинсой приезжали, побольше сделать. Он только сощурился презрительно, плечами пожал. Однако с ним аккуратничали. Сырье было всегда, не чета другим. Попробовали бы Шаху сырье не завезти! Может, и в убыток себе, но поставляли. Из уважения. Приказал бы - и больше отдали, пусть и скрепя сердце. Шах на это не смотрел. Таня, дочка, она меня сюда и устроила, говорила, что ему не до этой работы, потому и искал надежного человека, чтобы можно довериться. Ключик-то второй только мне вручил, о ставнях наказал не забывать. И верно: ткань эта - дефицит страшный, стащат, и на авторитет не посмотрят. Хотя наказывать он умел. Вот работать - гнушался. Презирал труд, свысока смотрел на работяг. Да и на меня тоже. Когда швейкам выдавал джинсу окрашенную - кривился, словно черт знает чем руки марал. Вот и вся работа - час в пятницу. Ну, да мне все равно, дал заработать - на том и спасибо.
Короткой была беседа и с реализаторами пошитого. Точнее всех высказалась огромная, как доменная печь, цыганка, оккупировавшая с незапамятных времен место на прилавке в лучшем, престижном ряду рынка. По-мужски изжевывая короткую, дешевую папиросу, она заявила:
- Дерьмо ткань. Кто бы из такой шил, будь что другое! Вы лучше дознайтесь, куда все подевалось с баз, из магазинов. Легко, конечно, искать крайних здесь. Все на виду. А ты попробуй, пошей, погнись над машинкой, постой на морозе часов по десять, и так всю жизнь… А без ткани работы нет. Только и остается, что на поклон к Шаху. Шли, хотя не понимали, чего это ради он краской марается? Настоящий жулик был, зря на него блатные взъелись. Круто авторитет обвалился. Даже поминок братва не справляла. Ну, наше дело телячье - по пятницам, перед базаром, успеть получить у Шаха задел на неделю. Красили они ровно столько, сколько сперва договаривались. Хотя взяли бы у них в десять раз больше, и платили бы вдвое. Но их разве поймешь - блатные, одно слово.
Редко Строкач слышал от базарных это словцо с пренебрежительным оттенком. Торгаши знали свое место, и к шпане, занятой привозной забавой, именуемой "рэкет", а тем более к серьезным уголовникам относились с трепетом и почтением. Сами же блатные относились к подворовывающим хозяйственникам как гурман относится к тонко приготовленному лакомству.