Они не рыбаки, размышляет Фрэнк; они – охотники, поджидающие добычу и стреляющие, едва заслышат плеск. Стрелы у них на длинных лесках, чтобы вытаскивать рыбу из воды. И частенько они стреляют слишком близко от серфингиста, так что тут уже бывали из-за этого стычки, и серфингисты с ребятами, у которых арбалеты, косо посматривают друг на друга.
Фрэнку это не нравится.
Рыбалка, серфинг, вода должны радовать людей, а не ополчать их друг против друга. Океан большой, ребята, места всем хватит.
Такова философия Фрэнка, и он делится ею со всеми, кто готов его слушать.
Все любят Фрэнка Наживщика.
Постоянные покупатели любят его потому, что он всегда знает, какая рыба у пирса и на что она клюет, и потому, что он никогда не продаст неподходящую наживку. Случайные рыбаки любят его по той же причине, а еще потому, что если такой рыбак привезет с собой в субботу сынишку, он точно знает, Фрэнк не обойдет его своим вниманием и обязательно подскажет место, где клев получше, даже может потеснить постоянного клиента. Туристы любят Фрэнка, потому что он всегда улыбается, шутит, делает комплименты женщинам, даже немного флиртует, но никогда не переходит границу.
Таков Фрэнк Наживщик, каждый раз на Рождество украшающий свой магазинчик, как Рокфеллеровский центр, наряжающийся на Хэллоуин и раздающий сладости всем, кто оказывается поблизости, устраивающий соревнования для детей и одаривающий призами всех малышей без исключения.
Местные жители любят его, потому что он спонсирует местную бейсбольную команду, оплачивает форму детской футбольной команды, хотя ненавидит футбол и никогда не посещает игры, за свой счет рекламирует каждое драматическое представление старших школьников и ставит баскетбольные корзины в парке.
Фрэнк продает наживку ранним покупателям, после чего обычно наступает затишье, так что он может расслабиться и понаблюдать за серфингистами, которые решили спозаранку покататься на волнах. Это молодые крепкие ребята, они тренируются до работы. Сбросить бы несколько годков, и я был бы не лишним среди них, думает он не без ревности. А потом смеется над собой. Несколько годков? Ничего себе! Эти ребята свое дело знают. Господи, да если бы я попробовал сделать хотя бы один из их трюков, то оказался бы в постели по крайней мере на неделю. Уже лет двадцать, не меньше, как они для тебя недосягаемы – попробуй и сам узнаешь.
Вот он сидит и решает кроссворд, еще один подарок Герби, который приучил его к кроссвордам. В последнее время Герби Гольдштейн не выходит у него из головы, а уж сегодня утром Фрэнк только о нем и думает.
Наверное, из-за шторма, решает Фрэнк. Штормы выбрасывают на берег мусор и приносят с собой воспоминания. То, что как будто навек утеряно, вдруг возвращается – поблекшим, истертым, но все же возвращается.
Итак, он сидит, решает кроссворд, вспоминает Герби и ждет, когда наступит Джентльменский час.
Джентльменский час известен в Калифорнии везде, где занимаются серфингом. Он начинается в половине девятого или в девять, когда молодые ребята отправляются по делам и их место занимают люди с менее жестким графиком работы. Это врачи, адвокаты, вышедшие на покой учителя – короче говоря, джентльмены.
Они постарше, естественно, доски у них подлиннее, и трюкачествуют они меньше, и у них нет желания соревноваться, отчего они намного вежливее и не гонятся за скоростью. Они не спешат, не отнимают друг у друга волну и не расстраиваются, если не получают желаемого. Они помнят, что волны будут и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. По правде говоря, они в основном сидят на своих досках и даже стоят на берегу, рассказывая байки о гигантских волнах и жестоких падениях, вспоминая добрые старые времена, которые становятся все лучше с каждым рассказом.
Юнцы называют это "Стариковским часом" – но что они понимают?
Жизнь что сочный апельсин, думает Фрэнк. В юности жмешь его сильно и быстро, торопливо беря от него сок. Когда становишься старше, то выжимаешь его медленно, стараясь не потерять ни капли сока. Во-первых, потому, что ценишь каждую каплю и не знаешь, сколько их еще осталось, а во-вторых, потому, что последние капли самые сладкие.
Он думает об этом, когда на пирсе возникает шумная ссора.
Вот уж неплохая история для Джентльменского часа, думает Фрэнк, когда идет туда и смотрит, что происходит. Просто нарочно не придумаешь – парень с арбалетом и вьетнамец поймали одну рыбу и уже готовы пустить в ход кулаки, выясняя, кому она принадлежит: попалась она на крючок вьетнамца прежде, чем в нее вонзилась стрела, или после.
Несчастная рыбина висит в воздухе, как вершина недружественного треугольника, пока соперники, так сказать, перетягивают канат, однако Фрэнку хватает одного взгляда, чтобы убедиться в первенстве вьетнамца, потому что его крючок во рту рыбы. Невероятно, чтобы проткнутая насквозь стрелой рыбина вздумала лакомиться мелкой рыбешкой.
Однако парень с арбалетом вдруг с силой тянет на себя леску и вытаскивает рыбу на пирс.
Вьетнамец кричит на него, собирается толпа, и парень с арбалетом, похоже, готов вколотить вьетнамца в пирс, потому что он больше него и даже больше Фрэнка.
Пробравшись сквозь толпу, Фрэнк встает между орущими рыбаками.
– Это его рыба, – говорит он парню с арбалетом.
– Кто ты, черт тебя подери, такой?
На удивление дурацкий вопрос. Он же Фрэнк Наживщик, и всякий, кто бывает на пирсе, его знает. А постоянному посетителю известно также, что Фрэнк Наживщик – один из здешних шерифов.
Дело в том, что любой участок – берег, пирс, волна – имеют по нескольку "шерифов", то есть старших и уважаемых граждан, которые поддерживают порядок и улаживают споры. На берегу это, как правило, спасатель – пожилой человек, ставший легендой. В океане – один или двое, которые всю жизнь провели на досках.
А на пирсе – Фрэнк.
С шерифом не спорят. Можно изложить суть дела, можно выразить недовольство, но его власть неоспорима. И уж точно у него не спрашивают, кто он такой, потому что это надо знать. Если не знаешь, кто шериф, сразу становишься чужаком.
Судя по всему, от рубашки до бейсболки "Перевозка грузовиками" с кефалью под надписью, парень с арбалетом приехал с востока. Фрэнк думает, что парень из Эль-Кахона. Его всегда забавляет, как это парни, которые живут в сорока милях от океана, с таким трепетом относятся к своим правам на него.
Фрэнк не утруждает себя ответом.
– С первого взгляда видно, что ты попал в нее, когда он уже тянул рыбу к пирсу, – говорит Фрэнк.
Вьетнамец быстро, громко, беспрерывно повторяет одно и то же на своем языке, и Фрэнк, повернувшись к нему, просит его помолчать. Парень вызывает у него уважение, потому что не отступает, хотя на фут ниже противника и раза в полтора легче. Не пойдет он на попятный, думает Фрэнк, потому что ему надо кормить семью.
Потом Фрэнк поворачивается к парню с арбалетом.
– Отдай ему рыбу. В океане ее много.
Парень с арбалетом не желает ничего понимать. Он во все глаза смотрит на Фрэнка, и по его взгляду Фрэнк понимает, что парень пьян. Отлично, думает Фрэнк, если у него проспиртованы мозги, с ним намного легче договориться.
– Проклятые чурки всю рыбу переловили, – говорит парень с арбалетом, перезаряжая его.
Вьетнамец плохо знает английский, однако по его взгляду Фрэнк понимает, что слово "чурки" ему знакомо. Наверное, часто приходилось слышать его, думает Фрэнк, и ему становится не по себе.
– Эй, с востока, – говорит Фрэнк, – мы тут не позволяем себе таких слов.
Парень с арбалетом начинает было возражать и вдруг умолкает.
Просто умолкает.
Идиот не идиот, но он не слепой и видит во взгляде Фрэнка что-то такое, отчего прикусывает язык.
А Фрэнк продолжает смотреть прямо в пьяные глаза парня с арбалетом и говорит ему:
– Не желаю видеть тебя на моем пирсе. Ищи себе другое место для рыбалки.
Парню с арбалетом больше не до споров. Он забирает свою рыбу и шагает прочь по длинному пирсу.
Фрэнк возвращается в свой магазин, чтобы переодеться в термогидрокостюм.
3
– Эй, поборник справедливости!
Дейв Хансен усмехается, сидя на доске.
Фрэнк подгребает к нему.
– Ты уже знаешь?
– Слухами земля полнится, – говорит Дейв. Он пристально смотрит на длинную доску Фрэнка, старую девятифутовую "Балтьерру". – Это доска для серфинга или океанский лайнер? У тебя тут нет стюардов? Пожалуйста, зарезервируй для меня местечко.
– Большие волны, большая доска, – отвечает Фрэнк.
– Завтра они будут еще больше.
– Волны что животы. Растут со временем.
Только не у Дейва. Лет двадцать Фрэнк и Дейв дружили, и живот у Дейва каким был плоским, таким и остался. Когда Дейв не катается на волнах, он бегает и, если не считать булочки с корицей во время Джентльменского часа, не ест ничего сладкого.
– Холодно? – спрашивает он.
– Да.
И вправду холодно, хотя Фрэнк надел зимний костюм "О'Нил" с капюшоном. Чертовски холодная вода, если честно. По этой причине Фрэнку хотелось пропустить в это утро Джентльменский час. Но без Джентльменского часа наступит начало конца, размышляет он, признание старости. Вести себя в такое утро как всегда, значит оставаться молодым. Так что едва пришел малыш Эйб, Фрэнк заставил себя натянуть костюм, чтобы не поддаться слабости.
Холодно.
Когда он уже был в воде и нырнул под волну, ему показалось, что он сунул лицо в наколотый лед.
– Меня удивило, что ты сегодня здесь, – сказал Фрэнк.
– С чего бы это?
– Операция "Подсадная грудка", – отвечает Фрэнк. – Забавное название, Дейв.
– А еще говорят, что у нас нет чувства юмора.
Только сама операция "Подсадная грудка" – дело нешуточное, думает Дейв. Речь идет о подкупе полицейских, членов муниципального совета Сан-Диего, даже конгрессменов последними из крестных отцов Сан-Диего. И стриптизерши тут ни при чем. Операция направлена против взяточничества, которое похоже на раковую опухоль. Начинается с малого, с танцев голяком, а потом разрастается. Контракты на строительство, сделки с недвижимостью, оборона, чем дальше, тем больше.
Стоит политику попасться на крючок, и он пропал.
Гангстеры это знают. Они знают, что политика подкупают один раз. Потом его шантажируют.
– Пошли! – кричит Фрэнк.
Приближается хорошая волна.
Дейв срывается с места. Он сильный парень, атлет, и плывет легко. Фрэнк следит, как он ловит волну, поднимается на ней, потом вместе с ней падает и отпускает ее, когда приближается к мелкому месту, где вода ему по щиколотку.
Фрэнк устремляется за следующей волной.
Он лежит, прижавшись к доске, и сильно гребет руками, пока не чувствует, как волна подхватывает его, и тогда он встает на четвереньки, потом поднимается во весь рост и, едва волна начинает опускаться, направляет доску к берегу. Это классика, старая школа, и Фрэнк проделывал это тысячи раз, и все-таки ничего лучше пока не придумали.
Не в обиду будь сказано Донне, или Пэтти, или любой другой женщине, которую он любил, но с этим ничто не сравнится. Никогда не могло сравниться и не сравнится в будущем. Как там в давней песне? "Поймай волну – и ты на вершине мира". Вот так, сидишь – ну, стоишь – на вершине мира. А мир движется со скоростью около тысячи миль в час – холодный, живой и прекрасный.
Фрэнк спрыгивает с волны.
Он и Дейв вместе плывут обратно.
– Для стариков мы неплохо сохранились, – говорит Фрэнк.
– Да уж, – отвечает Дейв. Они добираются до места. – Эй, я говорил тебе, что собираюсь на покой?
Фрэнк не уверен, что правильно его расслышал. Дейв Хансен – пенсионер? Да он же, черт побери, моих лет. Нет, не моих – на пару лет моложе.
– Бюро предлагает досрочную отставку, – говорит Дейв. Он словно извиняется, видя выражение лица Фрэнка. – Приходит много молодежи. Борются с терроризмом. Я уже посоветовался с Барбарой, и мы решили, что надо соглашаться.
– Ради всего святого, Дейв! Чем ты будешь заниматься.
– Этим, – отвечает Дейв, обводя рукой океан. – Еще буду путешествовать. И возиться с внуками.
Внуки. Фрэнк забыл о дочери Дейва. У Мелиссы уже есть двухгодовалый малыш, и она ждет второго. Где же она живет? В Сиэтле? В Портленде? Где-то, где идут дожди.
– Ага.
– Эй, я буду тут в Джентльменский час, – говорит Дейв. – Почти всегда. Но до этого еще есть время.
– Ну, конечно, мои поздравления, – отзывается Фрэнк. – Cent’anne. Будь счастлив. И когда?..
– Через девять месяцев. В сентябре.
В сентябре, мысленно повторяет Фрэнк. Лучший месяц на воде. Туристов уже нет, а погода прекрасная.
Идет новая волна.
Оба плывут к ней, чтобы назвать ее потом их общей волной. Двух больших волн за день достаточно. После серфинга кофе и булочка с корицей – что еще надо? Оба идут в душ за магазином, одеваются и отправляются в кафе.
Они сидят в кафе, пьют кофе, поглощают жиры и сахар и смотрят, как зимний на дальней кромке океана назревает шторм.
Темно-серое небо, сгущающиеся тучи, ветер с запада.
Идет шторм-потрошитель.
4
После Джентльменского часа у Фрэнка начинается настоящая работа.
У Фрэнка каждый день настоящая работа – у него четыре бизнеса, бывшая жена и подружка. Чтобы управляться, надо постоянно ими заниматься, по крайней мере стараться это делать.
И он старается – без особого успеха – втолковать эту простую истину Эйбу.
– Если каждый день заниматься делами, – учил Фрэнк мальчишку, – можно отвлечься от них, когда случается что-то неожиданное. Но если ими не заниматься, тогда постоянно что-то случается. Понятно?
– Понятно.
Непонятно, мысленно вздыхает Фрэнк, потому что поступает мальчишка иначе. А Фрэнк строго следует своему правилу. Может быть, даже слишком строго, как сказала Пэтти, когда он в последний раз был у нее дома, чтобы устранить протечку под кухонной раковиной.
– Ты не бываешь в церкви, – сказала она.
– А зачем мне там бывать? Чтобы слушать священника, который schtupps мне лекцию о морали, словно я ребенок?
Это словечко Фрэнк перенял у Герби Гольдштейна, предпочитая его всем остальным похожим словам. Фрэнк терпеть не может сквернословия, но на идиш это звучит не вульгарно.
– Ты ужасен, – отозвалась Пэтти.
Ага, ужасен, думает Фрэнк, однако, подводя баланс ее расходов и приходов, он заметил, что в последнее время она стала меньше тратить на церковь. Священникам должно быть известно то, что всегда было известно итальянским мужьям: итальянские женщины неизменно находят способ наказать тебя, чаще всего нанося удар по твоему кошельку. Можешь обойтись с ней по-свински, она все равно исполнит свой долг в спальне, а потом пойдет и купит новый стол с табуретками. И ни слова не скажет. И муж тоже промолчит, если у него есть голова на плечах.
Если бы у священников хватало мозгов, они перестали бы кричать с кафедры об уменьшении денежных пожертвований и тогда получили бы в свою тарелку вдоволь десятицентовиков и пятицентовиков.
Как бы там ни было, церковь не входит в число Фрэнковых забот.
А вот поставка в рестораны столового белья – входит.
В первые два часа после закрытия магазина Фрэнк объезжает на машине рестораны, которые обслуживает, делая, как он говорит, "удовлетворительные визиты", то есть беседует с владельцами и менеджерами, удостоверяясь, что они удовлетворены обслуживанием, что их заказы исполняются вовремя, что на скатертях, салфетках, фартуках и прочем, необходимом в кухне, не остается ни пятнышка. Если ресторан еще и покупает рыбу, то Фрэнк идет в кухню поздороваться с шеф-поваром и лично убедиться, что тот всем доволен. Они вместе отправляются в холодильное отделение, и Фрэнк сам осматривает рыбу, а если у шеф-повара возникают претензии, то он записывает их в маленький блокнот и следит, чтобы это не повторялось.
Слава богу, в наше время есть сотовые телефоны, думает Фрэнк, потому что теперь он может позвонить Луису из машины и сказать, чтобы он через двадцать минут привез свежего тунца в "Оушн гриль" и на сей раз действительно свежего.
– Зачем писать, если вы сразу же звоните? – спрашивает юный Эйб.
– Затем что клиент видит, как ты пишешь, – объясняет Фрэнк, – и понимает, что ты серьезно относишься к его бизнесу.
К часу дня Фрэнк успевает побывать в дюжине лучших ресторанов Сан-Диего. Сегодня он едет с юга на север, чтобы встретиться с Джилл в Энсиниасе.
Джилл – вегетарианка, поэтому они встречаются в ресторане "Лемонграсс", хотя его хозяин не принадлежит к числу клиентов Фрэнка и у него нет там скидок.
Когда Фрэнк приезжает в ресторан, Джилл уже там.
На мгновение он останавливается около входа, чтобы посмотреть на нее.
Очень долго они с Пэтти думали, что не могут иметь детей. Они успели свыкнуться с этой мыслью – и тут вот тебе.
Джилл.
Моя красивая дочь.
Взрослая дочь.
Высокая, красивая, с распущенными по плечам каштановыми волосами. У нее карие глаза и римский нос. Одета она небрежно, но стильно – в голубые джинсы и черный свитер. В ожидании читает "Нью-Йоркер" и отхлебывает из чашки, насколько ему известно, травяной чай. Вот она поднимает голову и улыбается, и эта улыбка для Фрэнка дороже всего на свете.
После развода с Пэтти он и дочь долго не могли найти общий язык, но Фрэнк не винит дочь в тех горьких временах. Тяжело было, думает Фрэнк. Из-за меня ей и ее матери пришлось много пережить. Почти все время, что Джилл училась в колледже, она едва разговаривала с отцом, хотя он оплачивал ее учебу, ее комнату и содержание. А потом в ней как будто что-то переключилось. Она позвонила и пригласила его на ланч, чувствовала себя неловко, была тихой и совершенно потрясающей. С тех пор они понемногу восстановили свои отношения.
Нет, пока еще до "папа лучше знает" не дошло. Она еще не изжила обиду полностью и время от времени выпускает коготки, однако теперь они по вторникам встречаются за ланчем, и Фрэнк ни за что это не пропустит, какой бы напряженный ни был день.
– Папа!
Она откладывает журнал и поднимается из-за стола, чтобы отец обнял ее и поцеловал в щеку.
– Малышка.
Он садится напротив дочери. Они в типичном южнокалифорнийском ресторане для хиппи, буддистов, вегетарианцев – со скатертями и украшениями на стенах из натуральных материалов. Официанты разговаривают шепотом, словно находятся в храме, а не в ресторане.
Фрэнк читает меню.
– Попробуй соевый бургер.
– Не обижайся, малышка, но мне бы что-нибудь покалорийнее.
Он замечает нечто, напоминающее сэндвич из семизлакового хлеба с баклажанами, и решает, что возьмет его.
Джилл заказывает суп с соей и лемонграссом.
– Как твой бизнес с наживкой?
– Стабильно.
– Видел маму?
– Конечно.
Каждый день вижу, думает Фрэнк. Если не чековая книжка, то его внимания требуют автомобиль или дом. К тому же он каждую неделю привозит ей алименты наличными.
– А ты?
– Вчера мы обедали вместе и ходили за покупками, – отвечает Джилл. – Я все время пытаюсь, но, увы, безуспешно, купить ей что-нибудь не черное.
Фрэнк улыбается, однако не напоминает дочери о ее собственном свитере.
– С тех пор, как ты ушел от нее, она одевается будто монашка.