Один такой уже оказался на высоте, он и сейчас там. Ле жит ничком, подогнув под себя колено. И по мере того, как Шамсуддин отдаляется от меня, Фрэнки неумолимо приближается. Теперь я не могу представить его иначе, как мертвым. Мертвец стоял у стойки, пока я заполняла его регистрационную карточку, мертвец дефилировал по отелю в костюме для серфинга, мертвец поил меня шампанским в ресторане и целовал меня тоже мертвец.
Потому-то поцелуй и показался мне холодным. И лишенным всякого намека на страсть – пусть и мимолетную.
Я пыталась закрутить роман с мертвецом.
Мерзость какая!..
Толпа, тупо ожидающая новостей с места резни, – тоже мерзость. А ведь до сих пор я относилась к местному населению с большой симпатией: открытые, безобидные, улыбчивые люди, их лукавство не опаснее лукавства детей, их простодушие забавляет, их тела поджары и упруги, их смуглая кожа отливает шелком. Они полны жизни – не то что забредающая сюда европейская вырожденческая шушера, цивилизация которой доживает последние дни. Будущее – за третьим миром, говорит Доминик, вряд ли он подцепил эту истину в своей обожаемой "Фигаро".
А я еще посмеивалась над ним, идиотка.
Пробиваться сквозь толпу – удовольствие ниже среднего. Единственный плюс: бедняжка Сашa занята делом. Бедняжка Сашa преследует цель – пробиться, и все ее существо подчинено этой цели. Но что произойдет, когда цель окажется достигнутой? Сладкие орехи, прогулки по воде, подсчет воздушных змеев и перистых облаков – смысла в этом не больше, чем в футболках с надписью "Рональдо" и "Рональдиньо". А о возвращении в отель не хочется даже думать.
Я положительно не знаю, чем себя занять. И каким образом стереть из памяти вчерашний вечер, чтобы мертвец Фрэнки не всплывал в моем воображении снова и снова. Конечно, я могу угнать один из полицейских велосипедов и отправиться на нем э-э… в Марракеш. Или в Касабланку. Или в Рабат. Это будет выглядеть нелепо. Я могу привести в чувство наш рыдван и отправиться на нем туда же. Это будет выглядеть подозрительно.
Я, в конце концов, могу дождаться Ясина и выйти с ним в океан, и коротать время за сортировкой улова: тунцы к тунцам, осьминоги к осьминогам, креветок – за борт. Океан остудит мою голову, а запах сырой рыбы…
Запах сырой рыбы напомнит мне о Фрэнки, мертвец жаловался, что не выносит его… Проклятье!
Я снова думаю о нем. Подчистить память не удастся, по крайней мере – сейчас.
– Сашa!.. Сабак эльхер, Сашa!..
Какой-то шутник желает мне доброго утра, очень мило с его стороны. Очень вовремя.
– Или лучше сказать – бонжур, мадам?
– Сабак ин нур, дядюшка Иса!..
Дядюшка Иса собственной персоной, он, кажется, никуда и не уходил – я вижу его ровно на том же месте, на котором оставила вчера. И в той же позе. Дядюшка Иса – не часть толпы. Он просто стоит у дверей своего дома.
– Зайдете ко мне по-соседски?
Не самое удачное время для похода в гости, но это может избавить меня от навязчивой мысли угнать полицейский велосипед.
– С удовольствием.
– Я знал, что вы придете.
Странная уверенность – или я не все поняла во французском дядюшки Исы? Нет, его французский почти идеален, и дядюшка сказал только то, что сказал.
Мы проходим мимо двух резных шкафов и деревообрабатывающего станка и оказываемся во внутреннем дворике. От внутреннего дворика "Ла Скала" он отличается лишь меньшими размерами и отсутствием колонн, столиков и танцпола. Мозаика, которой выложен пол, и фонтан – почти те же. Есть еще навес в дальнем правом углу, туда мы и направляемся. Я все еще отношу происходящее к традиционному марокканскому гостеприимству, белому человеку здесь, в центре Эс-Суэйры, ничего не угрожает.
Разве что его кошельку.
А кошелька-то у меня как раз и нет.
Мы располагаемся под навесом, устланном коврами; место, где гостей пичкают кус-кусом, бараниной и еще двумя десятками блюд, если исходить из традиционного марокканского гостеприимства. Сейчас, по всем законам жанра, должны появиться люди, играющие подчиненную роль в жизни дядюшки Исы. Бесплотные, словно тени, они займутся столом, приволокут миски с водой для омовения рук (уже затем наступит очередь кус-куса) – такое происходило не раз в домах арабов и берберов, которые мы с Домиником иногда посещали. Дом Джумы, брата Фатимы; дом автослесаря, который время от времени чинит наш многострадальный автобус, дом техника, которого я вызываю всякий раз, когда ломается очередной кондиционер.
Но дом дядюшки Исы не похож ни на один другой дом.
В нем никого нет.
Дядюшка сам приносит чай и расставляет тарелки со сластями и плетеные корзинки с фруктами. Я готова предложить ему помощь, но это вступит в явное противоречие с законами традиционного марокканского гостеприимства. Пока дядюшка хлопочет по хозяйству и греет чай на маленькой спиртовке, ничто не мешает мне присмотреться к нему повнимательнее. При свете дня сходство с Ясином не выглядит таким пугающим и он моложе, чем казался мне вчера.
Во всяком случае, стариком его не назовешь.
Крепкий мужчина слегка за пятьдесят, так будет вернее.
– Вы живете один, дядюшка Иса?
– Много лет…
Смутные подозрения снова – помимо воли – начинают терзать меня: Ясин так и не женился.
– Много лет, с тех пор, как погибла моя семья.
Я – полная идиотка, пора бы уж к этому привыкнуть.
– Сочувствую…
– Жена и маленький сын. Автокатастрофа. Лобовое столкновение с грузовиком. Шансов выжить у них не было.
Так мог бы сказать европеец, а никак не араб, гладкий и вычурный французский дядюшки Исы сбивает меня с толку.
– Ужасно.
– Да. Я с трудом это пережил.
– Понимаю ваше горе.
– Вы загрустили. Плохо, очень плохо, когда молодая девушка грустит. Нет ничего хуже…
Есть. Автокатастрофа. Лобовое столкновение с грузовиком. Алекс Гринблат, исчезнувший в неизвестном направлении. Мертвец Фрэнки, он до сих пор лежит у стены старого форта. Кстати, почему дядюшка не поинтересовался небывалым скоплением народа – практически у дверей его жилища?
– Вы помирились со своим другом?
– Другом?
– Вчера вы сказали мне, что у вас с вашим другом произошла ссора. Как видите, дядюшка Иса ничего не забывает.
– Да-да… Недоразумение разрешилось, и теперь все в порядке.
– Рад за вас. В следующий раз приходите с ним.
– Непременно придем.
Фрэнки мертв, Алекс -
отчалил;
отвалил;
слился;
сделал ноги;
навострил лыжи – и вообще убрался к чертовой матери. С концами. Остается только Доминик. Кусок трусливого дерьма! Трехлетнее недоразумение по имени Доминик можно считать решенным – тут я не погрешила против истины.
А Фрэнки – мертв, его не предъявишь, сложность лишь в том… В ТОМ, ЧТО ДЯДЮШКА ИСА ВИДЕЛ ИМЕННО ФРЭНКИ!.. Как я могла забыть об этом? Вчера вечером он наблюдал, как мы с молодым "beaugarqon" совершали променад в сторону лестницы. ИМЕННО ФРЭНКИ, ИМЕННО ФРЭНКИ – бегущая строка на фоне изъеденной временем стены, отличное дополнение к
Нужно отвлечь дядюшку от опасного разговора о моих несуществующих друзьях.
– Вы прекрасно говорите по-французски, дядюшка Иса.
– А вы – не очень. У вас чувствуется акцент. Надо же, какие тонкости!
– Это не мой родной язык. Я изучала его здесь, в Эс-Суэйре, и, как видно, не очень преуспела. Я – русская.
– Русская? – Дядюшка морщит губы в улыбке. – О-о! Калашников. Пельмени. Горбачев.
– А еще – водка и Путин.
– Да-да, Путин! Это ваш нынешний президент, знаю. Россия – это страшно далеко.
– Гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.
Мало того что я щебечу с дядюшкой, как щебетала бы с любым европейцем моложе сорока, – я еще употребляю достаточно многозначительные, если не сказать – рискованные словесные конструкции.
– Верно, – подхватывает дядюшка. – Все в этой жизни гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.
Мне только пригрезилось или в его голосе действительно прозвучала угроза? А сласти и фрукты, расставленные на столе, призваны лишь завуалировать, скрыть ее. Я могу проглотить апельсиновую косточку угрозы, а могу выплюнуть ее, а могу и вовсе не заметить. Это будет самым правильным, возьми себя в руки, Сашa!
Вдох-выдох.
Нет-нет, конечно же никакой угрозы от дядюшки не исходит, он – сама любезность. А я – истеричка, которую добили неприятности с Фрэнки.
– Что касается меня, милая Сашa, – я много лет прожил во Франции. И вернулся только теперь.
– Вы родом из Эс-Суэйры?
– Из Танжера.
Танжер. В возвышенных мечтах Доминика о Марракеше, Касабланке, Рабате место Танжеру не нашлось. Там полно контрабандистов и мошенников и процветает торговля гашишем – вот и все, что я знаю о Танжере.
На контрабандиста, а тем более на наркодилера, сбывающего гашиш, дядюшка Иса не похож.
– Во Франции вы тоже торговали пряностями?
– У меня была маленькая лавочка в двадцатом округе Парижа. Но торговля в последнее время не шла, и воспоминания о семье не давали спать по ночам…
– И вы решили вернуться в Марокко?
– Что еще оставалось бедному дядюшке Исе? Вот, купил здесь дом. Конечно, он слишком велик для одного. Но скоро должны приехать племянники из Танжера, и дядюшка Иса снова будет окружен людьми.
Витиеватое обращение к себе в третьем лице режет мне слух, оно никак не монтируется с беглым и не лишенным кокетства французским дядюшки. Две несовпадающие по рисунки роли, которую дядюшка Иса тщетно пытается свести к общему знаменателю. Но и этому может быть логическое объяснение: долгое пребывание в постмодернистской Франции наложило на торговца пряностями свой неизгладимый отпечаток.
– А что вы делаете в Эс-Суэйре, русская Сашa? Что вы делаете в Марокко?
И правда, что я здесь забыла? Мое место совсем не на севере Африки – а там, где ковбой Мальборо выпускает дым из ноздрей, где шестикрылый серафим выщелкивает блох из перьев. Быть может, сочувствующему французу Исе я и рассказала бы свою новейшую историю, но сочувствующему арабу Исе – никогда.
– Мне нравится Марокко. Мне нравится Магриб. А вообще, я помогаю своему другу. У него отель неподалеку.
– "Сулесьельде Пари"? – Да.
– Вот видите, дядюшка Иса ничего не забывает!
– Хоть отель и маленький, но дел все равно много.
– Моя жена тоже мечтала об отеле. Пусть и маленьком. Крошечном. Она была родом с севера Франции и мы прожили счастливую жизнь. Это большое искусство – прожить с кем-то счастливую жизнь.
Конечно. Торговать пряностями – искусство попроще. Гонять в футбол на пляже, ловить волну в океане – искусство попроще. Торговать рыбой с катера "MENARA" – это и искусством не назовешь. А вот прожить с кем-то счастливую жизнь – по плечу только виртуозам.
Мастерам экстра-класса.
Воздух риады разрезает мелодичный звон: как будто где-то поблизости звякает скрытый от глаз колокольчик.
– Что это? – спрашиваю я.
– Кто-то хочет навестить дядюшку Ису.
– Вы ждете гостей?
– Марокканец всегда ждет гостей.
Еще один свежеиспеченный афоризм от дядюшки. Когда-то натурализовавшегося в Париже и прожившего счастливую жизнь с женщиной с севера Франции.
– Простите, Сашa. Я отлучусь на минуту, узнаю, кто пришел.
– Я, пожалуй, пойду.
– Нет-нет, оставайтесь. Если бы вы знали, как мне приятно ваше общество… Вы чем-то похожи на мою жену.
Примерно так же, как Фрэнки похож на бесчувственный, безжизненный овощ.
Дядюшка Иса оставляет меня и, пройдя дворик наискосок, скрывается за дверью той самой комнаты, через которую мы попали сюда. Я остаюсь в одиночестве, которое длится дольше, чем я думала. По моим подсчетам прошло не меньше пяти минут, а дядюшка Иса все не возвращается. Чтобы занять себя, я рассматриваю неработающий фонтан и мозаичную кладку вокруг него. Затем принимаюсь шарить глазами по галерее второго этажа: на нее выходят четыре плотно закрытые двери голубого цвета. Краска на дверях облупилась от времени.
Что именно находится за ними – не так уж трудно представить:
необжитое пространство.
Дядюшка Иса купил дом совсем недавно, со временем он обживет комнаты и починит фонтан, а то, что дом слишком велик, чтобы жить в нем одному, – это не препятствие.
Скоро приедут племянники, возможно даже с семьями. С женами, детьми, возможно даже с близнецами; смех детей вернет дядюшку к жизни и заставит отступить воспоминания, не дающие спать по ночам.
Об автокатастрофе.
О лобовом столкновении с грузовиком.
После лобового столкновения с Алексом и еще более лобового столкновения с Фрэнки эта тема живо меня волнует. Надо бы порасспросить дядюшку о том, как он справлялся с мыслями о мертвых близких. Конечно, Фрэнки был совсем не близок мне, но он – мертв. Я постоянно возвращаюсь к этому, стараясь с ходу проскочить остановку "Скала дю Порт", меня там не было. И никто не сможет подтвердить обратного. Регистрация в отеле "Sous Le del de Paris" – да, вечеринка с шампанским – да, уход с вечеринки – может быть, ведь ушли-то мы не вместе.
А больше я Франсуа Пеллетье не видела.
Глубокое бурение темы Фрэнки чревато и другими неприятностями, о которых я не подумала сначала, но о которых собиралась говорить с Алексом: мой русский паспорт. Отметки в нем свидетельствуют, что, приехав по туристической визе три года назад, я несколько здесь подзадержалась. Возможно, это причинит неудобства Доминику, а возможно и нет – и откуда, черт возьми, исходит этот звук?..
Нечто среднее между зуммером и жужжанием пчелы.
Почти незаметно миновав ушные раковины, зуммер внедряется в мозг и принимается бить в одну точку. Короткие, упорядоченные промежутки между сигналами заставляют думать о системе, не имеющей ничего общего с пчелами. Скорее, это разновидность телефонного звонка, а звук идет из-за моей спины. Я оборачиваюсь: слева, метрах в трех от меня, просматриваются контуры двери и контуры прикрытого ставнями окна рядом с ней – а до этого стена казалась мне почти глухой. Все дело в ином – не голубом – цвете. И дверь, и ставни точно придерживаются грязно-белой цветовой гаммы, в которой выполнена вся стена.
За дверью в стене и находится источник звука.
Бросив взгляд на противоположную часть двора (дядюшка Иса как сквозь землю провалился), я вскакиваю на ноги и подхожу к двери, украшенной круглой белой ручкой. Уж не потайной ли склад с наркотой я случайно обнаружила? Ха-ха, торговцы гашишем не могут быть так беспечны!..
А потайная дверь не может быть не заперта.
Дверь поддается, стоит мне только легонько нажать на ручку. Следовательно – это не потайная дверь. И ничего интересного за ней нет, кроме раздражающего мозг зуммера.
Первое, что я вижу, зайдя вовнутрь и попривыкнув к полумраку, – стол посередине небольшой комнаты и кровать в углу. Косые лучи света, идущие от ставен, прошивают стол насквозь. А заодно прошивают и небольших размеров ноутбук, и небольших размеров телефон, который я поначалу принимаю за сотовый. Жужжание исходило от него.
Лейбл, украшающий ноутбук, – "SONY".
Лейбл, украшающий телефон, – "GLOBALSTAR".
Я совсем не фанат оргтехники, я игнорирую мобильную связь, я совершенно равнодушна к компьютерам, "е-оснащенность ими отеля Доминика я нахожу очаровательным анахронизмом, но… Есть вещи, в которых (благодаря бесконечным каталогам и прайс-листам Фатимы) разбирается даже отставшая от жизни русская матрешка:
дизайн и размеры ноутбука "Sony" тянут на несколько тысяч долларов.
"Globalstar" – не что иное, как фирма, занимающаяся спутниковой связью, и телефон не сотовый, а спутниковый. И это тоже стоит бешеных денег, возможно даже больших, чем ноутбук со всей его начинкой и прибамбасами.
Ай да дядюшка Иса, скромный торговец пряностями!.. С такой аппаратурой он может договариваться о поставках фенхеля и кайенского перца прямиком с горных вершин Большого Атласа, прямиком из центра Сахары. Увлекшись созерцанием компьютера и телефона, я не сразу замечаю саквояж, стоящий на кровати.
Отличная кожа. У Спасителя мира хороший вкус. Жаль, что я не успела сказать ему об этом до того, как он улетел.
Вот черт.
Он – улетел.
Одним из утренних рейсов, так сказал мне толстяк, и я поверила ему на слово. Кто из двоих соврал – Алекс Доминику или Доминик мне? Кто бы ни был – в дураках осталась я сама.
Вот черт.