Тот день, названный мною впоследствии Днем Рыбьей Чешуи.
Он совпадает с моим четвертым визитом на рынок. Третий был предпринят накануне: я уже несколько месяцев в Эс-Суэйре, боль особенно сильна, и одиночество, на которое я сознательно обрекла себя, не делает ее слабее. Поход на рынок – еще один способ отвлечься от нее. Или – напротив – усилить. Но салака, сельдь и ставрида – плохие союзники, если вообще можно считать их союзниками. Вернувшись с рынка, я обнаруживаю прилипшие к губам и пальцам чешуйки. Тело тоже покрыто чешуей: грудь, живот, тыльная сторона бедер. Смыть, содрать ее не представляется возможным.
Что если она так и останется на моей коже?
Как оставалась впоследствии не раз, но тогда это произошло впервые. В крошечной библиотеке Доминика я нахожу потрепанную энциклопедию рыб и, запершись в номере, внимательно изучаю ее. Если уж мне предстоит стать рыбой, хотелось бы знать, какой именно.
Салака, ставрида, сельдь – не самый подходящий вариант.
Может быть, тунец?
За ужином я в шутку обсуждаю свои возможные перспективы с Домиником. В ответ он и произносит: ты неважно выглядишь, Сашa.
Неважно выглядеть еще не означает стать рыбой, но именно это замечание заставляет меня на следующее же утро вернуться к Ясину. Мы улыбаемся друг другу и стараемся из нескольких французских и арабских фраз слепить подобие разговора:
– Я была у вас вчера, – говорю я Ясину. – Я покупала рыбу.
– Я помню, – отвечает он.
– А теперь не могу от нее отделаться.
Причал почти пуст, если не считать катера Хасана и Хакима, пришвартованного метрах в пятидесяти. И чаек, кружащихся в поисках пищи; над лодкой Ясина не видно ни одной. Ясин разводит руками: он не понимает, чего от него хочет белая женщина.
– Губы. Вы видите, какие у меня губы?
Мне не хватает словарного запаса, чтобы объяснить ему: я промучалась всю ночь, пытаясь избавиться от чешуи, стоит прикоснуться к ней – и кожа начинает кровоточить.
Ясин смотрит на меня снизу вверх, широко расставив ноги и покачиваясь вместе с лодкой.
– Идите сюда.
– Куда?
– Спускайтесь.
Я прыгаю в лодку к Ясину, чешуйки – одна к одной – сверкают на солнце, должно быть, со стороны они смотрятся красиво, смотрятся волшебно.
– Что мне с этим делать?
Несколько секунд Ясин рассматривает мое лицо, затем тихо произносит:
– Malheur…
Несчастье, вот как. Французское слово, сказанное арабом, выдает его русскую сущность. Мою русскую сущность – несчастье.
Я несчастна. Со мной случилось несчастье. Спасаясь от него, я бежала в Эс-Суэйру, но покоя нет и здесь. Лучше бы я заразилась герпесом.
Ясин манит меня пальцем. Чтобы добраться до него, приходится приложить усилие: лодка гораздо больше, чем казалась мне с пирса. К тому же она забита рыбой, но характерного запаха я почему-то не чувствую.
Стоит мне приблизиться, подойти вплотную, как Ясин крепко обхватывает мой подбородок и целует меня в губы.
Все происходит так внезапно, что я не успеваю ни возмутиться, ни отшатнуться. Ни ткнуть Ясина в зубы. Но даже если бы успела… Я не стала бы этого делать. Что-то внутри подсказывает мне: в поцелуе молодого рыбака нет ничего оскорбительного. Он – рука помощи, протянутая человеку, с которым случилось несчастье. Вот и все.
Пять секунд – ровно столько времени занимает поцелуй. Ровно столько понадобилось бы официанту со стажем, чтобы смахнуть со стола крошки и перестелить скатерть. Ясин – опытный официант, что он забыл в утлой рыбачьей лодчонке – непонятно.
– Теперь лучше? – спрашивает Ясин.
– Намного.
Я провожу языком по губам: они свободны, осталось выяснить судьбу живота и тыльной стороны бедер. Но и без дополнительных изысканий ясно: с ними тоже все в порядке Мне хотелось бы объясниться с Ясином.
– Как это у вас получилось?
– Меня зовут Ясин, мадам.
Именно тогда он и представился; момент если не торжественный, то хотя бы запоминающийся. Приходится признать: так эффектно со мной не знакомился еще никто.
– Это фокус?
Ясин энергично трясет головой: нет.
– Шутка?
Ясин отделывается взмахом руки: нет.
– Профессиональный трюк?
Ясин дарит мне одну из своих многочисленных болтливых улыбок (впоследствии мне даже удастся классифицировать их): нет.
Ясно, что истины я не добьюсь; не сегодня, не в этот раз.
– Как бы то ни было… Спасибо, Ясин.
– Хотите что-нибудь купить? Профессиональный трюк. Мне хочется думать, что это был профессиональный трюк: не исключено, что именно таким экстравагантным способом хитрый рыбак заманивает в свои сети покупателей. Но для этого нужно, как минимум, договориться с рыбой и рыбьей чешуей. А это уже не трюк, это – самое настоящее… С ходу подобрать слово не удается. Может быть – волшебство?.. Я в Магрибе, не стоит об этом забывать.
– Купить? Пожалуй.
Рыба не нужна мне, после происшедшего глаза бы мои ее не видели, но нужно ли разочаровывать Ясина?
– Возьмите вот эту. Настоящая красавица. Такая же красавица, как вы.
Комплимент более, чем сомнительный. Особенно в свете того, что я произношу через мгновение:
– Вы почистите ее?
– Конечно, мадам. – Ясин нисколько не удивлен.
– И… м-м… удалите внутренности?
– Да.
Ясин с ловкостью вспарывает рыбий живот и извлекает из него первую бусину. Теперь я вспоминаю, что первая бусина была извлечена тем утром. За три года их набралось на несколько комплектов бус, но та бусинка была первой. Темная с едва заметными зеленоватыми прожилками, очаровательная вещица, ничего не скажешь.
– Возьмите, мадам. – Ясин протягивает мне бусинку.
– Зачем? – Неприхотливый подарок из глубин Атлантики почему-то пугает меня.
– Рыба ведь уже ваша. И все, что в ней, – тоже ваше.
– Лучше бы там обнаружилась кредитка, – неуклюже шучу я. – На пару тысяч евро.
Неизвестно, на сколько потянет курительная трубка, но ждать ее придется еще несколько лет. О Ясине же я и теперь знаю не больше, чем в момент нашего поцелуя, да и то – все мои знания сводятся к сплетням и вракам, которые распускают Хаким и Хасан.
Сплетни и враки, составляющие элемент конкурентной борьбы.
Не все в них – неправда.
…Что же заставляет меня обратиться к мыслям о странном рыбаке Ясине сейчас, по дороге из аэропорта в Эс-Суэйру? И дурацкий День Рыбьей Чешуи, и поцелуй, которым он ознаменовался? Во всем этом не больше смысла, чем в футболках с надписью "Рональдо" и "Рональдиньо" по полтора доллара за штуку.
Или – больше?
Мне нужно увидеться с Ясином. Прихоть и блажь, если учесть, что мы и так видимся с ним довольно часто, и я все так же покупаю у него рыбу. И все так же получаю подарки, составившие бы счастье пятилетнего ребенка. Прихоть и блажь, если учесть, что его французский не улучшился. Так же, как и мой арабский.
И все же – мне нужно увидеться с ним.
Просто потому, что что-то неуловимо изменилось. За последние несколько часов. Это "что-то" меняется и теперь, каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение. И Эс-Суэйра, к которой мы стремительно приближаемся, больше не кажется мне конечным пунктом назначения. Моим собственным конечным пунктом. Я так надеялась на это – и надежды рассыпались во прах.
Неужели всему виной чертовски красивые глаза?..
***
…Жюль и Джим занимают номер семнадцать. Студентику Мишелю достается двадцать первый. Двадцать один – его счастливое число, об этом он сам сообщил мне, когда я попыталась впихнуть его в четырнадцатый. Что ж, двадцать первый тоже свободен, к тому же там совсем недавно починили кондиционер, так что сбоев быть не должно.
Кондиционеры – слабое место отеля Доминика.
Парню, заснявшему на камеру взрыв в double-decker, все равно где остановиться. Его зовут Франсуа Пеллетье. На это имя я и заполняю регистрационную карточку, от руки внося данные в плохо пропечатанный листок – компьютера у нас до сих пор нет.
– Мне все равно, где вы меня поселите, – говорит Франсуа. – Номер тринадцать тоже подойдет.
– В отелях нет тринадцатых номеров.
– Нет?
– Как правило, нет.
– Ваш отель – исключение из правил?
– Не думаю.
– Жаль.
Ему нисколько не жаль, это видно по его жизнерадостной физиономии.
– Можете звать меня Фрэнки.
"Фрэнки" – очень уж по-американски это звучит, а еще говорят, что французы ненавидят все американское по определению. Фрэнки, ха-ха, Фрэнки, с таким именем трахают шлюх в придорожных кемпингах на Среднем Западе и выигрывают у одноруких бандитов фантастическую сумму в тридцать баксов. С Фрэнки проблем не будет, даже если потечет кондиционер.
Фрэнки – симпатяга.
– Вы обещали мне список самых убойных заведений этого городишки.
– Держите.
Я протягиваю ему список, составленный со слов прежних постояльцев; вопрос лишь в том, совпадут ли их вкусы со вкусом продвинутого живчика Фрэнки.
– Только если вы надеетесь обнаружить здесь Лас-Вегас… Или квартал красных фонарей…
– То?..
– Боюсь, мне придется вас разочаровать.
– Вы не можете меня разочаровать. Вы – само очарование.
Это звучит как приглашение посетить придорожный кемпинг на Среднем Западе, из недостатков подобных заведений можно отметить тонкие стены, хлипкие задвижки на дверях и отсутствие горячей воды.
– И, кстати, у вас странный акцент. Вы ведь не марокканка?
– Нет.
– Может быть, Техас? Аризона? Небраска?
Фрэнки так и норовит съехать с автострады к греющим его душу картонным мотелям с вечно живой неоновой вывеской "VACANCY".
– Номер семь. Возьмите ключи.
– А дубликаты у вас есть? – интересуется Фрэнки.
– Конечно.
– Если вы когда-нибудь решите воспользоваться дубликатом, я буду рад.
– Когда-нибудь?
– В течение двух недель. Я пробуду здесь две недели.
Не такой уж он симпатяга, как мне показалось вначале.
Не симпатяга, но и не липучка, форсировать события не стал, просто внес предложение и отвалил от стойки. Я смотрю на прямую, лишенную всяких сантиментов спину, на аккуратную практичную задницу: никакой он не Франсуа Пеллетье, он и правда – Фрэнки.
Из двадцати семи номеров заняты (с учетом прибывших шестерых) десять. День, когда мы с Домиником прогорим, гораздо ближе, кажется. "Мы с Домиником" – эта чудесная формула спасала меня до сегодняшнего дня. Ради нее я занимаюсь кондиционерами и кухней, езжу в аэропорт за псевдосерферами и целыми днями торчу на ресэпшене. Но теперь все изменилось. И меняется – каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение.
К чудесной формуле прибавился новый элемент, и одного этого оказалось достаточно, чтобы полностью исказить ее сущность.
Чертовски красивые глаза – что я делаю на проклятом ресэпшене?
Чертовски красивые глаза – что я забыла в проклятой Эс-Суэйре, забытой богом задолго до меня?
Чертовски красивые глаза – мне нужно увидеться с Ясином. Я почти уверена, что одна из его улыбок скажет мне больше, чем говорила до сих пор.
Чертовски красивые глаза – они и сейчас передо мной.
Это – не наваждение, нет.
Чертовски красивые глаза принадлежат vip-персоне, внимательно изучающей меня с противоположной стороны стойки.
– Вы?! – я не верю собственным глазам, совсем не таким красивым. – Что вы здесь делаете?
– Мне пришлось арендовать машину, – сообщает vip-персона вместо приветствия. – Это обошлось недешево.
– Надеюсь, вы не выставите мне счет?
– Нет.
Я начинаю перекладывать бумаги, я щелкаю ручкой, я отодвигаю ящик стола – все эти жалкие ухищрения направлены на то, чтобы не встретиться с чертовски красивыми глазами.
– Чем могу быть полезна?
– Вы уже могли быть полезны, – в голосе vip-персоны нет злости, но и ничего другого тоже нет. Полное безветрие, я чувствую себя застрявшей в складках ледника, без всякой страховки, без всякого снаряжения.
– О'кей. Давайте начнем все сначала.
– О'кей. Давайте попытаемся. Это отель "Sous Le del de Paris"?
– Если верить вывеске – да.
– Свободные места есть?
Отель Доминика (и без того небольшой) съеживается до размеров коробки из-под пиццы с последним черствым куском на дне: он не полезет в глотку даже электромонтеру, даже разносчику овощей – что уж говорить о vip-персоне!
– Свободные места… э-э… свободные места…
– С ними какие-то затруднения?
– Нет. Никаких затруднений нет. Хотя в разгар сезона свободные места отыскать трудно. – Мне важно поддержать престиж отеля Доминика. А заодно – и свой собственный престиж. Остаток ночи уйдет на выяснение причин, почему это так важно. Но ночь еще не наступила.
– Сейчас ведь не разгар сезона?
– Нет. Вам нужен номер с видом?
– Ау вас имеются номера с видом? – vip-персона удивлена, если не сказать – потрясена. – Вообще-то мне нужен просто номер. Любой номер. Желательно – с работающим сливным бачком.
Еще никому не удавалось вот так, походя, оскорбить отель Доминика.
– У нас здесь, конечно, не "Риц" и не "Амбассадор", но на бачки еще никто не жаловался. Второй этаж и вид на океан вас устроит?
– Валяйте второй этаж.
– За океан придется доплатить.
– Сколько?
– Пятьдесят евро.
Vip-персона перегибается через стойку: теперь чертовски красивые глаза приблизились ко мне вплотную, и я могу рассмотреть их. Темные с едва заметными зеленоватыми прожилками, что-то это мне напоминает. Нуда – ту первую бусину, которую выложил передо мной Ясин.
Забавно.
– Дополнительных пятьдесят евро в сутки. За океан, – говорю я.
– А он того стоит, океан?
Океан шумит, не умолкая, – подобно испорченному сливному бачку. Прожекторы горят всю ночь. И десятки Рональдо, гоняющих мяч в свете прожекторов. И десятки Рональдиньо.
– Нет. Он того не стоит.
– Тогда я оставлю пятьдесят евро себе. Давайте ключ.
Полностью раздавленная железной логикой vip-персоны, я отдаю ей ключ от двадцать пятого номера.
И только спустя несколько минут, когда она уже скрылась в недрах отеля, до меня доходит смысл произошедшего:
– я не потрудилась взять у vip-персоны паспорт;
– я не заполнила регистрационную карточку;
– я поселила его в номере рядом с собой.
Последнее обстоятельство пугает меня больше всего. "Воспользоваться служебным положением", вот как это называется. У двадцать пятого номера и номера двадцать семь, который занимаю я, – смежный балкон, разделенный узкой фанерной перегородкой. И дверь в стене, закрытая с незапамятных времен. Но это не означает, что ее невозможно открыть. Просто ключа от нее не существует.
Меня ждет ужин с Домиником.
Я так заинтригована чертовски красивыми глазами, что почти забыла об этом. И мне совсем не хочется есть, мне хочется вернуться к себе в номер.
Не сейчас.
Вернуться сейчас означало бы капитулировать. Признать, что состариться в Эс-Суэйре мне не суждено, что привязанность к Доминику – фантом, что привязанность к отелю Доминика "-ложь, я просто использовала их – и Доминика, и отель; я пережидала время – именно так. В любом случае – был бы другой город, и другой отель, и другой Доминик.
Они ничего не стоят, ровным счетом ничего.
…Ничего не стоящий Доминик ждет меня на террасе. В окружении песка – он летит с океана, в ореоле прожекторов – их. только что включили. Картину дополняют несколько парашютов и несколько воздушных змеев, несмотря на вечер болтающихся в небе. Идиллическая картина сотворения мира по серферу, Доминик здесь нужен так же, как лыжи в пустыне.
–.Привет! – Я улыбаюсь Доминику самой ласковой из своих улыбок. Самой ласковой и самой фальшивой.
– Все в порядке? – интересуется Доминик.
– Все отлично.
– Ты встретила их?
– Да.
– Никого не потеряла по пути?
– Нет.
Доминик не просто изучает меня, как проделывал это неоднократно после моих возвращений из аэропорта, он пожирает меня глазами.
– Кто прибыл на этот раз?
– Шестеро и один, – врать Доминику я не в состоянии.
– Шестеро и один – будет семеро. Значит, прибыли семеро?
– Я предпочла бы именно эту формулировку – "шестеро и один".
Ужин, как обычно, приготовлен Наби; Наби живет при отеле гораздо дольше, чем я, и даже дольше, чем сам Доминик. Отец Наби работал у отца Доминика, так же, как дед Наби работал у деда Доминика, в то время, когда отель еще процветал. Теперь хозяйство пришло в упадок, на деньги, которые платит Доминик, семью не прокормить, так что Наби едва сводит концы с концами. Он мог бы уехать к зажиточным родственникам в Мекнес или отправиться в Агадир, туристический центр, где спецам, подобным Наби, всегда нашлась бы работа. Но Наби не делает этого, он привык к отелю и верит в то, что однажды все чудесным образом изменится.