Оливки приходится оставить в квартире: беспокойный Сайрус требует слишком много внимания, а мне еще нужно докурить сигарету, не вынимая ее изо рта, управиться с ключом Ясина и закрыть дверь на оба замка. После того как дело сделано (щелк-щелк, щелк-щелк, щелк-щелк-щелк), я несколько секунд раздумываю, как бы половчее вернуть Ширли кота. Скажу, что нашла его сидящим на лестничной площадке между вторым и третьим этажом, – когда спускалась вниз, не застав свою подругу дома. Да, это объяснение подходит как нельзя лучше. Лишний раз спускаться и подниматься по заваленной мусором и нечистотами лестнице из-за кота – что может быть благороднее? Ширли должна по достоинству оценить мою жертву. Даже если я больше не увижу ее (а я не увижу ее) – то навсегда останусь для эксцентричной пьянчужки хорошим воспоминанием. Опровергающим ее тезис, что от людей следует ожидать только неприятностей.
Да. Я больше не намерена встречаться с Ширли. И не намерена возвращаться в квартиру Мерседес. Во всяком случае, мне нужна будет очень веская причина, чтобы вернуться. Ради этой неясной, гипотетической причины и ради того, чтобы обезопасить себя, когда она возникнет, я делаю следующее: наскоро разжевав резинку, доставшуюся мне по наследству от Мерседес, приклеиваю ее к нижней части двери. Теперь, по куску жвачки, соединившему саму дверь и дверной косяк, я буду знать – навещали ли квартиру в мое отсутствие.
Полностью удовлетворенная содеянным (сама Мерседес не придумала бы лучшего знака!), я заворачиваю за угол и направляюсь прямиком к квартире номер двадцать восемь. На этот раз дверь не распахивается сама, и мне приходится жать на звонок довольно продолжительное время.
– …Сайрус! Мой мальчик!..
Ширли еще пьянее, чем была в тот момент, когда мы расстались, она едва держится на ногах, на темно-бордовом халате с драконами видны свежие пятна, волосы всклокочены, макияж поплыл, это уже не пятидесятые – начало тридцатых, погруженных в Великую депрессию.
– Ты вернулся, Сайрус!.. Иди к мамочке!
Сайрус делает невообразимый кульбит и, безжалостно оцарапав мне кисть, оказывается в руках мамочки-Ширли.
– Какой ты стал худой! Ну ничего, мамочка тобой займется…
Эти слова вдохновляют Сайруса: замурлыкав, он взбирается Ширли на плечо и основательно там устраивается, а в пальцах Ширли неожиданно появляется длинный мундштук с зажженной сигаретой. Ширли делает затяжку и выпускает дым прямо мне в лицо.
Мундштук, сидящий на плече кот – мизансцена кажется мне до боли знакомой. Определенно я уже видела ее, и не однажды, вот только кот был рыжим, а не черным. И сама Ширли была брюнеткой с диадемой волосах и с оголенными плечами. И выглядела много моложе и много трезвее – все остальное сходится.
– Вы нашли свою подругу? – вполне светски интересуется Ширли.
– Я нашла Сайруса.
– А подругу?
– Нет. Она в отъезде.
– А остальные?
Очевидно, Ширли имеет в виду парики, позволяющие Мерседес быть единой в трех лицах, я не знаю, как ответить на этот вопрос.
– Остальные? Их тоже нет.
– Публичный дом закрылся, какая жалость! – Ширли торжествует. Выпускает изо рта кольца правильной формы, одно восхитительнее другого. – Теперь, надо полагать, съедет и их сутенер из квартиры напротив! И, возможно, кое-кто из арабов.
– Вы оптимистка, – осторожно замечаю я.
– Вы правы, не стоит расслабляться. Все перемены в этом мире только к худшему.
– Как у вас получаются такие чудесные кольца?
– Нравятся?
– Очень!
– Это секрет. – Жертва Великой депрессии шаловливо грозит мне пальцем. – Но вам, как спасительнице Сайруса, я его раскрою. Подумайте о том, что когда-либо поразило вас в самое сердце, округлите рот и смело выдыхайте.
– Это может быть человек?
– Это может быть что угодно. Единственное условие – это "что-то" поразило вас по-настоящему. Лично я в этот момент всегда думаю о коньяке "Мартель Кордон Бле", ха-ха-ха, это шутка! Мы могли бы выпить с вами джина за чудесное избавление Сайруса от смерти…
– Но…
– Не возражайте! Мы могли бы выпить джина, но он закончился. Ха-ха-ха!
Определенно Shirley Loeb пребывает в самом лучшем расположении духа. А от джина, после всего пережитого за последние полтора часа, я бы не отказалась.
– Вы не подскажете, есть ли тут поблизости стоянка?
– Стоянка?
– Или парковка автомобилей.
– Ненавижу автомобили! От них не продохнуть! Все шлюхи ездят на автомобилях. И арабы, и те, кто дует в дудки. Сколько китайцев может влезть в один автомобиль?
– Понятия не имею. – Вопрос Ширли застает меня врасплох. – Наверное, столько же, сколько… м-м… французов. Или арабов. Или шлюх.
– А вот и нет, вот и нет! Сразу видно, вы никогда не имели дела с китайцами. Вы понятия не имеете, как они выглядят. Всем известно, что среднестатистический китаец не больше кошки.
– Раньше вы утверждали, что китайцы едят кошек. Как же они могут есть кошек, если сами – как кошки?
– Не "как кошки", милая, а – не больше кошек! Это существенная разница, согласитесь. Но одно другому не мешает! От этих хитрых бестий можно ожидать чего угодно. А теперь представьте, что сюда ринутся автомобили, забитые китайцами!, .о-о, не будем призывать беду раньше времени! Не будем портить фэн-шуй!
– Не будем, – соглашаюсь я. – Так вы не знаете, где ближайшая парковка?
– Я бы запретила все парковки. И все автомобили. Будь я не так измождена тяготами жизни – давно бы вступила в общество по борьбе с автомобилями.
– Есть и такое?
– Еще бы!.. У вас хорошие духи. – Способность Ширли перескакивать с предмета на предмет поразительна. – "L'lnterdit", да?
– Точно. Но откуда вы знаете?..
– Еще бы мне не знать! Это первый аромат Юбера Живанши. Он придумал "L'lnterdit" в пятьдесят седьмом году и посвятил его Одри.
– Одри?
– Одри Хепберн.
Вот! Вот почему мизансцена с мундштуком и котом, сидящим на плечах, показалась мне такой знакомой. Если не брать во внимание цвет кота, цвет волос Ширли и саму Ширли (мундштук – величина постоянная) – они полностью повторили кадр из фильма "Завтрак у Тиффани", Одри сыграла там главную роль. Или это был просто плакат к фильму? Я не помню.
– Вам нравится Одри?
– Да.
Да, мне нравится Одри, но не настолько, чтобы мысль о ней заставила выдуть кольцо дыма абсолютно правильной формы.
– Я обожаю Одри. И ее однофамилицу Кэтрин. И конечно же Ширли. Ширли Маклейн! Я сама – Ширли, и волосы у меня натуральные! И мы могли бы выпить, за Одри, Ширли и Кэтрин, и за чудесное избавление Сайруса от смерти, если бы…
– Если бы у вас не кончился джин.
– Точно! Ха-ха-ха!
– Мне было очень приятно поболтать с вами, Ширли. И я бы с удовольствием поговорила бы с вами еще… Но мне пора.
Ширли в очередной раз выпускает изо рта идеальное кольцо.
– Ваша подруга вернется?
– Надо полагать. – Я совсем в этом не уверена.
– И вы обязательно придете ее навестить?
– Скорее всего.
– Если это случится до того, как Париж оккупируют китайцы и все мы окажемся съеденными ими… Если это случится до того – заглядывайте ко мне и к Сайрусу…
– Обязательно.
Ширли еще ни разу не улыбалась мне по-настоящему: нервный смешок, издевательский хохот, саркастическое похмыкивание – вот и вся немудреная гамма, на которую способна владелица бедолаги Сайруса. Так думала я и, кажется, ошибалась – Ширли дарит мне самую настоящую улыбку.
Почти такую же, какую дарили мужчинам своей жизни Одри, Ширли и Кэтрин.
И вместе с Ширли улыбаются драконы на халате, и розовые помпоны на ее комнатных туфлях, и мундштук, на секунду выгнувшийся дугой, и даже Сайрус.
Сайрус улыбается особенно приветливо. Со значением.
Ширли облеплена улыбками, как стаей птиц, слетевшихся на кормежку.
– Не знаю, что вы задумали, милая, но будьте осторожны.
– Задумала? – Неожиданная проницательность Ширли мне совсем не по нутру. – Ничего такого я не задумывала.
– Бросьте! Все люди время от времени задумывают мелкие пакости и вещи, способные принести крупные неприятности ближнему, я их не осуждаю. Если это вопрос выживания – почему бы нет?
– У меня нет планов навредить ближнему. Да и с ближними, надо признаться, не густо.
Я не солгала Ширли, в Этом городе я абсолютно одинока. Одинока настолько, что в спешке покинутая мной Эс-Суэйра кажется городом, населенным сплошными родственниками и близкими друзьями: братьями, сестрами, шуринами, деверями, внучатыми племянниками; чтобы приготовить для них подарки к Рождеству, пришлось бы потратить целое состояние; единственное, чего я не знаю, – как классифицировать Доминика.
– У вас нет родственников? Вам крупно повезло, – утешает меня Ширли. – В этом мире – каждый за себя. Кроме китайцев, разумеется. Так что будьте осторожны. Это – совет. Я даю их не всякому, а лишь тому, кто мне симпатичен.
– Значит, я вам симпатична?
– Вы спасли Сайруса. И это заставляет меня закрыть глаза на многие ваши недостатки. Например, на то, что вы тоже можете оказаться шлюхой, как и ваши подруги.
– Это вряд ли. – На секунду меня пронзает жалость к самой себе. Будь я шлюхой – со мной не произошло бы то, что произошло.
– …и на ваш странный акцент. Я ненавижу иностранцев, я им не доверяю. И ваш цвет волос – он ведь тоже не настоящий, правда?
– Ну-у…
– Тот, кто красит волосы, – лжет самому себе, в причины я вдаваться не буду. А если человек лжет самому себе – он солжет и всем остальным. И остальные в долгу не останутся, и пошло-поехало. Ведь если ты сам враль – трудно рассчитывать на ответную честность. Вот так-то! Вы все поняли, милая?
– Да. Я должна быть осторожна.
– Именно.
Улыбок становится все больше, их стаи кружат над Ширли, бродят между ее ступней, облаченных в розовые комнатные тапочки с помпонами. Они почти сливаются с ковриком в прихожей. Последнее, что я вижу прежде, чем за Ширли захлопывается дверь, – надпись, вытканная на коврике:
"charogne".
***
…"Салуд, маравильоса!"
Это похоже на приветствие. Это и есть приветствие. До сих пор я видела слово "maravillosa" лишь на экране монитора, теперь же – имею возможность услышать его. Произнесенное вслух, оно все расставляет по местам: я имею дело с испанским (не таким мягким, каким обычно бывает испанский); испанским с ощутимым привкусом металла. По другому и быть не могло – приветствие льется из динамиков, оно записано на пленку. И голос, воспроизводящий его, – не мужской и не женский, а нечто среднее, настоящий компьютерный унисекс.
Меня окликает бортовой компьютер.
Вернее, не меня, а Мерседес Торрес, ведь я сижу в ее машине.
Ничего вызывающего, о карманном джипе (на что я робко надеялась) и речи не идет, а красный "Рено"-кабриолет на фоне скромной тачки Мерседес смотрелся бы настоящим королем дороги. Поначалу я даже разочарована. Что толку от тонированных стекол, что толку от фар, скрытых металлом, когда сама машина представляет собой нечто невразумительное – с аэродинамической точки зрения. И с точки зрения дизайна тоже. "Альфа-Ромео", "Феррари", "Астон-Мартин", приземистый "Порш" – их черты можно найти в силуэте тачки Мерседес, но это лишь черты, не более. Впервые я не могу точно определить марку машины. С другой стороны, это соответствует образу.
Мерседес почти миф не похожа ни на кого, так почему ее машина должна быть одной из многих? Или одной из некоторых, так или иначе все равно образующих модельный ряд. А серийность противопоказана им обеим.
Если, конечно, речь не идет о серийных убийствах. Ха-ха.
Я нахожу тачку Мерседес совершенно случайно, хотя искала ее целенаправленно. Ключи – единственное, что у меня есть. Ключи и пульт от центрального замка с сигнализацией. Я разобралась в кнопках на нем довольно быстро, теперь осталось найти объект, на который они могут быть направлены. Мерседес, кем бы она ни была, явно дружит с техникой, что значительно расширяет поле деятельности кнопок. По моим предположениям одна из них должна зацепить тачку с расстояния метров десяти, а то и двадцати, если, конечно, тачка стоит в окрестностях авеню Фремье, а не где-нибудь в паркинге на другом конце города.
Хотя последнее – вряд ли возможно.
Мерседес не из тех, кто, поставив машину на стоянку, будет бить ноги, пешком добираясь до дома. "Не из тех", как мило! – я не имею ни малейшего понятия о Мерседес, я не знаю даже, как она выглядит, и вот, пожалуйста, уже делаю выводы о ее привычках.
Никакой стоянки поблизости нет. В Этом городе слишком мало места, здесь и без китайцев теснота. И слишком людно, и чересчур много домов, и чересчур много окон, к тому же окна – неестественно большие; еще днем меня это не раздражало. Сейчас – ранний вечер, сколько времени я провела в квартире Мерседес и потом – на лестничной площадке, болтая с Ширли?
Неизвестно.
Но можно предположить, что визит занял часа два-три, или четыре, или – пять, все дело в полутенях, полутонах. Этот город – город полутонов, в нем нет наивной ясности Эс-Суэйры, где день всегда был днем, а ночь – ночью: сумерки в Эс-Суэйре вещь настолько несущественная, что их легко можно сбросить со счетов. Но в Этом городе… такое ощущение, что в Этом городе сумерки длятся столько, сколько им вздумается. И будут длиться и длиться – целую вечность.
Вдоль тротуара припарковано несколько десятков машин, я прохожу мимо них, исподтишка щелкая кнопками на пульте: ни одна из четырехколесных тварей не отозвалась. Это – совсем не то, что я ожидала, это приводит меня в уныние, а затем – в ярость: мой план, такой четкий и ясный, неожиданно рушится. До сих пор мне везло, как будто сама Мерседес (пусть и не давая прямого ответа ни на один вопрос) направляла меня. Черт возьми!.. Если есть ключи – значит, должна быть и тачка! Должна быть, должна!..
Прочесав часть улицы справа от дома Мерседес, я возвращаюсь обратно и приступаю к прочесыванию левой части, непрерывно щелкая пультом.
Есть!..
Короткий рык свидетельствует: я попала в точку, и машина находится близко, совсем рядом. Но мне требуется приложить некоторые усилия, чтобы ее обнаружить. Она стоит в узком проеме между домом Мерседес и соседним многоквартирным монстром. Проем забран решеткой, за которой царит деревенский полумрак, и очертания машины лишь угадываются за густыми побегами плюща. Озираясь по сторонам (лишние свидетели ни к чему), я подхожу к решетке: как и следовало ожидать, она заперта. Воспользоваться ключом Ясина – что может быть проще!.. Сложность лишь в том, что на решетке нет замка.
Несколько минут уходит на то, чтобы сообразить: раз Мерседес так неравнодушна к изыскам технической мысли, значит, и решетка должна открываться автоматически, возможно – прямо с пульта дистанционного управления. Кнопок на пульте не три, как это обычно бывает, а четыре. Нажав нижнюю, я наконец-то слышу вожделенный щелчок, радующий меня не меньше, чем приглушенный голос самой тачки.
Решетка ползет вправо, и спустя мгновение я оказываюсь внутри, среди патриархальной тишины летнего вечера, не хватает только стрекота кузнечиков и шелеста стрекозиных крыльев.
Не "Альфа-Ромео", не "Феррари", не "Астон-Мартин"
Что-то среднее.
К тому же вместо четырех сидений в наличии имеются только два – Мерседес, привыкшая во всем полагаться на себя, не слишком жалует спутников. Один человек – вот тот максимум, который она могла бы выдержать рядом с собой.
А может быть, она гонщица? Женщина, рожденная для скорости, автобанов и Национального музея мотоциклов? И единственная из женщин, способная обставить старшего Шумахера и дать фору младшему. Это не кажется таким уж невероятным, время Шумахеров прошло, а время Мерседес вот-вот наступит.
Да-да, она помешана на скорости! ведь странный автомобиль, с которым я имею дело, – явно предназначен для автострад и испытательных полигонов. И к тому же лишенный недостатков и неудобств спортивной модели.
Он комфортен.
Я понимаю это сразу же, как только устраиваюсь на водительском сиденье. Его мягкая кожа (пахнущая так же, как и подголовник кресла в потайной комнате) обволакивает, расстояние до руля самое оптимальное, а ноги сразу же находят обе педали – газа и тормоза. Что же касается приборной панели… Кое-что в ней мне, безусловно, знакомо – спидометр, тахометр и прочие радости, но есть еще и небольшой плоский экранчик, чуть справа: он расположен над магнитолой и размерами походит на три сигаретные пачки, сложенные вместе. От гнезда в левом углу экранчика тянется провод, заканчивающийся небольшими наушниками со встроенным микрофоном.
Я тешу себя надеждой, что разберусь во всем по ходу движения. Ну, с Богом, Сашa!..
Надев наушники и сразу же почувствовав себя героиней космической саги о борьбе Межгалактического Совета с отщепенцами, Захватившими периферийные звездные скопления, я поворачиваю ключ в замке зажигания. Приборная панель вспыхивает изумрудно-зеленым с голубоватыми вкраплениями (берлинская лазурь – вот как называется этот цвет), а в наушниках раздаются первые такты джазовой композиции. Мерседес нравится джаз, ну кто бы сомневался! Я предпочла бы "Unforgettable" Ната Кинг Коула, но кому здесь интересно мое мнение?
Никому.
Единственные слова, которые удается разобрать, – "Sentimental Journey", что (опять же по моему, не представляющему никакой ценности мнению) вряд ли соответствует действительности. Путешествия Мерседес могут быть какими угодно, и исполненными опасностей тоже, но никогда – сентиментальными. Музыка обрывается внезапно, после чего мне и вливается в уши компьютерно-бесполое:
"Салуд, маравильоса!"
Я должна ответить? Похоже, что нет. Начинка автомобиля должна все сделать за меня.
Она и делает.
Экран, до сих пор остававшийся мертвым, начинает светиться ярким фосфоресцирующим цветом, на нем возникает некое подобие карты местности и две фразы, парящие над ней:
appuyer sur le bouton
push the button
"Нажми на кнопку" во французском и английском варианте, первый предполагает наличие в машине арабов, шлюх и тех, кто дует в дудки в непосредственной близости от парижского моста Бир-Хаким, второй – наличие всех остальных (китайцы и коты к ним не относятся). Инструкции понятны, теперь хорошо бы отыскать ту самую кнопку, на которую намекают надписи на экране.
После недолгих поисков кнопка находится в правом нижнем углу экрана (она симметрична гнезду с наушниками), и я осторожно давлю на ее хромированную плоть. Мое собственное сердце учащенно бьется, едва не выпрыгивая из груди – что последует за "push the button"? У тачки Мерседес вырастут крылья или появится вертолетный винт? Может, она вообще взлетит в стратосферу, а потом поднимется выше и растает в межзвездном пространстве – совсем как в сказке о Затерявшемся Самолете, над которой я прорыдала половину детства…
Все оказывается проще, все оказывается совсем просто. Совсем.