- Нам вниз опускаться. Мы - подземщики! Здесь - старье пыхтит, - повел бригадир Кузьму в сторону от карьера: - Говоришь, на зону похоже, на рудник, где недавно вкалывал? А чего ты ожидал? Прииски, рудники - это ж валюта! Вот и охраняют. Иль забыл ювелирные, банки? Где ты видел их без охраны? Так они - тьфу, в сравненье с прииском! К тому ж их только поначалу замечаешь. Потом привыкаешь и плевать тебе на них. Много смотрел на парашу в бараке? Вот так и этих держи - не выше, - усмехался Чубчик, входя в длинный подземный тоннель, ведущий к выработкам.
Кузьма издали увидел бригаду Чубчика. Мужики не ждали появления бригадира и занимались делом. Гудел транспортер, поднимая вверх рассыпающиеся комья земли. Вот в одном сверкнул искрой самородок. Сашка выхватил его, очистил от земли.
Кусок золота, величиной с грецкий орех, смотрелся игрушкой на широкой ладони. Бригадир обтер его о штаны.
- Хорош, черт! Таких бы камушков побольше, да не всегда везет! - сунул самородок в железный ящик. И, позвав мужиков, предложил познакомиться с Кузьмой.
- Ну куда ты его приволок, Саша? Ведь это же заморыш. Кости и кожа! А нам мужики нужны! Этот же меньше кайла, порожнюю лопату не осилит! Что он делать будет? - оглядел Кузьму рослый плечистый Тарас.
- Он в твоих нахлебниках не останется, - поморщился Чубчик и поставил Кузьму к транспортеру.
- Не оплошай, кент! - то ли попросил, то ли потребовал.
Кузьма взялся за работу со злобой, с остервененьем. Лопата звенела в руках, словно она, а не Тарас, обозвала недомерком, засомневалась в способностях мужика.
Шелестела бесконечная лента транспортера, унося вверх на промывку золотоносный грунт.
Огрызок не разгибался. Час, второй, третий… Его не дозвались на перекур. Едва проглотив обед, снова взялся за лопату.
Ничего не видел, кроме земли, пахнущей своей, особой жизнью. Ее он и перекидывал на ленту транспортера, даже не вглядываясь в сверкающие блестки золота.
Огрызок не слышал, как Чубчик сходил в контору прииска за пропуском для него. Взял талон на питание в столовой, направление в общежитие. Лишь когда бригадир, сдавив плечо, сказал короткое: "Шабаш!" - Кузьма разогнулся, поставил лопату на место и медленно пошел к выходу следом за Чубчиком.
Бригадир оказался прав. Возвращаясь со смены, Огрызок не только не замечал охрану, он не видел землю под ногами. Она раскачивалась, крутилась, как живая.
Огрызок шагал рядом с Чубчиком. Тот до самого дома молчал. Лишь когда сели ужинать, спросил:
- Ну, что, Кузьма, легко быть вольным? Понял, почем она, свобода наша? Я от нее поначалу волком выл. Не кентов, себя боялся, чтобы не сорваться и, плюнув на все, дать сквозняк с прииска, на все четыре, пока жив.
- Чего ж не слинял? - удивился Огрызок.
- Прирос я к Колыме! К месту этому Валюха стала сильнее всего. Сильней холодов и пурги. Она от них сердце мое отогрела. Она везде со мной. И под землей, и на земле - жизнь полюбить научила. Видеть в ней радости, какие деньгами не купишь, заботу - постоянную, беспокойство за меня, дурака. Она меня, если хочешь знать, любит…
- А ты-то как же? На лягавую клюнул? Иль шмар нету? Нормальное бабье перевелось? Ведь с этой на материке не покажешься! Свои пришьют!
- Дурак ты, Кузьма! Вот на работе ты - мужик! Глянуть любо, пока молчишь! А открыл хавальник и хана! Гнилой потрох! Да ведь когда я ее из сугроба выгреб, она в обычном барахле была. Думал, насмерть замерзла. А когда сумел ее отходить да ожила баба на моих руках, дороже ее никого не стало. Будто кровная. Мне ж, сам знаешь, оживлять не доводилось никогда. Раз в жизни такое испытаешь и чувствуешь себя человеком. Плевать мне, где она работает! Я и сегодня помню, как в той пурге, в стуже, задышала моя Валюха. Сколько я бился над ней! Сам чуть не сдох! От страха и холода… А когда она глаза открыла, я от радости, как старик, плакал. Тогда понял, что сама судьба мне шанс подарила! Но тебе, дураку, того не понять! Я в тот день не то что общак, свой кентель был готов отдать, чтоб она ожила. И никогда не пожалел, что остался тут. Не всегда Колыма - смерть! Умеет и она одарить счастьем, если очень захотеть вырвать его у Колымы и никогда не отпускать от сердца!
Чубчик глянул на Кузьму. Хотел увидеть понимание. Но Огрызок спал, привалившись к стене.
Сашка бережно раздел его, перенес на теплую лежанку, приложил валиком, чтоб не свалился сонный Огрызок с печки и долго говорил в эту ночь с женой.
- Да оставь ты его в доме. Человек он тихий, незаметный. Пусть живет. В общежитии народ чужой. А здесь он быстрее сердцем отойдет. Глядишь, выровняется, в себя поверит. Пощади его.
- Мороки тебе, Валюха, прибавится. Стирка, готовка, уборка. И так устаешь. Из нас помощники неважные, - говорил Чубчик.
- О чем ты, Сашок? Меня ты спас от физической смерти. Неизбежной. Его
- из моральной вытащи. Это тоже спасенье. А жизнь от него, как от тепла, зависит. Сирота он. И у судьбы, как вдовец на погосте. Пусть поживет. А там видно будет, - предложила женщина.
Кузьма всю неделю работал, не поднимая головы. Сам себя подгонял и уговаривал. Даже когда руки переставали слушаться, Огрызок, сцепив зубы, приказывал себе.
Он ни с кем не общался. Лишь с Александром. Да и то немного. Валила усталость, о которой знал лишь бригадир.
Огрызок, как подарка, ждал выходного. В этот день он проспал до обеда. Когда слез с печки, увидел хозяйку, занятую стиркой. Здесь же и его рубашки лежали. Чубчик во дворе рубил дрова.
Кузьме неловко стало. А Валентина усадила за стол. Накормила, напоила чаем. Уговаривала отдохнуть.
Огрызок, заглянув в пустые ведра, принес воды, сложил нарубленные дрова в сарае. Вместе с Чубчиком в магазин сходил - за продуктами. А вечерком к бригадиру в гости Тарас пришел. Поначалу о всякой всячине говорили. Но потом мужик не выдержал, к Огрызку подсел:
- Обижаешься на меня, Кузьма? - спросил в упор.
- С хрена ли загуляли? Ты мне кто? - неподдельно удивился Огрызок.
- Не слепой. Вижу. Не разговариваешь, не здороваешься со мной.
- Отвали! Я со всеми одинаков. Не до брехов мне. Да и говорить не о чем. Ни с тобой, ни с другими. Я сам по себе.
- Если не обижаешься, давай выпьем! - достал из кармана бутылку.
- Не пью, - тут же отвернулся Огрызок.
- Ты че? Больной? - задохнулся удивлением Тарас.
- Не пью и все тут! - не стал врать Кузьма.
- Брезгуешь? Иль за человека меня не считаешь? - покраснели скулы гостя.
- Да иди ты в задницу! - кончилось терпение у Кузьмы.
- Ну что ж! Посмотрим, кто в жопе останется, - встал Тарас и заторопился уйти.
Чубчик и Огрызок не придали значения сказанному и со вздохом облегченья закрыли дверь за гостем.
Следующая неделя прошла без перемен. Только вот мужики из бригады стали сторониться Кузьмы. Обедали отдельно от Чубчика и Огрызка. Это не ускользнуло от внимания бригадира и, возвращаясь с работы, он как-то предупредил:
- Будь настороже, Кузьма, что-то задумали падлюки! Не иначе, как пакость. Стерегись…
Огрызок даже предположить не мог, за что и чем накажут его члены бригады. Но шли дни и ничего не случалось.
И в ту смену, как обычно, поставил лопату рядом с кирками, домой собрался уходить, следом за Чубчиком. Случайно сунулся в карман брезентовой куртки, которую не надевал во время работы. Папиросу искал. Может, завалялась? И наткнулся на какой-то камешек. Вытащил, глянул и обомлел. Золотой самородок… Сам по себе или по случайности он не мог оказаться в робе. И Кузьма остановился оцепенело:
- Саш! Погоди! Застопорись! - показал кусочек золота. Чубчик понял все без слов.
Не сунься Огрызок в карман, охрана нашла бы золото. И тогда не миновать Огрызку возвращения в зону. Кто поверит, что самородок был специально подброшен ему? Бывшему вору! Тут несудимому не доверяют. Огрызок мог за такое поплатиться жизнью.
Чубчик остановился среди тоннеля, загородив собою и свет, и выход. Бригада подошла вплотную:
- В чем дело? За чем задержка? - послышались вопросы.
- А ну! Поворачивай оглобли обратно, - рыкнул бригадир, и Огрызок вмиг вспомнил фартовые разборки.
Чубчик попер буром.
- Живо! Падлы! Линяй с тоннеля! Разборка будет! - давил на мужиков.
- Смена кончилась! Баста!
- Чего из-под нас потребовалось? - послышался голос Тараса.
- Хиляй в обрат! Не доводи до греха! А ты, пидер, захлопни свою парашу! С тобой особо потрехаю! - отшвырнул от стены Тараса и выдавил из тоннеля.
- Что случилось, Сань? - спрашивали мужики бригадира, пятясь спинами. Когда в нижний карьер ввалилась вся бригада, Чубчик подошел к Тарасу. Резко, неожиданно сунул кулаком по печени. Громадный мужик скрутился, согнулся в коромысло. Заорал истошно:
- За что?
- Ты чего, с ума сошел?
- Захлебнитесь, потрохи! Не то покажу, кто вы есть! Козлы вонючие! С завтрашнего дня - ищите себе другого бригадира! Я на вас всех положил с прибором! Ни одного мудака Не возьму с собой! Кузьма, хиляй сюда шустро! Огрызок подошел вплотную.
- За что решили его вернуть в зону? Кому он поперек жопы встал? - рычал Чубчик, загораживая собой выход из карьера.
- С чего взял? Кому он нужен?
- Зачем в зону? Ты что, Саш?
- Кто из вас, падлы недобитые, подкинул ему в робу рыжуху? - показал самородок.
- Тарас, наверное. Кто еще? Он Кузьму обсирал. И нам вякал про него, - не выдержал самый старший из бригады, Анисим. Тарас стоял у стены, схватившись за печень.
- Кузьма, вруби засранцу! И чтобы он, и все блядво, на три жизни вперед помнило, как платят за лажу! - велел Чубчик. И Огрызок не стал ломаться. Куда пропала усталость и болячки? Он вмиг забыл обо всем. Тарас не успевал отмахиваться. Огрызок вламывал ему, не жалея. Громадный мужик несуразной ступой пытался достать Кузьму, поддеть на кулак или сапог. Но ничего не получалось.
- Вмажь ему, Кузя, по мудям! - поддержал Анисим.
- Эй, Тарас, ты ж говорил, что Кузька подружка Сашки с зоны! Чего ж с лидером не сладишь? - подзадорил Петро.
У Чубчика кулаки захрустели. Но сдержался. Не поспешил на помощь Кузьме. Смолчал. Хотя в груди все кипело.
- Кончай, мужики, мордобой! Давай тихо поговорим, - предложил Яков, самый основательный из мужиков бригады.
Но Огрызок только вошел во вкус.
- Остынь, Кузьма!
- Оставь на завтра!
Уговаривали, пытались остановить Огрызка мужики. Но тот не слышал. И махался б еще долго. Но Тарас, не выдержав удара головой в солнечное сплетение, рухнул на землю, застонав.
Кузьма бросился на горло. Но Чубчик подоспел. Оторвал от Тараса, сказав злое:
- Этого мудака ни на шаг! Чтоб ни слова о нем, ни духу его не было! От дня сегодняшнего он для меня подохший!
- Зря так, Саш! Он, может, и говно, но в работе равных ему - мало.
- Не стоит психовать, бригадир! Кузьма душу отвел. Вломил Тараске. И хватит! Чего не бывает? Помирятся мужики. Зачем выгонять? Он хоть и сволочь, но мы его уже знаем. Нового возьмешь, может, в сто раз хуже будет.
- С Тараской мы не первый день. Он на работу злой, как волк. Другого из-под палки не заставишь, - вступились мужики.
- Да чего вы его уламываете? Я сам с ним работать не буду! Меня любая бригада с потрохами возьмет. Пусть попробует найти замену, - отдышался Тарас.
- Отваливай! Но врубись! В новой бригаде я трехну, за что тебя вышиб! И не только в бригаде! Пусть прииск знает, что ты за падла!
- Да кто поверит? Иль забыл, откуда ты? - усмехался Тарас криво.
- Далеко же вы зашли. Теперь и впрямь вместе не поладить, - сокрушенно качал головой Анисим.
…На следующий день Тарас не вышел на работу с бригадой Чубчика. Мужики отнеслись к этому по-разному. И, словно забыв о причине, обвинили в случившемся Кузьму.
- Все до него путем шло. Больше всех зарабатывали. Склок не было. Никто не уходил из бригады. Теперь же началось. На хрен он нужен, этот Кузьма. Вернуть бы Тараску. А новичка - на крышу. Пусть там вкалывает… На верхнем карьере.
Чубчик поначалу не прислушивался к этой болтовне. Обрывал предложенья о примирении с Тараской. И ни разу ни в чем не упрекнул Кузьму. Огрызок поневоле стал замечать, что бригада злится на Чубчика. Мужики уже чаще стали срываться на крик, открытую грубость.
Кузьма, понимая, что снова пришелся не ко двору, вздумал уйти из бригады. И вечером, дома, сказал об этом Чубчику.
- Сломался, схлюздился! Так я и знал. А не много ль чести уступать фраерам? Ты - зону перенес. Там тебя что - на руках носили? Иль все ладили меж собой? Думаешь, в другом месте Тараски не сыщутся? Тут - нас двое. Там - один будешь. Ни понять, ни вступиться некому станет. Куда прешь? Одумайся!
- Тебе из-за меня морока…
- Уладится. Успокоятся. Забудут, - отмахнулся Сашка. Огрызок уже совсем поверил в то, что время сгладит. Но…
Ушел Чубчик в контору. Сверить показатели решил. Всего на десяток минут отлучился. Огрызок и не заметил его ухода. Как и прежде, не разгибаясь, загружал транспортер. И вдруг услышал посторонний шум. Едва успел увидеть громадный пласт породы, валившийся на него. Огрызок так и не успел понять, что произошло. Пласт
земли, отвалившись складкой, рухнул на Кузьму, смешав воедино крик человека, шум и свист перегоревшего транспортера, голоса мужиков бригады, испугавшихся внезапного обвала.
Кузьма очнулся в белой палате. В окно заглядывало солнце и синий-синий край неба.
"Где это я?" - хотел повернуться, но не смог. В голове все звенело, будто в ней, как в пустой кубышке, каталась пара забытых маленьких самородков. Ни рукой, ни ногой - не пошевелить, даже жутко стало.
"Наверно, сдох! Совсем откинул копыта, коль себе не пахан. А тут и вовсе неплохо! Ни чертей, ни котлов, ни баб! Видать, за муки в жизни Бог пожалел. И определил, как надо было жить. Вот только почему мослы не двигаются? Как же я без них?" - испугался Кузьма и спросил тихо, робко: - Эй! Есть тут кто иль нет?
- Имеемся! Как же? Не один здесь канаешь, - услыхал в ответ сиплое.
- Оклемался? А мы уж думали, что концы отдашь скоро! - рассмеялось с другой стороны.
- Где я? - все еще сомневался Огрызок.
- В Магадане! В больнице! В костоправной палате приморился! Я уж тут три недели, а ты раньше был.
- Болтали, что в реанимации тебя месяц держали. Уж совсем хотели на покой списать. А ты дышать стал самостоятельно. Живуч, как сволочь! - похвалил сосед, хрипло смеясь.
- У меня руки, ноги - целы? - спросил Кузьма.
- Все на месте! Не сомневайся! Просто ты в гипсе весь. Покорежило тебя, весь в переломах, как кобель после драки. Где так ухайдокало?
- Не помню, кажется, под обвал угораздило…
- Ничего! Соберут по кускам, сошьют, заштопают и обратно выбросят в зону.
- В зону? За что?! - вырвался крик.
- А ты разве вольный? - удивился сосед.
- Конечно.
- Тогда и вовсе лафа! Может, инвалидом признают. Зэков в таком положении иногда домой отпускают. Чтоб сам себя кормил, как сможет. И не рассчитывал на пособие по увечью.
- Слушай, сосед, а ты с какого поселка? - спросил Кузьму. Тот сделал вид, что не расслышал.
"Как жить теперь? Сможет ли работать на прииске? А если нет - куда податься?" От всяких мыслей, переживаний разболелась голова. Кузьма понимал, что бригада Чубчика никогда не возьмет к себе его, ущербного мужика. Вспоминал, за что ценили они Тараса.
"Куда податься? В Оху? К сыну Силантия? Но и там убогие не нужны. Из "малины" и тем более выкинут. Сразу надо было туда линять, после зоны. А то остался, как говно в жопе! Ни взад, ни вперед". Огрызок вздохнул тяжело, устало.
"В карманники - ходули нужны резвые. В домушники- сила. Где это взять? В налетчики? Да куда там! Самого, попадись баба покрепше - сиськой задушит. Держать меня никто не станет. Нет обязанников. Любая "малина" мне откажет. А может, все ж попытаться? Ведь надо дышать, раз оклемался", - думал Огрызок.
Через неделю Кузьма уже мог поворачивать голову, видеть соседей по палате.
Поначалу он не раз жалел, что смерть снова отступила и, словно в насмешку, оставила его в живых. Но с каждым днем, чувствуя себя все
лучше, размышлял о будущем не столь мрачно, как поначалу. И услышал внезапное:
- Меня во второй раз ни за что в Воркуту кинули. Давали мы концерт для комиссии, которая наш участок трассы принимать приехала. Меня бугор заставил быть ведущим. Ну, вроде главного брехуна. Я и отмочил, как последний потрох, - рассказывал сосед по койке. Огрызок поневоле прислушался. - Вот так я вывалился на сцену, как хварья на именинах, и трехаю: "Мол, граждане зэки, сейчас перед вами, засранцами, выступит хор! И не какой-нибудь. А передовиков! Какие страну вперед к коммунизму толкают! А вы, падлы, все норовите ее взад оттянуть!" Ну, зэки в хохот. Понравилось. Комиссия молчит. Не удалось мне рассмешить ее, как бугор велел, - с досадой сопнул сосед и продолжил: - Я все свои мозги наизнанку вывернул. Ну, думаю, не подведи, не покрасней за отродье свое - моя Одесса! И объявил: "Песня про то, как кореш Буденный брал на гоп-стоп батьку Махно!" Уж не знаю, как оно там у них, но меня точно за жопу взяли! - жаловался сосед другому и говорил: - Меня падлюки охранники так оттрамбовали, что я забыл, кто кого на гоп-стоп взял! И больше советской Власти - ни на хрен не верю. За инкассатора мне червонец дали! А за Махно иль Буденного, какие меня в зенки не зырили, - четвертной отвалили! Так они не усекли, кому с них я моральный урон принес. С тех пор - завязал с политикой! Едва от ней живой остался! - сокрушался сосед.
- Дурак ты, мудозвон! На что в концерт попер, рыло твое неумытое! Да еще при комиссии! Я - совсем ни про что! Слова не сказал. Оторвал кусок от газеты. Задницу вытереть. И все! Тут меня и накрыли с поличным! На том клоке газеты Сталин был! За его оскверненье у меня не то что жопу, голову чуть не оторвали. А ведь слова не сказал! И враз в расход приговорили. Аблакат вступился. Не то б крышка! С тех пор прежде чем по тяжкой сяду, сто раз по сторонам огляжусь и газету проверю. Нет ли на ней того, кого моя задница не достойна?
Огрызок, отсидев в зоне много лет, слышал всякое. Но вот такое - впервые… Выходит, что на свете были люди, куда как несчастнее его. Совсем ни за что в ходке парились.
- Так вот теперь, когда на волю вышел, предложили на прииске работу. На драге. А я - уперся рогами. Не согласился. И вкалываю сам. Старателем. На отвалах. Что намою, то - мое. И видал я всех… Газеты ко мне не приходят годами. Да и на что? Пользы от них никакой. Одна морока. Летом - лопухом заменю. Зимой - старой газетой. Попользовался - закопал. Да поглубже. Чтоб не нашли. Чтоб по новой не упекли.
- Я после того случая тоже поумнел. И понял, почему в Одессе советскую власть не любят. Не понимает она нашего юмора. Не умеет смеяться. И не терпит хохочущих.
- А ты кем в Одессе был? - спросил его Огрызок. Сосед усмехнулся по-колымски, одними глазами.
И ответил:
- Одесситом…
Когда медсестра пришла сделать уколы, Огрызок заметил на плече одессита татуировку. Колымский берег и нависший над ним финач.
"Стопорило", - узнал Кузьма без лишних объяснений и обрадовался: - А в Одессу когда махнешь? - спросил соседа.