- Потому что я тоже, наверное, привязался, - сказал он. - Или любил. Или сходил с ума много-много лет. Тогда я совсем другим был, учился в "вышке", надежды аж подавал, пока не встретил ее. Ну и вся жизнь шиворот-навыворот… Зато она сделала меня мужиком. Учебу я бросил, отслужил в воздушно-десантных, благо подготовка была. Потом ментовка, оргпреступность, террористы, командировки, пошло-поехало. Она не в себе была, шизофреничка. Лечилась, выписывалась, мы встречались, разбегались, ссорились насмерть. Она спала с кем ни попадя, и я это знал. Бывало, меня на измене поймает и грозится убить. Но мы понимали, что никогда не расстанемся навсегда. А папаша ее - вор в законе. Мы с ним устного соглашения достигли, что в случае чего я его прикрою, а он типа дочку благословит на общение с ментом, не увезет ее никуда отсюда. Сейчас они лежат рядом, на кладбище, отец и дочь. Я всегда воспринимал ее как маленького неразумного ребенка. И помнить такой буду. Три месяца назад ее папаша отмечал в кабаке свой день рождения, она тоже пришла поздравить его. А мы чуть позже выехали по вызову. Стрельба в центральном ресторане города. Обнаружили лишь трупы, битое стекло и залитые кровью столы. Оставшиеся в живых показали, что убийцы в масках были. Сначала хладнокровно перестреляли охрану, ворвались, швырнули гранату, открыли огонь. Лучше бы она умерла сразу. Но ей не повезло. Ее захватили оглушенной и увезли с собой. Потом обнаружили труп с отсеченными грудями, изуродованными половыми органами и перерезанным ртом. Я уже знал этот почерк и пообещал себе… Жаль, что Клоун сдох так рано, совсем не успел помучиться…
С Вершининым нас сблизили утраты и водка. Выпивая, он рассказывал, как убивал врагов на войне и здесь, обезвреживая особо опасных преступников. Он уже не помнит, что чувствовал, когда отнял первую жизнь, и не знает, чем будет заниматься теперь. Я не мог особо похвалиться успехами в частом использовании оружия и столь меткой стрельбе. Мой единственный жмурик - наемный убийца, и по поводу его смерти я тоже не раскаивался. Мы - дети жестокого бесчеловечного века - стали равнодушны, грубы и черствы. Свою антигуманность старшее поколение объясняло великими идеями, следующее за ним - пользой дела, магией непрерывного обогащения, ставшего смыслом существования нынешних банкиров, бизнесменов и политиков. Вечер плавно перерос в ночь, мы несколько раз наведывались в ларек, чтобы пополнить запасы спиртного и скромной снеди - пельменей и рыбных консервов. Не ложась, мы пропьянствовали весь следующий день. Свалился я с наступлением сумерек. Что-то еще бормотал, а Вершинин перетаскивал меня на диван в комнату.
Утро было ужасным: ломило виски и затылок, выкручивало кишки.
- Поднимайся, - сказал подполковник, расталкивая меня.
Он был свеж и выбрит. На кухне поспевал завтрак: радостно фыркала и плевалась маслом яичница с ветчиной, закипал кофе. Остатки сил ушли на то, чтобы засунуть голову под струю холодной воды. Немного отпустило, но я знал, что это ненадолго. Я проваливался в трясину очередного запоя.
- Прими вот это. - Рубоповец протянул мне красную таблетку. - Используется в спецподразделениях, сильнейший стимулятор умственной и физической деятельности. Похмелье как рукой снимет.
Я послушно принял лекарство, запив его обжигающим кофе. Вскоре мир стал преображаться, запестрел миллионами красок, расцвел и заблестел, и жизнь была бы прекрасной, если бы не камень, тяжелый, неповоротливый, оставшийся лежать у меня на душе.
- Мне надо идти, - говорил тем временем Вершинин. - Позвонили с работы, служебное расследование в отношении меня прекращено, прокуратура типа не усматривает в моих действиях ничего противозаконного. Любопытно, что за всем этим скрывается? И кто?
Я не сказал это ему, хотя и догадывался. Алевтина Семеновна Друзина, разумеется, при поддержке своего престарелого высокопоставленного супруга имела огромное влияние на администрацию города, милицию и работников прокуратуры. Она могла купить здесь все или почти все. Единственное, что было ей не под силу - наладить собственную личную жизнь.
Заключительный этап расследования
Действо двадцать первое. Галкин известие получает и…
Двухэтажный, некогда жилой дом, в котором располагался мой офис, был давно расселен и готов к сносу, но один предприимчивый, близкий к губернатору и мэру чиновник, пользуясь путаницей и бюрократическими проволочками, стал сдавать бесхозные площади в аренду, тем самым заимев скромную прибавку к своей государственной зарплате. Нетрудно догадаться, кто снимал тут угол: торговцы инородных кровей складировали коробки с фруктами и турецкие дубленки, всевозможные фирмы-однодневки "разводили" доверчивых клиентов, ворожила и предсказывала судьбу потомственная гадалка и целительница Василиса, частая гостья психиатрических лечебниц. Она и сейчас встретила меня у подъезда, помрачнела лицом, замахала руками:
- Поди, нечистый! Прочь, прочь!
Я покрутил у виска пальцем. У Василисы начинался привычный припадок. Ломаясь своим длинным худым телом, она выполняла вокруг меня ритуальный танец, хрипло выкрикивая:
- Зло людям приносишь, горе пожинаешь. Смерть возле тебя так и бродит, других косит, тебя не прибирает. Изыди, изыди!
Неподалеку двое молодых людей загружали в тентованную "газель" офисный стол, мимо спешно прошел третий с кипой каких-то бумаг и допотопным телефоном. Фирма, предлагавшая баснословные доходы за изготовление пуговиц на дому, в оперативном порядке сматывала удочки. Свято место пусто не бывает, и вскоре сюда прибудут новые аферисты, которые за ваши последние деньги научат, как молниеносно разбогатеть. Показался ловкий предприниматель Сурен с тюком шмоток.
- Купы джинсы, - на ходу предложил он мне. - Настояшая Амэрика. Лычно из Турции прывез.
Я отодвинул завывающую Василису и отказался от предложения Сурена. Он ничуть не обиделся. На его сомнительный товар хватало лохов и без меня.
- Да, чуть нэ забыл, - спохватился смуглый торгаш. - Тэбя там телка дожидаэтся, малодэнкая, харошая, вах-вах!
Мой офис находился на втором этаже. Пробежав совсем немного по лестнице, я запыхался. И сердце выпрыгивало из груди, и пот заливал глаза. Неужели? Настя вернулась ко мне из уже ставшего прошлым, и мне надо подойти, взять ее за руку, посмотреть в глаза, улыбнуться, будто ничего и не произошло.
Худенькая девушка сидела на корточках, прислонившись спиной к моей двери, густая челка падала ей на лицо. Но что-то было не так. Конечно, где ее густые русалочьи волосы, в которые я так мечтал зарыться лицом? И откуда взялась у нее эта кожаная куртка с косой молнией, эти кожаные джинсы?
- Я звонила вам весь вчерашний день и жду сегодня с самого утра. Ванечку оставила у знакомых, - тихо проговорила Вероника.
- Вот я и объявился. Ты ко мне? - глупо пробормотал я.
Протянул ей руку, но девушка поднялась без посторонней помощи. Ее бледное лицо приблизилось к моему, и что-то в ее взгляде, при первой нашей встрече остром и пронзительном, хотя и оттененном шелковистыми, загнутыми на концах ресницами, показалось мне странным. Даже больше - пугающе неживым, отстраненным.
- Что-то произошло?
- А вы еще ничего не знаете?
- Нет.
У нее были сухие глаза, и так же сухо она сказала:
- Владимир Михайлович погиб. Разбился на своей машине.
- Когда?
Ключ застрял в замке, свет померк. С грехом пополам справившись с дверью, я прошел в помещение, стараясь не смотреть на Веронику.
- Я ничего не знаю. Наверное, он был пьян и не справился с управлением. Вчера позвонила в морг, и мне сказали. Приехала туда. Но никто даже не стал со мной говорить. Там была его жена, совсем спятившая от горя. Ее и пригласили куда-то, наверное на опознание. Потом долго приводили в чувство нашатырем. Она пришла в себя, заметила меня, и началось такое… В том, что произошло с Володей, она обвинила меня. Визжала как резаная. Я, не помня себя, сбежала оттуда. Теперь будут похороны, а я так и не смогу попрощаться с ним. Как мне жить дальше? Кроме Ванечки, у меня не осталось никого.
- Это совсем немало.
- Вы так считаете?
- Уверен.
Вероника именно это и хотела услышать. Она разрыдалась. Бессмысленны, бессильны и даже жестоки были бы слова утешения. Она должна наконец-то выплакаться, слезы хотя бы немного облегчат ее горе. Я молча стоял и курил возле форточки. Во дворе безумная Василиса потрясала кулаками, насылая на меня сглаз и порчу. "Газель" с мошенниками и жалкой обстановкой их кочующего офиса уже уехала. Сурен запихивал в свой старенький "москвич"-каблук последнюю сумку. На рынке на него работали русские продавщицы. В саунах он трахал русских шлюх. На родине у него осталась армянская жена и целый выводок детей. Он отсылал им жалкие гроши и писал, что сам едва сводит концы с концами. Им невдомек, что недавно он приобрел четырехкомнатную квартиру в центре и "мерседес". Вах-вах! Мне было тошно и мерзко.
- Я должна обязательно увидеть Володю, - произнесла девушка, немного успокоившись, но все еще шмыгая носом. - Побыть с ним хотя бы в морге, ведь к гробу меня ни за что не подпустят. Я всего лишь любовница. Теперь уже бывшая любовница. А значит, ничто. Вы сможете помочь мне?
- Ты уверена, что вынесешь это? - спросил я.
- Я готова.
Подойдя к телефону, я прослушал сообщения на автоответчике. Несколько человек звонили мне за последние два дня, но мало кто желал общаться с электронным собеседником. Только судмедэксперт Саныч настойчиво шел на контакт.
"Подгребай, твой жмурик у меня".
"Куда ты запропастился, Галкин, я приступаю к потрошению".
"Тут такое… В общем, где меня найти, знаешь".
Вероника слушала похохатывающую речь судмедэксперта вместе со мной. Замешательство вдруг схлынуло с ее осунувшегося лица, и девушка прошептала:
- Это не был несчастный случай. Володю убили.
- С чего ты взяла?
- А вы и не поняли? Как этот ваш циник выделил - такое. Он на что-то намекает, но не решается говорить об этом по телефону. Едем же скорее!
Сюда никогда не проникает солнце, и на лицах людей, появляющихся здесь, вряд ли встретишь улыбку. Зимой здесь холодно, а летом невообразимо душно. Длинные жесткие скамьи для ожидающих. Поцарапанный, выщербленный кафель. Чахнущие цветы на подоконнике. Расценки за услуги на стене. Здесь родственникам выдают их покойников. Уже наряженных, намарафеченных, наформалиненных, положенных в гроб. Его споро подхватывают дюжие молодцы и загружают в катафалк. Не надо винить их за бесчувственность, у них такая работа. Следом плетутся родные и близкие.
Саныч, заросший бородой, как отшельник, выкатился из железных дверей, протянул мне пухлую ладошку, с интересом взглянул на Веронику:
- Твоя красавица? Хороший выбор. Дайте, дамочка, сирому и убогому ручку облобызать.
Девушка в ужасе отстранилась, беспомощно взглянула на меня, ища поддержки. Я поспешил вмешаться:
- Не балагурь, Саныч, все очень серьезно. Нам надо взглянуть на него.
Карлик рассыпался в соболезнованиях и извинениях.
- Рад был бы помочь, да нечем, - сказал он. - По желанию родственников покойного тело уже помещено в закрытый гроб. И правильно. На что там смотреть?
Вероника начала истерически всхлипывать. Так хоронили ее родителей: отца, обуглившегося в боевой машине десанта, и мать, разорванную на куски прямым попаданием снаряда. Так же будут хоронить любимого, и она не сможет ни увидеть его, ни проститься с ним. И в этом ей уже никто не мог помочь.
- Его убили, ведь так? - неожиданно обратилась она к Санычу.
Тот покосился на меня. Я кивнул. Мол, говори при ней всю правду. Правду так правду. И судмедэксперт поведал ее в свойственной ему потешной манере. Я не берусь судить его. Он же не знал, кем приходился погибший этой худенькой сероглазой девушке.
- У меня таких случаев - тьма. Набуздыряются водяры - и за руль. Лихачи еще те! А мне потом их бошки из осколков клеить и кишки, с дерьмом смешанные, в живот запихивать. Бывает, так перетрет, что где руки, где ноги, и сам Создатель не разберется… Но не будем отвлекаться. Этот, видать, на повороте либо зазевался, либо вообще уснул. Ну и прямехонько в карьер улетел. Есть такой километрах в двадцати от города, оттуда раньше щебень для строек брали, а как развалилось все, так огромадная ямина и осталась. Черт знает, зачем его вообще туда потянуло, не знал, что ли, что дальше тупик? Его бы еще не скоро нашли, да вот мальчишки из соседней деревни повадились там бомбы самодельные взрывать. У них сейчас модно стало в террористов играть, я недавно одного такого у себя на столе хохмы ради собирал. Ноги пришил, руки вроде бы тоже, а вот голову так и не нашли. Все-все, продолжаю. В общем, от удара бензобак рванул, салон выгорел, этому шумахеру тоже не поздоровилось. Был человек, а стала головешка.
- Как же происходило опознание? - включился я.
- Какое тут может быть опознание? - ответил судмедэксперт. - Устанавливают личность, если есть от чего оттолкнуться. Сам в прошлом следователь, как это делается, знаешь. В нашем случае все оказалось проще. По сохранившемуся номеру машины установили владельца, его и так уже разыскивали. Да еще медальон на его груди, как у всех военных, был. Запрос в военкомат - и все разрешилось.
- А если произошла подмена? - не выдержал я. - Назначалась ли экспертиза останков?
- Ничего подобного не было, - впервые смутился Саныч. - Вот поэтому я тебя так упорно и вызванивал. Кому-то наверху очень хочется как можно скорее замять это дело. Я человек маленький, вынужден подчиниться.
- И написать в заключении то, что скажут?
- Ну уж фуеньки, - обиделся карлик. - На такое я бы никогда не пошел. Да и когда устанавливал причину смерти, никто еще не знал, кого я вскрываю. Фирсова, или кто это такой на самом деле, с большой силой ударили в правую сторону головы каким-то тяжелым предметом. Раздробленная височная кость поразила мозг. И эту травму он получил не при аварии, мое твердое убеждение. Что было потом, ясно?
Дальнейшая схема была проста, не раз обыгрывалась в детективных фильмах и книгах. Подобное очень часто встречается и в реальной милицейской практике. За рулем находится труп или человек без сознания, неуправляемая машина на полной скорости летит в пропасть. Толковый сыщик всегда усматривает в таких катастрофах инсценировки. Так же он интересуется временем наступления смерти. В свою очередь грамотный судмедэксперт дает ответ. Порой это бывает сделать сложно, но нельзя сказать, что совершенно невозможно. Задача Саныча была значительно облегчена показаниями свидетелей, тех самых деревенских пацанов, ежедневно наведывающихся в карьер ставить свои пиротехнические опыты. Мальчишки все как один назвали день, когда они обнаружили остов сгоревшего автомобиля и мертвеца внутри. Это был тот самый день, в который я последний раз виделся с начальником службы безопасности.
- Минутку, - прервал я. - Почему же тело попало к тебе только вчера?
- Да пацаны несознательные, - хихикнул карлик. - Испугались, вдруг на них покойника повесят. Насмотрелись по ящику, как менты показания для плана выбивают. Ну и сговорились молчать. А один мальчонка до того струхнул, что вчера проболтался предкам. Те в милицию. И завертелось.
Перед глазами встала отчетливая картина нашего с Фирсовым расставания. Еще тогда мне показалось странным, как торопливо он свернул беседу, рассеянно кивнул и поднялся из-за стола. Мысленно отставной полковник находился уже в другом месте. Один на один с убийцей. Что-то из сказанного мною позволило ему догадаться обо всем.
- Кому ты передал свое заключение? - спросил я судмедэксперта.
- Как это и принято, следователю, - недоуменно отозвался тот.
- А его звали, случайно, не Федорчук?
Саныч был поражен моей проницательностью.
- Точно.
- Можешь быть уверен, дело будет закрыто за отсутствием состава преступления.
Больше я ему ничего не объяснил, поблагодарил за все, что он сделал и еще сделает для меня, и подтолкнул Веронику к выходу.
- Вы уже знаете, кто убийца? - спросила она меня на улице.
- Похоже, что знаю.
- Я не верю в закон, не верю в его справедливость, - уже не сдерживая слез, говорила девушка. - Я не верю в Бога, потому что если бы он был, то не допустил всего того, что приключалось и приключается со мной. Володя научил меня обращаться с любым оружием, и холодным, и огнестрельным, он говорил, что в нашей бандитской стране это необходимо каждому. - Голос ее звучал уверенно, зрачки сузились. - Прошу, заклинаю вас во имя его памяти: отдайте преступника мне!
Взгляд ее потемневших глаз был страшен.
- Отправляйся к сыну, - сказал я. - Мать не должна становиться убийцей.
- Трепло и слабак, - сорвалось с ее губ.
Кожаная девушка поплелась прочь от меня.
Действо двадцать второе. Галкин провокацию осуществляет и…
Вряд ли встретишь человека, который ни разу в жизни не нарушил закон. Даже справляющего нужду или распивающего спиртные напитки в общественном месте при желании можно привлечь за мелкое хулиганство. Для преступников нарушение закона не что иное, как заработок средств на хлеб насущный. Нечистоплотные работники прокуратуры за взятки закрывают уголовные дела и занимаются подтасовкой фактов. Опера превышают свою власть при задержании. И много чего еще… Дешевой частной ищейке для достижения сомнительной справедливости время от времени тоже приходится играть по их правилам.
Я спустился в подвал, где обитала Любка Карякина. Не прислушивался и не стучался, с ходу врезал по картонной двери ногой. Полумрак. Просочившийся во все углы, стоящий сплошной стеной дух гари, пота и испражнений. Тряска волосатых ягодиц, липкие шлепки соприкасающейся плоти. Чьи-то сальные патлы, и я остервенело тяну за них, а он отпихивается локтями, попадает мне в живот. И я бью уже по-настоящему в его перекошенное злобой лицо, свожу ему набок нос, превращаю в кровавые лохмотья губы. Я не могу объяснить себе, почему обхожусь с этим случайным парнем так жестоко. Ему удается вырваться и убежать.
Любка долго не подавала признаков жизни, словно одеревенев в позиции соития: высоко поднятый таз, растрепанная голова, уткнувшаяся в колючее прожженное одеяло. Мне больно видеть ее живот.
- Ты в порядке?
Она перекатилась на спину, смотрела на меня снизу, и осознание чего-то ужасного, катастрофического ломало, выжигало наркоманку изнутри.
- У него было ширево… Подыхаю…
- Я могу предложить еще больше.
- Ты кто?
- Не важно.
Недоверие сменилось робкой надеждой.
- Ну если так… Давай… только быстрее… - Она постаралась принять первоначальную позу.
Ногой я придвинул ей какие-то шмотки, разбросанные на полу.
- Одевайся. Прогуляемся до ближайшего телефона-автомата. Выполнишь все, что я скажу, - слупишь по-крупному.
Ее шатает, и выглядит она еще хуже, чем тогда. Не лицо, а бурая корка, на которой прорезаны щелки глаз и покривленного рта. Синяки, ссадины и язвы. Несовершеннолетней девке осталось совсем немного.
К счастью, телефонная будка находилась поблизости. Я не надеялся на память Карякиной и написал текст крупными печатными буквами на бумаге.
- Сможешь прочитать?
Кивнула. Я набрал рабочий номер М. Федорчука. Длинные гудки. Еще есть время одуматься и отступить.
- Да, у аппарата. Говорите. Кто это?