– Я научу вас выживать. И покажу вам все то, от чего общество, – он выплюнул это слово, словно это было собачье говно, неожиданно попавшее ему в рот, – от чего это общество, там, снаружи, пытается уберечь вас. Эти либеральные засранцы, эти благодетели человечества и святоши, которые не учат вас никаким, абсолютно никаким настоящим эмоциям, которые вы должны ИСПЫТЫВАТЬ, если хотите выжить в мире: страх, трепет, робость, агония, хандра.
Я задавался вопросом, знал ли отец, что из начальных букв перечисленных ощущений вновь складывается слово СТРАХ, или же то зло, которое жило в нем с несчастного случая с Санди, превратило отца в бесчувственную и безвольную машину. Последнее предположение, несмотря на свою жестокость, имело в себе что-то утешительное. Мне не хотелось, чтобы это был он сам. Я скорее был готов примириться с тем, что в моего всегда такого добродушного, мягкого, жизнерадостного отца вселился дьявол, что его изнутри разрушал рой каких-то злых клещей или пауков, чья паучиха-королева проникла в его мозг и оттуда управляла отцом, кусая его в неокортекс и заставляя его совершать дикие поступки.
– Симон? – услышал я свое имя. Сколько злости и агрессии в одном-единственном слове.
Я по-прежнему не решался поднять глаза. Но еще больше я боялся ослушаться его приказа.
Быстрыми шагами он пересек хижину, распахнул дверь и указал на летний дождь, который недавно начался:
– Вот это настоящая жизнь. Место откровений.
В его глазах что-то погасло, словно перегорела лампочка.
– Страдания формируют характер, – рявкнул он. – И вам нигде лучше не научиться страдать, чем здесь.
Он снова захлопнул дверь. Мне показалось, что комната стала меньше, словно съежилась за последние секунды. Пророчества отца еще не закончились.
– В последующие дни вам придется встретиться с дикими животными, побороться с непогодой. Вы будете расставлять капканы, переходить болота и убивать.
Он по очереди поймал наши взгляды. Сначала Марка, потом мой. До меня постепенно стал доноситься запах трупного гниения, исходящий от мертвого животного, которого я все больше ассоциировал с моим отцом.
– Правда, нет места лучше, чем этот остров, чтобы научить вас страданию! – добавил отец.
Глава 54
ЙОЛА
Она потеряла контроль. Полностью.
Над своей ногой, которая беспомощно болталась ниже колена, над своим ртом, из которого сами собой вырывались странные крики, и над мочевым пузырем, который опорожнился в тот самый момент, когда дикий кабан клыками разорвал ей джинсы. На внутренней стороне бедра, там, где проходят артерии или вены – или что-то еще, что дико кровоточит, – Йола точно не знала; лишь то, что это место лучше не повреждать.
Было темно, невозможно темно, потому что дождь уже успел потушить в низине последние языки пламени после взрыва. Йола видела только тени и пару глаз, которые парили перед ней. В ее фантазии кабан мутировал в мамонта, способного проглотить ее целиком.
К счастью, во время первой атаки кабан порвал только джинсы, не повредив плоть под ними, но он наступил ей на левую лодыжку, отчего Йола чуть было не потеряла сознание. Сейчас зверь, хрюкая, отошел назад, и Йола в любой момент ждала новой атаки.
– Я ЖЕ НИЧЕГО ТЕБЕ НЕ ДЕЛАЮ! – закричала она и сама тут же зажала себе рот рукой, испугавшись собственного голоса. Она, черт возьми, понятия не имела, нужно вести себя тихо при встрече с диким зверем или, наоборот, шуметь. Убегать или замереть на месте. Но интуиция подсказывала ей, что шум и суета не улучшат ее положения.
А о том, чтобы убежать, не могло быть и речи. Разве что попытаться отползти назад, и это ей нужно сделать. Как-то нужно выбраться из этой опасной зоны. Ничего другого Йоле просто не оставалось.
Она шмыгнула носом, вытерла тыльной стороной ладони мокрые глаза, почувствовала запах навоза и собственного пота.
Дикий кабан выжидал – видимо, кровоточащая рана слишком его измотала, – и Йола воспользовалась секундами, чтобы отползти влево. Прочь от зверя. Подальше от дерева. Сидя, она мучительно медленно отодвигалась от дуба в надежде, что сможет как-нибудь дать понять животному, что она не опасна. Расстояние увеличивалось сантиметр за сантиметром. Йола продвигалась, полусидя, полулежа, вверх на небольшое возвышение. Животное, чьи контуры все сильнее вырисовывались в темноте, очевидно, не выпускало ее из виду. Оно ревело, хрюкало и жутко воняло. В какой-то момент Йола уже приготовилась к следующему удару, но кабан, фыркая, только обозначил атаку, а потом ограничился лишь коротким прыжком вперед.
Спустя несколько мгновений Йоле уже не так повезло.
Раненое и поэтому абсолютно непредсказуемое существо взревело – от яростного звука у Йолы чуть не лопнули барабанные перепонки, как будто она стояла перед мощным динамиком, работающим на полную громкость.
Резкая боль пронзила нос, там, где кабан ударился ей в лицо головой. Во рту собралась кровь. Йола выплюнула ее с новым криком.
Потом уперлась пяткой босой правой ноги в землю и резко отодвинулась от зверя. Она постепенно отползала назад, услышала очередное нечеловеческое гортанное хрюканье – мерзкий звук, словно кто-то перекрутил огромную шестеренку – и отодвинулась еще дальше вверх, на небольшой холмик. И тут, когда осознала бесполезность своих усилий, когда поняла, что у нее нет ни единого шанса противостоять взбесившейся стокилограммовой туше, Йола потеряла равновесие.
Йоле показалось, что она взлетит сейчас, как при том взрыве, но на этот раз не было ни вспышки, ни грохота. Зато было ощущение, что она опрокидывается назад, словно падает спиной через бортик в бассейн. Она даже приготовилась к тому, что вот-вот окажется в воде, потому что бакланы подтверждали наличие поблизости озера, пруда или, по крайней мере, лужи. Но она упала на мягкую податливую землю и заскользила – лежа на спине, головой вперед – вниз по склону. При этом она делала все, чтобы держать левую ногу повыше. Тщетно. Силы покидали ее слишком быстро, и уже на первой неровности она опустила голень, которая тут же ударилась о сук, или камень, или какой-то другой твердый предмет, как раз в том месте, где торчала кость. В тот момент, когда у Йолы вырвался животный крик, похожий на тот, что издавал дикий кабан во время первой атаки, она уже потеряла сознание. Когда она снова пришла в себя, вокруг по-прежнему было темно.
Она лежала на спине, навзничь, как когда изображала мертвого в бассейне, и, видимо, провела в таком положении какое-то время, потому что дождь уже прекратился. Сильный ветер расчистил небо и сейчас гнал перед собой огромные клочья облаков, как в замедленной киносъемке. Йола видела луну, которая освещала все вокруг чистым холодным светом. Второе, что распознала Йола, были глаза, парившие над ней. Темные, яростные глаза. Дикий кабан возвышался прямо над ее головой, между ними не было и трех метров. Он свирепо храпел, хрюкал и показывал клыки, но не пытался и, видимо, не собирался спускаться к ней вниз по тому же холму, с которого Йола скатилась на спине. Хотя угол наклона не представлял для животного абсолютно никакой проблемы, кабану, видимо, не хотелось продолжать преследование.
"Очевидно, я больше не на его территории", – с удовлетворением подумала Йола. Она пошевелилась в первый раз с тех пор, как открыла глаза. И ей показалось, что она лежит на воздушном матрасе. Правда, воздушный матрас под ней был покрыт растениями и травой, в которую она впилась пальцами. Йола услышала булькающие, чавкающие звуки прямо под собой.
Проклятье, что это?
Йола приподняла голову и откинула волосы со лба, сделав одновременно два наблюдения: сначала она ощутила какой-то запах, напомнивший ей мерзкие зеленые маски, которые мама иногда накладывала на лицо, когда принимала ванну, и в то же время у нее возникло ощущение, что ее покачивает на мягких волнах, как на водяной кровати. Йола почувствовала, как намокли руки, и в следующий момент произошло вот что: она потеряла равновесие и снова заскользила, на этот раз вращаясь вокруг своей оси. В отчаянии она пыталась ухватиться за что-нибудь, за кусты, сучья, папоротники… что угодно из того, чем была покрыта болотистая земля, но безуспешно: Йола погружалась в какую-то жижу.
В… болото! "О господи, тот самый запах. Как грязевые маски для лица у мамы… я лежу в… трясине! Черт возьми, в Берлине вообще такое есть?"
Она попробовала барахтаться, попыталась найти опору под ногами, но торф – или как там называется это вещество под ней – был густой и тугой, как свежий бетон, а ее левая нога и так почти не двигалась.
Несмотря на неподвижность, Йола старалась дышать ровно и спокойно, чтобы побороть панику и боль. Вокруг стало чуть светлее, и у Йолы мелькнула надежда, что кто-то светит на нее фонариком, но это была всего лишь луна, которая снова пробилась между облаками и освещала теперь всю безвыходность положения Йолы.
Она скатилась с подножия холма на какую-то травянистую поверхность, похожую на вересковую пустошь. Растения-подушки, которые неплотно срослись между собой и коварно скрывали настоящую опасность, таящуюся под ними: илистое болотистое месиво из растений, земли и воды, напоминающее холодную влажную могилу.
– Помогите, – прошептала она. Пожалуйста, Господи, помоги мне.
Папа предостерегал ее от катания на коньках на Ванзе, потому что неизвестно, насколько прочен там лед зимой. А в одном фильме она видела, как утонул ребенок, потому что все время соскальзывал с края льдины и не мог самостоятельно выбраться из воды.
"Я сейчас точно в такой же ситуации", – мысленно заплакала Йола.
Она хваталась за вьющиеся растения, пыталась подтянуться и вылезти из грязевой ямы, но то и дело соскальзывала обратно. Но это не самая большая проблема. Когда она не суетилась и не двигалась, то не погружалась глубже в топь. Йола не была уверена, но не думала, что может утонуть в этом болоте.
Зато замерзнет!
Было холодно. Холоднее, чем когда-либо, – исключительно потому, что холод пронзал все ее тело. Словно она действительно провалилась под лед.
Хуже уже быть не может!
Йола чувствовала, как немела ее нижняя часть тела и как это ощущение поднималось все выше.
Сколько она сможет так продержаться?
– Помогите!
На этот раз она закричала изо всех сил.
– Господи, помоги мне!
Но поблизости никого не было. Она была одна.
Даже дикий кабан ушел прочь.
Глаза, сверкавшие сверху над ней, давно пропали.
Глава 55
МАКС
"Правда, нет места лучше, чем этот остров, чтобы научить вас страданию!"
Человек гонит от себя плохие воспоминания и мысли. Все время, пока существует. Иначе ему просто не выжить. Если бы мы все время думали о том ужасе, который каждое утро начинается уже на первых страницах новостных порталов, то просто не смогли бы вести нормальную жизнь. Разве можно смеяться, любить, работать, есть, ездить в отпуск с постоянным осознанием того, что, например, в одной только Германии ежегодно двести тысяч детей становятся жертвами жестокости? Что каждый проклятый день, пока мы обедаем, едем в автомобиле, танцуем, читаем или смотрим телевизор, двух младенцев укачивают до смерти. Возможно, в этот самый момент, в эту секунду?
Не будь мы в состоянии немедленно отогнать от себя это и сотни тысяч других ужасных сообщений, нам пришлось бы отказаться от собственной жизни, бросить все, чтобы помогать попавшим в беду. Но не прошло бы и одного дня, как мы осознали бы свое бессилие. И капитулировали перед огромным количеством кризисов. Мечась как пинг-понговый шарик от катастрофы к катастрофе, между войной и голодом, издевательствами над животными и принудительной проституцией, большинство из нас погрузились бы в тяжелейшую депрессию.
Кто бы ни был этот жестокий Творец, создавший систему, где в природе выживает лишь сильнейший, все же радостно, что он смилостивился над нами, людьми, и одарил способностью забывать, которая необходима даже самым достойным восхищения идеалистам, когда те – будучи верны лозунгу: "Я не могу все изменить, но могу хотя бы попробовать"– сосредотачиваются на решении единичной проблемы. Наверное, никто не смог бы отправлять воду умирающим от жажды военным беженцам, если бы хотя бы на короткое время не удавалось отключить настойчивые голоса, нашептывающие в ухо, что всего в нескольких сотнях километров от границы тысячи детей умирают от нехватки медикаментов.
Люди должны забывать, и в последние двадцать пять лет мне это на удивление хорошо удавалось. Я запрятал воспоминания об ужасах собственного детства в черный сундук, обмотал его тяжелыми цепями, повесил крепкий навесной замок и отнес по крутой лестнице вниз, в подвал моей памяти, где этот сундук много лет пылился и гнил за дощатой перегородкой.
Но сейчас именно этот хорек, называющий себя Фиш и считающий меня извращенцем, вытащил тот самый ящик забвения, размотал цепи и выпустил на свободу моих самых страшных демонов. А мой брат ему в этом помог.
– Ты правда этого не знал! – повторил Космо наверняка уже в четвертый раз. Помимо его взгляда, я чувствовал, как меня пожирают глазами Фрида и Фиш. Все пялились на меня, как на ярмарочную сенсацию. "Мужчина без памяти. Подходите сюда, будьте рядом, когда он снова вспомнит свою судьбу!"
Яхта раскачивалась от сильного ветра, но, вероятно, у меня возникли бы проблемы с равновесием, даже если бы она лежала на воде как доска.
– Невероятно, Макс. Я имею в виду, ты написал об этом книгу.
– "Школу крови".
Я кивнул. И я разделял растерянность Космо. Видимо, большие части моего первого триллера были написаны не мной самим, а моим подсознанием, потому что я действительно описал в "Школе крови" отца, который привез своих детей на летние каникулы на остров и жестоко издевался там над ними, оправдывая себя тем, что хочет сделать из них мужчин. И с нами действительно произошло нечто подобное. Со мной и Космо.
И наш отец повез нас на один из многочисленных необитаемых островов, о существовании которого большинство берлинцев даже не слышали, да и вообще лишь немногие знают, что в городской черте Берлина существует более тридцати четырех островов. Папа работал тогда – нам было по тринадцать-четырнадцать лет – комендантом яхт-клуба, к которому относился в том числе и один частный остров на озере Ванзе. Он хотя и считался заповедной зоной, но для летнего отдыха мог использоваться членами клуба как место для поездок и пикников. Мой отец был одним из немногих, у кого имелось долговременное разрешение на нахождение там, чтобы по окончании сезона присматривать за причалом и спартанской хижиной в глубине острова. И в одни дождливые выходные он взял нас с собой. "Турпоход", как он объяснил маме, которая, вероятно, предполагала, что нас ждет: я помню испуганное выражение ее лица и влажные от страха ладони, когда она провожала нас.
– Мы по-настоящему повеселимся, – сказал отец во время короткой поездки на моторной лодке из района Кладов.
Удивительно, что я вспомнил это сейчас так отчетливо и ясно, словно все случилось вчера. Было прохладно, моросило, и наша лодка спугнула несколько бакланов по пути к тому месту, где нашим душам суждено было сломаться. Потому что в представлении отца веселье предполагало в основном издевательство над собственными сыновьями.
За день до нашей поездки из банки из-под варенья, которая стояла на полке над мойкой, пропали деньги. Космо и я клялись, что не брали их, и наш отец поверил нам, как мы наивно думали. Обычно он воспитывал нас ремнем уже за подозрения в более мелких провинностях, но в тот вечер он позволил нам спокойно смотреть телевизор и даже с горячим молоком в постели. Мы решили, что у него выдалась удачная неделя, по крайней мере, он не пил за едой, мама тоже казалась расслабленной. За столом даже разговаривали. Когда на следующий день отец предложил отправиться в "поход", мы все еще не подозревали ничего плохого. Может, у Космо, как старшего, и возникло легкое опасение насчет продолжительности поездки (мы еще никогда не оставались на три дня с отцом), но он им со мной не поделился. И то, что мы затем пережили на острове, абсолютно точно оказалось за пределами его воображения.
Правда, наш отец не устраивал в хижине никакой классной комнаты, как описано в "Школе крови". Также, в отличие от книги, он не привозил никаких стульев и парт и никакой школьной доски туда, где яхтсмены переодевались или отдыхали во время своих поездок.
Но он привязал Космо к балке на чердаке, облил бензином и сунул мне в руку горящую спичку, которую я должен был бросить, если не брал денег из банки из-под варенья.
Бензиновый бак хранился под хижиной – официально его не должно было быть в водоохранной зоне, но яхт-клуб тайно установил его там.
Сейчас, спустя четверть века, я видел перед собой эти картинки. Чувствовал запах бензина, который с тех пор стал для меня символом страха, и слышал голос отца:
"Брось чертову спичку в твоего брата, если ты не виноват!"
– Поэтому "Школа крови" имела такой успех. – Космо заглушил голос из моего прошлого. Я посмотрел на него и, поглощенный своими мыслями, кивнул.
Потому что в ней я пытался справиться со своим прошлым.
Потому что она аутентична.
– И поэтому мы сейчас знаем, куда Эдвардс увез вашу дочку, – снова вставил Фиш.
– Парни Иешуа хотят сделать вас козлом отпущения и убить Йолу в том месте и тем способом, что вы описали в своей книге "Школа крови". Мы проанализировали все имеющиеся у нас данные. Но у нас есть доступ не ко всем средствам, которыми обладает Эдвардс, а нашему шпиону пришлось, к сожалению, выйти из игры, иначе бы он провалился. – Фиш вытащил из заднего кармана брюк сложенный в несколько раз листок бумаги и расправил его на столе. Там были изображены несколько фрагментов Гугл-карты размером с крышку от пивной бутылки.
– Первичный анализ вашей сетевой активности и информационных виртуальных следов привел нас к этому объединению малого садоводства на Харбигштрассе. – Он указал толстым пальцем на первый фрагмент карты в левом верхнем углу. Там стояла надпись "Владение 1310".
Я покачал головой. Эта делянка мне ни о чем не говорила.
– Что бы вы с этим ни собирались делать, Макс, в настоящий момент Йола находится не здесь, мы это знаем. Мы проверили.
– Я ничего здесь не собираюсь делать, – запротестовал я. – Я даже ничего не знаю об этом проклятом садовом домике.
– Мы оба знаем, что вы лжете. У вас в компьютере даже хранятся фотографии интерьера, но это не важно, потому что этот домик действительно исключается, так как не играет никакой роли в вашей книге. А перед похитителями вашей дочери стоит задача инсценировать трагедию так, как это было в "Школе крови", и поэтому Йола должна сейчас находиться на каком-то острове. В своем триллере вы описываете небольшой остров на озере Сторковер, но там мы уже все обыскали. Девочки нет.
– Нет, – сказал я. Остров в "Школе крови" чистая выдумка. В отличие от того, на котором нас мучил отец.
– Где же она тогда? – напирал Фиш. – Вы абсолютно точно знаете, куда увезли Йолу.
– Да, – ответил я, и мне стало плохо.