Тот кивнул и двинулся к буфету у камина. Мистер Кук проследил за ним взглядом, что было вполне естественно, вздрогнул, пересек комнату и, остановившись перед камином, посмотрел на фотографию мисс Элеоноры, которую я туда поставил, то ли удовлетворенно, то ли радостно вздохнул, посмотрел на нее еще раз и отошел. У меня екнуло сердце, и движимый то ли страхом, то ли надеждой, не могу сказать, я отвернулся, но вдруг услышал, как он издал изумленный возглас и сказал:
– Вот же она! Это она, господа!
Развернувшись, я увидел, что он спешит к нам с фотографией мисс Мэри в руках.
Не знаю, был ли я сильно удивлен. Меня колотило от возбуждения, я чувствовал, как путаются мысли и рушатся все мои старые предположения, но был ли я удивлен? Нет. Мистер Грайс слишком хорошо подготовил меня к этому.
– Любезный, это та женщина, которая вышла замуж за мистера Клеверинга? По-моему, вы ошибаетесь! – недоверчивым тоном воскликнул сыщик.
– Ошибаюсь? Да я скорее жену президента не узнал бы, чем ее!
И мистер Кук впился в портрет жадным, не лишенным пиетета взглядом.
– Я потрясен, – промолвил мистер Грайс и подмигнул мне таким медленным, демоническим манером, что в ином настроении я бы пришел в ярость. – Вот если бы вы сказали, что это другая леди, – он указал на фотографию на камине, – я бы нисколько не удивился.
– Эта? Никогда не видел этой леди, но она… Не могли бы вы сказать мне ее имя, сэр?
– Если то, что вы говорите, правда, ее зовут миссис Клеверинг.
– Клеверинг? Да, такая была фамилия у того джентльмена.
– И она очень красива, – добавил мистер Грайс. – Моррис, вы что-нибудь нашли?
Вместо ответа В поставил на стол бутылку и стаканы.
Но мистер Кук пить не захотел. Думаю, его мучили угрызения совести, потому что, переведя взгляд с фотографии на В , а потом с В на фотографию, он сказал:
– Если своей болтовней я как-то навредил этой леди, никогда себе не прощу. Вы говорили, что я помогу ей, если вы меня обманули…
– Я вас не обманул, – перебил его В , как обычно, резко. – Спросите у этого джентльмена, он подтвердит, что мы все хотим миссис Клеверинг добра.
Он указал на меня, но я был не в настроении отвечать. Я не мог дождаться, когда мы останемся с мистером Грайсом наедине, чтобы узнать причину самодовольной мины, которая появилась на его лице.
– Мистеру Куку можно не волноваться, – заметил сыщик. – Думаю, он может выпить стаканчик горячительного для укрепления сил и без страха отправляться в номер, который снял для него мистер Моррис. Дайте ему стакан, пусть сам себе нальет.
Но прошло добрых десять минут, прежде чем мы смогли избавиться от этого человека и его напрасных сожалений. Образ Мэри пробудил в его сердце скрытые чувства, и я мог лишь дивиться красоте, способной всколыхнуть как высокое, так и низкое. Но в конце концов коварному В удалось его соблазнить, и Кук ушел.
Когда мы остались с мистером Грайсом вдвоем, переполнявшие меня смешанные чувства, должно быть, отразились на лице, потому что после нескольких минут зловещего молчания он очень сурово, но все же с едва различимыми нотками замеченного мною ранее самодовольства произнес:
– Эта новость, кажется, расстроила вас. А меня нет. – Рот его захлопнулся, как капкан. – Я ждал этого.
– Ваши выводы, должно быть, сильно отличаются от моих, – ответил я, – иначе вы бы увидели, что эта новость меняет характер всего дела.
– Она не меняет истины.
– Какой истины?
Мистер Грайс сделался необычайно задумчивым и самым низким голосом, на какой был способен, произнес:
– Вам очень хочется это узнать?
– Узнать правду? А разве не ее мы ищем?
– В таком случае, – сказал он, – насколько я понимаю, характер дела изменился, причем к лучшему. Пока мисс Элеонора считалась его женой, ее поступки можно было объяснить, но саму трагедию – нет. Зачем ей или ее мужу желать смерти человеку, щедрость которого умерла бы вместе с ним? Но когда выяснилось, что женой была мисс Мэри, наследница… Теперь все сошлось, мистер Рэймонд. Разбирая дела, подобные этому, всегда нужно помнить о том, кому смерть жертвы выгоднее всего.
– Но молчание мисс Элеоноры… Ее попытки утаить некоторые улики и доказательства… Как вы это объясните? Я могу понять, когда женщина старается защитить мужа от последствий преступления, но чтобы спасать мужа двоюродной сестры – никогда.
Мистер Грайс скрестил ноги и мягко промолвил:
– Так вы по-прежнему полагаете, что мистера Ливенворта убил мистер Клеверинг?
Посмотрев на него с неожиданно охватившими меня сомнениями и страхом, я повторил:
– По-прежнему?
– Мистер Клеверинг – убийца мистера Ливенворта?
– А что же еще остается думать? Вы же не… вы же не считаете, что мисс Элеонора намеренно помогла сестре выбраться из трудного положения, отняв жизнь у их общего благодетеля?
– Нет, – ответил мистер Грайс. – Нет, я не считаю, что Элеонора Ливенворт замешана в этом деле.
– Тогда кто… – начал я и замолчал, подавленный темнотой открывавшихся передо мною видов.
– Кто? Кто, как не человек, чей прошлый обман и нынешняя необходимость сохранения тайны требовали этой смерти? Кто, как не прекрасная, алчная, лживая богиня…
Объятый внезапным ужасом и отвращением, я вскочил.
– Не произносите это имя! Вы ошибаетесь, не произносите это имя.
– Прошу меня простить, – сказал он, – но его придется произносить много раз, поэтому начать можно прямо сейчас. Итак, кто, как не Мэри Ливенворт, или, если вам так больше нравится, миссис Клеверинг? Вы удивлены? Я об этом догадывался с самого начала.
Глава 26
Мистер Грайс дает объяснения
Так вот откуда дует ветер!
Уильям Шекспир. Много шума из ничего
Я не предлагаю углубляться в описание смешанных чувств, разбуженных во мне этим заявлением. Как тонущий человек за один трагический миг переживает заново все события своей жизни, так и каждое слово, произнесенное в моем присутствии мисс Мэри, от первого знакомства с ней в ее комнате в день начала дознания до нашего последнего разговора в тот вечер, когда в дом вошел мистер Клеверинг, пронеслось у меня в голове единой безумной фантасмагорией, наполнив ужасом перед значимостью, которую приобрели все ее поступки в мертвенно-бледном свете, озарившем их в ту минуту.
– Вижу, я вызвал у вас лавину сомнений, – промолвил мой компаньон с высоты своего холодного превосходства. – Неужели вы даже не думали, что такое возможно?
– Не спрашивайте, что я думал. Я только знаю, что никогда не поверю вам. Ваши подозрения ошибочны. Пусть смерть дяди была выгодна мисс Мэри, она не причастна к его убийству. Я имею в виду, непосредственно.
– И почему вы так уверены в этом?
– А почему вы так уверены в обратном? Вы должны доказать ее вину, а не я невиновность.
– Ах, – своим всегдашним немного насмешливым тоном промолвил мистер Грайс, – вы вспомнили этот принцип закона. Если не ошибаюсь, вы не всегда так трепетно к нему относились или отстаивали его, когда стоял вопрос, считать убийцей мистера Клеверинга или нет.
– Но он мужчина. Когда обвинение падает на мужчину, это не так ужасно. Но женщина! И такая женщина! Я не могу этого слышать, это чудовищно. Только полное признание с ее стороны может убедить меня, что Мэри Ливенворт или любая другая женщина совершила это преступление. Оно было слишком жестоким, слишком тщательно спланированным, слишком…
– Почитайте уголовные архивы, – перебил меня мистер Грайс.
Но я был непоколебим.
– Мне нет дела до уголовных архивов. Все архивы в мире не заставят меня поверить, что Элеонора Ливенворт совершила это преступление, и я не перестану считать, что Мэри Ливенворт несовершенна, но не виновна.
– Похоже, вы в своих суждениях о ней более снисходительны, чем ее сестра.
– Не понимаю, – произнес я, чувствуя, что дело начинает открываться в новом, еще более жутком свете.
– Неужели вы в суете последних событий забыли слова обвинения, брошенные одной из женщин, которые мы услышали утром в первый день дознания?
– Нет, но…
– Вы полагали, что это мисс Мэри обращалась к мисс Элеоноре?
– Конечно. А разве нет?
О эта улыбка, скользнувшая по лицу мистера Грайса!
– Вряд ли. Я оставил вам эту детскую задачку, полагая, что вы сумеете ухватиться за ниточку.
О этот свет, страшный свет!
– И вы хотите сказать, что это мисс Элеонора произнесла те слова? Что я все эти недели трудился, руководствуясь ужасной ошибкой, и что вы могли одним словом направить меня на верный путь, но не сделали этого?
– Я намеренно позволил вам какое-то время идти своим путем. Во-первых, я и сам не был окончательно уверен, кто говорил, хотя почти не сомневался. Как вы наверняка заметили, голоса у них очень похожи, но состояние, в котором мы застали их, когда вошли в комнату, можно объяснить как тем, что мисс Мэри произносила обвинение, так и тем, что отвергала его. Поэтому, хотя я хорошо представлял, что произошло в той комнате, мне было приятно обнаружить, что вы приняли противоположную точку зрения, поскольку это давало возможность проверить обе версии – это отнюдь не лишнее в деле, в котором столько загадок. Таким образом, вы взялись за дело с одного конца, а я – с другого. Вы видели каждый факт в свете веры мисс Мэри в виновность мисс Элеоноры, я в противоположном. И что это дало? В вашем случае: сомнения, противоречия, постоянное беспокойство и необоснованные попытки подогнать факты под свои убеждения; в моем – растущая уверенность и убежденность, которую каждое новое открытие только усиливало и делало все более и более обоснованной.
И снова у меня перед глазами промелькнуло безумное разнообразие событий, взглядов и слов. Повторяющиеся заверения мисс Мэри в невиновности сестры, высокомерное молчание мисс Элеоноры в отношении некоторых вопросов, которые, по ее мнению, могли указать на убийцу.
– Все же ваша версия верна, – наконец согласился я. – Наверняка это говорила мисс Элеонора. Она верила в вину мисс Мэри, а я, похоже, ослеп, раз не увидел этого с самого начала.
– Если мисс Элеонора считает сестру преступницей, у нее должны быть на это серьезные причины.
Мне пришлось согласиться и с этим.
– Она не прятала у себя тот ключ – найденный, кто знает где? – и не уничтожала или не пыталась уничтожить его вместе с письмом, которое выставляло ее сестру беспринципной губительницей покоя доверявшего ей человека.
– Нет, нет.
– Тем не менее вы, незнакомец, молодой человек, никогда не смотревший на Мэри Ливенворт иначе, нежели в том свете, в каком выставляла себя ее кокетливая натура, осмелились назвать ее невиновной, зная, как к ней с самого начала относилась ее собственная сестра!
– Но, – сказал я, очень неохотно соглашаясь с его заключениями, – Элеонора Ливенворт всего лишь простая смертная. Она могла ошибиться в выводах. Она никогда не говорила, на чем основываются ее подозрения, а мы не знаем, что является причиной поведения, о котором вы говорите. Клеверинг может быть убийцей в той же степени, что и мисс Мэри, насколько известно нам и насколько, вероятно, известно ей.
– Похоже, у вас прямо-таки иррациональная вера в виновность Клеверинга.
Я опешил. Неужели это правда? Возможно ли, что странное предубеждение мистера Харвелла против этого человека каким-то образом повлияло на мои суждения?
– Но, может быть, вы и правы, – продолжил мистер Грайс. – Я не хочу делать вид, что мои убеждения непоколебимы. Будущее расследование вполне может выявить что-то против него, хотя лично мне это кажется маловероятным. Он слишком упорно вел себя как муж женщины, имеющей мотив для совершения преступления.
– За тем лишь исключением, что он покинул ее.
– Никаких исключений – он не покидал ее.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что мистер Клеверинг не уехал из страны, а лишь сделал вид, что уехал. Что вместо того, чтобы по ее команде тащиться в Европу, он лишь сменил жилье, и теперь его можно найти в доме напротив ее дома, более того, у окна, где он сидит день за днем, наблюдая за теми, кто заходит и выходит через парадную дверь.
Мне пришли на ум указания, которые мистер Грайс давал во время памятного разговора, проходившего в моем кабинете, и я был вынужден истолковывать их по-новому.
– Но в "Хоффман-хаус" меня заверили, что он отплыл в Европу. Я лично говорил с человеком, который клялся, что отвез его к пароходу.
– Именно так.
– А мистер Клеверинг после этого вернулся в город?
– В другом экипаже и в другой дом.
– И вы хотите сказать, что этот человек кристально чист?
– Нет, я всего лишь хочу сказать, что нет ни единого доказательства того, что это он застрелил мистера Ливенворта.
Я встал и прошелся по комнате. На несколько минут повисла тишина. Но бой часов вернул меня к насущным потребностям, и, повернувшись, я спросил мистера Грайса, что он намерен предпринять.
– Я могу сделать только одно.
– И это…
– Действовать на основании своих взглядов на это дело и арестовать мисс Ливенворт.
Я к этому времени уже набрался выдержки и смог выслушать это молча. Но я не мог хотя бы не попытаться помешать его планам, поэтому сказал:
– Но я не понимаю, какие у вас есть доказательства – достаточно веские! – чтобы идти на такие крайние меры. Вы сами дали мне понять, что существующего мотива недостаточно, даже если учитывать, что подозреваемая сторона находилась в доме во время совершения убийства. Что еще вы можете сказать против мисс Ливенворт?
– Прошу прощения. Я сказал "арестовать мисс Ливенворт"? Нужно было сказать "Элеонору Ливенворт".
– Что? Мисс Элеонору? Да вы же только что говорили, что она из всех сторон в этом деле единственная совершенно ни в чем не виновна.
– И все же она единственная, против кого есть свидетельские показания.
Не признать этого я не мог.
– Мистер Рэймонд, – с очень серьезным видом произнес он, – публика начинает беспокоиться. Нужно что-то сделать, чтобы успокоить ее, хотя бы сиюминутно. Мисс Элеонора сама накликала на себя подозрения полиции и теперь должна расхлебывать последствия своих действий. Мне очень жаль. Она благородна, я восхищаюсь ею, но закон есть закон, и хотя я считаю ее невиновной, придется ее арестовать, если только…
– Я не могу с этим смириться! Это нанесет неисправимый вред той, которая виновата лишь в том, что беззаветно любит сестру, недостойную этого. Если это мисс Мэри…
– Если только до завтрашнего утра ничего не произойдет, – продолжил мистер Грайс так, будто я ничего и не говорил.
– До завтрашнего утра?
– Да.
Я попытался представить себе это, попытался смириться с тем, что все мои попытки оказались бессмысленными, и не смог.
– Вы не дадите мне хотя бы дня? – в отчаянии спросил я.
– Для чего?
Увы, я этого не знал.
– Чтобы встретиться с мистером Клеверингом и вырвать у него правду.
– Чтобы все испортить, – буркнул он. – Нет, сэр, жребий брошен. Мисс Элеоноре известно единственное обстоятельство, которое уличает ее сестру в этом преступлении, и она должна рассказать нам о нем или испытать на себе последствия отказа.
Я сделал еще одну попытку.
– Но почему завтра? Мы столько времени потратили на расследование, почему бы не подождать еще немного? Тем более что след становится все горячее. Если покопаться еще немного…
– Повалять дурака еще немного! – взорвался мистер Грайс. – Нет уж, сэр, хватит копаться. Настало время для решительных шагов. Хотя, признаюсь, если бы удалось найти недостающее звено…
– Недостающее звено? Какое?
– Непосредственный мотив этого преступления. Например, какое-нибудь доказательство того, что мистер Ливенворт грозил недовольством племяннице или местью мистеру Клеверингу, сразу поставило бы меня в выгодное положение, и тогда арестовывать мисс Элеонору не пришлось бы. О нет, миледи! Я сам войду в ваши золотые хоромы и, когда вы спросите меня, нашел ли я убийцу, я отвечу "да" и покажу одну бумажечку, которая удивит вас! Но недостающие звенья так просто не находятся. Мы копали и копали – как вы изволили назвать нашу систему расследования! – и все впустую. Ничего, кроме прямого признания одной из вовлеченных в дело сторон, не даст то, что нам нужно. Я скажу, что я сделаю! – неожиданно громко воскликнул он. – Мисс Ливенворт попросила держать ее в курсе и с нетерпением ждет, когда будет найден убийца, даже предложила громадную награду, вы же знаете. Что ж, я удовлетворю ее желание. Мои подозрения вместе с их причинами произведут интереснейшее разоблачение. И я не очень удивлюсь, если они вызовут не менее интересное признание.
В ужасе я вскочил на ноги.
– Во всяком случае, я собираюсь попробовать. Мисс Элеонора стоит того.
– Это не поможет, – возразил я. – Если мисс Мэри виновна, она никогда не признается. Если нет…
– Она скажет, кто виновен.
– Не скажет, если это Клеверинг, ее муж.
– Скажет, даже если это Клеверинг, ее муж. Она не так преданна, как мисс Элеонора.