– Ах, – воскликнула она с выразительным приветственным жестом, – а я уже начала думать, что меня бросили!
И она порывисто подошла ко мне, протягивая руку.
– Вердикт об убийстве, мисс Ливенворт.
Из глаз ее не исчез вопрос.
– Совершено неизвестным лицом или группой лиц.
На лице ее мягко проступило облегченное выражение.
– И все разошлись? – спросила она.
– В доме я не нашел никого постороннего.
– Ах, значит, мы снова можем вздохнуть свободно.
Я быстрым взглядом обвел комнату.
– Здесь никого нет, – сказала она.
Но я все же колебался, наконец довольно неуклюже приблизился к ней и сказал:
– Не хочу вас ни обидеть, ни встревожить, но должен заметить, что, мне кажется, вы должны сегодня вернуться домой.
– Почему? – выпалила она. – Есть какая-то особенная причина? Разве вы не поняли, что я не могу оставаться в одном доме с Элеонорой?
– Мисс Ливенворт, я не вижу в этом ничего невозможного. Мисс Элеонора – ваша сестра, хотя и двоюродная, и ее воспитали так, что она относится к вам, как к родной. Было бы недостойно бросать ее в час нужды. Вы сами это поймете, если хотя бы на миг позволите себе подумать бесстрастно.
– Беспристрастные раздумья вряд ли возможны в подобных обстоятельствах, – с горькой улыбкой промолвила она.
Но прежде чем я успел ответить, мисс Мэри смягчилась и спросила, действительно ли я так уж хочу, чтобы она вернулась, и, когда я ответил: "Так, что и сказать невозможно", задрожала и, похоже, уже готова была сдаться, но вдруг разрыдалась, воскликнула, что это невозможно и что с моей стороны жестоко просить об этом.
Я отпрянул, озадаченный и уязвленный.
– Прошу меня простить, я и впрямь перешел границы дозволенного. Больше этого не повторится. У вас, несомненно, много друзей, пусть кто-нибудь из них дает вам советы.
Мисс Мэри, пылая, повернулась ко мне.
– Друзья, о которых вы говорите, все льстецы и подхалимы! Только вы один имеете смелость указывать мне, что правильно.
– Простите, я не указываю, я всего лишь советую.
Она не ответила и принялась ходить по комнате – взгляд напряжен, руки конвульсивно сжимаются.
– Вы не знаете, о чем просите, – сказала она. – Мне кажется, что сам воздух в этом доме погубит меня, но… Почему Элеонора не может сюда приехать? – порывисто спросила она. – Я знаю, миссис Гилберт не будет против. Я могла бы оставаться в своей комнате, нам вовсе не обязательно встречаться.
– Вы забыли, что дома есть еще одно дело кроме того, что я уже упомянул. Завтра днем состоятся похороны вашего дяди.
– О да, бедный, бедный дядя…
– Вы глава хозяйства, – продолжил я, – и вам дóлжно посетить последнюю службу по тому, кто так много для вас сделал.
Было что-то странное во взгляде, которым мисс Мэри посмотрела на меня.
– Да, это так, – согласилась она и, величественно развернувшись, с решительным видом добавила: – Я хотела бы быть достойной вашего хорошего мнения обо мне. Я вернусь к сестре, мистер Рэймонд.
Настроение у меня немного поднялось. Я взял ее за руку.
– И пусть вашу сестру не понадобится утешать, что, я уверен, вы готовы сделать.
Ее рука выскользнула из моей.
– Я просто исполню свой долг, – холодно произнесла Мэри Ливенворт.
Спускаясь с крыльца, я встретил худощавого, одетого по последней моде молодого человека, который, когда проходил мимо, посмотрел на меня очень пристально. Поскольку одет он был чересчур элегантно для настоящего джентльмена и мне показалось, что я его уже видел во время дознания, я решил, что это кто-то из людей мистера Грайса, и поспешил дальше. Каково же было мое удивление, когда на углу я встретил еще одного человека, который, хоть и притворялся, что ждет конку, когда я подошел, украдкой бросил на меня внимательный взгляд. Поскольку этот второй был, несомненно, джентльменом, я, почувствовав некоторое раздражение, подошел к нему и осведомился, находит ли он мою внешность знакомой, раз так внимательно меня рассматривает.
– Я нахожу ее вполне приятной, – неожиданно ответил он, после чего развернулся и пошел по улице.
Рассерженный и в немалой степени оскорбленный положением, в которое этот человек поставил меня своей любезностью, я стоял и смотрел ему вслед, спрашивая себя, кто это и что ему было нужно. Ибо он был не только джентльменом, но еще и обладал примечательной внешностью: черты необычайно симметричные, тело очень стройное; не так уж молод – ему вполне могло быть и сорок, – однако в лице еще заметен отпечаток юношеской пылкости; ни линия подбородка, ни взгляд не выдают ни малейшей склонности к тоске , хотя и лик, и фигура того типа, который можно назвать наиболее расположенным к этому душевному состоянию.
"Он не может быть связанным с полицией, – решил я. – И совершенно не обязательно, что он знает меня или интересуется моими делами. И тем не менее забуду я его не скоро".
Примерно в восемь часов мне пришла записка от Элеоноры Ливенворт. Принес ее Томас, и в ней говорилось: "Приходите! Прошу, приходите, я…"
На этом предложение обрывалось дрожащей линией, как будто перо выпало из бессильных пальцев.
Через несколько минут я уже был на пути к ее дому.
Глава 12
Элеонора
Духом ты тверда… …молчать умеешь, Как ни одна из вас .
Уильям Шекспир. Генрих IV
Нет, жало клеветы острей меча, Укус – опасней яда нильских змей .
Уильям Шекспир. Цимбелин
Дверь открыла Молли.
– Мисс Элеонора в гостиной, сэр, – сказала она, приглашая меня войти.
Боясь сам не ведая чего, я поспешил в указанную комнату. Никогда еще я не чувствовал так роскошь этого великолепного зала с его античным полом, резными деревянными панелями и бронзовыми украшениями – насмешка вещей впервые бросилась мне в глаза. Положив руку на ручку двери гостиной, я прислушался. Все было тихо. Медленно отворив дверь, я отодвинул тяжелую атласную гардину и заглянул в комнату. Что за картина открылась мне!
В свете единственного газового рожка, слабого мерцания которого хватало лишь на то, чтобы сделать различимыми для глаза блестящий атлас и чистейший мрамор этого восхитительного помещения, я увидел Элеонору Ливенворт. Бледная, как скульптурное изваяние Психеи, проступавшее над нею из мягкой полутьмы сумерек в эркере, рядом с которым она сидела, такая же прекрасная и почти такая же неподвижная, она молитвенно сложила перед собой руки, явно нечувствительная ни к звуку, ни к движению, ни к прикосновению, – безмолвное олицетворение отчаяния перед лицом неумолимого рока.
Впечатленный этой картиной, я стоял, положив руку на гардину, не зная, то ли войти, то ли удалиться, как вдруг безмятежная фигура содрогнулась, застывшие руки разъединились, неподвижные глаза ожили, она вскочила и, издав удовлетворенный возглас, двинулась в мою сторону.
– Мисс Ливенворт! – воскликнул я, вздрогнув от звука собственного голоса.
Она остановилась и прижала ладони к лицу, как будто мир и все, что она забыла, ринулось на нее после того, как было произнесено это имя.
– Что случилось? – спросил я.
Ее руки тяжело упали.
– Вы не знаете? Они… Они начинают говорить, что я… – Мисс Элеонора не договорила, сжала горло. – Читайте! – Она указала на газету, лежавшую на полу у того места, где она сидела.
Я поднял газету, кажется, это была "Ивнинг телеграм", и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, о чем говорила мисс Элеонора. Я увидел заголовок, набранный крупными кричащими буквами:
УБИЙСТВО ЛИВЕНВОРТА
НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ ЗАГАДОЧНОГО ДЕЛА
ОДИН ИЗ ГЛАВНЫХ ПОДОЗРЕВАЕМЫХ – ЧЛЕН СЕМЬИ УБИТОГО
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ НАД ПЕРВОЙ КРАСАВИЦЕЙ НЬЮ-ЙОРКА
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ МИСС ЭЛЕОНОРЫ ЛИВЕНВОРТ
Я был готов к этому, скажете вы, предвидел, что до этого дойдет; и все же невольно содрогнулся. Выронив газету, я стоял перед мисс Элеонорой, страстно желая и в то же время боясь посмотреть ей в лицо.
– Что это означает? – часто дыша, произнесла она. – Что это означает? Мир сошел с ума?
Остановившиеся глаза впились в меня, словно она была не в силах охватить разумом всего ужаса подобной несправедливости.
Я покачал головой. Мне было нечего ответить.
– Обвинять меня , – прошептала мисс Элеонора. – Меня. Меня! – Она ударила себя в грудь сжатой рукой. – Ту, которая боготворила саму землю, на которую ступала его нога. Ту, которая сама встала бы между ним и пулей, если бы только знала, какая опасность ему грозит. О! – воскликнула она. – Это не клевета! Это кинжал в мое сердце!
Я был подавлен ее горем, но решил не проявлять сострадания, пока не получу окончательных доказательств ее невиновности, поэтому, немного помолчав, произнес:
– Похоже, для вас это стало большой неожиданностью, мисс Ливенворт. Вы не понимали, к чему приведет ваша упорная скрытность в отношении некоторых вопросов? Вы настолько плохо знаете человеческую природу, что могли вообразить, будто, находясь в подобном положении, можете хранить молчание насчет преступления, не вызвав неприятия толпы, не говоря уже о подозрениях полиции?
– Но… но…
Я помахал рукой.
– Когда вы не позволили коронеру искать у вас подозрительные бумаги, когда… – Я заставил себя договорить: – Когда вы отказались рассказывать мистеру Грайсу, как к вам попал ключ…
Она отшатнулась. От моих слов на ее лик словно опустилась тяжелая завеса.
– Не нужно, – прошептала она, в страхе глядя по сторонам. – Не нужно! Иногда мне кажется, что у стен есть уши и что меня слушают сами тени.
– Так значит, – сказал я, – вы надеетесь скрыть от общества то, что известно сыщикам?
Она не ответила.
– Мисс Ливенворт, – продолжил я, – боюсь, вы не совсем понимаете, в каком положении находитесь. Попытайтесь взглянуть на это дело со стороны, попытайтесь сами понять, как важно объяснить…
– Но я не могу объяснить… – хриплым голосом пробормотала она.
– Не можете!
Не знаю, что было тому причиной – тон, которым я это произнес, или сами слова, – но это простое выражение подействовало на нее, как удар.
– О, – промолвила она, пятясь от меня, – неужели и вы меня подозреваете? Я думала, вы… – Она замолчала. – Я и не мечтала, что… – Она снова замолчала и вдруг содрогнулась всем телом. – О, я поняла! Вы не верили мне с самого начала, улики против меня были слишком велики. – И она безвольно осела в кресло, потерянная в глубинах стыда и унижения. – Ах, теперь я брошена всеми!
Это утверждение тронуло меня. Я бросился к ней и воскликнул:
– Мисс Ливенворт, я живой человек и не могу видеть, как вы страдаете. Скажите, что вы невиновны, и я поверю вам, невзирая ни на что.
Она встала, возвысившись надо мной.
– Может ли кто-нибудь, глядя мне в лицо, назвать меня виновной? – Когда я печально покачал головой, она выдохнула: – И вам нужны еще доказательства?
И, дрожа от невыразимой силы чувств, она кинулась к двери.
– Идемте же, – крикнула она. – Идемте!
Глаза ее полыхнули решительным огнем.
Возбужденный, потрясенный, тронутый, я направился к мисс Элеоноре, но она была уже в коридоре. Поспешив за ней, полный страха, который не осмеливался показать, я подошел к лестнице, когда она уже поднялась до середины. Последовав за ней в коридор наверху, я увидел ее прямую, гордую фигуру у двери спальни дяди.
– Идемте! – снова произнесла она, только на этот раз холодным, внушающим почтение голосом, и, распахнув дверь, ступила в комнату.
В изумлении я медленно последовал за нею. В комнате смерти царил мрак, лишь газовый рожок в конце коридора струил в нее колдовское свечение, и в его мерцании я увидел, что мисс Элеонора стоит на коленях у накрытой саваном кровати. Голова ее покоилась на лбу усопшего, руки – на его груди.
– Вы говорили, если я заявлю о своей невиновности, вы поверите мне! – воскликнула она, подняв голову, когда я вошел. – Смотрите.
И, приложив щеку к восковому челу покойного благодетеля, она мягко, яростно, мучительно поцеловала холодные губы. Потом быстро поднялась и промолвила сдерживаемым, но возбужденным голосом:
– Смогла бы я сделать это, если бы была виновна? Разве дыхание не застыло бы на моих устах, кровь не свернулась бы у меня в венах, а сердце не остановилось бы от этого прикосновения? Сын отца, любимый и почитаемый, ответьте, вы считаете меня женщиной, запятнанной преступлением, если я способна на такое?
И, снова упав на колени, мисс Элеонора обхватила руками неподвижное тело, одновременно заглядывая мне в глаза с выражением, коего смертный не изобразит красками и не опишет словами.
– Раньше говорили, – продолжила она, – что у мертвеца начинает идти кровь из раны, если к нему прикасается убийца. Что случилось бы здесь, если бы я, его дочь, его любимое дитя, осыпанная его щедротами, одаренная его богатствами, согретая его поцелуями, была тем, кем меня считают? Неужели его тело не сорвало бы с себя саван и не отторгло бы меня?
Я не мог отвечать. Бывают сцены, перед которыми язык забывает, для чего нужен.
– О, – горячо продолжила мисс Элеонора, – если Бог существует, Бог, который любит справедливость и ненавидит преступление, пусть Он услышит меня! Если я, мыслью или делом, намеренно или неумышленно привела это любимое чело на сию стезю, если хоть тень вины лежит на моем сердце и на этих слабых женских руках, пусть Его гнев накажет меня, и пусть эта повинная голова упадет сейчас же, чтобы никогда больше не подняться!
Благоговейная тишина наступила после этого заклинания, а потом долгий-долгий выдох облегчения исторгся с дрожью из моей груди, и все чувства, доселе сдерживаемые в сердце, разорвали путы, и я, подавшись к мисс Элеоноре, взял ее руку.
– Вы не можете считать меня преступницей, – прошептала она с улыбкой, которая не тревожит губ, а скорее исходит из облика, подобно тому, как внутренний покой мягко окрашивает щеки и чело.
– Преступницей… – невольно вырвалось у меня. – Преступницей!
– Нет, – спокойно промолвила она, – нет такого человека, кто мог бы обвинить меня в преступлении, здесь .
Вместо ответа я поднял ее руку, которая лежала в моей ладони, и положил на грудь мертвеца.
Мягко, медленно, с благодарностью мисс Элеонора склонила голову.
– Теперь пусть начнется борьба, – прошептала она. – Есть человек, который мне верит несмотря ни на что.
Глава 13
Задача
Но тот, кто хочет сломить душу, нападает с соломинкой на заключенного в броню воина.
Уильям Вордсворт. Гонение на шотландских ковенантеров
Когда мы спустились в общую комнату, первым, на что обратились наши взоры, была мисс Мэри, стоявшая в длинном плаще посредине комнаты. Она прибыла, пока мы находились наверху, и теперь ждала нас с высоко поднятой головой и лицом, застывшим в горделивейшем из выражений. Глядя на нее, я понял, насколько неудобна эта встреча для обеих женщин, и покинул бы их, но что-то в облике Мэри Ливенворт не давало мне этого сделать. В то же время, решив, что такой случай не должен пройти без некоего примирения между ними, я вышел вперед и, поклонившись, сказал:
– Ваша сестра только что сумела убедить меня в своей полной невиновности, мисс Ливенворт. Теперь я готов сердцем и душой присоединиться к мистеру Грайсу в поисках настоящего преступника.
– Я считала, одного взгляда в лицо Элеоноры Ливенворт будет достаточно, чтобы вы поняли, что она не способна на преступление, – неожиданно ответила Мэри Ливенворт и, гордо вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза.
Я почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, но прежде чем успел ответить, снова раздался ее голос, и был он еще холоднее, чем до этого:
– Утонченной девушке, не привыкшей ни к чему, кроме самых лестных выражений в свой адрес, трудно убеждать мир, что она не совершала страшного преступления. Я сочувствую Элеоноре.
И быстрым движением сорвав с плеч плащ, она в первый раз обратила взор на сестру.
В тот же миг Элеонора шагнула вперед, словно чтобы встретить его, и я не мог не почувствовать, что по какой-то причине этот миг имел для них большую важность, оценить которую вряд ли мне было под силу. Но если я не смог осознать его значительность, то хотя бы живо откликнулся на его напряженность. И то воистину был миг, который стоило запомнить. Две женщины, каждую из которых можно было назвать образчиком красоты своего времени, стояли передо мною лицом к лицу, натянутые, как струна, и зрелище это тронуло бы и самого бесчувственного человека. Но в этой сцене было нечто большее. То было потрясение для всех самых горячих чувств человеческой души, встреча вод, о глубинах и силе которых я мог только догадываться. Первой очнулась мисс Элеонора. Отпрянув с холодной надменностью, о которой я за проявлением ее последних, более мягких чувств, увы, почти позабыл, она воскликнула:
– Есть кое-что получше сочувствия. Справедливость. – И, повернувшись, как будто для того, чтобы уйти, добавила: – Я поговорю с вами в приемной, мистер Рэймонд.
Но мисс Мэри, рванувшись вперед, удержала ее.
– Нет! – воскликнула она. – Ты поговоришь со мной ! Я должна тебе что-то сказать, Элеонора Ливенворт.
И, выведя сестру на середину комнаты, она остановилась в ожидании.